Стр. 1-2Повесть о царе Шахрамате, сыне его Камар-аз-Замане и царевне Будур (ночи 170—249) (продолжение); Повесть о Ниме и Нум (ночи 237—246); Рассказ об аль-Амджаде и аль-Асаде (ночи 217—247)
Стр. 3Примечания
Двести шестнадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести шестнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Будур увидела этот камень, она закричала от радости и упала без чувств, а очнувшись, она сказала про себя: „Этот камень был причиной моей разлуки с моим возлюбленным Камар-аз-Заманом, но вот пришла благая весть!“ И она сообщила Ситт Хаят-ан-Нуфус, что обнаруженный камень несёт благую весть о встрече с любимым.
<o:p> </o:p>
А когда настало утро, Будур села на престол царства и призвала капитана корабля, и тот, явившись, поцеловал землю меж её рук, а она спросила его: «Где ты оставил владельца этих маслин?» – «О царь времени, – отвечал капитан, – мы оставили его в стране магов, и он садовник в саду».
<o:p> </o:p>
«Если ты не привезёшь его, то случатся с тобою и с твоим кораблём такие беды, которые сам не знаешь», – сказала Будур.
<o:p> </o:p>
И потом она велела запечатать кладовые купцов и сказала им: «Владелец этих маслин – мой должник, и на нем лежит долг мне, и если вы его не приведёте, я непременно перебью вас всех и разорю вашу торговлю». И купцы обратились к капитану и обещали, что наймут его корабль, когда он ещё раз вернётся, и сказали ему: «Избавь нас от этого своенравного злодея!»
<o:p> </o:p>
И капитан взошёл на корабль и распустил паруса, и Аллах предначертал ему благополучие, так что ночью он прибыл на остров и отправился в сад. А что касается Камар-аз-Замана, то ночь показалась ему долгой, и он вспомнил свою возлюбленную и сидел и плакал о том, что с ним случилось. И он подумал о своей возлюбленной и произнёс:
<o:p> </o:p>
«Вот ночь, когда звезды стоят неподвижно,
<o:p> </o:p>
И нет у ней силы, чтоб двинуться с места,
<o:p> </o:p>
И длятся часы, как весь день воскресенья,
<o:p> </o:p>
Для тех, кто рассвета в ту ночь выжидает».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А капитан постучал в дверь к Камар-аз-Заману, и когда Камар-аз-Заман открыл дверь и вышел к нему, моряки взяли его и привели на корабль. И они распустили паруса и поехали и ехали непрерывно в течение дней и ночей, а Камар-аз-Заман не знал, какая тому причина. И он спросил о причине, и ему сказали: «Ты должник царя, правителя Эбеновых островов и зятя царя Армануса, и украл у него деньги, о злосчастный!» И Камараз-Заман воскликнул: «Клянусь Аллахом, я в жизни не вступал в эти страны и не знаю их!»
<o:p> </o:p>
И с ним ехали, пока не приблизились к Эбеновым островам, и его привели к Ситт Будур, и та, увидя Камараз-Замана, узнала его и сказала: «Оставьте его со слугами, пусть его сведут в баню». И она сняла запрет с купцов и наградила капитана великолепной одеждой, стоившей десять тысяч динаров.
<o:p> </o:p>
И в эту ночь она пришла к себе во дворец и рассказала обо всем Хаят-ан-Нуфус и сказала ей: «Скрывай все это, пока я не достигну желаемого, и я сделаю дело, которое запишут и станут читать после нас царям и их подданным».
<o:p> </o:p>
А когда она велела отвести Камар-аз-Замана в баню, его свели в баню и одели в царскую одежду. И Камар-азЗаман, выйдя из бани, был подобен ветви ивы или звезде, смущающей своим появлением луну и солнце, и душа его вернулась к нему. А потом он отправился к Будур и вошёл во дворец, и Будур, увидав его, приказала своему сердцу терпеть, пока не исполнится то, что она хотела. И она пожаловала Камар-аз-Заману невольников, евнухов, верблюдов и мулов и дала ему мешок денег, и все время возвышала Камар-аз-Замана со ступеньки на ступень, пока не сделала его казначеем.
<o:p> </o:p>
Она вручила ему все деньги и была с ним приветлива и приблизила его к себе и сообщила эмирам о его сане, и они все полюбили его. И царица Будур стала каждый день увеличивать ему выдачи, и не знал Камар-аз-Заман, почему она его возвеличивала. И от такого множества денег он принялся дарить и проявлять щедрость, и служил царю Арманусу так, что тот полюбил его. И полюбили его также эмиры и все люди – и знатные, и простые – и стали клясться его жизнью. И при всем этом Камар-азЗаман дивился, что царица Будур так возвеличивает его, и говорил про себя: «Клянусь Аллахом, этой любви обязательно должна быть причина, и, может быть, этот царь оказывает мне такой великий почёт ради дурной цели. Я непременно отпрошусь у него и уеду из его земли».
<o:p> </o:p>
И он отправился к царице Будур и сказал ей: «О царь, ты оказал мне великое уважение; заверши же его и позволь мне уехать и возьми от меня все то, что ты мне пожаловал». И царица Будур улыбнулась и спросила: «Что вызывает в тебе желание уехать и броситься в опасности, когда ты в величайшем почёте и большой милости?» И Камар-аз-Заман отвечал ей: «О царь, этот почёт, если ему нет причины, – дивное дело, особенно потому, что ты назначил мне чины, которые должны принадлежать старцам, а я – малый ребёнок». – «Причина Этого, – сказала царица Будур, – то, что я люблю тебя из-за твоей чрезмерной и превосходной красоты, редкостной и блестящей прелести. И если ты позволишь мне то, чего я от тебя желаю, я ещё увеличу тебе почёт, подарки и милости и, хоть ты и молод годами, сделаю тебя везирем, как люди сделали меня над собою султаном, хотя мне всего столько лет. Не диво теперь, что главенствуют дети, и от Аллаха дар того, кто сказал:
<o:p> </o:p>
«Как будто век наш из семейства Лота[244] —
<o:p> </o:p>
Он молодых охотно выдвигает».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда Камар-аз-Заман услышал эти слова, он застыдился, и щеки его покраснели, как пламя, и он воскликнул: «Нет мне нужды в таком почёте, ведущем к совершению запретного! Нет, я буду жить бедным деньгами, но богатым благородством и совершенством!» Но царица Будур воскликнула: «Меня не обманет твоя совестливость, происходящая от высокомерия и кичливости, и от Аллаха дар того, кто сказал:
<o:p> </o:p>
«Напомнил я единенья время, и молвил он
<o:p> </o:p>
«Доколе будешь речи длить жестокие?»
