БЕККЕР КАРЛ ФРИДРИХ. МИФЫ ДРЕВНЕГО МИРА. Начало

Стр. 1   I. ЕГИПТЯНЕ;  II. ЕВРЕИ;  III. АРИЙЦЫ;   IV. ПЕРСЫ

Стр2  IV. ПЕРСЫ(продолжение); V. ГРЕКИ

Беккер Карл Фридрих /1777  — 15 марта 1806/ — немецкий историк, автор известной Беккеровской всемирной истории; учился в Галле и одно время служил по педагогической части, но вскоре отказался от всякой внешней деятельности и посвятил себя исключительно историческим трудам.

ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ

От древней Иудеи до падения Римской империи

Об этой книге и её авторе

Имя немецкого историка Карла Фридриха Беккера мало что говорит современному читателю. Между тем, в дореволюционной России Беккер был широко известен в образованном обществе как автор монументального труда «Древняя история». Эту книгу знал любой гимназист. Следы её прочтения можно обнаружить в произведениях советских писателей, получивших гимназическое образование, например, в «Стране Швамбрании» Льва Кассиля, «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова, «Голубиной книге» М. Зощенко, многих других.

Интересна сама личность этого человека, сумевшего за свою короткую жизнь (умер он в возрасте двадцати девяти лет), совершить колоссальную по объёму творческую работу. Родился Беккер в Берлине, в 1777 году,[1] окончил университет в городе Галле, некоторое время занимался преподавательской деятельностью, но из-за слабого здоровья вынужден был оставить её и целиком посвятил себя сочинению исторических книг. В 1801 году он опубликовал девятитомную «Всемирную историю для детей и юношества», которая приобрела широкую популярность в европейских странах — во многом благодаря своим литературным достоинствам. Предлагаемая читателю «История Древнего мира» является частью этого обширного труда. Она была переведена в своё время Гречем на русский язык и выдержала несколько изданий. Последнее из них вышло в конце девятнадцатого века, и с тех пор книга не переиздавалась, так что современный российский читатель получает возможность после столь долгого перерыва познакомиться с замечательным во многих отношениях творением немецкого историка.

Книга охватывает почти трехтысячелетний период от древних цивилизаций Междуречья до начала христианской эры. Перед читательским взором проходит грандиозная панорама исторических событий, потрясавших Древний мир, расцвеченная яркими картинами военных сражений, портретами крупных государственных и культурных деятелей, их меткими высказываниями, драматическими или наоборот анекдотическими эпизодами из их жизни и т.п.

Главное достоинство книги Беккера заключается в том, что она совершенно не концептуальна и лишена той академичности и сухости, которые свойственны многим современным историческим исследованиям. Автор не навязывает читателю своей историософии, своей исторической схемы, предоставляя ему самому делать выводы и обобщения из описываемых событий. Он в чистом виде историограф и немного художник, обладающий даром живо и увлекательно излагать исторический материал. По этой и последней причине Беккер использует при создании своего исторического полотна не только достоверно известные факты, но так же мифы и предания народов и (очень широко) сочинения древних историков, использовавших подобный же метод. Беккер, собственно, продолжает и развивает эту историографическую традицию, что придаёт необычайное своеобразие и прелесть его труду. О нем можно сказать, что он в равной степени и мифологичен, и научен. Это, повторим, живописное полотно, в котором очень органично соединены образно-художественное и исторически-достоверное. Поэтому, в частности, редакция сочла необходимым выпустить беккеровскую книгу под её нынешним, слегка измененным названием в серии «Мифы — легенды — события».

При всём при том книга Беккера имеет большую познавательную ценность, побуждая к плодотворным размышлениям над загадками человеческой природы и человеческой истории. Любознательный читатель узнает из неё, почему бег на длинную дистанцию называется марафонским, кто такие пролетарии, как звали семерых мудрецов древности, на каких семи холмах стоял Рим и т.д. Любителей искать исторические параллели современным событиям не могут не заинтересовать такие, например, факты, изложенные в книге Беккера.

В 5 веке до Р. X. в городе Корцире демократы жесточайшим образом расправились с аристократами, укрывшимися от их гнева в белом здании — расстреливали их из луков и забрасывали камнями...

В 167 году до Р. X. были интернированы в Италию тысяча самых уважаемых граждан Греции, среди них находился крупнейший историк Древнего мира Полибий, ставший впоследствии римским подданным, гражданином Рима.

Во 2 веке до Р. X. в республиканском Риме народный трибун Тиберий Гракх предпринял попытку стабилизировать политическую ситуацию в стране с помощью земельных реформ. Он намеревался изъять излишки земли (противозаконные) у крупных земельных владельцев и разделить их между бедными и безземельными гражданами. Большинство сената оказало мощное сопротивление реформе, а позже Гракх был убит политическими противниками.

Не у всякого человека найдутся досуг и возможности прочитать внушительные по объему труды древних историков — Геродота, Фукидида, Плутарха, Ксенофонта, Полибия, Саллюстия — тяжеловесен подчас их язык, события, заслуживающие внимания, часто загромождаются обилием второстепенных фактов и имен, читать их без научного комментария весьма затруднительно. Беккер постоянно, цитирует, либо в живой, популярной форме пересказывает этих авторов, сопровождая свои извлечения критическими замечаниями, соглашаясь с ними или подвергая сомнению их суждения. Мы получаем достаточно полное представление об особенностях и характере их мышления, об их понимании истории, получаем сведения, которые нельзя почерпнуть ни из какого другого источника. Сам Беккер, насколько можно понять из его книги, рассматривает человеческую историю как естественный процесс, вытекающий из свойств человеческой природы, географических и климатических условий проживания народов. «Разнообразие особенностей, происходящее от различия культуры и государственного устройства,— пишет он в введении к своему труду,— с одной стороны порождает множество движений среди отдельных народных групп, с другой приводит народы в многочисленные соприкосновения и устанавливает между ними то дружественные, то неприязненные отношения. В первом случае народы мирно обмениваются между собой всем тем, что каждый из них, благодаря отличительным особенностям своей культуры и климатическим условиям страны, производит своеобразного и ценного: такие широкозахватывающие меновые отношения называются торговлей. Во втором случае между народами возникают раздоры, начинаются войны. Происходит это от того, что одни народы в сознании своей силы стремятся приобретать богатства и произведения других не путём обмена, а вторжением в чужую страну и подчинением себе самих людей, которые производят необходимые им продукты. Другие ищут для своей деятельности более широкого поприща и достигают этой цели тем, что лишают другие народы самостоятельного существования и вводят их в состав своего собственного государственного организма».

Здесь — ключ к пониманию творческого метода Беккера и тех задач, которые он ставил перед собой как историограф. Сообщим в заключение, что настоящее издание подвергнуто небольшой литературной редакции, вызванной не всегда хорошим качеством перевода, упрощена излишне усложненная систематизация материала (оставлены только разделы и главы), приведены в соответствие с современным «Словарем античности» (изд-во «Прогресс», Москва, 1989 г.) названия древних городов, стран, имен исторических личностей. Книга рассчитана на самый широкий читательский круг, может быть использована как учебное пособие по истории для учащихся средних и высших учебных заведений.

Л. Лукьянова

Предания о первобытных временах

Хотя первобытные времена и не входят в рамки истории, но дошедшие до нас предания о них представляют большой интерес.

 1. Еврейские предания

 Самые древние предания о происхождении рода человеческого принадлежат иудеям. Соединившись в отдельное государство, они жили в западной Азии и гораздо ранее греков обладали вполне сложившимся государственным устройством. В числе священных книг иудеи имели собрание преданий о первобытных временах и об истории народа израильского со времени поселения его в Ханаане.

По свидетельству этих преданий, мир и всё, в нём существующее, были сотворены волею и всемогущим словом Божиим в шесть дней. В седьмой день Бог почил от трудов своих, и иудеям было предписано праздновать седьмой, священный день — «шаббат» (суббота).

В шестой день Бог создал по образу и подобию своему первого человека — Адама (Адам значит «красноватый», так он был назван по цвету земли, из которой сотворено было его тело). Потом сказал Господь: «Нехорошо человеку быть одному» и дал ему в помощницы Еву, что означает «мать живущих». Первой человеческой чете Бог дал для жительства сад Эдем или рай, где росли прекраснейшие плоды и цветы. Здесь Адам и Ева вели блаженную жизнь. Этому описанию соответствует имеющееся в мифах почти всех древних народов представление о «золотом веке», о котором не перестают мечтать последующие поколения, как о давно минувших и невозвратных временах ничем не возмутимого блаженства.

После грехопадения первых людей Бог изгнал их из рая, и они стали вести жизнь, полную скорби и труда. В мире появились несчастья, влечение ко злу и всеустрашающая смерть.

 Сыновья Адама дали людям пример двоякого образа жизни: Авель был пастух (номад), а Каин — земледелец. Третьего сына Адама звали Сиф.

Каким образом первые люди отделились друг от друга и постепенно расселились по всей земле объясняется в предании о том, как Каин убил брата Авеля. Осуждённый на скитальческую жизнь, Каин оставил отечество и пошёл на восток; Сиф же остался дома. Таким образом первая человеческая семья разделилась на две и с течением времени образовались два небольших народца — каиниты и сифиты.

 С размножением человеческого рода возросла и нравственная его порча, за что Бог, по словам предания, решил истребить потопом весь род человеческий, кроме одного из потомков Сифа — Ноя. Вместе с Ноем спаслись три его сына: Сим, Хам и Иафет, которые и стали прародителями расселившегося затем по всему земному шару человеческого рода.

Предание о большом потопе, совершенно изменившем поверхность земного шара, встречается почти у всех народов. Что весь земной шар был когда-то затоплен водою, вполне подтверждается и геологическими исследованиями. До сих пор всюду встречаются остатки уничтоженного наводнением животного и растительного мира, большею частью в окаменевшем состоянии.

 Происхождение разных языков на земном шаре в еврейском предании объясняется следующим образом:

Многочисленное общество людей собралось на равнине страны Сенаарской, между Тигром и Евфратом, и решило построить башню, вершина которой достигла бы самого неба. Это прогневало Бога и, чтобы положить конец пагубному предприятию, он смешал языки строителей, и они перестали понимать друг друга. От этого начатая постройка получила название Вавилонская башня, то есть башня смешения. Раздосадованные неудачей, люди разошлись в разные стороны и, переселившись в новую местность, каждый из них передал своим потомкам свой новый язык.

 2. Греческие предания

 По представлениям евреев, происхождение мира, как мы видели, является действием творческой силы Бога. Иначе представляется оно у греков, изображающих его скорее как событие случайное, независимое от воли всемогущего божества. Греческий поэт Гомер (живший в VIII веке до н. э.), говорит, что мир возник из Океана, то есть вселенского моря. По рассказу же поэта Гесиода (около 700 г. до н. э.), мир произошёл из Хаоса, грубой и бесформенной массы, в которой боролись и бушевали смешанные между собой стихии. Единственными в этом мире живыми существами были тогда богиня земли Гея и бог неба Уран. Они сочетались между собой браком и произвели на свет различного рода божества-чудовища: гекатонхейров, имевших по 100 рук и по 50 голов; циклопов — с одним большим глазом посреди лба; титанов и гигантов — исполинов необычайной силы. Вскоре Уран прогневался на циклопов и низверг их в глубины Тартара (ада). Тогда Гея подговорила других своих детей отомстить за смерть их братьев, и они напали на отца. Кронос, младший из титанов, изувечил его и воссел на престол. После этого он взял в жёны свою сестру Рею. Так как Уран и Гея предсказали ему, что он в свою очередь также будет свергнут с престола одним из своих сыновей, Кронос стал проглатывать каждое рождавшееся у Реи дитя. Последним родился Зевс. Рея отдала Кроносу вместо него камень, завёрнутый в пелёнки, а Зетзса скрыла в пещере на острове Крит. Там его воспитывали две нимфы. Чтобы Кронос не мог слышать с Олимпа криков мальчика, у входа в пещеру стояли на страже воинственные мужи Куреты и ударяли копьями в щиты.

Когда Зевс вырос, он сочетался браком с дочерью Океана, которую звали Метис (мудрость). Метис поднесла Кроносу напиток, от которого он извергнул из себя камень вместе со всеми проглоченными прежде детьми, это были: Гестия, богиня огня и домашнего очага; Гера, покровительница браков; Деметра, богиня земледелия и плодородия; Аид, бог подземного царства; Посейдон, бог морей и источников. Затем Зевс объявил отцу открытую войну, но в продолжение десяти лет не мог победить его. Тогда Гея предрекла ему победу, если он призовёт к себе на помощь низвергнутых в Тартар. Освобождённые циклопы немедленно сковали Зевсу молнии, Аиду — шлем, а Посейдону — трезубец. Пришли и могучие гекатонхейры и тоже встали в ряды Зевса. Борьба была ужасна. Чтобы взобраться на Олимп, титаны взгромоздили в Фессалии друг на друга горы Пелиос и Осу. Зевс свергнул своего отца Кроноса с неба, потом поразил молниями титанов и сбросил их в Тартар, а циклопам назначил для жительства остров Сицилию. После этого он разделил с братьями господство над миром: самому Зевсу досталось небо, Посейдону — море, Аиду — преисподняя.

