Он вскочил и, воя, снова попытался кинуться, вытянув вперед когти. С его ногтей капала какая-то дрянь. И снова его отбросило.
А тут Ванька еще зачем-то снял свое магическое кольцо и отбросил его, будто безделушку.
— Властью свободного эйдоса, я приказываю тебе сбросить личину! — приказал он.
Карлика стало колбасить, вжало спиной в стену. Изо рта у него потекла зелёная жижа. Такое чувство, что на глиняную фигурку направили мощную струю воды. Кожа с лица слезла, вытянутые уши, редкие волосы — всё исчезло. И я увидела что-то маленькое, голое, горбатое, с серебристой сосулькой на шее.
Горбун подпрыгнул, страшно закричал, осыпал нас всех проклятиями и провалился. Дыра в полу сразу затянулась. Всё закончилось. Ванька в полном изнеможении опустился на пол. К нему кинулась Гроттерша, прижала к себе его голову. «Ваня… Ванечка!» Целует его, плачет. Ну, сейчас уже наивно как-то писать, хотя в тот момент я была тронута жутко. Даже глаза защипало — и это у меня-то! А я еще думала, что у меня сентиментальности меньше, чем у зубного сверла! Все что-то вопили, обнимались. Поклеп распоряжался, посылал кого-то в астрал. Его тоже посылали в астрал.
Я случайно услышала, как Сосискосверлил объясняет Зуби, что Бобес был никакой не Бобес, а карлик Лигул, глава канцелярии мрака. Когда он сбросил личину, Сардик его узнал. И еще Сардик сказал, что кольцо и жемчужину он теперь уничтожит и можно не волноваться. Во всем есть свои хорошие стороны. Кощеев — какой бы он не был камикадзе — не сунется. Ему теперь школу нельзя трогать и светиться, а то свои же и заклюют втихую. У них там тоже счет ведется, кто украл в меру, а кто зарвался.
Как мы провели остаток ночи и следующее утро описывать не буду. Помню только, что все бегали, как жуки, когда ночью свет включаешь. Я старалась ничего не пить, потому что после сглаза Медузии мне и на манную кашу смотреть было тошно.
Бейежиков очнулся, и чавкал завтрак уже со всеми вместе в Зале Двух Стихий. Кажется, Ягге не особенно рвалась оставлять его в магпункте, хотя для важности и говорила, что нужно понаблюдать. Да только чего этого некромага наблюдать? Его если и можно чем-нибудь убить, так только отбойным молотком, да и то если долбить в две смены.
Зализина ходила за Бейежиковым как приклеенная и всё в глаза ему заглядывала. Мне даже, если честно, жалко её стало. Он улыбался ей довольно вежливо, но вид у него при этом был такой, будто они двадцать минут назад познакомились и он вообще смутно помнит, как ее зовут. Зато на Гроттершу он смотрел как худеющая толстуха на пиццу — прямо-таки с жадностью. Если бы не Зализина, которая болталась на нем как якорь, он бы точно к ней подошел. А так что толку подходить? Слушать вопли дражайшей половины?
Я, чтобы Целуймартышкин Таньку не смущал, Гуню подослала Таньку спиной загораживать. «Будто случайно, говорю, маячь». Ну Гунька и старался — маячил. Потом жаловался, что у него вдоль позвоночника фурункулы пошли. Сглазил его Погладькошечкин, как пить дать…
Танька, по правде говоря, Гуню и не замечала. Причем не притворялась, что не замечает (разница-то есть!), а действительно не замечала. Они всё время с Ванькой были, как два сиамские близнеца. Из одной чашки пили, из одной тарелки ели, причем не уверена, что разными вилками.
«Ну здрасьте-подвинься! — думаю. — К концу какого-то там года обучения, Танька, наконец, заметила, что Ванька есть!»
И тут мне вдруг подумалось: «Лучше сделать что-то лишнее, чем не сделать чего-то важного». Это мысль мне почему-то ужасно понравилась, хотя я толком не поняла, с какой радости она меня вообще посетила. У меня так всегда. Надо взять пример с Шурасика и носить с собой блокнот.
Страницы: << < 147 148 149 150 151 152 > >>