<o:p> </o:p>
Но я динар показал ему, и сказал он стих:
<o:p> </o:p>
«Куда бежать от участи, решённой нам?»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И Камар-аз-Заман, услышав эти слова и поняв нанизанные стихи, воскликнул. «О царь, нет у меня привычки к подобным делам, и нет сил нести такое бремя! Его бессилен вынести и старший, чем я, так как же быть мне при моих юных годах?» Но царица Будур, услышав эти слова, улыбнулась и сказала: «Поистине, вот предивная вещь! Ты ошибаешься, хоть правильно рассуждаешь! Раз ты молоденький, почему же ты боишься запретного и опасаешься совершить грех, когда ты не достиг ещё возраста ответственности, а за грех малолетнего нет ни взыскания, ни упрёка? Ты сам хотел услышать это доказательство, желая спорить. И обязательна для тебя моя просьба о сближении. Не отказывайся и не проявляй теперь нежелания, – ибо веление Аллаха – участь предопределённая. Я больше, чем ты, должен бояться впасть в заблуждение; и отличился тот, кто сказал:
<o:p> </o:p>
«Мой пыл велик, а малый говорит, прося:
<o:p> </o:p>
«Вложи его во внутрь и будь ты храбрым!»
<o:p> </o:p>
И ответил я: «Ведь так нельзя!» – и сказал он мне;
<o:p> </o:p>
«По мне, так можно», – и я познал, согласный»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда Камар-аз-Заман услышал эти слова, свет сменился мраком пред лицом его, и он воскликнул: «О царь, у тебя найдутся такие женщины и прекрасные девушки, подобных которым не найти в наше время. Не удовлетворишься ли ты ими вместо меня; обратись, к кому хочешь, и оставь меня».
<o:p> </o:p>
«Твои слова правильны, – отвечала Будур, – но не утолить с женщинами боли мучения от любви к тебе. Испорченная натура повинуется недобрым советам. Оставь же препирательство и послушай слова сказавшего:
<o:p> </o:p>
Не видишь: вот рынок и рядами плоды лежат,
<o:p> </o:p>
И фиги берет один, другой – сикоморы.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А вот слова другого:
<o:p> </o:p>
О ты, чей ножной браслет молчит и звенит кушак:
<o:p> </o:p>
Доволен один, другой – о бедности сетует,
<o:p> </o:p>
Ты ждёшь, что утешусь я, глупец, красотой её,
<o:p> </o:p>
Но, быв прежде праведным, неверным не буду я,
<o:p> </o:p>
Пушком я клянусь тебе, что кудри смутят её, —
<o:p> </o:p>
С невинной красавицей тебя не забуду я!
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А вот слова другого:
<o:p> </o:p>
О красавец, любовь к тебе – моя вера,
<o:p> </o:p>
Из всех толков избрал её я охотно,
<o:p> </o:p>
Для тебя я покинул всех ныне женщин,
<o:p> </o:p>
И монахом теперь меня все считают.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И слова другого:
<o:p> </o:p>
Не равняй ты юнцов и жён и не слушай
<o:p> </o:p>
Доносящих, что скажут всем: «Это мерзость!»
<o:p> </o:p>
Меж женою, чьи ноги лик мой целуют,
<o:p> </o:p>
И юнцом, что целует землю, – различье.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А вот слова другого:
<o:p> </o:p>
Я жертва твоя! Тебя я избрал нарочно, —
<o:p> </o:p>
Ведь кровь ты не льёшь, яиц никогда не носишь,
<o:p> </o:p>
А если бы мы желали любить красавиц,
<o:p> </o:p>
Для наших детей стал тесен бы край обширный.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И слова другого:
<o:p> </o:p>
Она говорила мне, жеманясь и гневаясь.
<o:p> </o:p>
Когда позвала меня за тем, что не вышло:
<o:p> </o:p>
«Когда не полюбишь ты, как должен жену любить,
<o:p> </o:p>
Смотри, не брани меня, коль станешь рогатым».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И слова другого:
<o:p> </o:p>
Она молвила, когда я познать не хотел её:
<o:p> </o:p>
«О ты глупец, о глупый до предела.
<o:p> </o:p>
Не согласен ты, чтоб перед мой был тебе кыблою[245], —
<o:p> </o:p>
Повернусь к тебе другой кыблою, угодной».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И слова другого:
<o:p> </o:p>
И прямого пути из мрака заблуждения.
<o:p> </o:p>
Прекрасно и отлично выразился сказавший:
<o:p> </o:p>
«Кой в чем заподозрили нас люди, упорствуя своём подозрении душою и сердцем.
<o:p> </o:p>
Иди, подтвердим их мысль, чтоб снять с них тяжёлый грех,
<o:p> </o:p>
Один только раз – потом мы каяться будем».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И затем она дала ему заверения и обещания и поклялась ему необходимо-сущим, что такое дело случится у неё ним один только раз во все время и что любовь к нему привела её к смерти и потере. И Камар-аз-Заман пошёл с нею с этим условием в уединённое место, чтобы погасить огни её страсти, а сам говорил: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Это предопределено славным, премудрым!»
<o:p> </o:p>
А затем он распустил шальвары в крайнем смущении, и глаза его текли от сильного волнения. А Будур улыбнулась и ввела его с собою на ложе и сказала: «После сегодняшней ночи ты не увидишь порицаемого».
<o:p> </o:p>
И она склонилась к нему, целуя и обнимая и сплетая ногу с ногою, и сказала: «Положи руку мне между бёдрами к тому, что тебе известно». И Камар-аз-Заман заплакал и сказал: «Я не умею ничего такого!» – а Будур воскликнула: «Ради моей жизни, сделай то, что я тебе велела!»
<o:p> </o:p>
И Камар-аз-Заман протянул руку (а душа его вздыхала) и увидел, что её бедра мягче сливочного масла и нежнее шелка, и он ощутил наслаждение, касаясь их, и стал водить рукою во все стороны, пока не достиг купола, многоблагословенного и подвижного. И тогда он подумал:
<o:p> </o:p>
«Может быть, этот царь двуполый и он не мужчина и не женщина?» – и сказал: «О царь, я не нахожу у тебя того, что есть у мужчин. Что же побудило тебя к таким поступкам?»
<o:p> </o:p>
И царица Будур так засмеялась, что упала навзничь, и воскликнула: «О мой любимый, как ты скоро забыл ночи, которые мы провели вместе». И она дала ему узнать себя, и Камар-аз-Заман узнал, что это его жена, царевна Будур, дочь царя аль-Гайюра, владыки островов и морей. И он обнял её, и она обняла его, и поцеловал её, и она поцеловала его, и они легли на ложе сближения и говорили друг другу такие стихи:
<o:p> </o:p>
«И звала его я к сближению, шею гибкую
<o:p> </o:p>
Изогнув к нему, чьи изгибы непрерывны,
<o:p> </o:p>
И поила твёрдость души его её мягкостью.