Символическое значение битв богов, происходивших в Фессалии, совершенно ясно: если Зевс победил наконец своего жестокого отца Кроноса и его братьев титанов, то смысл этого в том, что сильные перевороты, произведенные на земле водой и огнем, предшествовавшие образованию нынешней земной поверхности, кончились. Примером многих областей, где производились перевороты, приведена Фессалия.

Под конец Гея родила еще сына Тифона, ужаснейшего из всех чудовищ. На его плечах двигалась сотня змеиных голов, переплетавшихся между собой длинными шеями, лизавших все окружающее ядовитыми языками и извергавших пламя из бесчисленных глаз. Страшные звуки, похожие то на львиное рыканье, то на собачий вой, то на змеиное шипенье, вылетали из множества разинутых пастей. Сам Аид и обитатели Тартара трепетали перед ужасным чудовищем. Наконец Зевс молниеносными стрелами низвергнул его в самую глубь земли и навалил на него остров Этну. С тех пор Тифон старается освободиться, пыхтя и издавая стоны, и от этого происходят ветры и завывания бури.

Сыну одного из титанов, Прометею, удалось спастись в великой борьбе с Зевсом. После этого он стал забавляться лепкой фигур из смеси земли с водой и вдыхал в них жизнь. Так произошли первые люди, существа жалкие, беспомощные, похожие на животных и не обладавшие никаким знанием, так как они были ещё лишены божественного света — разума. Тогда Прометей тайком взошёл на небо, похитил немного небесного огня, спрятал в тростник и дал его людям, у которых вследствие этого появились разум и искусство. Но ревнивый к своей власти Зевс воспламенился страшною завистью. Он послал своих ужасных вестников — Силу и Могущество — и велел им приковать дерзкого титана к одному утёсу Кавказских гор, где коршун каждый день раздирал ему грудь и пожирал его печень, которая за ночь вновь нарастала. Только после долгих веков мучений, по велению Рока, знаменитый Геракл убил коршуна и освободил прикованного Прометея. Созданные Прометеем люди были истреблены страшным наводнением, залившим по воле Зевса горы и равнины Фессалии. Удалось спастись только родному сыну Прометея Девкалиону и его жене Пирре. Подобно Ною, они девять дней носились по волнам в деревянном ящике и после того, как спали воды, остановились на горе Парнасе. Здесь они принесли Зевсу благодарственную жертву, и в награду за их детскую чистоту и благочестие, он позволил им попросить его о какой-либо милости. Они попросили о возобновлении человеческого рода. Тогда Зевс приказал им бросать камни назад через плечо, и камни Девкалиона превратились в мужчин, а камни Пирры — в женщин. Сыновья и внуки Девкалиона были первыми царями новосозданного человеческого рода, и их имена сохранились в названиях греческих народов. Вот родословная таблица Девкалионова семейства: у Девкалиона был сын Эллин, сыновей Эллина звали Дор и Эол, а внуков — Ион и Ахей.

От имени Эллина произошедший от него народ назвался эллинами, а четыре племени его: доряне, эолийцы, ионийцы и ахейцы своими родоначальниками считали сыновей и внуков Эллина.

Олимпийские боги со временем полюбили созданных Прометеем людей, часто сходили к ним на землю и вступали с ними в общение. Это способствовало развитию искусств и культуры, которых люди не могли бы создать сами при помощи одних только своих сил и дарований.

 I. ЕГИПТЯНЕ

 1. Общие сведения

 Одной из стран, впервые выступающей перед нами из мрака истории, является Египет. Хотя мы очень мало знаем о его древнейшей истории, но все то, что дошло до нас о его устройстве и образе правления, говорит нам, сколько было странного и своеобразного в общественном строе и обычаях этого государства. Уже одни Природные свойства самой страны способны были придать всему египетскому народу особый характер. Будучи в северной Африке единственною страною, орошаемою большой рекой, Египет обязан этой реке — Нилу — своим плодородием и культурой, так как без него страна была бы бесплодной, песчаной пустыней. Нил выходит из двух больших озер внутренней Африки: Виктория — Ньяса и Альберт — Ньяса и после соединения двух своих рукавов — Белого и Голубого Нила, течет почти в прямом направлении с юга на север. Огромное значение его для Египта лучше всего объясняется в живом описании французского ученого и путешественника Масперо.

 «Египет есть не что иное, как плодородная, переброшенная через пустыню полоса земли, оазис, простирающийся по берегам реки и непрерывно снабжаемый из нее необходимою для своей растительности влагою. Надо видеть Египет во время самого низкого уровня воды, за месяц до летнего поворота солнца, чтобы понять, что сталось бы с этою страною, если бы по какому-либо случаю она лишилась своей оплодотворяющей реки. Нил в эту пору до того отступает в глубь своего русла, что имеет лишь половину своей обыкновенной ширины, и его мутные, глинистые, медленно текущие воды как будто вовсе не движутся. Оба берега реки состоят из песчаных мелей или обрывистых черноватых куч ила, постоянно прожигаемых солнцем. За ними нет ничего, кроме песков и бесплодной пустыни, потому что в особенности господствующий в продолжение двух недель и наносящий массу песку южный ветер — хамсин дует в это время почти беспрерывно. Там и сям в пыльном, ослепляющем глаза раскаленном воздухе, виднеются стволы и ветви деревьев; но листья их до того покрыты пылью, что издали их невозможно отличить от окружающих песков пустыни. Только с помощью тщательного орошения удается сохранить нечто вроде зелени в садах египетских пашей. Но вот поднимается северный ветер, первый признак приближения конца этого страшного времени года, и начинает дуть по целым дням с необыкновенною силой, нередко даже с бешеной яростью. Быстро освобождает он от пыли листву кустарников, тянущихся по всему нижнему Египту, и возвращает ей прежний зеленый цвет. Ветер этот, дующий по всей египетской стране в течение четырех месяцев, сильно смягчает зной солнца, в эту пору выше всего стоящего на небе.

Вскоре с рекой происходит перемена. Находящийся в Каире водоизмеритель Нила показывает, что уровень воды поднялся на один или два дюйма и что вода начинает терять чистоту и свежесть, делавшие ее еще накануне приятной для питья. Она принимает мутно-зеленый цвет стоячей воды в заводях, и в ней появляются вредные для здоровья вещества. Утверждают, что зеленая вода в Ниле есть явление природы, происходящее от больших масс стоячей воды, остающихся после ежегодных наводнений в южной Нубии на обширных песчаных равнинах Дарфура. Вода эта по шести и более месяцев стоит под тропическим солнцем и загнивает; потом она уносится наводнением и возвращается в русло реки. Затем вода в реке начинает прибывать очень быстро. Но проходит еще от десяти до двенадцати дней, прежде чем наступает время последнего и самого необычайного из представляемых Нилом явлений. Я постараюсь описать здесь произведенное им на меня первое впечатление. Это было под конец длинной и, как мне по крайней мере показалось, томительной ночи. Наша барка была застигнута затишьем на ширине города Бени-Гассана, в верхнем Египте. Тщетно стараясь заснуть, я вдруг увидел верхний край солнечного диска, поднимавшегося над цепью аравийских гор. Я был изумлен, заметив, что как только солнечные лучи падали на воду, она тотчас принимала темно-красный цвет. Эта окраска становилась тем гуще, чем ярче делался свет и, прежде чем солнце совершенно вышло из-за холмов, Нил принял вид кровавой реки. Я подумал, что все это, было простой обман зрения, наскоро оделся, нагнулся через борт, но то, что мне представилось, только подтвердило справедливость моего первого наблюдения. Вся масса воды была.непрозрачна, мутна, красного цвета и похожа на кровь более, чем на что-либо другое. При этом я заметил, что за ночь вода в реке прибыла на несколько дюймов.

  Степень красноты и мутности воды беспрерывно меняется. В те дни, когда прибыль воды в Ниле бывает не более одного или двух дюймов, вода становится опять полупрозрачною, но все-таки не теряет своего темно-красного цвета. Вредных частиц, как во время зеленого Нила, она в себе не содержит и вообще никогда вода Нила не бывает здоровее, приятнее на вкус и освежительнее, как во время наводнений.

Может быть, во всем царстве природы не найдется более привлекательного зрелища, чем Нил во время прибыли воды. День и ночь бегут его волны, величественно катится он по печальной песчаной глади беспредельных пустынь. Пока мы медленно поднимались вверх по реке, напутствуемые северным ветром, нам почти ежечасно слышался шум от падения какой-нибудь запруды из ила и, судя по тому, что все живое спешило туда, откуда слышался грохот, мы убеждались, что Нил одолел еще одну преграду и что его пенистые волны возвратили жизнь и радость еще какой-нибудь новой пустыне. Об очень немногом вспоминаю я с таким удовольствием, как о впечатлении, производимом Нилом, когда он во время своего ежегодного разлития в первый раз вторгается в какой-нибудь канал. Вся природа ликует от восторга. Мужчины, дети и буйволы бродят в его освежающих водах; стаи рыб, сверкающих серебристой чешуей, снуют взад и вперед в широком водном просторе; над ними в воздухе носятся тучи птиц с ярким и пестрым оперением. И этот праздник природы не для одних только высших ее созданий. Лишь только песок приходит в соприкосновение с оплодотворяющими водами, как буквально оживает — в нем кишат миллионы насекомых. За несколько дней до летнего поворота солнца наводнение достигает Мемфиса. Около той поры, когда у нас бывает осеннее равноденствие, вода в Ниле стоит выше всего и затем начинает спадать.

Ко времени же нашего зимнего солнцестояния Нил опять входит в свои берега и снова принимает светло-голубой цвет. В этот промежуток времени производится посев; когда же вода стечет, он обычно бывает уже окончен. За весною непосредственно следует время жатвы и, прежде чем задует песчаный ветер — хамсин, урожай уже убран. Таким образом, египетский год, сообразно свойствам местной природы, разделяется на три времени: четыре месяца посева и всхода хлебов, соответствующие приблизительно нашим ноябрю, декабрю, январю и февралю; четыре месяца жатвы, которые можно приравнять к месяцам нашего календаря от марта до июня включительно; наконец, четыре месяца наводнения заключают собой египетский год.

Вся местность, известная теперь под именем Дельты, находилась некогда под водой. Волны Средиземного моря омывали подножье песчаного плоскогорья, над которым высится теперь великая пирамида, а Нил оканчивается несколько севернее того места, на котором впоследствии возник Мемфис. С веками частицы земли, уносимые Нилом с Абиссинских гор, осаждались на береговых низменностях в виде наносов ила и наполняли собою залив, отчего образовались обширные, прерываемые прудами равнины, по которым воды должны были пролагать себе путь. Морские наносы сделали эти отмели более твердыми и из них образовалась впоследствии первая дельта, начинавшаяся несколько к югу от Мемфиса и оканчивавшаяся милях в пятнадцати далее к северу. Из всего сказанного понятно, почему Геродот, первый из путешественников, оставивший нам описание Египта, выразил произведенное на него этою страною чудес впечатление следующими немногими словами: «Египет есть дар Нила».

Что касается происхождения древних египтян, то, полагают, они пришли из Азии через Суэцкий перешеек. На берегах Нила им встретилось другое, вероятно, черное туземное племя, принужденное отступить перед ними внутрь страны. Судя по дошедшим до нас сведениям, на северном берегу Африки, также как и в долине Нила, вплоть до болотистой страны у подножья Абиссинских гор, жили народы, резко отличавшиеся от негров цветом кожи, языком и нравами. Эти племена принадлежали к белой расе, и их языки находились в ближайшем родстве с семитической группой языков».

 Вначале египтяне разделялись на множество племен, составлявших во многих местах небольшие независимые государства и имевших каждое свои законы и богослужение. С течением времени эти государства слились между собою, так что образовалось два больших царства: Нижний Египет или северное царство вместе с Дельтой и городами Мемфисом и Саисом и Верхний Египет или южное царство с городом Фивами, простиравшееся от вершины Дельты до первого из четырех порогов Нила. Соединившись под одним скипетром, они составили наследственную монархию фараонов. Первоначальное разделение не уничтожилось совершенно: из маленьких государств образовались провинции, а из провинций — правительственные округа, называвшиеся номами. Эти округа состояли из одного или нескольких городов с прилегающими к ним небольшими участками земли.

