Во сне и наяву

Во сне и наяву…

Из цикла «Элои и морлоки»

<o:p> </o:p>

Дурацкий сон, как кистенем,

Избил нещадно.

В.Высоцкий

<o:p> </o:p>

Но если вдруг когда-нибудь

мне уберечься не удастся,

какое новое сраженье

ни покачнуло б шар земной,

я все равно паду на той,

на той далекой, на гражданской,

и комиссары в пыльных шлемах

склонятся молча надо мной.

Б.Окуджава

<o:p> </o:p>

Когда в небольшую, беспощадно залитую осенним, пока все еще жарким солнцем, но отлично охлаждаемую сделанным в Китае японским кондиционером приемную неторопливо, по-хозяйски осматриваясь, вошли странно одетые, хмурые и будто пропитанные уличной пылью люди, секретарша Танюшка едва удержалась, чтобы в удивлении не разинуть маленький, симпатичный ротик. За долгие два с лишком года работы таких необычных посетителей перед кабинетом директора и одновременно хозяина небольшой, но крепкой фирмы по оказанию всевозможных услуг и продаже всего, что продается, она никогда не видела, хотя, помнится, доводилось ей повстречаться за это время и с самыми обыкновенными бандитами-рэкетирами: малость туповатыми, неповоротливыми громилами, больше напоминающими ожившие шкафы, чем людей, – бывали в гостях у шефа и громкоголосые, веселые без повода, вечно улыбающиеся иностранцы из дальних англоязычных стран, встречались среди посетителей шустрые, узкоглазые японцы и каменнолицые китайцы, как-то заглядывал даже натуральный негр – не какой-нибудь афроамериканец в широких штанах и серьгой в ухе или ливийский беженец из Парижа, а настоящий лоснящийся черной жирной кожей состоятельный вождь племени из Кении или Сомали – Танюшка не запомнила, да и не так важно это было. Но вот сейчас перед ней стояли четверо, одетых, будто на киносъемки – двое в распахнутых, грубых, серо-зеленых шинелях, из-под которых выглядывали старенькие заношенные, местами заштопанные френчи или гимнастерки, один – в черном бушлате, в бескозырке, в тельняшке, точь-в-точь – матрос-анархист из старинного кинофильма, а четвертый – в блестящей, черной кожанке, перепоясанной широким бурым ремнем, на котором солидно и демонстративно висела потертая, старая кобура с чем-то явно тяжелым внутри.

Несмотря на очень светло-русый цвет волос, блондинкой по духу Танюшка никогда не была, хотя частенько использовала приклеенный светловолосым девушкам ярлык недалеких глупышек для достижения своих, сугубо сиюминутных женских целей. И в подлинность нежданных гостей поверила сразу и безоговорочно, даже еще толком не рассмотрев их – очень уж реальными, земными и не театральными они были, несмотря на неожиданный ошеломляющий внешний вид. И поведение их говорило о том, что в приемной очутились не случайно заблудившиеся актеры, не приятели хозяина фирмы, решившие разыграть того по какому-то неведомому девушке случаю, а – именно те, кто имеет право любую дверь открывать без стука – хорошо, если не ногой! – везде чувствуя себя, как дома.

Подошедший ближе всех к замершей, будто завороженной секретарше высокий, сутуловатый мужчина лет тридцати с небольшим сдвинул на затылок помятый, выцветший картуз с треснувшим в уголке черным блестящим козырьком и неожиданно яркой красной звездочкой на месте когда-то гораздо большей кокарды, отер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и улыбнулся ободряюще, мол, разве мы такие страшные или кусаемся без предупреждения?

– А где бы тут у тебя воды испить? – запросто спросил он у Танюшки с уверенностью давным-давно знакомого человека. – Жарко сегодня…

Голос мужчины показался секретарше усталым, но твердым и чем-то приятным, может быть, уверенностью в себе, может быть, отсутствием привычного среди окружающих девушку представителей противоположного пола стремления любой ценой привлечь её внимание к себе.

– А… э-э-э… а… вот, – не найдя нужных слов для ответа, Танюшка ткнула рукой в уголок рядом с входной дверью, в котором примостился двадцатилитровый кулер, предназначенный, правда, лишь для почетных или очень уж раскованно ведущих себя посетителей.

