Блог клуба Евгений Евтушенко

Боюсь не справиться с лицом,
когда тебя увижу где-то,
и завершится всё концом,
в котором больше нет секрета.
Боюсь не справиться с душой,
боюсь не справиться и  телом,
чтоб над тобой и надо мной
не надругались миром целым.
Боюсь – не знаю от чего –
тебя, как тайного богатства.
боюсь – и более всего –
его пропажи не бояться.

Мужчины женщинам не отдаются
а их, как водку, судорожно пьют,
и если, прости Господи, упьются,
то под руку горячую их бъют.

Мужская нежность выглядит как слабость?
Отдаться – как по-рабски шею гнуть?
Играя в силу, любят хапать, лапать,
грабастать даже душу, словно грудь.

Успел и я за жизнь поистаскаться,
но я, наверно, женщинам сестра,
и так люблю к ним просто приласкаться,
и гладить их во сне или со сна.

Во всех грехах я ласковостью каюсь,
а женщинам грехи со мной сойдут,
и мои пальцы, нежно спотыкаясь,
по позвонкам и родинкам бредут.

Поднимут меня женщины из мёртвых,
на свете никому не изменя,
когда в лицо моё бесстрашно смотрят
и просят чуда жизни изменя.

Спасён я ими, когда было туго,
и бережно привык не без причин
выслушивать, как тайная подруга,
их горькие обиды на мужчин.

Мужчин, чтобы других мужчин мочили,
не сотворили ни Господь, ни Русь.
Как женщина, сокрытая в мужчине,
я женщине любимой отдаюсь.

Настя Карпова, наша деповская -
Говорила мне пацану:
"Чем я им всем не таковская?
Пристают они почему?
Неужели нету понятия -
Только Петька мне нужен мой!
Поскорей бы кончалась проклятая...
Поскорей бы вернулся домой."
Настя Карпова, Настя Карпова.
Как светились её черты.
Было столько в глазах её карего,
Что почти они были черны.
Приставали к ней, приставали
С комплиментами каждый лез.
Увидав её приставали
За обедами смазчики рельс.
А один интендант военный,
В чай подкладывая сахарин,
С убежденностью откровенной
Звал уехать на Сахалин:
"Понимаете, понимаете
Это вы должны понимать,
Вы всю жизнь мою поломаете,
А зачем вам её ломать?"
Настя голову запрокидывала
Хохотала и чай пила.
Сколько баб ей в "Зиме" завидывало
Что такая она была.
Настя Карпова, Настя Карпова
Сколько помню, со всех сторон
Над её головою каркало
Молодых и старых ворон.
Сплетни, сплетни, её обличавшие
Становились всё злей и злей.
Все, отпор её получавшие,
Мстили сплетнями этими ей.
И когда, в конце сорок третьего
Прибыл раненый муж домой,
Он сначала со сплетнями встретился,
А потом уж с Настей самой.
Верют сплетням сильней, чем любимым.
Он собой по-солдатски владел.
Не ругал её и не бил он,
Тяжело и грозно глядел.
Складка лба поперек волевая,
Планки орденские на груди:
"Все вы тут, пока мы воевали,
Собирай свои шмотки - иди!"
Настя встала, как-будто присмерти,
Буд-то в обмороке была
И беспомощно слёзы брызнули,
И пошла она и пошла...
Шла она от дерева к дереву,
Посреди труда и войны,
Под ухмылки прыщавого деверя
И его худосочной жены...
Если вам на любимых капают,
Что в дали остались без вас,
Настя Карпова, Настя Карпова
Пусть припомнится вам хоть раз!

Нет, мне ни в чем не надо половины!
Мне - дай все небо! Землю всю положь!
Моря и реки, горные лавины
Мои - не соглашаюсь на дележ!

Нет, жизнь, меня ты не заластишь частью.
?се полностью! Мне это по плечу!
Я не хочу ни половины счастья,
Ни половины горя не хочу!

Хочу лишь половину той подушки,
Где, бережно прижатое к щеке,
Беспомощной звездой, звездой падучей
Кольцо мерцает на твоей руке.