<o:p> </o:p>
И он просьбе внял, хоть отказывал упорно,
<o:p> </o:p>
Побоялся он, чтоб хулители его видели,
<o:p> </o:p>
Когда явится он в кольчуге им блестящей,
<o:p> </o:p>
Бока сетуют на бедро его, нагрузившее,
<o:p> </o:p>
Когда ходит он, его ногу, как верблюда.
<o:p> </o:p>
Повязался он мечом режущим очей своих,
<o:p> </o:p>
И кольчугу он на себя надел из мрака.
<o:p> </o:p>
Аромат его шлёт благую весть, что явился он,
<o:p> </o:p>
И бегу к нему, точно птица я из клетки.
<o:p> </o:p>
И ланиты я подостлал в пути для подошв его,
<o:p> </o:p>
И сурьмою праха он вылечит мне око»
<o:p> </o:p>
Привязал я стяг обладания, обнимаясь с ним,
<o:p> </o:p>
Непокорной я развязал узлы удачи.
<o:p> </o:p>
И устроил праздник, и ответил мне на призыв мой
<o:p> </o:p>
Лишь восторг один, от седых забот свободный.
<o:p> </o:p>
И усеял месяц как звёздами уста его —
<o:p> </o:p>
Пузырьками вин, что на лике влаги пляшут.
<o:p> </o:p>
И в михрабе[246] я наслаждения пребывал всегда
<o:p> </o:p>
Подле той, чей дар вернёт к истине ослушных,
<o:p> </o:p>
Поклянусь чудом «Рассвета» я на лице её:
<o:p> </o:p>
Суру «Преданность»[247] не забуду я вовеки!»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Потом царица Будур рассказала Камар-аз-Заману обо всем, что с нею случилось, от начала до конца, и он тоже рассказал ей обо всем, что с ним случилось. А после этого он перешёл к упрёкам и спросил её: «Что побудило тебя к тому, что ты сделала со мной сегодня ночью?» – а она отвечала: «Не взыщи с меня: я хотела лишь пошутить и увеличить веселье и удовольствие».
<o:p> </o:p>
Когда же настало утро и засияло светом и заблистало, царица Будур послала к царю Арманусу, отцу царевны Хаят-ан-Нуфус, и рассказала ему об истине и о том, что она жена Камар-аз-Замана. Она рассказала ему свою историю и поведала о причине их разлуки и сообщила царю, что его дочь Хаят-ан-Нуфус девственна, как была. И когда царь Арманус, владыка Эбеновых островов, услышал историю царицы Будур, дочери царя аль-Гайюра, он изумился до крайней степени и приказал записать её золотыми чернилами. А затем он обратился к Камар-аз-Заману и спросил его: «О царевич, не хочешь ли ты стать моим зятем и жениться на моей дочери Хаят-ан-Нуфус?» И Камар-аз-Заман ответил: «Я посоветуюсь с царицей Будур: у неё надо мной неограниченное преимущество».
<o:p> </o:p>
И когда он спросил у неё совета, Будур сказала: «Прекрасен этот план! Женись на ней, а я буду её служанкой, так как она оказала мне услугу, благодеяние, добро и милость, – тем более что мы в её жилище и нас засыпали милости её отца».
<o:p> </o:p>
И, увидав, что царица Будур склонна к этому и у неё нет ревности к Хаят-ан-Нуфус, Камар-аз-Заман уговорился с ней об этом деле…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести семнадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман уговорился со своей женой, царицей Будур, об этом деле и рассказал царю Арманусу, что царица Будур согласна и что она будет служанкой Хаят-ан-Нуфус.
<o:p> </o:p>
И когда царь Арманус услышал от Камар-аз-Замана эти слова, он обрадовался сильной радостью. А потом он вышел и сел на престол своего царства и, призвав всех везирей, эмиров, придворных и вельмож правления, рассказал им историю Камар-аз-Замана и его жены, царевны Будур, с начала до конца, и сказал, что он хочет выдать свою дочь, Хаят ан-Нуфус, за Камар-аз-Замана и сделать его султаном над ними, вместо его жены, царицы Будур.
<o:p> </o:p>
И все сказали: «Раз Камар-аз-Заман, оказывается, муж царицы Будур, которая была прежде него над нами султаном (а мы думали, что он зять нашего царя Армануса), тогда мы все согласны, чтобы он был над нами султаном, и мы будем его слугами и не выйдем из повиновения ему».
<o:p> </o:p>
И царь Арманус обрадовался сильной радостью, а затем он призвал судей и свидетелей и главарей царства и заключил брачный договор Камар-аз-Замана с его дочерью Хаят-ан-Нуфус. И после этого он устроил торжества и объявил роскошные пиры и наградил дорогими одеждами всех эмиров и предводителей войск и роздал милостыню беднякам и нищим и выпустил всех заключённых. И люди обрадовались воцарению Камар-аз-Замана и стали молиться об его вечной славе, преуспеянии, счастии и величии.
<o:p> </o:p>
А Камар-аз-Заман, сделавшись над ними султаном, отменил пошлины[248] и выпустил тех, кто оставался в тюрьмах, и поступал с народом достохвальным образом, и пребывал он со своими жёнами в блаженстве, радости, довольстве и веселье, проводя у каждой жены одну ночь. И так он прожил некоторое время, и рассеялись его заботы и печали, и забыл он своего отца, царя Шахрамана, и то величие и власть, которое знавал с ним.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Рассказ об аль-Амджаде и аль-Асаде (ночи 217—247)
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Аллах великий наделил Камар-азЗамана от обеих его жён двумя детьми мужского пола, подобными двум светящим лунам. Старший из них был от царицы Будур, и звали его царь аль-Амджад, и младший – от царицы Хаят-ан-Нуфус, и звали его царь аль-Асад[249], и аль-Асад был красивей своего брата аль-Амджада.
<o:p> </o:p>
И они воспитывались в величии и изнеженности и, будучи образованны, научились чистописанию, наукам, искусству управления и верховой езде, так что дошли до высшего совершенства и до пределов красоты и прелести, и женщины и мужчины прельщались ими.
<o:p> </o:p>
И стало им около семнадцати лет, и они не покидали друг друга: вместе ели и вместе спали, не расставаясь ни в какой час и ни в какое время, и все люди из-за этого им Завидовали. И, когда достигли они возраста мужей и украсились совершенством, их отец, уезжая, стал сажать их поочерёдно в помещении суда, и каждый из них судил людей один день.