 2. Древнейшая история египтян

 Во всех преданиях и сказаниях, в особенности в «Росписи царей» жреца Манефа, бывшего около 250 г. до н. э. храмовым писцом в Фивах, первым царем называется уроженец города Фени в Верхнем Египте, по имени Мена (или Менее), царствовавший за 3890 лет до н. э. Он положил конец господству жрецов и основал египетскую монархию. Эта монархия существовала около четырех тысяч лет под правлением тридцати династий до Нектанеба (Нахт-Небефа), царствовавшего за 350 лет до н. э. Соответственно последовательному возвышению городов Мемфиса, Фив и Саиса, вся древняя история Египта может быть разделена на три периода:

 1 (Мемфисский) — Х династии).

2 (Фиванский) XI — XX династии).

3 (Саисский) XXI — XXX династии).

 Кроме Саиса, в этот период возвышались в Дельте и другие города, как например, Бубастис и Танаис, имевшие нечто вроде местных династий (например, при XXII и XXIII династиях).

Последний период прерывается в первый раз при XXIII династии вторжением эфиопов. Они господствовали до 672 года и были побеждены ассирийцами. Псаметих около 650 года прогнал ассирийцев и восстановил саисскую династию. Второй перерыв был произведен вторжением персов при Камбизе в 625 году.

Об основателе египетской монархии Менесе греческий историк Геродот (около 450 г. до Р. X.), путешествовавший по Египту и лично собиравший сведения от тамошних жрецов, рассказывает, что этот царь устроил на Ниле плотину в ста стадиях выше Мемфиса и тем принудил реку, протекавшую вдоль песчаных гор Ливии, покинуть старое русло и проложить себе новое, между двумя горными цепями. Когда отделенная плотиною земля окрепла и старое русло реки было засыпано и осушено, Менее построил здесь город Мемфис.

С этих пор Мемфис сделался средоточием египетской культуры, и здесь литература, науки и искусства египтян достигли своего высшего процветания. Менее начал постройку большого храма богу Фта и установил богослужение. После более чем шестидесятилетнего царствования он умер, по преданию, от укуса бегемота. О ближайших преемниках Менеса, царях двух первых династий из Фени, до нас не дошло почти никаких сколько-нибудь достоверных сведений, и нам едва известны лишь имена их. Но и уже в эти древнейшие времена у египтян было в обычае с возможным тщанием предохранять от порчи мертвые тела людей и священных животных. Грек Диодор (около 40 г. до Р. X.) говорит об этом обычае так: египтяне называют жилища живых людей гостиницами, а могилы мертвых вечными домами, потому что мертвые пребывают безграничное время в подземном мире. Поэтому мертвые тела для предохранения от разложения превращали в мумии. Сперва вынимал-ли внутренности, которые сохранялись в особых сосудах; затем тело погружали в противогнилостные жидкости, а потом завертывали, смотря по общественному положению и состоянию умершего, в дорогие или дешевые ткани и клали в соответствующее формам тела вместилище, украшенное надписями и изображениями; лицо же умершего закрывали маскою. Это вместилище вставляли в несколько гробовых ящиков. Люди же богатые сооружали для этой цели каменные саркофаги из гранита, известняка или базальта.

В нескольких милях к западу от Мемфиса возвышается обширное плоскогорье, тянущееся на протяжении многих миль в одном направлении с рекою. Там находился мемфисский некрополь (кладбище). Здесь тела умерших хоронили на высоте почти ста футов над уровнем нильской долины. Могильные склепы высекались в каменной стене или выкапывались в рыхлом грунте и выкладывались плитами. Бедных людей зарывали большею частью нагими и без гробов, просто в песок, на глубине одного метра; других хоронили в небольших прямоугольных усыпальницах, грубо устроенных из желтого кирпича; людям же зажиточным и богатым воздвигали монументальные гробницы. Те, которые сохранились до наших дней полностью, состоят из трех частей: наружной часовни, колодца и подземелья. Часовня всегда четырехугольная и издали имеет вид усеченной пирамиды, а внутри обычно состоит из одной только комнаты. Вход в нее почти всегда с восточной стороны, так как запад, где заходит солнце, принадлежит богам мрака и смерти. В верхнюю часть входных дверей вставлялась широкая доска с надписью из горизонтальных строк. В ней после молитвы к шакалу бога Анубиса, перечисляются титулы умершего, именуются цари, которым он служил и которые дорожили им более, чем «всяким другим слугою». Стены часовни покрыты барельефами, подробно изображающими всю жизнь покойного. В одном углу представлены сцены из домашней жизни: повара, раздувающие огонь и приготовляющие обед, женщины, танцующие и играющие на флейтах и арфах; в другом — случаи на охоте и рыбной ловле, происшествия во время наводнения. Там вы видите всякого рода ремесленников, занятых своими работами: сапожников, стекольщиков, литейщиков, столяров; все они следуют в порядке друг за другом. Глава дома стоит на корме большого судна и отдает приказания матросам; море, по которому он плывет, — море запада, а гавань, в которую он держит путь, не что иное, как сама могила. Чтобы найти отверстие колодца, надо подняться на плоскую кровлю часовни. Колодец этот четырехугольный и выложен большими красивыми камнями до того места, где он входит в скалу. Средняя глубина его бывает от 12 до 15 метров. На дне его, на южной стене, открывается проход, которым можно идти только согнувшись; он ведет в самую усыпальницу. Усыпальница высекается в самой скале и не имеет никаких украшений. Посреди ее стоит большой саркофаг из красного известняка, розового гранита или черного базальта; на нем начертаны имена и титулы умершего. После того, как саркофаг с телом запечатали, рабочие клали около него четверть только что убитого в верхней комнате быка и ставили несколько наполненных пеплом больших кружек из красной горшечной глины; затем они тщательно заделывали вход в коридор и заполняли все углубление до самых краев щебнем, смешанным с песком и землей.

На этом защищенном от наводнений Нила плоскогорье выбирали себе места упокоения и цари. Их гробницы отличались от других уже своей величиной. Сначала на устроенные в утесах царские могилы в знак почета наваливались, вероятно, каменные глыбы или насыпались земляные холмы. Для защиты от дувших из пустыни сильных ветров эти земляные холмы приходилось укреплять и обкладывать камнями. Таким образом, они постепенно приняли известную определенную форму: то были четырехугольные каменные сооружения, широкие в основании, а кверху все более и более суживающиеся и получившие вследствие этого пирамидальную форму. Впоследствии эти сооружения ради большей прочности и твердости стали делать сплошными и снаружи, и внутри из отесанных под прямым углом и расположенных правильными рядами камней, и таким образом, над гробницами царей нагромождались искусственные каменные горы. «Подобно горам, — говорит римский историк Тацит, — возвышаются среди зыбучих песков пирамиды, воздвигнутые соревнованием и волею могущественных царей».

Цари III династии (из Мемфиса), хотя изображения их не встречаются на открытых до сих пор памятниках, известны нам по именам. Наиболее замечательными из них были Гуни и Снефу. Но их далеко превосходят известностью три знаменитых царя IV династии: Хуфу (Хеопс), Хафра (Хефрен) и Менкара (Микерин), строители громаднейших царских могил, трех величайших пирамид в окрестностях Гизеха по Нилу, напротив Каира, в области древнего Мемфиса. Самая огромная их них — пирамида Хуфу, имеющая 137 метров вышины; каждая сторона ее основания имеет более 200 метров. По свидетельству Геродота, 100 тысяч человек в продолжение 20 лет были заняты доставкой материала (известняка и гранита) для этой пирамиды и ее постройкой. «На пирамидах, — пишет Геродот, — обозначено также египетскими буквами, сколько было израсходовано на покупку рабочим редьки, луку и чесноку, эта сумма составляла около 1.600 талантов серебра». Если это так, то сколько же пришлось употребить железа (?) для рабочих орудий и сколько пошло всего на содержание и одежду рабочих? Посредине северной стороны начинается постепенно понижающийся проход менее одного метра в ширину и более одного метра в вышину, ведущий к могильному покою, находящемуся на 25 метров ниже основания пирамиды. Здесь когда-то находился саркофаг.

В могильном покое третьей по величине пирамиды найден прекрасно сделанный из голубого базальта саркофаг царя Менкары с его мумией. На нем надпись:

 «О, Озирис, царь Менкара, вечно живущий! Рожденный небом, выношенный во чреве Нуты, потомок Себа (это были духи земли и небесного свода), твоя мать Нута распростирает над тобой свои объятия во имя твое, сокровеннейший на небесах. Да сделает она тебя богом и да уничтожит врагов твоих, сын Менкара, вечно живущий!»

 Хуфу за жестокое угнетение народа непосильными работами был ненавидим своими подданными, и еще во времена Геродота о нем отзывались как о тиране. По словам Диодора, тела Хуфу и его сына Хафра были вытащены озлобленным народом из саркофагов и разорваны на мелкие части.

В правление VI династии город Мемфис начинает утрачивать свое значение. Со вступлением на престол XI династии столицей становятся «стовратные» Фивы, а господствующей страной — Верхний Египет. Из царей XII династии, кроме Узортозена III, окончившего начатое его предшественниками завоевание Нубии, заслуживает особого внимания Аменемхат III (около 2200 г. до н. э.), умевший с большим искусством осуществлять грандиозные планы. Так, например, он приказал устроить громадный водный резервуар, в котором собранный в годы сильных разливов Нила запас воды хранился на тот случай, если бы слабое разлитие реки стало угрожать стране засухой. Этот резервуар носил название Мери, то есть «озеро», поэтому греки строителем его называли царя Мерида, тогда как настоящим строителем был Аменемхат III. Два связанные шлюзами канала соединяли этот резервуар с Нилом и регулировали в нем приток и исток воды. Неподалеку от этого Меридова озера Аменемхат III построил Лабиринт, служивший одновременно дворцом и усыпальницей. «Лабиринт, — говорит Геродот, — своею величиною превосходит даже пирамиды». Это было громадное четырехугольное здание, имевшее около 200 метров длины и 170 метров ширины, построенное частью из белого известняка, частью из гранита. В нем насчитывалось 1.500 покоев над поверхностью земли и столько же под землей. «Египетские смотрители, — рассказывает Геродот, — ни за что не соглашались показать мне подземные покои, потому что там стояли гробы царей, построивших лабиринт, и гробы священных крокодилов». Очень может быть, что в этих темных покоях хранились священные одежды и другие ценные предметы для предохранения их от насекомых, пыли и солнца.

 В правление XIV династии случилось чрезвычайно важное событие: вторжение, в Египет около 2100 г. до н. э. так называемых гиксов. По всей вероятности, это были сирийские кочевые племена, на языке египтян «гикзхус» означало «цари пастухов». Без сомнения, эти «пастухи», привлеченные в Египет изобилием плодов и пастбищ для скота, вторглись в него с Востока и распространились по всему Верхнему и Среднему Египту. Это вторжение можно сравнить с налетевшей тучей всепожирающей саранчи: города и храмы — все было разрушено, разграблено, сожжено. Однако неистовства разрушения, по-видимому, были непродолжительны и во всяком случае не во все время господства гиксов, продолжавшегося 511 лет. В противном случае от египетского народа, его языка, обычаев и нравов, от его искусства и цивилизации не осталось бы никаких следов.

Постепенно снова окрепла власть египетских цари в Фивах. Сначала удалось оттеснить гиксов к Мемфису, а затем после целого ряда продолжительных и тяжелых войн фиванских царей, особенно Амозиса (1680 г.), Тутмозиса (1625 — 1591 г.) и Аменофиса III (1524 — 1488 г.), освободить страну от чужеземного ига. В правление XIX династии Египет достигает апогея своего могущества и материального и духовного развития. Ярко блестят имена завоевателя Сета I (1439 — 1388 г.), победившего пастушеские племена на восточной границе Египта и простершего свое оружие до Ханаана, Сирии и Месопотамии, и его сына Рамзеса II (1388 — 1322 г.), укрепившего завоевания отца и присоединившего к Египту новые земли, находящиеся вверх по течению Нила. Наравне с ними может быть поставлен Рамзес III (1269 — 1244 г.), за которым следовали еще одиннадцать царей из того же рода.