– И здесь эта бандура, – огорченно махнул рукой человек в кожанке. – Все-то у вас не по-человечески. Ты, Пашка, будешь пить, не поломай все стаканчики, а то привык, понимаешь, крынку в руках сжимать, да покрепче, а здесь материал хрупкий, нежный… да и воду опять не разлей, как на первом этаже…

– Я уж лучше потерплю, – отрицательно качнул головой спросивший секретаршу о воде мужчина. – Чего ж опять-то мучиться? Потом уж из водопровода напьюсь, благо, тут вода идет чистая и без ограничений каких…

– Ну, тогда за дело, что ли, чего время терять? – то ли уточнил, то ли скомандовал одетый матросом, невысокий крепыш со свисающими едва ли не до самого колена роскошными позолоченными ножнами форменного офицерского кортика, и, обращаясь к Танюшке, добавил: – А ты, девка, давай-ка отсюда… в общую залу, что ли… и без тебя разберемся с буржуем вашим.

С неожиданным облегчением, будто отпущенная на волю из предбанника заполненной гуляющими вторые сутки братками сауны – был в её коротенькой биографии и такой прискорбный эпизод, о котором секретарша не любила вспоминать – Танюшка вскочила из-за стола и, путаясь в высоченных каблуках, рванулась к двери, провожаемая прищуренным, хлестким и плотоядным взглядом морячка.

– …стой!

В полушаге от показавшихся спасительными дверей секретаршу остановил второй мужчина в шинели, из-за спины которого пугающе торчал длинный ствол старинной громоздкой винтовки. Сердчишко Танюшки испуганно замерло и тут же ухнуло куда-то вниз, под желудок, а проявивший бдительность визитер прихватил грязными, обветренными ладонями с траурной чернотой под ногтями и въевшимся в кожу ружейным маслом маленькую дамскую сумочку, на рефлексе подхваченную девушкой с дальнего уголка своего стола. Видимо, таинственные пришельцы, кто бы они ни были, отлично понимали, что современная женщина способна унести в таком вот «кошельке» на длинном тонком ремешке, как минимум, пару гранатометов и тактическую ядерную боеголовку на десяток килотонн в придачу.

– Ключи откель? – поинтересовался бдительный, моментально нащупав и идентифицировав  небольшую связку внутри сумочки.

– …от дома… – шепотом с трудом выговорил Танюшка, непроизвольно облизнув пересохшие от волнения губки.

– Иди, – кивнул на такую близкую дверь солдат, старательно, но неумело отводя глаза от глубокого декольте секретарской бежевой блузки.

До мнимого освобождения оставалась лишь пара шагов…

– Ну, и девки тут, – услышала она явно не для женского уха предназначенные слова матроса. – Ноги голые, титьки напоказ – как в танжерском борделе… и не скажешь, что русские девки-то… чудеса в решете, да и только… вот помню, был такой случай…

– …ты воспоминания брось, – сурово прервал морячка названный Пашей солдат. – Потом расскажешь про свои бабские подвиги, а теперь – дело делать надо.

Захлопнулась дверь за спиной Танюшки, и девушка на ослабевших от нахлынувших эмоций ногах сделала пару шагов по коридорчику в направлении большой комнаты менеджеров по продажам, про которую, как поняла секретарша, и сказано было «общая зала». И только сейчас, спустя уже пару минут после появления незваных гостей, Танюшка поняла, почему ни одежда, ни поведение их не показались ей изначально декоративными, нарочитыми и театральными… запах… вот она – разгадка. Вошедшие в приемную люди пахли тяжелым, застарелым потом, крепчайшей махоркой, кисловатым, размокшим хлебом, разношенной кожей сапог, дегтем, ружейным маслом и сгоревшим порохом – хотя девушка никогда и не знала таких запахов – пахли тяжелым трудом, посвистом пуль и лихой бесшабашностью привыкших к смерти людей. Так не могли пахнуть ежедневно принимающие душ, пользующиеся дезодорантами, духами и туалетной водой современники, забывшие о недоедании, холоде, изнурительном труде за копейки, на которые можно купить лишь кусок ржаного хлеба да пару луковиц.

«Ой, и что же это…» – додумать Танюшка не успела, уловив из-за дверей менеджерского отдела нестройный хор голосов, в котором было невозможно разобрать отдельные слова, однако, при этом ничего тревожного, неприятного девушка не ощутила и, понадеявшись на пресловутую женскую интуицию, несмело, стараясь не бросаться сразу в глаза, просочилась в помещение – оставаться одной в коридоре ей показалось гораздо более неуместным и, почему-то, страшным.