<o:p> </o:p>
И случилось, по неизбежному велению и заранее назначенному приговору, что любовь к аль-Асаду, сыну Хаятан-Нуфус, запала в сердце царицы Будур, жены его отца, а любовь к аль-Амджаду, сыну царицы Будур, запала в сердце Хаят-ан-Нуфус, жены его отца. И каждая из женщин стала заигрывать с сыном другой жены и целовать его и прижимать к груди, и когда мать мальчика видела это, она думала, что это происходит от нежности и любви к детям. И страсть овладела сердцами женщин, и они прельстились мальчиками, и каждая, когда к ней входил сын другой жены, прижимала его к груди, и ей хотелось, чтобы он с ней не расставался.
<o:p> </o:p>
И когда эта страсть продлилась над ними и они не находили пути к сближению, обе женщины отказались от питья и пищи и расстались со сладостью сна.
<o:p> </o:p>
Вот однажды царь отправился на охоту и ловлю и приказал своим детям сесть на его место, чтобы судить, каждому по дню, как обычно…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести восемнадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь выехал на охоту и ловлю и приказал своим детям сесть на его место, чтобы судить, каждому по дню, как обычно. И в первый день сел, чтобы судить, аль-Амджад, сын царицы Будур, и стал приказывать, запрещать и назначать, и отставлять, и давать, и не давать.
<o:p> </o:p>
И царица Хаят-ан-Нуфус, мать аль-Асада, написала ему письмо, в котором старалась смягчить и показать ему, что она привязана и влюблена в него, и поднимала завесу и осведомляла, что хочет его близости.
<o:p> </o:p>
И взяв бумагу, она написала такие созвучия: «От несчастной влюблённой, печальной, разлучённой, чья юность из-за тебя скрылась и чьё мученье продлилось. Если бы я горе своё описала и ту печаль, что я испытала, и некую страсть переживала, и как плачу я и стенаю, себе сердце печальное разрывая, и как заботы мои сменяются и горести не прерываются, и как я от разлуки страдаю, с тоски и горя сгорая, – право, было бы долго в письме все это писать, и бессильны счётчики это сосчитать. Земля с небом для меня тесна стала, и на других я надеяться и рассчитывать перестала, и к смерти близка теперь я стала, и ужасы кончины испытала, и велико во мне пыланье и боль от разлуки и расставанья, и если б тоску свою я описала, на это бумаги бы недостало, и от великих бед и изнуренья я скажу такое стихотворенье:
<o:p> </o:p>
«Коль стану описывать, какой я терплю огонь,
<o:p> </o:p>
Недуг и любовь мою, тревогу, бессонницу,
<o:p> </o:p>
Не хватит на всей земле ни свитков, ни перьев мне,
<o:p> </o:p>
Чернил не останется, бумага исчезнет вся».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Потом царица Хаят-ан-Нуфус завернула эту бумагу в кусок дорогого шелка, пропитанного мускусом и шафраном, и положила с нею ленты из своих волос, которые ценностью были выше денег, а затем она завернула все это в платок и отдала это евнуху и велела ему доставить платок царю аль-Амджаду…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести девятнадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица отдала платок с письмом евнуху и велела ему доставить его царю альАмджаду. И этот евнух вошёл, не зная, что скрыто для него в неведомом, а знающий скрытое управляет как хочет.
<o:p> </o:p>
И евнух, войдя к царю аль-Амджаду, поцеловал перед ним землю и подал ему письмо, передав ему поручение, и царь аль-Амджад взял платок и развернул его и увидел бумажку, которую раскрыл и прочитал, а поняв её смысл, он узнал, что у жены его отца перед глазами измена и она обманула его отца, царя Камар-аз-Замана.
<o:p> </o:p>
И царевич разгневался великим гневом и стал порицать женщин за их дела и воскликнул: «Да проклянёт Аллах женщин-обманщиц, которым недостаёт ума и веры!» – а затем он обнажил меч и сказал евнуху: «О злой раб, и ты носишь письма, заключающие измену жены твоего господина! Клянусь Аллахом, нет в тебе добра, о чёрный по цвету и по странице твоих грехов[250], о гадкий по внешности и по гнусной природе!»
<o:p> </o:p>
И он ударил его мечом по шее и отделил ему голову от тела. И платок с тем, что в нем было, он положил за пазуху. А потом он вошёл к своей матери и сообщил ей о том, что произошло. И стал ругать и бранить её, и сказал: «Все вы одна сквернее другой! Клянусь великим Аллахом, если бы я не боялся нарушить пристойность по отношению к моему отцу, Камар-аз-Заману, и брату, царю аль-Асаду, я бы наверное вошёл к ней и отрубил ей голову, как я отрубил голову её евнуху». И он вышел от своей матери, царицы Будур, в крайнем гневе.
<o:p> </o:p>
А когда до царицы Хаят-ан-Нуфус дошёл слух о том, что сделал царевич с её евнухом, она стала ругать его и проклинать и задумала против него козни. А царевич альАмджад провёл эту ночь больной от гнева, огорченья и раздумья, и не были ему сладки ни еда, ни питьё, ни сон.
<o:p> </o:p>
Когда же настало утро, его брат, царь аль-Асад, вышел и сел на престол своего отца, царя Камар-аз-Замана, чтобы судить людей (а его мать, Хаят-ан-Нуфус, сделалась больна, услышав, что царь аль-Амджад убил евнуха). И царь аль-Асад, воссев в этот день для суда, судил и был справедлив и назначал и отставлял и приказывал и запрещал и жаловал и оделял, и просидел он в помещении суда почти до захода солнца.
<o:p> </o:p>
А царица Будур, мать царя аль-Амджада, послала за одной старухой из злокозненных старух и высказала ей то, что таилось в её сердце. И она взяла листочек, чтобы написать послание царю аль-Асаду, сыну её мужа, и посетовать на силу своей любви к нему и страсти, и написала такие созвучия: «От той, кто любовью и страстью убит, тому, чей лучше всех нрав и вид, в красоте своей превозносящемуся, изнеженностью кичащемуся, отвернувшемуся от ищущих сближения, не желающему близости тех, кто покорён в унижении, тому, кто суров и кому наскучил влюблённый, которого он измучил, – царю альАсаду, чья превосходная красота и прелесть безукоризненно чиста, чьё лицо как луна сияет, чей лоб ярко блестит и чей свет сверкает. Вот письмо моё к тому, кто от страсти моё тело размягчил и кожу с костями разлучил. Знай, что терпенье моё ослабело, и не знаю я, что мне делать; страсть и бессонница меня волнуют и терпенье и покой со мной враждуют. Печаль и бессонница меня не покидают, и страсть и любовь меня терзают, а изнурение и хворь не оставляют. Пусть душа моя тебя избавит, если убить влюблённого тебя позабавит, и пусть Аллах тебя вовек сохранит и от всякого зла оградит».