 Каждый из них не упускал случая украсить новую столицу государства, Фивы, новыми постройками. Этот город представлял удивительный вид в то время, когда в нем еще красовались здания, воздвигнутые Тутмозисом и Аменофисом, Сефом, Рамзесом I и Рамзесом II. Подобно утесам, вырастали из земли эти здания своими плотными массами по обоим берегам Нила; а над всеми ними возвышался целый каменный лес колоссов и обелисков. Больше всех способствовал украшению Фив Рамзес II. В Египте и Нубии не найдется почти ни одной развалины, на которой не попадалось бы его имя. До сих пор еще свидетельствуют о нем величественные остатки храмов и портиков близ деревень Канака, Луксора и Мединет-Абу. Еще и теперь там можно видеть полузанесенные песком, изображающие его самого два колосса в сидячем положении и обелиск из красного гранита, который, величественно поднимаясь к голубому небу, выказывает на ярком блеске неповрежденной полировки длинные ряды глубоко вырезанных иероглифов. В Нубии, близ Абу-Симбеля, сохранились до сих пор от времен Рамзеса два храма из буро-желтого песчаника, посвященные один самим Рамзесом богу Ра, а другой — супругой его Нефруари богине Гафор. Перед вторым из этих храмов находятся шесть колоссов в сидячем положении, по три с каждой стороны от входа; средний из каждых трех изображает царицу, а два другие — царя. Перед первым храмом находятся четыре колосса, также в сидячем положении, с приложенными к бедрам руками; они высечены из одного куска и все изображают Рамзеса II.

 Как близ Мемфиса, так и близ Фив находится большое кладбище. Могилы жителей Фив тянутся непрерывной линией на расстоянии двух часов пути, занимая ливийский горный кряж, возвышающийся на 300 футов над равниною. Катакомбы и ведущие к ним проходы высечены в скалах. Могильные склепы расположены в несколько ярусов, соединенных между собой лестницами и шахтами. В нижних рядах похоронены богатые, а в верхних — бедные люди. Бесчисленные мумии последних нередко употребляются арабами на топливо. В катакомбах богатых людей встречается множество свертков папируса, а на стенах и потолках надписи и фресковая живопись, объясняющие сословие и занятие каждого умершего и передающие черты из его жизни.

Во втором кряже гор находятся каменные усыпальницы фиванских царей. Открыты усыпальницы Аменофима III, Сета I, Рамзеса I и Рамзеса III. Четырехугольная дверь ведет во внутрь скалы, через несколько шагов проход начинает спускаться в глубину. Стены его покрыты живописью, яркие краски которой сохранились довольно хорошо, но скульптурные изображения повреждены. Высеченная в скале усыпальница Сета I больше и великолепнее других. Она состоит из целого ряда проходов, покоев и часовен. Прежде всего коридор ведет к лестнице, по которой поднимаются в один из покоев; отсюда другая лестница ведет к галерее, смежной с большим залом, потолок которого подперт четырьмя колоннами. Из этого зала третья лестница ведет налево почти в такой же зал с неоконченными изваяниями, а направо — в широкую галерею, подпертую шестью колоннами и вдающуюся в глубину скалы более чем на 300 футов. Здесь покоилось тело царя в алебастровом саркофаге, покрытом скульптурными украшениями. Саркофаг этот был найден пустым и находится теперь в Британском музее.

Последним великим государем Египта был Рамзес III, второй царь из XX династии. Геродот называет его Рампсинитом и сообщает о нем следующее сказание. Рампсинит был богатый египетский царь. Он приказал пристроить к своему дворцу каменное казнохранилище без окон и дверей так, чтобы входить в него можно было только из его собственных комнат во дворце. Но архитектор был плут; он вставил одну большую плиту так искусно, что человеку, знакомому с этим секретом постройки, было легко вынуть плиту. Ему однако не удалось воспользоваться плодами своей хитрости, потому что вскоре после окончания постройки он опасно заболел и умер. Но перед смертью он успел сообщить свою тайну двум своим сыновьям, которые в следующую же ночь отправились ко дворцу, вынули из наружной стены казнохранилища указанный им камень и взяли оттуда столько сокровищ, сколько могли унести. С изумлением заметил царь эту пропажу при отсутствии всяких следов повреждения здания. Убедившись при следующих посещениях казнохранилища, что пропажа продолжала возрастать, он пожелал узнать как самого вора, так и употребленный им способ, для чего и приказал расставить между сосудами, в которых хранились сокровища, сети и капканы. Хитрость удалась. В одну ночь, когда братья снова пришли к казнохранилищу и один из них пролез сквозь отверстие, то в темноте он до такой степени запутался в сетях и был стиснут капканами, что уже не мог освободиться и принужден был отказаться от всякой мысли о спасении.

 «Брат, — воскликнул он в отчаянии, — для меня уже все кончено; но чтобы ты мог избавиться от гибели, отрежь мне голову и унеси ее с собой; тогда меня не узнают». Брат так и сделал. Царь был крайне удивлен, найдя в своем запертом казнохранилище труп без головы. Однако он не отказался от надежды узнать вора и в этом отношении рассчитывал на религиозный дух своего народа, необыкновенно дорожившего погребением умерших с подобающими почестями. Поэтому он приказал повесить тело на дворцовую стену и приставить к нему стражу с тем, чтобы она задерживала и представляла ему всякого, кто будет плакать над этим трупом.

 Эта вторая хитрость чуть было также не удалась царю. Мать двух братьев безутешно горевала о погибшем и стала грозить его брату, если он не доставит труп, обо всём донести царю. Тогда оставшийся в живых придумал новую хитрость. Он наполнил вином меха, нагрузил ими несколько ослов и повел их мимо дворцовой стены, у которой стояли стражи. Подойдя к ним на близкое расстояние, он незаметно открыл один мех и стал выпускать из него вино на землю. Стражи бросились со своими сосудами, чтобы наполнить их вытекавшим вином. Погонщик ослов сначала прикинулся рассерженным, но, когда стражи стали шутить с ним, показал вид, что не сердится более, подсел к ним и позволил пить вино и из других мехов, так что все они опьянели и заснули. Между тем смерклось и хитрецу нетрудно уже было снять со стены труп брата и взвалить его на осла. В насмешку над стражами он, прежде чем удалиться, отрезал у каждого из них по половине бороды. Изумление и гнев царя возросли еще больше, а желание узнать того, кто проделывает с ним все эти шутки, было так велико, что он приказал своей дочери объявить о готовности ее сделаться невестой и женой того, кто расскажет самое хитрое и самое постыдное дело своей жизни. Смелый вор, решившись снова перехитрить царя, явился во дворец и, когда царская дочь предложила ему условленный вопрос, отвечал, что самым постыдным его делом было убийство брата, а самым хитрым то, что он напоил допьяна царскую стражу. Услышав это, царевна схватила его за руку, но в ту же минуту увидела, как он выскочил от нее в двери, и с ужасом заметила, что у нее осталась рука мертвеца, которую хитрец выставил ей из-под плаща вместо своей собственной. Тут царь принужден был окончательно отказаться от надежды перехитрить такого мастера обманывать других и приказал объявить, что тот, кто все это сделал, освобождается от-всякого наказания и получит еще большую награду, если явится к нему добровольно. Виновный пришел во дворец; царь не мог ему надивиться и выдал за него свою дочь.

 3. Религия, государственное устройство, искусства и гражданская жизнь в «древнем» Египте.

 Если принять во внимание массу религиозных изображений на памятниках, бесчисленное множество встречаемых на них фигур богов и священных животных и рассуждения о религиозных предметах, постоянно попадающиеся в древних египетских рукописях, то можно смело заключить, что древние египтяне были народ благочестивый, который, следуя внутреннему влечению, старался при всяком случае выражать свою благодарность и свое благоговение к богу, как высшей неземной силе и творческому началу всего существующего, как «отцу отцов и матери матерей».

«Хотя бог этот непостижим в своем существе, един и неизменяем, однако он, — говорится в одной египетской книге мертвых (то есть, в собрании молитв, составлявшем непременную принадлежность каждой мумии, при ее погребении), — создает свои собственные члены, которые сами суть боги». Таких второстепенных богов было множество. Но все божества, переходя попеременно друг в друга, сливались в высшем божестве. Одним из главных был Фта в Мемфисе. В его храме находился священный бык Апис. Этот бык должен был быть черного цвета, иметь на лбу белое треугольное пятно, белые пятна на спине, изображающие летящего коршуна или орла (что, впрочем, нередко существовало лишь в воображении жрецов), нарост под языком в виде священного жука бога Фта и двуцветные волоса на хвосте. Жрецы Аписа воздавали ему божеские почести. В Оне (Гелиополис) поклонялись преимущественно богу солнца Ра, в Фивах и оазисе Сиве — Амо-ну с бараньей головой, в Саисе — богине Нейфе и т.д. Среди высших боров любимейшими были Осирис и супруга его Исида. У них был сын Гор. Бог зла Тифон убил Осириса и рассек его на части. Исида отыскала их, соединила и похоронила. Гор, мстя за отца, убил Тифона. А Осирис был воскрешен Исидой.

Символическое значение этого мифа объясняют следующим образом: Когда уровень Нила начинает понижаться и знойные ветры, дувшие с юга, вытесняли прохладный северный ветер, а дневной жар палил землю, — вот время, когда Тифон убивал Осириса. В эту пору египтяне оплакивали исчезновение плодов и воссылали к богам мольбы о том, чтобы вместо исчезнувших плодов вырастали новые. Затем, когда оканчивался посев, египтяне погребали Осириса. Когда же Египет снова оплодотворялся наводнением Нила, когда солнце сияло в новом блеске, когда начинали вырастать новые плоды, то рожденный около зимнего поворота солнца Гор вырастал и побеждал Тифона. Сын Осириса, мстящий за отца, изображал собой обновленную силу солнца, возродившуюся жизнь природы и новые благодеяния года.

В этом мифе поэтически изображена вечная борьба между добром и злом. Доброе начало это для египтян Нил, приносящий им благодать и пищу, а злое — знойный ветер пустыни. Таким образом Осирис является мужской силой природы, распространяющей жизнь и развивающей растительность, богом солнца и Нила. Исида же олицетворяет силу женскую, рождающую из себя все живое, оплодотворяемую и плодоносную землю.

Некоторые боги, по понятиям египтян, являлись в образе известных животных, сообщая их телам частицу своей божественности, то есть воплощаясь в них. Так, например, бык Апис назывался душой Осириса; другими священными животными были цапля, ежегодно возвещавшая своим возвращением новое оплодотворение земли и потому посвященная в Гелиополисе Осирису, затем копчик, кошка, крокодил и прочие. Вера в бессмертие души у египтян была всеобщая, и они полагали, что человек, умирая телесно, тем самым преображался в божественное существо. Но и тело, по верованию их, эту земную оболочку человека, необходимо было искусственно предохранить от тления и разрушения. Вот почему они так заботились о том, чтобы тела умерших были недоступны разложению и находили вечное успокоение в безопасных, неразрушимых усыпальницах.

Подобно животным, и люди являлись воплощениями божества. Понятное дело, что это в особенности относилось к царям, в которых египтяне видели божественные существа. Фараоны, как показывает самое имя их (Ра-Фра, то есть сын Ра), считались представителями богов на земле, даже самими богами, поэтому им воздавались божеские почести. Так, например, надпись на одной колонне в честь царя Хафра называет его добрым богом и господином. Царская власть в Египте была деспотическая, неограниченная. До какой степени египетские цари позволяли себе истощать силы своих подданных, показывает один взгляд на гигантские памятники, о которых мы говорили выше. Даже жрецы должны были преклоняться перед царем. Он мог, не обращаясь к жрецам, взывать к богам, приносить им жертвы, посвящал храмы. Короче говоря, царь не только стоял во главе государства, но в качестве высшего духовного руководителя являлся и верховным жрецом своего народа. Единственным стеснением для него были церковные законы жрецов, содержавшие в себе «для царя, как для первого лица страны», самые точные и подробные постановления относительно его частной жизни: пищи, питья, одежды, прогулок, омовений и т.д. После смерти царя по нем, как по Аписе, назначался семидесятидневный национальный траур, пока на престол не вступал сын умершего государя. Впрочем, порядок престолонаследия нередко нарушался узурпацией (насильственным захватом власти). В Египте были два главные сословия (касты): жрецов и воинов, и три второстепенных: земледельцев, ремесленников и пастухов (Геродот упоминает еще о кастах торговцев, толмачей и корабельщиков). Так как браки между членами второстепенных сословий и рабочими классами народа не были запрещены, то наименование трех последних сословий кастами не может иметь места.

Члены военной касты со своими семействами владели земельными участками, пользование которыми предоставлялось им взамен жалования; оружие же они получали из казенных складов. Число воинов при общем призыве доходило при Рамзесе II до 500.000 человек, составлявших обученное войско.