У дальней от входа стены просторной комнаты, заставленной столами и полукреслами для сотрудников и стульями для посетителей, столпились шесть женщин и четверо мужчин возрастом от двадцати до сорока пяти лет – весь наличный менеджерский состав. Вид у всех, включая старшего по должности, как бы, начальника отдела продаж, был взъерошенный и жалкий, как у воробьев попавших под неожиданный дождик: женщины то и дело судорожно оправляли коротенькие юбочки, прихватывали ладонями нескромные вырезы блузок, а мужчины теребили лацканы пиджаков, хватались за галстуки или лихорадочно проверяли пояса собственных брюк. А на одном из столов, сдвинув на самый дальний угол старенький громоздкий монитор – шеф не часто баловал сотрудников новинками техники – вольготно восседал, покачивая в воздухе коротковатыми ногами, второй морячок, с первого взгляда показавшийся Танюшке копией того, который только что нескромно разглядывал ее в приемной. Но – нет, этот был совсем молоденьким, вряд ли чуть больше восемнадцати, белобрысым и голубоглазым, да и офицерского кортика у него не было, вместо него мальчишка размахивал маузером – огромным, точь-в-точь, как показывают в старых фильмах, вороненым до синевы – действуя им, будто дирижерской палочкой.

– А ну-ка, – скомандовал морячок, с веселой, беззаботной ухмылкой разглядывая мнущихся у стены менеджеров. – Еще разок, дружно, чтобы – от души шло…

И первым подхватил неожиданно красивым, сочным баритоном…

Была бы шляпа,

Пальто из драпа,

А к ним живот и голова!

Была бы водка,

А к водке – глотка,

Все остальное – трын-трава…

Нервными нестройными голосами менеджеры кое-как подхватили припев про «цыпленка жаренного», лихорадочно косясь на вошедшую в комнату секретаршу, и в их взглядах Танюшка заметила мольбу и страх перед её возможным неадекватным поведением. А еще глазастая от природы девушка приметила парочку небольших, поменьше сантиметра в диаметре, дырок в одном из новеньких, хоть и дешевых плоских мониторов и такую же – прямо в стене над головами сотрудников.

– А ну, давай, проходи, поможешь… – оглянувшись на Танюшку, взмахнул маузером морячок и сокрушенно пожаловался: – А то, ишь, зажирели, как буржуи – у каждого на столе своя синема, а петь разучились, как не русские какие, ей-богу…

На секунду остолбенев в дверях – мальчишка лицом, как две капли воды, напоминал школьную еще подругу девушки, такие же белые, мягкие, как пух, вихры волос, васильковые, будто нарисованные, в пол-лица глаза… в последний год, разочаровавшаяся в мужской половине человечества, Нинка принялась активно изображать из себя закоренелую лесбиянку, правда, свою внезапную любовь к девушкам не распространяя на лучшую подругу, а довольствуясь повизгивающими от удовольствия малолетками с клубных дискотек… но тут же справившись с собой и секундной растерянностью девушка на цыпочках не прошла – пролетела мимо расхулиганившегося мальчишки, с запоздалым раскаянием подумав, что хотела еще с утра придти на работу в брюках, да будто чертик толкнул под руку в пользу коротенькой узкой юбочки, так выгодно подчеркивающей округлость молоденькой попки… Танюшка заняла местечко на краю нестройного ряда сотрудников возле нервно вздрагивающего каждую секунду Андрея Павловича, самого солидного по возрасту и несерьезного по внешности, худенького, щуплого, лысоватого, маленького и блеклого человека, исполняющего в отделе функции заместителя начальника, хотя он и сам не понимал, зачем на десяток людей, делающих одинаковую работу нужны еще замы, старшие, ведущие… ну, разве что, для оправдания разницы в зарплате.