<o:p> </o:p>
И после этих строк она написала такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Рассудило время, чтоб быть в тебя мне влюблённому,
<o:p> </o:p>
О ты, чья прелесть как лик луны воссияла нам!
<o:p> </o:p>
Красноречье ты и все прелести собрал в себе,
<o:p> </o:p>
И в тебе одном, средь творений всех, светит блеск красот.
<o:p> </o:p>
И согласна я, чтобы стал моим ты мучителем, —
<o:p> </o:p>
Может, взгляд одни подарить ты мне не откажешься.
<o:p> </o:p>
Кто умрёт, любовью к тебе убитый, лишь тот блажен;
<o:p> </o:p>
Нету блага в том, кто любви и страсти не ведает!»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И ещё она написала такие стихи:
<o:p> </o:p>
«О Асад, тебе, в любви сгорая, я сетую,
<o:p> </o:p>
О, сжалься над любящей, тоскою сжигаемой.
<o:p> </o:p>
Доколе рука любви так будет играть со мной?
<o:p> </o:p>
Доколе бессонница и думы, и страсть и хворь?
<o:p> </o:p>
То в море я, то стону от пламени жгучего
<o:p> </o:p>
В душе, о мечта моя, – вот диво поистине!
<o:p> </o:p>
Хулитель, оставь укоры! В бегстве ищи себе
<o:p> </o:p>
От страсти спасения, из глаз проливай слезу.
<o:p> </o:p>
Как часто в разлуке я кричал от любви: «О смерть!»
<o:p> </o:p>
Но вопли и выкрики меня не избавили.
<o:p> </o:p>
Хвораю в разлуке я – её мне не вынести —
<o:p> </o:p>
Ты врач, помоги же мне в болезни чем следует.
<o:p> </o:p>
Упрёки, хулители, оставьте и бойтесь вы,
<o:p> </o:p>
Что может любви болезнь и вам принести конец».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Потом царица Будур пропитала листок с посланием благоухающим мускусом и завернула его в ленты из своих волос – ленты из иракского шелка с кисточками из зёрен зеленого изумруда, вышитые жемчугом и драгоценными камнями. И она вручила бумажку старухе и приказала ей отдать её царю аль-Асаду, сыну её мужа, паря Камар-аз-Замана, и старуха отправилась, чтобы ей угодить, и вошла к царю аль-Асаду в тот же час и минуту.
<o:p> </o:p>
А когда старуха вошла, он был в одиночестве и взял от неё бумажку с тем, что в ней было, а старуха простояла некоторое время, ожидая ответа. И тогда царь альАсад прочитал бумажку и понял, что в ней заключается, а после того он завернул бумажку в ленты и положил её За пазуху. И он разгневался сильным гневом, больше которого не бывает, и стал проклинать обманщиц женщин. А потом он поднялся и, вынув меч из ножен, ударил старуху по шее и отделил ей голову от тела.
<o:p> </o:p>
И затем он встал и пошёл и, войдя к своей матери, Хаят-ан-Нуфус, увидел, что она лежит на постели, больная после того, что с ней случилось, из-за царя аль-Амджада. И царь аль-Асад выбранил её и проклял, и вышел и встретился со своим братом, царём аль-Амджадом, и рассказал ему обо всем, что у него было с его матерью, царицей Будур. Он сказал, что убил старуху, которая принесла ему послание, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о брат мой, если бы я не стыдился тебя, я бы обязательно сию же минуту вошёл к ней и срубил бы ей голову с плеч».
<o:p> </o:p>
И брат его, царь аль-Амджад, сказал ему: «Клянусь Аллахом, о брат мой, со мной случилось вчера, когда я сел на престол царства, то же, что случилось с тобой сегодня: твоя мать послала мне письмо, содержавшее такие же речи». И он рассказал ему обо всем, что у него случилось с матерью царя аль-Асада, царицей Хаят-ан-Нуфус, и сказал: «Клянусь Аллахом, о брат мой, если бы я не стыдился тебя, я бы обязательно вошёл к ней и поступил бы с ней так же, как поступил с евнухом».
<o:p> </o:p>
И они провели остаток этой ночи, разговаривая и проклиная женщин обманщиц, и посоветовали друг другу скрывать это дело, чтобы о нем не услышал их отец, Камар-аз-Заман, и не убил бы обеих женщин. И всю эту ночь, до утра, они были озабочены.
<o:p> </o:p>
И когда настало утро, со своим войском прибыл царь с охоты и посидел немного на престоле царства, а потом он отправился в свой дворец и отпустил эмиров идти своей дорогой. И он вошёл в свои покои и увидел, что обе его жены лежат на постели, крайне ослабевшие (а они учинили против своих сыновей хитрость и сговорились погубить их души, так как они опозорились и боялись оказаться во власти своей оплошности). И когда царь увидал их в таком положении, он спросил: «Что с вами?» – и женщины поднялись и поцеловали ему руку и рассказали ему все дело наоборот, сказавши: «Знай, о царь, что твои сыновья, которые воспитались в твоей милости, обманули тебя с твоими жёнами и заставили тебя испытать унижение».
<o:p> </o:p>
И когда Камар-аз-Заман услышал от своих женщин Эти слова, свет стал мраком перед лицом его, и он очень разгневался, и от сильного гнева ум его улетел, и он сказал жёнам: «Разъясните мне, как это было!»
<o:p> </o:p>
И царица Будур сказала: «Знай, о царь времени, что твой сын аль-Асад, сын Хаят-ан-Нуфус, уже несколько дней посылал ко мне и писал мне и соблазнял меня на разврат, и я удерживала его от этого, но он не переставал. И когда ты уехал, он налетел на меня, пьяный, с обнажённым мечом в руках, и ударил моего слугу и убил его, и сел мне на грудь держа меч в руках, и я побоялась, что он убьёт меня, если я стану ему противиться, как убил моего слугу, и он удовлетворил со мною своё желание насильно. И если ты не воздашь ему за меня должное, о царь, я убью себя своей рукой: нет мне нужды жить в этом мире после такого мерзкого дела!»