Каста жрецов была самой уважаемой. Для того, чтобы жрецы могли вполне посвящать себя своему священнослужительскому призванию и своей святой жизни, для которой существовали строгие постановления относительно чистоты и пищи, им назначались богатые доходы хлебом, вином и жертвенными животными. Кроме своего религиозного назначения, они являлись исключительными представителями образования. Египет обязан жрецам устройством и развитием своего богослужения и религиозных понятий, составлением и изданием законов, письменностью, науками и искусствами. В качестве людей образованных и искусных в письме они предпочтительно перед другими занимали при царях разные должности как по административной, так и по судебной части. Кроме того, жрецы занимались астрономией, так как египтянам, больше чем какому-либо другому народу, необходимо было наблюдать над ходом небесных светил, которые, смотря по своему положению на небе, по своему появлению и исчезновению, служили верными указателями для главного занятия египтян — земледелия. По этим наблюдениям жрецы рассчитывали время приближения разлива Нила, наивысшего уровня его вод и начала их убыли.

Нельзя также не обратить внимания на участие жрецов в качестве руководителей в создании произведений искусства, в особенности зодчества. В самом деле, можно полагать, что проекты и рисунки зданий, служивших преимущественно религиозным целям, то есть храмов, усыпальниц, пирамид и обелисков, и скульптурные изображения и живопись на них принадлежали жрецам, которые одни обладали необходимыми познаниями. При этом следует заметить, что в двух последних искусствах египтяне оставили лишь грубые произведения, лишенные гармонии и изящества. Меньше всего удавались им изображения человеческих фигур, имевшие у них неподвижный и лишенный всякой приятности вид. Что в особенности поражает своими исполинскими размерами, так. это так называемые сфинксы. Они представляют львиные фигуры с человеческими, бараньими или ястребиными головами и являются символическими изображениями царей и богов, в особенности бога Ра. Заслуживают также внимания и упомянутые уже обелиски — четырехугольные, остроконечные колонны, состоявшие из одной цельной гранитной массы и воздвигавшиеся у входов в храмы в память их строителей или жертвователей на их украшения.

На всех этих зданиях находятся изображения и надписи, объясняющие всю жизнь египтян. Письмо у них было иероглифическое или изобразительное: например, четырехугольник в этом письме означает дом, две волнистые черты — воду, четырехугольник с изображением божества — храм. Образно обозначались также разные виды деятельности или состояния: например, открывание чего-либо — дверью, путешествие — шагающею птицей, битва — вооруженною копьем и щитом рукой, жажда — знаком воды и бегущим по ней теленком, голод — рукой, направленной в рот. Понятия обозначались символическими изображениями: например, могущество — поднятым бичем, истина — страусовым пером, которое остается неизменяемым, защита — летающим коршуном и т.д.

 Большим шагом вперед в этой системе письмен было присоединенение к ней звуковых изображений, так называемых, фонетических иероглифов. Звук А обозначался изображением орла (по-египетски — аспе) или тростника (по-египетски — ак). Таким образом произошло смешанное письмо, состоявшее из настоящих иероглифов и простых звуковых изображений. Оно постепенно совершенствовалось, и в нем были допущены сокращения. В сокращенном виде эта письменная система носит название иератической. В свою очередь, иератическая система для ежедневного обихода была сокращена и в таком виде носила название демотической.

Несмотря на все свои усовершенствования и сокращения, письмо это долго оставалось трудным и непонятным для чтения и до начала XX века (!!?) противилось всем попыткам найти ключ к нему. Только англичанину Юнгу и французу Шамполиону удалось в 1812 году разобрать найденную французским артиллерийским офицером Буссаром надпись, состоящую из тройного письма (иероглифического, демотического и греческого). Немецкий ученый Лепсиус продолжал их изыскания, и с этих пор изучение этих письмен сделало такие успехи, что в настоящее время надписи на египетских памятниках и остатки литературы на папирусах (книги мертвых, священные книги жрецов, рассуждения о геометрии, медицине и астрономии) разбираются учеными с такою же точностью, как произведения, например, Цицерона и Тита Ливия.

В заключение скажем еще несколько слов об общественной жизни египтян. Само собой разумеется, что они с особенным усердием занимались земледелием и скотоводством; но и охота, не была у них в пренебрежении. Была развита у египтян и промышленность, памятники свидетельствуют о существовании у них всех родов ремесленной деятельности, преимущественно ткачества.

В древности египетские льняные и шерстяные ткани пользовались громкой известностью. Равным образом египтяне славились производством стекла и выделкой кожи, а также строительными работами.

 Жилища богатых людей украшались роскошной мебелью, галереями и террасами и окружались тенистыми аллеями и прекрасными цветниками. Их одежда отличалась простотой, но вместе с тем и вкусом. Простой народ носил только льняную рубаху и поверх нее шерстяной плащ. Женщины не вели, как вообще на Востоке, затворнической жизни, а могли являться свободно везде и даже торговать на рынках. Была значительно развита общественная жизнь. В могильных склепах встречаются изображения мужчин, которых вносят на носилках в общество, а также изображения женщин и мужчин, находящихся в одном зале. Умеренность в пище и питье не принадлежала, по-видимому, к числу их добродетелей. На этих изображениях не только мужчины, но и женщины извергают назад излишне съеденное и выпитое, а других слуги несут на руках домой.

Главным основанием правосудия было пресечение преступнику способов вторичного преступления. Так например, фальшивомонетчики наказывались лишением обеих рук, а виновные в выдаче государственных тайн — лишением языка. Подделывателю документов или мер и весов отрубали одну руку. Решению дел обычно предшествовало письменное производство: жалоба и ответ на нее, возражение на этот ответ и новое опровержение жалобы подавалось письменно. Договоры и условия о купле, продаже, залоговые обязательства и т.п. излагались необыкновенно точно и подробно и скреплялись подписями многих свидетелей. Проценты не должны были превышать сумму капитала. Рабства за долги, как у древних римлян, не существовало.

 Умерщвление раба наказывалось смертью наравне с убийством египтянина. То же наказание угрожало и клятвопреступнику.

Тот, кто не запятнал себя ни одним из этих тяжких преступлений, после смерти мог спокойно ожидать приговора 32-х судей мертвых, среди которых восседал на троне Осирис. Соединившись с Осирисом, душа умершего быстро пролетала через небесные обители и на полях Аалу присутствовала при таинственном возделывании священной нивы. После этого для нее занималась заря вечного блаженства, она присоединялась к сонму богов и вместе с ними славословила всесо-вершенное существо.

 II. ЕВРЕИ.

Израильтяне, иудеи

 1. Моисей

 Подробно древнейшая история евреев описана в Библии, мы же представим здесь лишь краткий ее очерк.

От одного из сыновей Ноя, а именно Сима, произошел Ферах — отец родоначальника евреев Авраама. Авраам переселился из земли Ур в Халдею, а потом в Ханаан. За ним, тщательно соблюдая чистоту рода, следовали в звании патриархов Исаак и его сын Иаков, называвшийся также Израилем — Богоборцем. Один из двенадцати сыновей его — Иосиф был продан своими братьями в рабство в Египет, где по неисповедимому предопределению Божию, сделался первым сановником фараона. Достигнув столь высокого общественного положения, он переселил в Египет своего отца со всем его семейством. Здесь от этой семьи мало-помалу произошел многочисленный народ, живший в области Гозен, в нильской Дельте, к востоку от нильского рукава Таниса.

После вступления на престол нового фараона израильтяне были обременены тяжкими работами как полевыми, так и при государственных постройках. События эти, несомненно, следует отнести ко временам Сета I и Рамзеса II, созидавших вдоль северо-восточной границы Египта сильные укрепления, каналы и новые города. Может быть, фараоны под впечатлением недавних опасностей, происходивших от пастушеских племен, желали только отучить израильтян от их прежнего кочевого образа жизни и вполне закрепить их на своей земле.

Избавителем от этого бедственного положения Бог послал Моисея. Он вместе со своим братом Аароном около 1320 г. до Р. X. в царствование слабого сына Рамзеса II — Менефты, устроил исход израильтян из Египта, несмотря на то, что египтяне всячески препятствовали этому и преследовали их. Евреям удалось уйти от гнавшихся за ними египетских полчищ, погибших при переходе через Красное море. Евреи между тем вступили на Синайский полуостров. Здесь, на горе Синае» (теперь Гебель-Муза, а может, Гебель-Серебаль), последовало торжественное заключение союза (завета) с Богом, послужившее для них основой нового законодательства.

Но беспокойному народу сорокадневное пребывание Моисея на горе Синай показалось слишком продолжительным. «Мы не знаем, что случилось с человеком, выведшим нас из земли египетской, — говорили они Аарону и потребовали, чтобы он сделал им видимых богов. Аарон, не обладавший необыкновенной энергией своего брата, после некоторого колебания согласился, но потребовал у них все золотые вещи для изготовления идола. Быть может, он рассчитывал, что они скорее откажутся от идола, чем от своего золота, но ошибся. Они сложили в одну кучу большое количество золота; Аарон растопил его и облил им вырезанное из дерева изображение тельца, подобного тому, которому египтяне поклонялись под именем Аписа. Едва был поставлен телец, как народ воздвиг вокруг него алтари, зажег жертвенные огни и начал с радостными криками плясать вокруг нового бога, которому Аарон напрасно старался дать имя Иеговы.

В самый разгар праздничного ликования Моисей и Иисус Навин сошли с горы Синай. Вне себя от гнева Моисей бросил на землю обе скрижали законов с такой силой, что они разбились, и страшно наказал непослушных. Осыпав своего испуганного брата самыми жестокими упреками, он бросил золотого тельца в огонь, а весь пепел и золото — в протекавший мимо ручей. Затем он громко воскликнул: «Кто принадлежит Господу, тот да выступит вперед!» Многие упрямо остались на месте, но большая часть вышла вперед и в том числе все колено Левия, к которому принадлежал и сам Моисей. «Хорошо, — сказал он им, — возьмите мечи, идите через весь стан и разите всех, отрекшихся от Иеговы, даже если это будут ваши сыновья и братья. Сегодня Иегова посвящает вас этою жертвою в священнический сан и ниспосылает на вас свое благословение». И эти слова вождя, обладавшего необыкновенным даром повелевать, имели такую силу, что страшное приказание было немедленно исполнено. Три тысячи непокорных были изрублены. Произведенное впечатление было так сильно, что, когда после этого Моисей снова взошел на гору, чтобы вымолить у Господа прощение народу за грехи и снова пробыл там сорок дней, то на этот раз в стане никто уже не посмел выказать неповиновение.

Закон, данный Богом через Моисея, разделяется на три главные части. Первая, основная, часть содержит в себе нравственный закон, изложенный с особой точностью в десяти заповедях.

 Вторая часть состоит из систематически изложенных постановлений о священстве и представляет собой собрание законоположении о жертвоприношениях, о местах богослужения, о соблюдении праздников, об одежде священников, о их положении, достоинстве, правах и обетах; короче говоря — это есть церковный устав.

 Наконец, третья часть содержит в себе постановления об устройстве образа жизни отдельных колен на будущих местах их жительства, а также предписания, относящиеся к частной жизни и собственности, а затем — постановления о соблюдении безопасности, порядка и чистоты, о воздержании от некоторых родов пищи и т.п. Главным принципом в этих законах было установлено право возмездия, и это выражено в суровых словах:

 «Ты должен воздать жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, ногу за ногу, ожег за ожег, рану за рану».

 Но вместе с тем в Моисеевом законе высказывается и гуманная черта: он особенно заботится о защите бедных, вдов, сирот, о милостивом обращении с должниками, с рабами и с животными. «Ты не должен закрывать рта волу, когда он молотит».

 Основная идея Моисеева законодательства заключалась в том, что Иегова, Бог, создавший небо и землю и освободивший своею мощью из плена народ Израиля, остается и на будущее время его богом, царем и правителем. Следовательно, над израильтянами будет властвовать ни кто-либо из людей, а единственно закон — само слово Божие. Поэтому Израиль сделался теократическим государством, то есть Божиим владением, и выделялся между другими народами, как священники среди низших сословий. Таким образом, и народ израильский, и подлежавшая завоеванию Ханаанская земля составляли собственность самого Бога.

В силу этой основной идеи идолопоклонство считалось высшим государственным преступлением, а изгнание из захваченной страны всех других народов, имевших своих собственных богов, — непременным долгом, потому что единство всего народа основывалось на сохранении единого и чистого поклонения Иегове.