Но не успели менеджеры и примкнувшая к ним секретарша под чутким руководством матросика исполнить еще разок пару куплетов из древней хулиганской песенки, как дверь в помещение распахнулась от сильного тычка, и возникший на пороге человек в кожанке и широких синих галифе, похоже, вернувшийся из кабинета хозяина фирмы, недовольно оглядел собравшихся и с привычной усталостью выговорил мальчишке с маузером:

– Антоха, ты мне эти анархические замашки брось, ишь придумал… и чего эти все еще здесь? Давно пора на улицу их, пусть заграждения готовят, баррикады, окопы, ну, что там еще наш военспец с местными пролетариями придумал. Давай, гони их к площади, там сдашь второму взводу под команду, а сам – вертайся живо сюда, не заплутай среди винных лавок…

– Да я чего, гражданин комиссар, – моментально соскочил со стола морячок, старательно сохраняя при этом независимый и чуточку вальяжный вид. – Я только так, пошутить, а этих – вмиг отконвоирую. И по лавкам винным я не ходок, напраслину возводите…

– Знаю я, куда ты ходок, – ухмыльнулся комиссар, отступая в коридор. – И с девками что б до заката – ни-ни, вот дадут команду на отдых, так и наверстаешь свое… тут они, похоже, готовые завсегда, только подмигни…

Поделившийся своим мнением о нравственных устоях современного общества человек в кожанке исчез из поля зрения находящихся в комнате сотрудников, а молодой матросик Антон в очередной раз взмахнул маузером – видать любил он эту смертоносную игрушку, как любят дети понравившуюся им вещь, будь она трижды некрасивой или смертоносной – и скомандовал, обращаясь к замершим у стены в тоскливом и мрачном ожидании менеджерам:

– Выходь по одному! Марш-марш на улицу, бездельнички!

Охваченная непонятной всеобщей заторможенностью и готовностью выполнять любые, самые дурацкие приказы неизвестных, Танюшка кое-как проковыляла на ослабленных страхом ногах, стараясь не особо цокать каблуками, по длинному узкому коридору к лестнице – благо, офис их фирмы находился на втором этаже – даже не подумав вернуться в приемную за модным длиннополым легким плащиком, который носила уже с начала недели, все-таки, ранним утром и поздним вечером, когда она покидала жилое или служебное помещения, было по-осеннему прохладно.

На улице морячок бойкими властными взмахами маузера смешал приведенный десяток людей с другими, чуть раньше выведенными из многочисленных контор и конторок, заполонивших высокое современное здание офисного центра, а потом нестройную толпу одетых в деловые костюмы, галстуки, туфли на высоких каблуках и мини-юбки погнали по улице к одной из ближайших городских площадей, на которой…

…несколько десятков человек в уже потрепанных костюмах, туфлях из натуральной кожи от знаменитых дизайнеров, галстуках и с утра еще изящных, но нынче потерявших форму прическах изо всех сил долбили ломами и пешнями асфальт  на расходящихся под острым углом с площади нешироких старинных улицах; кто-то тащил, надрываясь из последних менеджерских сил, парковые скамейки, старательно устанавливая их перед разбитым асфальтом в импровизированные баррикады; еще несколько человек сгружали с автомобиля куски то ли железнодорожных рельс, то ли еще какой металлической арматуры, аккуратно складывая их подле сварщика, ежесекундно тыкающего электродом в стыки составленных противотанковым «ежом» кусков металла… сноп искр временами попадал на брезентовую робу, и запашок разогретого до красна железа, забивая прочие запахи, перемешивался со странным ароматом подгорающей одежды…

Оторвавшийся от работы сварщик, разогнув спину и положив на землю держак с электродом, привычно сдвинул на затылок забрало защитной маски и прищурившись оглядел вновь прибывшую на площадь толпу, моментально выловив в ней внимательным взглядом Танюшку… и та, будто по чьей-то подсказке, вдруг посмотрела в его сторону, чтобы узнать в труженике своего соседа по лестничной клетке, пару лет назад лишившегося работы специалиста-сварщика с многолетним стажем. Дядька Ваня после увольнения долго не мог придти в себя, крепко попивал на случайные заработки, отмахивался от всякого рода предложений попробовать себя на офисном поприще, презрительно величая менеджерское сословие бездельниками и лоботрясами, но Танюшку при этом не обижал даже и словесно, видимо, понимая, что для молоденькой, фигуристой девчонки без образования, без влиятельных родичей или знакомых даже в их небольшом городе всего два пути – на панель или в секретарши, что на его взгляд было почти одинаковым. Впрочем, сказать, что хозяин фирмы принуждал к чему-то девушку, было нельзя, да и сексуальные аппетиты у него были очень скромные, несмотря на наличие обязательной среди бизнесменов любовницы и частые вызовы в сауну на встречи с крышующими его партнерами реальных профессионалок. Пару раз после корпоративных мероприятий шеф, конечно, позволял себе распускать руки, а однажды Танюшка очутилась с ним в настоящей постели, но дальше взаимных лобзаний и обниманий дело не пошло… по причине мужского равнодушия директора, изрядной дозы спиртного, выпитого перед этим злосчастным событием, и холодности самой девушки к начальнику.