<o:p> </o:p>
А Хаят-ан-Нуфус, плача и рыдая, также рассказала царю подобное тому, что рассказала его другая жена, Будур…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Ночь, дополняющая, до двухсот двадцати
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот двадцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Хаят-ан-Нуфус рассказала своему мужу, царю Камар-азЗаману, то же самое, что рассказала ему царица Будур, и сказала: „У меня тоже случилось с твоим сыном альАсадом такое же“, – а потом она принялась плакать и рыдать и воскликнула: „Если ты не воздашь ему за меня должное, я осведомлю об этом моего отца, царя Армануса!“
<o:p> </o:p>
И обе женщины заплакали перед своим мужем, царём Камар-аз-Заманом, сильным плачем, и когда царь увидел, что его жены обе плачут, и услышал их речи, он уверился, что это правда, и разгневался сильным гневом, больше которого не бывает. И, поднявшись, хотел броситься на своих сыновей, чтобы убить их.
<o:p> </o:p>
И ему повстречался его тесть, царь Арманус, который в эту минуту входил, чтобы приветствовать его, узнав, что он вернулся с охоты. И, увидев, что у Камар-аз-Замана в руке обнажённый меч и кровь капает из его ноздрей от сильного гнева, он спросил, что с ним. И Камар-азЗаман рассказал ему все, что случилось из-за его сыновей, аль-Амджада и аль-Асада, и воскликнул: «Вот я иду к ним, чтобы их убить наихудшим образом и изуродовать их самым худшим способом!»
<o:p> </o:p>
И царь Арманус, его тесть, сказал, тоже разгневавшись на юношей: «Прекрасно будет то, что ты сделаешь, о дитя моё! Да не благословит Аллах их и всех детей, которые совершают такие поступки со своими отцами. Но только, дитя моё, говорит сказавший поговорку: „Кто не думает о последствиях, тому судьба не друг“. Они при всех обстоятельствах твои дети, и не должно тебе убивать их своей рукой и выпить горечь убийства и раскаиваться в их смерти, когда бесполезно будет раскаяние. Пошли одного из невольников: пусть он их убьёт в пустыне, когда их не будет у тебя перед глазами. Ведь говорится в поговорке: „Быть вдали от любимого лучше мне и прекраснее – не видит глаз, не печалится сердце“.
<o:p> </o:p>
И, услышав от своего тестя, царя Армануса, такие речи, царь Камар-аз-Заман счёл их правильными. Он вложил меч в ножны и, вернувшись, сел на престол царства, я позвал своего казначея (а это был дряхлый старец, сведущий в делах и превратностях судеб) и сказал ему: «Пойди к моим сыновьям, аль-Амджаду и аль-Асаду, скрути их хорошенько, положи их в сундук и взвали на мула, а сам садись верхом, выезжай с ними на середину пустыни и зарежь их, и наполни мне два кувшина их кровью и скорее принеси мне». И казначей отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
<o:p> </o:p>
В тот же час и минуту казначей поднялся и отправился к аль-Амджаду и аль-Асаду. И он встретил их по дороге, когда они выходили через дворцовый проход, одетые в лучшие платья и одежду, чтобы отправиться к своему отцу, царю Камар-аз-Заману, и приветствовать его и поздравить с благополучным возвращением после поездки на охоту. И, увидав юношей, казначей схватил их и воскликнул: «О дети мои, знайте, что я подневольный раб и что ваш отец отдал мне приказание. Послушны ли вы приказанию его?» И они ответили: («Да!» – и тогда казначей подошёл к ним и скрутил их и положил в сундуки и, взвалив их на спину мула, выехал с ними из города.
<o:p> </o:p>
И он до тех пор ехал с ними в пустыне, пока не приблизился полдень, и тогда он остановился в глухом пустынном месте. Сойдя с коня, он снял сундуки со спины мула и открыл их и вынул оттуда аль-Амджада и альАсада. И, увидав их, казначей горько заплакал из-за их красоты и прелести, а потом он обнажил меч и сказал им: «Клянусь Аллахом, о господа мои, тяжело мне совершить с вами скверный поступок, но эти дела мне простительны, так как я подневольный раб, и ваш отец, царь Камар-азЗаман, велел мне отрубить вам головы». И юноши сказали ему: «О эмир, делай так, как приказал тебе царь: мы вытерпим то, что судил нам Аллах, великий, славный, и ты не ответствен за нашу кровь».
<o:p> </o:p>
Затем братья обнялись и простились друг с другом, и аль-Асад сказал казначею: «Ради Аллаха, о дядюшка, не Заставляй меня проглотить горесть по моем брате и испить печаль о нем, но убей меня раньше него, и будет мне легче». И аль-Амджад сказал казначею то же, что сказал его брат, и стал его упрашивать, чтобы он убил его раньше брата: «Он моложе меня, не заставляй же меня вкусить печаль о нем».
<o:p> </o:p>
И потом они оба заплакали сильным плачем, сильнее которого не бывает. И казначей тоже заплакал, глядя на их слезы…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести двадцать первая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести двадцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что казначей заплакал из-за их плача, а потом братья обнялись и простились друг с другом, и один из них сказал другому: „Это все – козни обманщиц – твоей матери и моей матери, – и вот воздаяние за то, как я поступил с твоей матерью и как ты поступил с моей матерью. Но нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!“
<o:p> </o:p>
Аль-Асад обнял своего брата и произнёс, испуская вздохи, такие стихи:
<o:p> </o:p>
«О ты, к кому я, в страхе сетуя, стремлюсь,
<o:p> </o:p>
Лишь ты для всех случайностей прибежище.
<o:p> </o:p>
Одна мне хитрость – постучаться в дверь к тебе,
<o:p> </o:p>
А отвергнут буду – в какую дверь стучаться мне?
<o:p> </o:p>
О ты, чьих благ сокровища в словечке «будь»,
<o:p> </o:p>
Пошли – ведь благо у тебя все собрано».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда аль-Амджад услышал плач своего брата, он заплакал и прижал его к груди и произнёс такое двустишие:
<o:p> </o:p>
«О ты, чья рука со мной всегда не одна была,
<o:p> </o:p>
О ты, чьих подарков ряд превыше счисления,
<o:p> </o:p>
Всегда, коль постигнут был я рока превратностью,
<o:p> </o:p>
Я видел, что за руку ты тотчас меня берёшь».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А после этого аль-Амджад сказал казначею: «Прошу тебя ради единого покоряющего, царя покрывающего, убей меня раньше моего брата аль-Асада: может быть, мой огонь погаснет, не дай же ему разгореться». Но аль-Асад заплакал и воскликнул: «Раньше убит буду только я!» – и аль-Амджад сказал: «Лучше всего будет, если ты обнимешь меня, а я обниму тебя, чтобы меч, опустившись на нас, убил нас разом».