 По этой же причине и земля, подлежавшая завоеванию, а затем разделению поровну между всеми израильтянами, не составляла безусловной собственности отдельных лиц; никто из израильтян не имел права продавать своего владения или самовольно передавать его кому-либо в наследство, ибо земля считалась Божьей. Хотя вследствие такого отношения к Богу все израильтяне считались равными между собой и у них не существовало различий между сословиями, однако посвященные непосредственному служению Иегове священники составляли особую образованную часть общества, служившую связующим звеном для всего государства. Для исполнения священнических обязанностей было избрано, как сказано выше, исключительно колено Левия — левиты.

По своему происхождению от десяти сыновей Иакова и двух сыновей Иосифа народ израильский разделялся на двенадцать колен, составлявших каждое особое независимое целое и имевших своих вождей и старейшин. Эти начальники родов и главы принадлежавших к ним семейств составляли совет, решениям которого все обязаны были повиноваться. Так как вся завоеванная Ханаанская страна должна была быть разделена на двенадцать частей, то все левиты были устранены от участия в этом поземельном разделе. Взамен этого им отведено было 48 городов, а вместо надела полями они получали от всех израильтян десятую часть дохода от их земель.

Устраненные от всякой гражданской деятельности, левиты посвящали себя только служению Иегове при празднествах и жертвоприношениях и исполнению лежавших на них обязанностей законодателей, судей, врачей и генеалогистов, то есть составителей родословных списков для всего народа, а также заботам об исполнении законов, как нравственных, так и церковных, и о поддержании сознания единства между отдельными коленами.

Их верховный глава или первосвященник должен был происходить из рода Аарона; звание это было пожизненное и передавалось от отца к сыну. Он представлял собою как бы верховное лицо в среде Божьего народа и действительно был первым сановником в этом теократическом государстве. Одной из принадлежностей его официальной одежды была головная повязка наподобие чалмы из белоснежного полотна, на которой спереди была прикреплена тонкая золотая пластинка с надписью: «Свят Иегова». На груди он носил наперсник, на котором были имена двенадцати колен израилевых, начертанные на двенадцати драгоценных камнях, а также «урим и туммим», символы света и правды, которые должны были жить в его груди. Раз в году в великий день примирения он вступал в святая святых скинии, чтобы принести примирительную жертву за грехи народа. Священная палатка скинии была устроена Моисеем немедленно после получения им закона на горе Синайской, согласно данному ему повелению и с помощью искусных мастеров, которые научились ещё в Египте подобным работам. Эта палатка отличалась от всех других своей красотой, великолепием и изяществом. В скинии было место длиной в 30 футов, огороженное досками на серебряных подставках и разделенное на два отделения, из которых одно называлось «Святое», а другое — «Святая Святых». В последнем отделении стоял ковчег из дерева акации, так называемой «Киот завета», выложенный снаружи и изнутри золотом и снабженный золотыми кольцами для того, чтобы можно было переносить его с места на место. На золотой крышке были изображены два золотые херувима для обозначения места, где Богу было угодно явиться перед Израилем. В самом ковчеге были положены скрижали закона. Кроме ковчега, там же находилось множество изготовленных еврейскими мастерами чаш, блюд, семисвечный светильник и щипцы с подносом для него.

 Все это было сделано из золота, для чего евреи отдали все свои золотые вещи, принесенные ими из Египта. Точно так же были принесены оттуда и другие произведения египетского искусства, например прекрасные бумажные ковры с изображением херувимов, составлявшие верх палатки и ниспадавшие па боковым ее сторонам. С верху палатки спускалось покрывало из тонкого верблюжьего сукна, над ним другое — из сафьяна, и наконец, сверх всего этого третье покрывало из тонкой кожи.

Здесь в этой национальной святыне первосвященник, в звание которого был посвящен Аарон со своими потомками, получал откровения непосредственно от Бога. В то же время скиния, превращенная впоследствии Соломоном в храм, была местом, в котором все колена иудеев сознавали единство своей народности. С этою последнею целью Моисеем были установлены три главнейших празднества, во время которых все израильские мужи должны были собираться на месте, предназначенном для этой святыни: праздник пасхи, пятидесятницы и праздник кущей. В эти праздничные дни они обязаны были пред Святая Святых возлагать на алтарь, на котором горел священный огонь, жертвоприношения от своих плодов и первородных животных. Но так как на алтаре могло поместиться лишь незначительное количество этих приношений, то вся остальная часть жертвенного мяса шла на устраиваемые в эти праздничные дни пиршества, на которые евреи приглашали и своих друзей.

Последнее из этих постановлений показывает, что Моисей со свойственным всему его законодательству духом милосердия позаботился не только об устройстве праздничных собраний, служивших для установления между евреями разнообразных связей, но также и о чужеземцах, бедных и рабах, которых также предписывалось приглашать в качестве гостей. Кроме того, празднества служили большим сборным пунктом для внутренней торговли и разных сделок, неизбежно возникавших при таком многолюдном стечении народа. Установленное для жертвоприношений употребление масла и вина показывает, насколько Моисей умел приспособить богослужение к культуре страны, подлежавшей захвату, в которой можно было с большим успехом возделывать эти продукты.

Постановление это вообще было установлено Моисеем с тем, чтобы будущее государство, подобно Египту, основывалось преимущественно на земледелии, а не на торговле (что подтверждается также и воспрещением роста в денежных делах). В самом деле, торговля, без сомнения, повредила бы замкнутости еврейского народа, к чему Моисей стремился, чтобы сохранить чистоту монотеизма (веры в единого Бога).

Целям обособления от прочих народов служили и другие, основанные отчасти на гигиенических соображениях, постановления относительно пищи и прочие обрядовые законы, касавшиеся самых мелких подробностей частной и общественной жизни.

Моисеевым законом было также установлено через каждые семь лет отмечать субботний год, а через каждые пятьдесят — трубный или юбилейный год, в продолжение которых вся пахотная земля оставалась под паром.

Этот закон способствовал ограничению прав собственности. В юбилейный год всякое поле, отчуждённое другому лицу, возвращалось без выкупа своему прежнему владельцу. Так что, собственно говоря, настоящей продажи земельной собственности не существовало, а существовала лишь продажа пользования землею, то есть пользования ее урожаями со времени покупки до юбилейного года. Точно так же всякий израильтянин, не только обедневший или сделавшийся несостоятельным должником, но даже продавший себя в рабство своему кредитору, в юбилейный год снова получал личную свободу и ему возвращалось его наследственное имущество. Этим мудрым постановлением Моисей обеспечил два основные положения, на которых зиждется благосостояние государства и народа и нарушение которых так часто вело в древние и новые времена к кровавым переворотам: право собственности и право личной свободы. Он поставил преграду, с одной стороны, обеднению целых масс народа в противоположность чрезмерному скоплению богатств в немногих руках, а с другой — угнетению слабых, следовательно, рабству и бесправию целых сословий наряду с надменным господством привилегированных классов. При теократическом образе правления израильтян эта мера была вдвойне необходима, ибо таким образом возможно было поддерживать между ними сознание, что они составляют народ братьев, принадлежат Иегове, следовательно, могут быть рабами только Бога, а не людей, и наконец, что свое наследственное имущество они получили как неотчуждаемое наследство от самого Бога. Конечно, относительно того, в какой степени эти требования Моисея и еврейского духовенства проводились или могли проводиться в жизнь, нельзя сказать ничего определенного, так как преграды строгому исполнению этих идеальных постановлений в действительности были весьма значительны. Несмотря на такое гуманное начало, бросается в глаза, до какой степени был жесток у евреев закон о долгах. Кредитор мог продать в рабство своего должника, его жену или детей или мог держать их рабами в своем собственном услужении.

Но это обособление от других народов евреи должны были еще завоевать, так как им приходилось овладеть землей, уже находившейся во владении других племен — хананеян, у которых были довольно значительно развиты и культура, и торговые отношения.

 2. Ханаан и его соседи: финикийцы, сирийцы, ассирийцы и вавилоняне.

 Ханаанские племена разделялись на две главные группы. Одни из них занимали береговую полосу и были мореплаватели и торговцы; в классической древности они назывались финикийцами и во время Иисуса Навина находились под властью Египта. Вторая группа занимала внутренние области страны от Амана до южного берега Мертвого моря и распадалась на многие племена: аморитяне, гергезеняне, гифитяне, иевусеи и т.д. Столь часто упоминаемые в Библии филистимляне переселились с острова Крита и с дозволения Размеса III избрали себе место жительства юго-западный берег Сирии.

Ханаан (Палестина), изобиловавший хлебом, вином и маслом, а потому стоивший борьбы, должен был, по мысли Моисея, при соблюдении его естественных границ составлять одну округленную и безопасную от вторжения территорию. На западе он граничил с Средиземным морем; поэтому Моисей приказал овладеть всем берегом от Ако до маленькой полосы, занятой филистимлянами. На юге границей им был назначен не известный в наше время «Египетский ручей», дальше которого евреи не должны были заходить. Но в особенности Моисей воспретил им делать попытки к завоеванию лежавшей недалеко оттуда страны Гозен, принадлежавшей им в прежнее время и годной только, чтобы пасти там скот. Так как Моисей не предназначал еврейского народа для торговли, то он и не придвинул южной границы к Аравийскому заливу, а предоставил лежавшую в промежутке степь кочевавшим в ней народам. На севере границу нового государства должен был составлять Иордан; с моавитянами и аммонитянами, как с потомками Лота, предполагалось жить в мире. Но так как эти народы напали на приближавшихся израильтян, то после проигранного ими сражения у них были отняты все их земли, которые и перешли в собственность евреев.

Земля, находившаяся по ту сторону Иордана, к востоку, считалась менее священной. Она простиралась до Евфрата, который должен был оставаться ее самой отдаленной границей. Лежавшие к востоку земли состояли преимущественно из бесплодных и были пригодны только для скотоводства. Вполне плодородными и удобными для постоянного жительства были только местности, непосредственно прилегавшие к Иордану. Они принадлежали коленам Рувимову и Гадову и полуколену Манасину, занявшим эти земли после своей победы над аммонитянами и моавитянами. Таким образом, эта страна благодаря распоряжениям Моисея была совершенно замкнута, опасные соседи были от нее удалены, а с полезными она находилась в дружбе.

К числу последних в особенности принадлежали финикийцы. Хотя этот народ был также из числа племен ханаанских, однако Моисей никогда не вменял в обязанность евреям его истреблять, как это он с намерением сделал по отношению к другим хананеянам. Оба народа, и иудеи, и финикийцы в продолжение всей своей истории жили в мирных отношениях между собой. Это объясняется тем, что хотя евреи были народом воинственным, но при этом исключительно земледельческим; финикийцы же никогда не были народом воинственным и занимались одною торговлей, вследствие чего никогда не могли вредить евреям, которым их законы не дозволяли вести торговлю.

 Напротив, финикийцы были им полезны, так как евреи продавали им запасы хлеба, вина, масла и меда. Благодаря взаимному обмену необходимых предметов потребления между двумя народами установилась прочная, дружественная связь. Краткое описание финикийцев еще лучше объяснит эти отношения. Этот замечательный народ естественными условиями своей страны был предназначен для деятельности на море. Он занимал узкую полосу земли в пятьдесят миль длины и не более пяти миль ширины, с хорошими гаванями и безопасными от ветров бухтами.

 Позади этой полосы земли тянулся Ливан, доставлявший финикийцам богатства своих кедровых и кипарисовых лесов и превосходных рудников. Поэтому еще в самые древние времена они стали заниматься судостроением и мореплаванием и, начав с рыбной ловли у своих берегов, перешли к морской торговле и распространили свою деятельность до Индии, до Атлантического океана и даже до Британских островов. Они не составляли, подобно большинству азиатских народов, одного общего государства под управлением одного главы, а разделялись на многие независимые общины, имевшие каждая своего государя, власть которого ограничивалась советом из членов старейших родов, а впоследствии главами богатых торговых домов. К самым значительным городам принадлежали: Арад, Триполи, Библ, Берит (Бейрут), Сидон, Сарепта и Тир. С 1600 до 1100 г. главным городом был Сидон, «первенец Ханаана»; в следующие 5…6 столетий первое место занимал Тир, которому принадлежала верховная власть над другими финикийскими городами. Из числа изобретений, приписываемых финикийцам, изготовление стекла принадлежит не им, а египтянам, в древнейших могилах которых были найдены стеклянные сосуды и кубки. Но после того, как это искусство перешло из Египта к финикийцам, заводы Сидона и Сарепты стали выделывать из стекла разные украшения, сосуды и кубки, далеко превосходившие своею красотой египетские произведения. Зато финикийцы были изобретателями пурпурной краски, приготовлявшейся с особенным совершенством в городе Тире. Об этих двух изобретениях предания рассказывают следующее:

 «Финикийские моряки, выйдя однажды на берег, захотели приготовить себе обед и развели огонь на месте, покрытом прекрасным, чистым, крупным песком. За неимением треножника они взяли два куска селитры, лежавшие тут же поблизости, поставили на них свой котел и развели под ним огонь. Когда вода начала кипеть, то под котлом тоже закипело; куски селитры расплавились, смешались с золой и песком и, когда огонь потух, кипевшая масса отвердела и превратилась в прекрасные, белые, прозрачные камни — сделалась стеклом. Другого употребления стекла, кроме изготовления упомянутых предметов, финикийцы не знали; им неизвестно было употребление оконных стекол и стекол для изготовления оптики. Лишнее стекло они обменивали на другие, более ценные товары.