Дядя Ваня, усталый и довольный, по-доброму подмигнул соседке покрасневшим, воспаленным глазом и тут же скрыл вспотевшее, лоснящееся лицо под маской… Танюшка едва успела отвести в сторону взгляд, как вновь вспыхнул ослепительный бело-голубой огонек сварки.

Всем происходящим на площади командовал высокий подтянутый мужчина с офицерской осанкой – прямой спиной, развернутыми плечами, чуть надменно вскинутым подбородком. Именно к нему и подогнали кучку новеньких офисных страдальцев матросик Антон и еще два конвоира в длинных шинелях, помятых фуражках-картузах и с древними, громоздкими винтовками, заброшенными за спину.

– Гражданин начальник штаба, принимай, вот, пополнение…

Судя по легкой фамильярности обращения, Антошка к бывшему офицеру относился с куда меньшим пиететом, чем к комиссару отряда в черной кожанке, впрочем, сам военспец лишь чуть нахмурился, скорее раздумывая, на какие работы определить прибывших офисных сидельцев, чем реагируя на такое к себе отношение со стороны братишки-анархиста.

– Так получается… – тут бывший офицер покрутил головой, оглядывая площадь. – Вон туда их отгоните, к скверику, пусть деревья срубленные перетаскивают на проезжую часть, да еще оградку там разобрать не помешало бы, чтобы баррикады укрепить…

– Мы-то отгоним, только потом – сразу назад, так гражданин комиссар приказал строжайше, – не замедлил ввернуть свое веское слово морячок.

– Там есть кому за ними присмотреть, – махнул рукой военспец, давая понять, что разговор окончен, и быстрым шагом устремился к въехавшему на площадь огромному неуклюжему измазанному строительной грязью грузовику-бетономешалке.

Предначертанными судьбами пригнанных на работы изнеженных работников клавиатуры и мобильника начальник штаба совсем не заинтересовался, в голове у него роилась нынче бесформенная, жутковатая в своей мешанине куча вопросов – как защитить центр города от возможного штурма, как распределить личный состав по секретам и постам, чтобы упредить внезапное появление противника, где рациональнее разместить приданные отряду пулеметы, и куда установить всего-то парочку трехдюймовых полевых орудий, хотя для обороны города нужно никак не меньше полудесятка… как тут держать в памяти еще и пару сотен местных мобилизованных на проведение оборонительных фортификационных работ…

…слабенькой Танюшка себя никогда не считала, хоть спортом особо не увлекалась, ограничиваясь модным фитнессом раз-два в неделю, чтобы поддерживать в нужном, броском состоянии фигурку, но сегодня… таскать, обдирая свеженький маникюр, ломая ногти и царапая кожу на руках толстенные опиленные ветки деревьев, да еще делать это на высоченных каблуках – ох, как ей хотелось хотя бы на минутку оказаться в родной приемной, чтобы быстренько сменить модные туфли на старенькие разношенные кроссовки – и к тому же выслушивать совсем не лестные, а чаще просто издевательские окрики немолодых уже дядек в солдатских шинелях… а потом дрожащими пальцами лихорадочно подкуривать длинную тонкую сигаретку, напрасно пытаясь перевести дух и восстановить силы во время короткого перекура… снова помогать таким же разодетым для офисной службы товаркам по несчастью закидывать в кузов какой-то обшарпанной иномарки-универсала куски разбитой деревянной оградки сквера… стоять длиннющую очередь к раздающему пару кусков хлеба и маленькую бутылочку воды тощему, злому солдатику с сиреневым то ли фурункулом, то ли лишаем во всю щеку… и новые, все более и более злые окрики конвоиров, пресекающих попытки кого-то из утомленных менеджеров посидеть в тенечке, отойти в ближайший магазинчик за водой и чипсами, а потом – резкие, хлесткие выстрелы на поражение… и лежащий на изуродованном асфальте труп в грязном, но явно дорогом костюме, и кровь, медленно расплывающаяся багровым нимбом вокруг его головы, и невидящий взгляд мертвых глаз, бездумно уставившихся в голубое, по-осеннему блеклое небо… Танюшке казалось, что этому дню не будет конца.