<o:p> </o:p>
А когда они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к другу, казначей связал их и привязал верёвками, плача, а затем он обнажил меч и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело убивать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я исполнил, или завещания, которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?» – «Нет у нас ничего, – сказал альАмджад, – а что касается завещания, – я завещаю тебе положить моего брата аль-Асада снизу» а меня сверху, чтобы удар пал на меня сначала. А когда ты кончишь нас и прибудешь к царю и он тебя спросит: «Что ты слышал от них перед смертью?» – скажи ему: «Твои сыновья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их дела». А потом скажи ему такие два стиха:
<o:p> </o:p>
«Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворённые, —
<o:p> </o:p>
Аллах, защити меня от козней шайтанов! —
<o:p> </o:p>
Причина всех бед они, возникших среди людей,
<o:p> </o:p>
И в жизни людей земной и в области веры».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты услышал», – сказал альАмджад…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести двадцать вторая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмджад сказал казначею: „Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты слышал, и прошу тебя, ради Аллаха, потерпи с нами, пока я скажу брату ещё вот эти два стиха“.
<o:p> </o:p>
И потом он горько заплакал и стал говорить:
<o:p> </o:p>
«Цари, ушедшие от нас
<o:p> </o:p>
В минувшем, служат назиданьем,
<o:p> </o:p>
Ведь сколько этою стезёй
<o:p> </o:p>
Больших и малых проходило!»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Услышав от аль-Амджада эти слова, казначей так сильно заплакал, что увлажнил себе бороду, а что до аль-Асада, то его глаза залились слезами, и он произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Судьба после самых дел следами их нас сразит —
<o:p> </o:p>
Чего же оплакивать тела нам и образы?
<o:p> </o:p>
Чем ночь отличается – оплошность, Аллах, прости! —
<o:p> </o:p>
От ночи, обманутой рукою превратностей?
<o:p> </o:p>
Зажгла против Ибн Зубейда козни свои судьба[251],
<o:p> </o:p>
Хоть в храме у камня он защиты искал себе»
<o:p> </o:p>
О, если бы, Амра жизнь избавив за Хариджу,
<o:p> </o:p>
Алия избавила судьба за чью хочет жизнь!»[252]
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А затем он окрасил щеку ливнем слез и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Поистине, ночь и день природой так созданы,
<o:p> </o:p>
Обманы присущи им, и козни, и хитрости.
<o:p> </o:p>
Обманное марево – для них только блеск зубов,
<o:p> </o:p>
И мрак устрашающий для них лишь сурьма для глаз
<o:p> </o:p>
Проступок пред ночью мой (противен мне нрав её!) —
<o:p> </o:p>
Проступок меча, когда храбрец отступает вдруг».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А потом он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«О стремящийся к жизни низменной, поистине
<o:p> </o:p>
Она смерти сеть и вместилище смущении.
<o:p> </o:p>
Вот дом – когда смешит тебя сегодня он,
<o:p> </o:p>
Ты плачешь завтра, – гибель тому дому!
<o:p> </o:p>
Набегам рока нет конца; пленённых им
<o:p> </o:p>
Не выкупить отвагой благородной.
<o:p> </o:p>
Сколь многие, обманчивость презрев судьбы,
<o:p> </o:p>
Враждебны стали ей, превысив силы,
<o:p> </o:p>
По, щит к ним тылом повернув, она
<o:p> </o:p>
В отместку нож их кровью напоила.
<o:p> </o:p>
И знай, судьбы удары нас разят,
<o:p> </o:p>
Хоть долог срок и лет судьбы не спешен.
<o:p> </o:p>
Смотри ж, чтоб жизнь твоя напрасно не прошла
<o:p> </o:p>
Неосторожно, по пренебреженью.
<o:p> </o:p>
Порви ж любви и желаний узы – найдёшь тогда
<o:p> </o:p>
Ты верный путь и блаженство тайн высоких».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда аль-Асад окончил эти стихи, он обнял своего брата аль-Амджада так, что они сделались как бы одним существом, а казначей обнажил меч и хотел ударить, но вдруг его конь умчался в пустыню (а он стоил тысячу динаров, и на нем было великолепное седло, стоящее больших денег). И казначей выронил из рук меч и побежал за своим конём…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести двадцать третья ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что казначей побежал вслед за конём (а душа его пылала) и до тех пор бежал за ним, чтобы схватить его, пока конь не вошёл в заросль, и казначей вошёл в эту Заросль вслед за ним. И конь прошёл на середину заросли и ударил ногою об землю, и поднялась пыль, и взвилась, и взлетела вверх, а конь стал храпеть, сопеть и ржать и распаляться.
<o:p> </o:p>
А в этой заросли был лев, очень страшный, безобразный видом, и у него глаза метали искры а морда была мрачная, и вид его ужасал души. И казначей обернулся и увидел, что этот лев направляется к нему. И не знал казначей, куда бежать из его лап, и не было у него меча. И казначей воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Эта беда случилась со мной лишь из-за аль-Амджада и аль-Асада, и эта поездка была Злосчастной с самого начала!»
<o:p> </o:p>
А аль-Амджада и аль-Асада палил зной, и они чувствовали сильную жажду, так что даже высунули языки. И они стали звать на помощь, но никто не помог им. И тогда они воскликнули: «О, если бы нас убили, мы избавились бы от Этого! Но мы не знаем, куда умчался конь, и казначей побежал за ним и оставил нас связанными. Если бы он пришёл и убил нас, это было легче, чем выносить такую муку!»
<o:p> </o:p>
«О брат мой, – сказал аль-Асад, – потерпи: скоро придёт к нам облегченье от Аллаха, великого, славного, ведь конь умчался не иначе как по милости Аллаха, а мучит нас только жажда».
<o:p> </o:p>
И он встряхнулся и задвигался направо и налево, и его узы развязались, и тогда он поднялся и развязал узы своего брата, а затем взял меч эмира и сказал своему брату: «Клянусь Аллахом, мы не уйдём отсюда, пока не выясним и не узнаем, что с ним случилось!»
<o:p> </o:p>
И они пошли по следам везиря, а следы привели их к Заросли, и братья сказали один другому: «Поистине, конь и казначей не прошли дальше этой заросли». – «Постой здесь, – сказал аль-Асад своему брату, – а я пойду в заросль и посмотрю эмира». Но аль-Амджад воскликнул:
<o:p> </o:p>
«Я не дам тебе войти в неё одному, и мы войдём только оба! Если мы спасёмся, то спасёмся вместе, а если погибнем, то погибнем вместе».
<o:p> </o:p>
И оба вошли и увидели, что лев уже бросился на казначея, и тот был под ним словно воробей, но только од молил Аллаха и показывал рукою на небо. И, когда альАмджад увидел это, он схватил меч и, бросившись на льва, ударил его мечом между глаз, и лев упал и растянулся на Земле.