В другой раз один финикийский пастух пас свое стадо неподалеку от морского берега. Его собака, бегавшая взад и вперед и все вокруг себя обнюхивающая, вернулась к нему с окровавленной мордой. Пастух захотел посмотреть окровавленное место, но к удивлению заметил, что крови не было, а что морда собаки вымазана соком багрянки, раковину которой она раскусила на морском берегу. Такой прекрасной краски пастух еще никогда не видывал и рассказал другим о своем открытии. Попробовали красить этим соком материи для одежды, попытка удалась, и финикийцы усовершенствовали это искусство, тем более, что на их берегу было очень много таких раковин, причем превосходного качества».

 Кроме того, финикийцы славились своим искусством в горнозаводском и литейном деле, умели шлифовать и обделывать драгоценные камни, занимались резьбой по дереву и слоновой кости и изготовляли изящные ткани и превосходные благовонные мази.

Их торговля была и сухопутная, и морская. Они посылали караваны в Аравию и Египет, к берегам Евфрата и Тигра, вступали в торговые сношения с Вавилоном и Ниневией и обменивали на вино и масло вавилонские ткани и благовония.

Первым толчком к большим мореходным предприятиям и к основанию значительных колоний послужило вторжение евреев в Ханаан в XIII веке. Северные и западные обитатели Ханаана были оттеснены к береговой линии, где жили соплеменные им финикийцы. Будучи не в состоянии содержать такое множество пришельцев в своей небольшой области, сидоняне перевезли их на плодородный остров Кипр, оттуда они распространились на Крит и Родос и завладели островами Эгейского моря вплоть до Геллеспонта. Равным образом и на берегах греческого материка они основали свои поселения. Сказание о Кадме истолковывается в том смысле, что финикийцы высадились на берегу Беотии и научили местных жителей употреблению медного вооружения, постройке стен, горнозаводскому делу и буквенному письму. Из Греции финикийцы перешли далее на запад, заняли острова Мелиту и Гоулос (Мальту и Гоццо), основали поселения в Сицилии (Панормос, ныне Палермо) и в Сардинии (Каларис, ныне Кальяри), высаживались на берегах средней Италии, вели торговлю с этрусками и основали в северной Африке города: Гиппо, Великий Лептис, Малый Лептис, Тапс, Гадрумент и Утику. Город Утика, в отличие от других колоний, основанных сидонянами, был колонией Тира, с течением времени возвысившегося над Сидоном. Несколько знатных семейств переселилось из Сидона на скалистый остров, лежащий напротив Старого Тира, и основало там Новый Тир. Когда это новое поселение слилось в одну общину со старым городом, то жители Тира в XI веке почувствовали себя настолько сильными, что стали вести независимо от Сидона свою собственную торговлю. Они превзошли даже сидонян, плавали на дальний запад, заняли группы Балеарских и Питиусских островов, высаживались на берегах Испании, завладели местностью Тарсис и орошаемою Гвадалквивиром богатою Андалузией и в продолжении многих веков разрабатывали естественные богатства этой страны. Они основали там города Еиспалис (Севилья), Малаку (Малага), Гадес (Кадикс), последний из этих городов сделался средоточием их колоний и торговли в Испании. Точно так же и в противолежащей Мавритании (Марокко) они основали торговые поселения, переплывали на своих судах восточную часть Атлантического океана, достигали Оловянных островов (Касситериды, ныне острова Сцилли) и высаживались на южном берегу Британнии и на северном берегу Галлии. В Галлии они, вероятно, покупали янтарь, называвшийся у греков электроном и привозимый жителями побережий Балтийского моря сухим путём. Сильно развита была и торговля в противоположном направлении, а именно с Индией, с которой они сначала находились в торговых связях только через посредство других народов. При царе Хираме, бывшем в торговых сношениях с царями соседней Иудеи — Давидом и Соломоном, тиряне предприняли путешествие в Офир. Офиром они, вероятно, называли Малабарский берег или же страну, лежащую при устьях Инда. Из этого путешествия тиряне привезли много золота, драгоценных камней, слоновой кости, сандалового дерева, обезьян и павлинов. Большую долю прибыли получил и царь Соломон, участвовавший в этом предприятии.

Громадной торговой деятельности финикийцев был нанесен жестокий удар подчинением их страны власти персов; но еще более сильным ударом для них стало возвышение греческого могущества на море. Греки вытеснили финикийскую морскую торговлю со всех островов и берегов Эгейского моря, усеяли всю Малую Азию своими торговыми городами и сделались соперниками финикийцев в Египте, северной Африке, Сицилии, нижней Италии, южной Галлии и Тарсисе. Но между тем, как в последние столетия до Р. X. значение финикийских городов начинало падать, главнейшая из их колоний, Карфаген, основанный тирянами в 850 году до Р. X. в Африке, явился обновленным Тиром и занял его место, так что финикийцы еще раз в течение четырех столетий господствовали со своими флотами на Средиземном море, от берегов Сицилии до Гибралтарского пролива.

Услуги таких опытных моряков везде ценились очень высоко. Поэтому мы встречаем финикийских моряков на службе у египтян, ассирийцев, вавилонян и персов. Чрезвычайно замечательно сообщаемое Геродотом известие о том, что по приказанию фараона Нехао (617 — 595 г. до Р. X.), финикийские мореплаватели объехали вокруг Африки. «Они плыли, — говорит он, — из Красного моря по направлению к югу, вдоль африканских берегов и вступили в южное море. Когда наступала осень, они выходили на берег и сеяли хлеб в тех местах Ливии (Африки), где это было возможно, а собрав жатву, снова садились на суда и отправлялись в дальнейший путь. На третий год они прошли через Геркулесовы столбы (Гибралтарский пролив) и возвратились в Египет. Они рассказывали также — верить чему я предоставляю другим — что будто бы, огибая берега Ливии, они вдруг увидели солнце с правой от себя стороны». Геродот совершенно безосновательно подверг сомнению правдивость этого рассказа, потому что финикийцы должны были переходить через экватор и, чем далее плыли они к югу, тем севернее должно было им казаться положение солнца. Религия финикийцев, как и религия всех восточных народов, была основана на поклонении природе. Ваал, бог солнца, считался благодетельною, а Молох, бог огня и войны, разрушительною силой природы. Богиня луны, девственная Астарта, была предана одинаково и любви, и войне. Молох требовал человеческих жертв, и ему особенно приятно было, когда в честь его сжигали детей. Так как Ваал считался также и покровителем Тира, то в этом качестве носил название Мелькарта, то есть царя города, у древних греков «тирского Геркулеса».

Цветущей эпохой Финикии было время правления царя Хирама (1001 — 967 г. до Р. X.). Затем могущество финикийцев начало клониться к упадку из-за внутреннего раздора партий, и Финикия сделалась, наконец, добычей чужеземных завоевателей.

Итак, это государство с давних времён находилось в мирных и дружественных отношениях с израильтянами, на что, несомненно, рассчитывал и Моисей, и эти отношения сохранились навсегда.

Зато между израильтянами и их восточными соседями: сирийцами, ассирийцами и халдеями (вавилонянами) существовали большею частью неприязненные отношения, и Иудея, в конце концов, пала под ударами этих народов.

 3. Древние вавилоняне и древние ассирийцы

 Примерно в то время, когда жрец Манефа составлял «роспись египетских царей» (280…270 г. до н. э.), в Вавилоне один из жрецов Ваала — Бероз писал на греческом языке историю своего народа. К сожалению, до нас дошли только отрывки этого сочинения, состоявшего из трёх книг.

Древнейшими обитателями Вавилонии, то есть речной области в низовьях Тигра и Евфрата, Бероз называет халдеев; у греков же это название носят преимущественно вавилонские жрецы. Надписи дают всей этой стране название «Калди», а её обитателям — «калдиев». Народ этот принадлежал к семитической расе, а именно, к восточной её ветви. Гораздо ранее египтян, достигших своего цветущего положения лишь при Аменофисе III и Рамессидах, обитатели этих равнин успели уже выработать себе своеобразную культуру.

Подобно тому, как было на берегах Нила, и здесь природные свойства страны принудили ее жителей к неутомимой творческой деятельности. Страна, сама по себе плодородная, страдала от разливов обеих рек. Разливы эти вместе с необыкновенно быстрым течением Тигра и Евфрата, приносившим с собой множество мелких камней и тины, вместо того, чтобы оплодотворять землю, действовали бы разрушительно, если бы не каналы, шлюзы и плотины, разделявшие и задерживавшие течение и дававшие ему тем самым надлежащее направление. Эти искусственные гидравлические сооружения существовали ещё в незапамятные времена и возбуждали изумление чужеземных путешественников.

 Первобытная история халдеев полна самых невероятных преданий. То, что рассказывается о временах правления десяти халдейских царей до потопа, не может войти в рамки истории, если только не придавать этим царям, как делали некоторые историки, астрономического значения, то есть считать их олицетворением десяти знаков Зодиака, разделив время правления их (в совокупности 432.000 лет) на десять отделов одного большого астрономического периода, составляющих каждый 43.200 лет.

Всемирный потоп наступил при последнем из этих царей Ксизутре (на клинообразных надписях он носит имя Хазизадры). Халдейское сказание о потопе, о спасении Ксизутры и о вавилонском смешении языков почти слово в слово согласуется с еврейским повествованием в Книге Бытия.

Вскоре после потопа на севере Халдеи царствовал, по преданию, Нимврод. Ещё до сих пор имя его сохранилось на местах больших развалин в верхней и нижней Халдее. О нем и его преемниках не известно ничего достоверного. Одним из древнейших вавилонских царей был, по-видимому, Урух, имя которого встречается на лежащих глубоко в земле кирпичах, сохранившихся от развалин, находимых в Халдее. Его столицею был Ур, власть его простиралась на страны, лежащие на верхнем Тигре, следовательно, и на Ассирию. Только впоследствии был построен Бабель (Вавилон), ставший столицей Вавилонского царства.

 В числе преемников Уруха упоминаются Исмидагон, Саррукин и Хаммурапи (XVIII в до Р. X.), называвший себя царем Бабеля, Навуходоносор I и Меро-дахнадинах (1100 г до Р. X.).

К середине второго тысячелетия до Р. X. Ассирия сделалась, по-видимому, независимой и начала управляться своими собственными государями.

Эти цари, обладавшие неограниченной властью, являлись в одно и то же время и верховными судьями, и главными военачальниками, и верховными жрецами. Уверяя, что получают непосредственно от богов их повеления, они умели побудить свой народ, несмотря на незначительные средства, к совершению замечательных подвигов и довести свою сравнительно небольшую страну до необыкновенного могущества. Из них в особенности прославился своими завоеваниями Тиглатпаласар I (в надписях Туклат-Хабал-Азар), царствовавший в Ассирии с 1130 по 1100 г. до Р. X. и простерший свое победоносное оружие на север, может быть, даже до самого Чёрного моря и на запад до берегов Сирии. В воспоминание своих военных подвигов он приказал начертать на одной скале близ Каркара, у одного из притоков Тигра, свое изображение, а под ним следующие слова:

 «По воле Ассура, Самоса и Бина, великих богов, моих повелителей, Я, Туклат-Хабал-Азар, царь страны Ассур, сын Ассура-рисизи, царя страны Ассур, сына Муттакиль-Небо, в третий раз покорил страну Наири» (вероятно, Армению).

 В течение IX века Ассирия после продолжительных войн приобрела даже политический перевес над Вавилонией. При всем том в культуре, религии и искусствах халдеи остались учителями ассирийцев, но ассирийцы всегда превосходили их своими воинскими способностями и несокрушимой энергией. (О позднейших ассирийцах, их завоевательных походах и столкновениях с царством израильским смотри ниже в разделе о царствах израильском и иудейском).

