Книга Каникулы Кроша читать онлайн (Анатолий Рыбаков)

На потолке люстры. Все это, как объяснил Веэн,

старинное и ценное. На двух креслах даже натянуты веревочки, как это делается в музеях, чтобы на кресла не садились. Меня удивило, что Нора,

Игорь и Костя уселись на таком ценном диване. Нора даже взобралась с ногами. Я думал, что этой мебелью пользоваться нельзя. Оказывается, можно.

Нельзя сидеть только в креслах, перевязанных веревочкой, – они сломанные.
    Нора курила. Игорь перебирал магнитофонные ленты, Костя перелистывал книгу. Здорово устроились, ничего не скажешь.
    В застекленном шкафу стояли на полках крохотные фигурки из дерева, камня, фарфора. Это нэцкэ, японская миниатюрная скульптура, я видел

их в Музее восточных культур.
    – В моей коллекции есть уникальные экземпляры.
    Сказав это, Веэн снял с полки несколько фигурок и поставил на стол. Они изображали крестьян, монахов, всадников, детей, маски, цветы,

птиц, зверей, рыб.
    Я бездарен в живописи. Нравится, не нравится – вот все, что я могу сказать. Но почему нравится или не нравится – сказать не могу. В

натюрмортах, пейзажах, во всяких абстракциях я не разбираюсь совершенно. Мне нравятся картины, где изображены люди. Моя любимая картина в

Третьяковке – это «Крестный ход» Репина. Помните мальчика с костылем? Сколько радости и надежды на его лице, как он весь устремлен вперед!

Сейчас произойдет чудо, он выпрямит спину, бросит костыль и будет такой, как все... Вот это мне нравится! А как положены краски и как

распределен свет – в этом я не разбираюсь.
    Веэн взял в руки фигурку старика с высоким пучком волос на голове и длинной редкой бородой. Одной рукой старик придерживал полы халата,

в другой сжимал свиток. Фигурка была величиной всего с мундштук, и все равно было ясно, что этот старик – мудрец. Что-то вечное было в его лице,

в длинных морщинах, в худом, истощенном теле. Его высокий лоб, скошенные монгольские глаза выражали спокойную и мудрую проницательность. Много

нужно затратить труда, чтобы вырезать из дерева такую крохотную и выразительную фигурку.
    – Мудрец? – спросил я.
    – Мудрец, – ответил Веэн, любуясь фигуркой. – Работа великого мастера Мивы-первого из города Эдо, восемнадцатый век, вишневое дерево.

Для профана она ничто, но знаток ее оценит.
    Мне стало немного не по себе – в сущности, я тоже профан.
    – Искусство принадлежит тому, кто его любит, понимает и отстаивает, – продолжал Веэн. – Человек, сохранивший для нас «Слово о полку

Игореве», сделал не меньше того, кто это «Слово» написал. Шлиман, открывший Микены, превосходит его создателей – они строили город, подчиняясь

необходимости, он открыл его, ведомый любовью к искусству. Что было бы с русской живописью без братьев Третьяковых?
    В ответ я напомнил слова Пушкина:
    – «Чувства добрые я лирой пробуждал» – вот что главное.
    – Что я говорила?! – злорадно произнесла Нора.
    Эта реплика означала, что Нора предупреждала Веэна: я не подхожу для их компании. Это меня не удивило – мы с Норой терпеть не можем друг

друга.
    – Крош, ты баптист, – объявил Игорь.
    – Но это сказал Пушкин!
    – Пушкин жил сто лет назад. Каменный век.
    – «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно», – сказала Нора.