Но такая нелепая жуткая смерть одного из менеджеров, возмутившегося безропотным подчинением сотоварищей и попробовавшего заявить безжалостным конвоирам во всеуслышание о своих правах человека, судебных тяжбах, правозащитниках и европейских общечеловеческих ценностях, подхлестнула угасшее, было, во второй половине дня трудовое рвение злосчастных офисных сидельцев. Как-то неожиданно оказалось, что от этого  бессмысленного перетаскивания городского мусора с места на место зависит – ни много, ни мало – их собственная жизнь, пусть и в одночасье изменившаяся, превратившаяся в некое подобие ночного нелепого нескончаемого кошмара.

…когда над городом начали сгущаться ранние осенние сумерки, Танюшка, угнетенная внезапными физическими нагрузками, бурей эмоций, начавшейся с момента появления в приемной странных гостей то ли из прошлого, то ли из загадочного параллельного мира, уже с трудом двигалась, машинально перекладывая из кем-то заготовленных куч расщепленные доски, тонкие ветви порубленных деревьев в кузов иномарки-универсала, стараясь при этом побыстрее отскочить от облупленного, грязного борта – автомобиль хоть и медленно, но непрерывно двигался по дорожкам сквера, совершенно не заботясь о безопасности окружающих его людей. И неожиданный громкий окрик едва ли не над самым её ухом: «Отбой! Отдыхать всем до утра!», застал девушку врасплох, кажется, она уже не верила в то, что изнурительные для неподготовленных людей бессмысленные по сути своей работы на площади когда-нибудь закончатся. Постояв у невысокого свеженького пенька возле самого выхода со скверика, машинально выкурив сигаретку и понаблюдав, как тянутся в разные стороны уже никем не охраняемые и не подгоняемые, похожие в своем изнурении на заводные игрушки менеджеры, Танюшка, как сомнамбула, двинулась в направлении своего дома, даже не подумав о том, что можно воспользоваться услугами маршрутки или просто попробовать поймать обычно легко клюющих на её фигурку и светлые волосы частника.

Так уж совпало – и было в этом что-то от равнодушной, безжалостной судьбы – но путь девушки пролегал мимо офиса, из которого её и остальных работников клавиатуры и мобилы изгнали на подсобные работы злобные или равнодушные, но все равно незваные и нежеланные гости их мира. Сама Танюшка о маршруте возвращения совершенно не думала, механически переставляя стройные ножки, старательно обходя неизвестно откуда взявшиеся колдобины на вчера еще свежем, этим летом положенном асфальте. Но так уж случилось, что именно в момент её появления возле застекленного, но почему-то темного до сих пор центрального подъезда офисного центра оттуда буквально вывалился на улицу белобрысый морячок Антон, слегка уже выпивший, но при этом ничуть не опьяневший, а лишь взбодрившийся душой и телом – для него сегодняшний день был всего лишь одним из обычнейших, совсем не трудным, вот, разве что, всякие технические новинки и изобилие товаров и продуктов в близлежащих магазинах слегка ошеломляли мальчишку, да и то – в первые часы пребывая в чужом мире.

– Как же удачно я тебя встретил, – обрадовался молодой матрос, хватая девушку под локоток и стараясь, чтобы это не выглядело грубо или излишне назойливо. – Видишь, уже темнеет, а мы тут, с народом-то, задумали посидеть, поговорить, всякие текущие вопросы обсудить, политические моменты всякие, вот только «на сухую» такие разговоры не разговаривают, а где тут чем разжиться – разве сразу-то разберешь?.. ты вот… как зовут? Танька? А я Тоха, но лучше Антон… из анархиствующих, но к идейным отношусь с пониманием и сам подумываю…

Осмысленно разговаривать, тем более – отвечать на старомодные комплименты морячка и его неуклюжие попытки быть галантным, у Танюшки уже не было сил и желания, все её существо рвалось к дому, к постели, к подушке… но, тем не менее, небольшой магазинчик с хорошим, по её мнению, выбором вин и крепких напитков девушка матросику Тохе показала и даже не успела уйти далеко, как настырный мальчишка догнал её, позвякивая в пластиковом пакете чем-то заманивающим, многообещающим… не будь она такой уставшей. Впрочем, даже в таком состоянии Танюшка ухитрилась приметить, что маузер морячка за время его похода в магазинчик перекочевал из огромной деревянной кобуры-приклада за пояс шикарных по мнению их хозяина флотских клешей, подметающих тротуар при каждом шаге с вполне ощутимым шорохом, видимо, именно с его помощью белобрысый бойкий мальчишка осуществлял в магазинчике расчет за приобретенные напитки и закуски.