Смири гордыню - то есть гордым будь.
Штандарт - он и в чехле не полиняет.
Не плачься, что тебя не понимают, -
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь.

Не самоутверждайся. Пропадёт,
подточенный тщеславием, твой гений,
и жажда мелких самоутверждений
лишь к саморазрушенью приведёт.

У славы и опалы есть одна
опасность - самолюбие щекочут.
Ты ордена не восприми как почесть,
не восприми плевки как ордена.

Не ожидай подачек добрых дядь
и, вытравляя жадность, как заразу,
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу,
тот беден тем, что не умеет ждать.

Пусть даже ни двора и ни кола,
не возвышайся тем, что ты унижен.
Будь при деньгах свободен, словно нищий,
не будь без денег нищим никогда!

Завидовать? Что может быть пошлей!
Успех другого не сочти обидой.
Уму чужому втайне не завидуй,
чужую глупость втайне пожалей.

Не оскорбляйся мнением любым
в застолье, на суде неумолимом.
Не добивайся счастья быть любимым, -
умей любить, когда ты нелюбим.

Не превращай талант в козырный туз.
Не козыри - ни честность ни отвага.
Кто щедростью кичится - скрытый скряга,
кто смелостью кичится - скрытый трус.

Не возгордись ни тем, что ты борец,
ни тем, что ты в борьбе посередине,
и даже тем, что ты смирил гордыню,
не возгордись - тогда тебе конец.

А собственно, кто ты такая,
С какою такою судьбой,
Что падаешь, водку лакая,
А все же гордишься собой?

А собственно, кто ты такая,
К гда, как последняя мразь,
Пластмассою клипсов сверкая,
Играть в самородок взялась?

А собственно,кто ты такая,
Сомнительной славы раба,
По трусости рты затыкая
Последним, кто верит в тебя?

А собственно, кто ты такая?
И, собственно, кто я такой,
Что вою, тебя попрекая,
К тебе прикандален тоской?

Смертельна половинчатость порывов,
Когда, узду от ужас грызя,
Мы прядаем, все в пене, у обрывов,
Но полуперепрыгнуть их нельзя.

Тот слеп, кто пропасть лишь полуувидел.
Не полупяться, в трех соснах кружа -
Полумятежник, полуподавитель
Родившегося полумятежа.

При каждой полумере полугодной
Полународ остатный полурад.
Кто полусытый - тот полуголодный,
Полусвободный - это полураб.

Полубоимся, полубезобразим...
Немного тот, а все же полу-тот -
Партийный слабовольный Стенька Разин
Полу-идет на полу-эшафот.

Определенность фронда потеряла -
Нельзя, шпажонкой попусту коля,
Быть и в полугвардейцах кардинала,
И полумушкетерах короля.

Неужто полу-Родина возможна?
И полусовесть может быть в чести?
Свобода половинная - острожна,
И Родину нельзя полу-спасти.

То ли все поцелуи проснулись, горя на губах.
То ли машут дворы рукавами плакучих рубах
Убеждая меня белой ночью, дразняще нагой,
от любви дорогой не ходить за любовью другой.
То ли слишком темно на душе,
То ли слишком светло,
То ли белая ночь, то ли ангельское крыло.
Страшно жить без любви, но страшнее, когда две любви
Вдруг сойдутся, как будто в тумане ночном корабли.
Две любви - то ли это в подарок с опасным избыдком дано,
То ли это беда пригнет молнией ночью в окно
Рассекая кровать раскаленным клинком попалам,
Драгоценные некогда письма сжигая как жлам.
Две любви - то ли это любовь, то ли это война,
Две любви невозможны - убийцею станет одна,
Две любви, как два камня скорее утянут на дно,
Я боюсь полюбить, потому что люблю, и давно.

По разграбленным селам
Шла орда на рысях
Приторочившись к седлам
рысакосый ясак

Как под темной водою
Молодая ветла
Русь была под ордою
Русь почти не была

Но однажды
Как будто все колчаны без стрел
Удалившийся в юрту
Хан Батый захмурел.