<o:p> </o:p>
Эмир поднялся, дивясь этому делу, и увидел аль-Амджада и аль-Асада, сыновей своего господина, которые стояли перед ним. И он кинулся им в ноги и воскликнул:
<o:p> </o:p>
«Клянусь Аллахом, о господа мои, не годится, чтобы я допустил с вами крайность, убивши вас! Да не будет того, кто вас убьёт! Я выкуплю вас своей душой…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести двадцать четвёртая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести двадцать четвёртая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что казначей сказал аль-Амджаду и аль-Асаду: «Я выкуплю вас своей душой!» – а затем он поднялся в тот же час и минуту и обнял их и спросил, каким образом они развязали на себе узы и явились. И братья рассказали ему, что они почувствовали жажду и узы развязались на одном из них, и тот развязал другого благодаря чистоте их намерений, а потом они пошли по следу и пришли к нему.
<o:p> </o:p>
И казначей, услышав эти слова, поблагодарил братьев за их поступок и вышел с ними из заросли, и, оказавшись вне заросли, они сказали ему: «О дядюшка, сделай так, как тебе велел наш отец», но казначей воскликнул: «Не допусти Аллах, чтобы я приблизился к вам со злом! Знайте, что я хочу снять с вас одежду и одеть вас в свою одежду, а потом я наполню две бутылки кровью льва и пойду к царю и скажу ему: „Я убил их“. А вы идите странствовать по городам: земли Аллаха просторны, и знайте, о господа мои, что разлука с вами мне тяжела».
<o:p> </o:p>
И потом все заплакали, – и казначей и оба юноши, – и они сняли с себя одежды, и казначей одел их в своё платье. И он отправился к царю, захватив с собою их платье, и завязал платье каждого в узел, и наполнил бутылки львиной кровью, и узлы он положил перед собою, на спину коня.
<o:p> </o:p>
И казначей, простившись с братьями, поехал, направляясь в город, и ехал до тех пор, пока не вошёл к царю. Он поцеловал перед ним землю, и царь увидал, что лицо у него изменилось (а было это из-за того, что случилось у него со львом), и подумал, что это потому, что он убил его сыновей. И царь обрадовался и спросил его: «Сделал ли ты то дело?» И казначей ответил: «Да, о владыка наш!» – и протянул ему узлы, в которых была одежда и бутылки, наполненные кровью.
<o:p> </o:p>
«Как они себя показали и поручили ли они тебе чтонибудь?» – спросил царь. И казначей ответил: «Я нашёл их терпеливыми, отдавшимися тому, что их постигло, и они сказали мне: „Нашему отцу простительно. Передай ему от нас привет и скажи ему: „Ты не ответствен за то, что убил нас, и за нашу кровь“. И мы поручаем тебе передать ему такие два стиха“. Вот они:
<o:p> </o:p>
«Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворённые, —
<o:p> </o:p>
Спаси же, Аллах, меня от козней шайтанов!
<o:p> </o:p>
Причина всех бед они, возникших среди людей,
<o:p> </o:p>
И в жизни людей земной и в области веры».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И, услыхав от казначея эти слова, царь надолго опустил голову к земле, и понял он, что эти слова его детей указывают, что они были убиты несправедливо. И он подумал о кознях женщин и их хитростях и, взяв узлы, развязал их и принялся рассматривать одежду своих сыновей и плакать…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Двести двадцать пятая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала двести двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о великий царь, что царь Камар-аз-Заман развязал узлы и стал рассматривать одежду своих сыновей и плакать. И он развернул одежду своего сына аль-Асада и нашёл у него в кармане бумажку, написанную почерком своей жены Будур, и в ней были ленты из её волос. И царь развернул бумажку и прочитал её и, поняв её смысл, узнал, что с сыном аль-Асадом поступлено несправедливо. Потом он обыскал свёрток одежды аль-Амджада и нашёл у него в кармане бумажку, написанную рукою своей жены Хаятан-Нуфус, и в бумажке были ленты из её волос. И он развернул бумажку и, прочитав её, понял, что с его сыном поступили несправедливо.
<o:p> </o:p>
Тогда он ударил рукою об руку и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Я убил обоих своих детей безвинно». И он принялся бить себя по щекам, восклицая: «Увы, мои дети! Увы, долгая печаль моя!» – и велел построить две гробницы в одной комнате и назвал её Домом печалей. И он написал на гробницах имена своих детей и, бросившись на могилу альАмджада, заплакал и застонал и зажаловался и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«О месяц мой! Под прахом сокрылся он,
<o:p> </o:p>
О нем рыдают звезды блестящие.
<o:p> </o:p>
О ветвь моя! Не может, как нет её,
<o:p> </o:p>
Изгиб коснуться взора смотрящего.
<o:p> </o:p>
Очам не дам ревниво я зреть тебя,
<o:p> </o:p>
Пока миров не стану других жильцом.
<o:p> </o:p>
И утонул в слезах я бессонницы,
<o:p> </o:p>
И потому в аду себя чувствую»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Потом он бросился на могилу аль-Асада и стал плакать и стонать и жаловаться и пролил слезы и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Хотел бы я разделить с тобою смерть твою,
<o:p> </o:p>
Но Аллах хотел не того, чего хотел я.
<o:p> </o:p>
Зачернил я все меж просторным миром и взглядом глаз,
<o:p> </o:p>
А все чёрное, что в глазах моих, – то стёрлось.
<o:p> </o:p>
До конца излить не могу я слезы, коль плачу я, —
<o:p> </o:p>
Ведь душа моя пошлёт им подкрепленье.
<o:p> </o:p>
О, смилуйся и дай увидеть ты там себя,
<o:p> </o:p>
Где сходны все – и господа и слуги».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И после этого царь принялся ещё сильнее стонать и плакать, а окончив плакать и говорить стихи, он оставил любимых и друзей и уединился в доме, который назвал Домом печалей, и стал там оплакивать своих детей, расставшись с жёнами, друзьями и приятелями.
<o:p> </o:p>
Вот что было с ним.
<o:p> </o:p>
Что же касается аль-Амджада и аль-Асада, то они, не переставая, шли в пустыне и питались злаками земли, а пили остатки дождей в течение целого месяца, пока их путь не привёл их к горе из чёрного кремня, неведомо где кончавшейся. А дорога у этой горы разветвлялась: одна дорога рассекала гору посредине, а другая шла на вершину её. И братья пошли по дороге, которая вела наверх, и шли по ней пять дней, но не видели ей конца, и их охватила слабость от утомления, так как они не были приучены ходить по горам или в другом месте.
<o:p> </o:p>
И когда они потеряли надежду достичь конца этой горы, братья вернулись и пошли по дороге, которая проходила посреди горы…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Свежее в блогах