Что же было дальше? Какой-то сумрачный туман, застилающий дорогу, блеклые лампочки в подъезде, поиск ключей от квартиры в чудом задержавшейся на девичьем плечике сумочке, попытка отмыть хотя бы руки от въевшейся грязи и ссадин, жутковатое в тишине пустой квартирки шипение разбитых на раскаленную сковороду яиц, фырканье под струей воды белобрысого матросика с васильковыми чудесными глазами… кажется, еще был бокал… её бокал с чем-то ароматным и ужасно крепким, кажется, ликером, что пьется вместе с кофе из двадцатиграммовых рюмочек по капельке на кончик языка… и бессильное падение на так и не прибранную с утра постель… кажется, точно лицом на подушку…

… «тили-бом… тили-бом…» прощебетал едва слышно будильник на мобильном телефоне, видимо, уже на автомате выложенном Танюшкой на тумбочку в изголовье… не открывая глаз, девушка привычно нашарила аппарат и отключила занудливый, такой ненужный сейчас звук, взрывающий не отдохнувший, измученный, будто выжженный изнутри мозг… «Боже милосердный, где это мы так погуляли», – с похмельной тоской подумала все еще не до конца проснувшаяся Танюшка, ощутив, как мимолетное движение отозвалось крепатурой не только в руках… побаливали бедра, поясница, спина… – Хорошо, раздеться умудрилась… а то, вообще, не знаю, как заснула бы…» Привыкшая даже в одиночестве спать голенькой – чтоб тело отдыхало, и так ему, бедному, от всякой сбруи женской достается днями и вечерами, а его по молодости беречь надо, какой-никакой, а природный капитал – Танюшка знала по печальному опыту, что даже в сильнейшем подпитии не могла бы уснуть хотя бы и в части одежды, оставшейся на её молодом теле. «… и какую заразу мы вчера пили, если такие кошмары всю ночь мучили? – задалась очередным вопросом девушка, мучительно пытаясь понять, из-за чего так заложена – не продохнуть – носоглотка, будто весь вечер и половину ночи пришлось ей вдыхать свежий, обжигающий морозный воздух. – …если всякие разные гады уговорили меня на абсент, то сегодня получат в ответ по полной программе…» Когда-то и где-то услышавшая, что крепчайшая полынная настойка легко вызывает почти наркотические галлюцинации, Танюшка теперь готова была списать на нее все увиденное и услышанное во сне.

С легким, вызывающим со стороны жалость и сочувствие, протяжным вздохом, больше похожим на стон, девушка облокотилась на смятую маленькую подушку и, приподнявшись над постелью, открыла все-таки слипающиеся, будто песком засыпанные, глаза. В единственной комнатке её малогабаритной квартирки, доставшейся по наследству от рано умершей бездетной сестры матери, было еще по-осеннему сумрачно, но даже в таком слабом естественном освещении раннего утра Танюшка разглядела небрежно брошенные на старенький стул у стены собственную бежевую блузку, короткую и узкую, едва заметную в полумраке юбчонку, маленький, тигровой раскраски, лифчик и такие же по цвету невесомые трусики и – черные расклешенные брюки грубоватого сукна… Леденящий ужас свирепым морозом охватил голову, в доли секунды спускаясь вниз, мгновенно распространяясь на все её существо, но девушка, опережая ледяные цепкие щупальца, успела все-таки оглянуться, наткнувшись растерянным взглядом на чье-то тело, укутанное в пестренькое тонкое одеяльце едва ли не с головой. И вместо дикого, истерического, заходящегося на запредельных нотах визга Танюшка смогла издать лишь невнятный, слабенько рыкнувший, больше напоминающий неудачную попытку откашляться, хрип… в ответ на который из-под скомканного одеяла, как из глубин морских, вынырнула взлохмаченная белобрысая головка, сверкнувшая васильковыми прожекторами огромных глаз, и невнятно, спросонья и с похмелья, просипела искаженным то ли мужским, то ли женским голосом:

– Танюха, ты что? Своих не узнаешь?..

Похожие статьи:

Авторская проза → Сердце. (Синквейн)

Авторская проза → На свободу - с чистой совестью

Авторская проза → Україна.

Авторская проза → Нирвана (Синквейн)

Авторская проза → Выбор, которого не было