От бараньего сала
От ласняшихся жен
Что-то в нем угасало
Это чувствовал он.

И со взглядом потухшим
Он сидел одинок
На сафьянных подушках
Сжавшись, будто хорек

Хан сопел исступленно,
Скукотою томясь.
И бродяжку с торбенкой
Ввел угодник - толмачь.

В горсть набравши урюка
Колыхнув животом.
Кто такой ?-хан угрюмо
Ткнул в бродяжку перстом.

Тот вздохнул: - Божья матерь,
То Батый, то князья,
Дел игрушечных мастер
Ванька Сидоров я.

Из холстин дыроватых
С той торбенки своей
Стал вынать деревянных
Медведей и курей

И в руках баловался
Потешатель сердец
С шебутной балалайкой
Скоморох -  дергунец

Но в игрушки вникая
Умудренный как змий
На матрешек вниманья
Обратил хан Батый

И с тоской первобытной
Хан подумал в тот миг
Скольких здесь перебил он
А постичь не постиг

В мужичках скоморошных,
Простоватых на вид,
Как матрешка в матрешке
Тайна в тайне сидит.

Озираясь трусливо
Буркнул хан толмачу
- Все игрушки тоскливы,
Посмешнее хочу.

Хан добавил икнувши:
- Перстень дам и коня,
Но чтоб эта игрушка,
Просветлила меня.

Думал Ванька про волю
Про судьбу про свою
И кивнул головою:
- Сочиню, просветлю.

Шмыгал носом он грустно,
Но явился в свой срок.
- Сочинил я игрушку,
Ванькой-встанькой нарек.

На кошме некичливо,
Стал простетский, не злой.
Но дразняще качливый
Мужичок удалой.

Хан прижал его пальцем
И ладонью помог
Ванька-встанька попался,
Ванька-встанька прилег.

Хан свой палец одернул
Но силен хоть и мал
Ванька-встанька задорно
Снова на ноги встал.

Хан игрушку с размаха
Вмял в кошму сапогов
И знобея от страха
Заклинал шепотком.

Хан сапог отодвинул,
Но держась за бока
Ванька-встанька вдруг
вынырнул из под носка


Хана страхом шатало
И велел он скорей
От Руси, от шайтана
Повернуть всех коней

И теперь уж отмаясь,
Положенный вповал
Ванька Сидоров – мастер
У дороги лежал.

Он лежал, отсыпался
Руки белые врозь
Василек между пальцев
Натрудившихся рос.

А в пылище прогорклой
Так же мал да удал
С головенкою гордой
Ванька-встанька стоял

Из под стольких кибиток
Из под стольких копыт
Он вставал не убитый,
только временно сбит.

Опустились туманы
На лугах заливных
И ушли басурманы
Будто не было их.

Ну а Ванька остался
Как остался народ
И душа Ваньки-встаньки
В каждом русском живет

Мы народ Ванек-встанек
Нас не бог уберег
Нас давили, топтали
Столько разных сапог

Они знали: Мы Ваньки
Нас хотели покласть,
Но о том что мы Встаньки,
Забывали, платясь.

Мы народ Ванек-встанек
Мы встаем, так в серьез
Мы от бед не устанем
Не поляжем от слез

И смеется не вмятый
Не затоптанный в грязь
Мужичок хитроватый
Чуть по-ка-чи-ва-ясь.

Я не сдаюсь, но все-таки сдаю,
Я в руки брать перо перестаю,
И на мои усталые уста
пугающе нисходит немота.

Но слышу я, улегшийся в постель,
Как что-то хочет рассказать метель.
И как трамваи в шуме городском
Звенят печально каждый о своем.

Пытаются шептать клочки афиш,
Пытается кричать железо крыш.
И в трубах петь пытается вода.
И так мычат беззвучно провода.

Вот также люди, если плохо им
Не могут рассказать всего другим.
Наедине с собой они молчат
Или вот так же горестно мычат.

И вот я снова за столом своим.
Я как возможность высказаться им.
А высказать других, о них скорбя
И есть возможность высказать себя.