 4. Культура халдеев и ассирийцев

 Можно с уверенностью сказать, что халдейская культура не была заимствована у египтян, а была совершенно самостоятельной и очень своеобразной. Откуда произошли первые, основные элементы этой культуры, можно догадываться по сообщаемому в книге Бероза преданию о семи человеках-рыбах, вышедших из вавилонского моря, то есть из Персидского залива. Бероз рассказывает следующее:

 «Сначала в Вавилоне было великое множество людей из разных племен, населявших Халдею. Они жили в беспорядке, как животные. Но вот однажды из прилегающего к Вавилону моря поднялось одаренное разумом существо по имени Оаннес. У него было тело рыбы, но под рыбьей головой оно имело еще человеческую голову, а на рыбьем хвосте его наросли человеческие ноги. Это существо оставалось среди людей в течение одного дня, не принимая никакой пищи. Оно познакомило людей с буквенным письмом, науками и разными искусствами, учило, как следует селиться в городах и строить храмы, сообщило основные понятия о законах, о межевании земель, показало, как сеять и собирать плоды — короче говоря, дало людям все, что требуется для правильной жизни. После заката солнца Оаннес снова погрузился в море. За ним следовали шесть еще таких же людей-рыб. Эти чудесные существа развивали то, что Оаннес объяснил лишь в общих чертах».

 Отсюда можно, по-видимому, заключить, что первые начала правильной жизни, образованности и письменности были занесены халдеям с юга, с Персидского залива.

Халдеи поклонялись верховному богу, называвшемуся у них Элом (у ассирийцев Ассур) и в честь его дали своей столице название Бабель, то есть «врата Эла». Вторым богом был Ану, а третьим Бел, то есть господин. Бог луны назывался Син, бог солнца — Самас; кроме того, у них было пять планетных богов: Адар — бог самой отдаленной планеты Сатурна, Небо — бог Меркурия, Нергал — бог Марса, Мери-дах — бог Юпитера, наконец, женское божество Билит — богиня Венеры; в надписях она называется царицей богов, матерью богов, владычицею отпрысков, то есть богиней плодородия. Противоположным ей началом была богиня войны, разрушения и смерти — Исрар, которая в надписях называется царицей Вавилона. Таким образом, религия халдеев, в сущности, была не что иное, как поклонение небесным светилам. Они наблюдали, каким образом, смотря по положению солнца или другой небесной звезды, происходили важные перемены в природе, будь то пробуждение в ней растительности или увядание ее, наводнение или засуха или другое какое-либо явление. Этим путём они пришли к выводу, что вся жизнь природы и людей находится в зависимости от небесных тел, движущихся в чистой лазури неба по своим непреложным путям, то исчезая, то снова появляясь. Учение о небесных телах было развито преимущественно жрецами, составлявшими замкнутую касту и называвшимися магами (греки звали их халдеями). Со временем это учение превратилось в грубое суеверие, состоявшее в гадании по звездам (астрология). Сатурн считался зловещим светилом, Марс тоже, и его красный, огненный блеск был предвестником сильного, иссущающего землю зноя.

 Юпитер и Венера предвещали счастье, а Меркурий, Луна и Солнце занимали середину между зловещими и счастливыми светилами. По положению звезд жрецы, как они утверждали, узнавали волю богов, могли определить время, благоприятное для начала какого-либо дела; по расположению же небесных светил в час рождения человека они предсказывали будущую участь его, то есть составляли гороскоп.

У халдеев, как и у египтян, только жрецы, которые владели ключём к таинственному, похожему на иероглифы, клинообразному письму, имели право заниматься науками и искусством. Клинопись была весьма распространена в Вавилоне и Ассирии, о чем свидетельствуют многочисленные надписи на памятниках, в особенности сообщения царей о военных деяниях. Но в то время, как египтяне вырезали свои иероглифы на каменных досках, халдеи, в стране которых не было плитняка, употребляли для своего письма кирпичи в сыром и обожжённом виде. Клинопись состоит из разнообразного сочетания одних и тех же стреловидных, горизонтальных, вертикальных и загнутых крючками знаков. Подобно иероглифам, она представляет собой смесь знаков, изображающих понятия (идеограммы) и звуки (фонетические знаки), и допускает очень много сокращений.

 Впервые прочтение клинописи удалось сделать в 1802 году ученому Гротезенду, которому проложили дорогу Нибур (1765 г.), Тихсен (1798 г.) и Мюнкер (1800). С тех пор эта наука сделала большие успехи.

Ни один народ, даже египтяне с их каменными громадами и храмами на Ниле, не мог сравниться с халдеями в колоссальности размеров их построек. И действительно, в Халдее и Ассирии встречаются кирпичные постройки, которые, не производя глубокого впечатления красотой форм, тем не менее поражают своей массивностью. Они строились частью из высушенного на солнце, частью из обожженного кирпича; связующим раствором служил превосходный цемент из асфальта, то есть горной смолы.

Внутренние стены обычно отделывались изразцами. Снаружи храмы и дворцы покрывались гипсовыми и известковыми плитами и украшались скульптурными изображениями. Эти кирпичные постройки не могли, конечно, оказывать всесокрушающей силе времени того сопротивления, какое оказали египетские каменные сооружения, и от них сохранились, в основном, лишь нижние этажи. Почти на всех кирпичах есть оттиск имени царя, в правление которого они были употреблены для построек. Остатки таких сооружений находятся на месте городов Ура и Эреха (ныне Мунгхейр и Варка), древних столиц Халдеи, и вблизи Вавилона. Вавилон арабы называют «Бирс-Нимруд», то есть город Нимврода. Здесь на фундаменте из кирпича возвышается четырехугольное здание, имеющее 77,7 метров длины с каждой стороны и 7,4 метров высоты; над ним поднимаются еще три этажа, все уменьшающихся размеров, общая высота всей развалины достигает 43-х метров. Полагают, что на этом месте был древний город Борзиппа, а описанные развалины — остатки большого храма бога Небо.

Гораздо замечательнее развалин являются кладбища Ура и Эреха. В Уре вдоль наружных городских стен тянутся широкой полосой ряды усыпальниц, выстроенных из кирпича и имеющих каждая около 2-х метров длины, метра ширины и 1,5 — высоты. Тела в этих усыпальницах клались на пол, покрытый циновкой из тростника; под голову покойника подкладывали кирпич; правая рука покоится на груди поверх левой и концами пальцев придерживает медную чашу. По стенам стоят сосуды, предназначенные для кушанья и питья. В Эрехе тела или ставились в глиняные, овальной формы, усыпальницы, или плотно заделывались в глиняные же вместилища. Они находятся обычно не в земле, а в возвышающихся над нею кирпичных зданиях, плотно прижимаясь друг к другу и часто в несколько рядов одно над другим. В усыпальницах находят остатки оружия, браслеты, ожерелья, золотые и серебряные кольца для пальцев рук и ног и другие украшения.

Выше уже было сказано об искусной системе каналов у вавилонян. Это те самые оросительные и осушительные каналы, на которых, как свидетельствует 137-й псалом, раздавались жалобные стенания евреев во время их вавилонского пленения: «на реках вавилонских сидели мы и плакали, вспоминая о Сионе».[2]

Необыкновенных успехов достигли халдеи и в промышленности.

 Всемирной известностью пользовались их льняные и шерстяные ткани. Из Вавилона вывозилась глиняная посуда, благовонные воды и мази, шлифованные камни сперва в ближайшую Сирию, в обмен на масло и вино, а затем в Иудею и Египет. Сырье вавилоняне получали из Армении, Аравии и Индии. Торговля достигла своего высшего развития тогда, когда на море стали господствовать финикийцы и возить морем вавилонские товары на запад, преимущественно в Грецию. Творческий дух в произведениях искусств проявился у ассирийцев с большею жизненностью и свободой, чем у египтян. Многочисленные фигуры отличаются у них законченностью и энергией, но в то же время и чрезмерною грубостью форм. Размеры быков и львов не столь колоссальны, как размеры египетских сфинксов. По ниневийским развалинам можно судить о колоссальности дворцов и храмов с их залами и галереями. Ассирийцам были уже известны стропильчатые и круглые системы сводов, которые они строили из кирпича. С необыкновенным искусством изготавливали они домашнюю утварь, столы, стулья, чаши, вазы, посуду и предметы украшения. Высшего развития достигла у них выделка перевязей и оружия.

 5. Иисус Навин и судии

 Прошло сорок лет со времени исхода евреев из Египта, когда народ, в котором уже успело народиться и возмужать новое, более послушное воле Божией поколение, получил позволение Бога вступить в землю обетованную. Но бывшему до сего времени предводителю народа — Моисею не только не было дано самому вступить в нее, но и присутствовать при этом. Предчувствуя свою близкую кончину, он при торжественном собрании всего народа передал свою власть и управление в руки Иисуса Навина.

При Иисусе Навине началось энергичное завоевание Ханаана. Евреи овладели укреплёнными городами Иерихоном, Гаем, Вефилем и Сихемом. В Сихеме, как в центральном пункте всей страны, Иисус Навин основал свою резиденцию. Ковчег же завета поставил в Силоме. Согласно воле Божией, все местные жители должны были быть изгнаны или истреблены, что и было исполнено Иисусом Навином. Когда значительная часть страны была завоёвана, то, согласно приказанию Моисея, приступили к ее разделу. Иисус Навин распределил всю землю между девятью коленами: Иудиным, Вениаминовым, Симеоновым, Дановым, Иссахаровым, Ассировым, Завулоновым, Невфалимовым, Ефремовым и полуколеном Манассииным. Колена же Рувимово, Гадово и остальное полуколено Манассиино были поселены по другую сторону Иордана. Иудино и Вениаминово колена после раздела заняли юго-западную часть, а остальные — юго-восточную. Само собой разумеется, что не обошлось без некоторых жалоб на не вполне равномерный раздел. При этом многие колена не хотели тотчас же приняться за правильное земледелие и поселиться в укреплённых городах и селениях.

Но главная беда заключалась в том, что после умершего в скором времени Иисуса Навина, вследствие отсутствия общего вождя и недостатка рвения колен к дальнейшей борьбе с некоторыми непобеждёнными ханаанскими племенами, борьба эта уже велась не так деятельно, как прежде. Во многих местах израильтяне, вместо того, чтобы совершенно изгнать ханаанитян, ограничились лишь тем, что принудили их платить себе дань. Таким образом, на юго-западной границе остались филистимляне, в Иерусалиме крепко засели иевусеи; другие враждебные племена владели горными странами Ливана. Между тем умер Иисус Навин; за ним последовали и все его современники, а народившееся новое поколение не знало ни своего Господа, ни чудес, совершённых им для Израиля. Народ начал уклоняться от чистого поклонения Иегове, которое, собственно, и составляло действительную основу народного единства, и стал совращаться в идолопоклонство.

Оставшиеся в стране враждебные племена вместе с соседними государствами, пользуясь раздорами иудеев, покоряли то одно, то другое колено, то сразу несколько колен. Теократическое республиканское устройство государства не допускало верховного вождя. Моисей и Иисус Навин были облечены таким исключительным саном только по случаю предстоявшего вступления в Ханаан. И впоследствии, когда государство находилось в исключительных обстоятельствах, являлись отдельные люди в качестве верховных вождей или высших сановников: их называли софетимами, то есть судьями. Судьи редко пользовались всеобщим признанием народа и не всегда были образцами кротости и благочестия. Так например, Гедеон назывался Иеруваалом (то есть страшащимся Ваала) и соорудил в своем городе идола; Авимелех был тираном худшего сорта, а Иеффай начал свое поприще разбоями на больших дорогах.

Первым судьею был Гофоноил, за ним в числе прочих следовали мужественная жена и пророчица Девора, победитель Мадианитян — Гедеон и т.д. Замечательные деяния некоторых судий были записаны. Из них самыми интересными представляются нам деяния Иеффая, Сампсона и Самуила.

а) Иеффай

 Не успевший еще сплотиться и установить у себя ни общего государственного управления, ни общеобязательных законов, народ израильский скоро сделался добычей аммонитян, в особенности беспокоивших беспрестанными нападениями и грабежами колена по ту сторону Иордана. И не было в Израиле человека, который был бы в состоянии дать отпор разбойникам. Наконец такой человек нашелся: то был Иеффай — муж полный храбрости и отваги. Братья, чтобы не разделять с ним законного наследства, изгнали его из дома, родительского, и Иеффай ушел в Аравию, где, став во главе одной разбойничьей шайки, прославился необыкновенными подвигами. Когда бедствия отечества достигли необычайных размеров, а слава о храбрости Иеффая разнеслась во все стороны, жители Галаада послали к нему послов с просьбой быть их вождем. Он согласился и вернулся на родину. Сначала он послал спросить царя аммонитян, по какому праву тот нападает на землю израильскую. Царь отвечал, что земля эта принадлежала ему еще ранее, чем дети Израиля завладели ею. Иеффай в пространном объяснении старался оправдать действия Моисея и Иисуса Навина, но аммонитянский царь не соглашался с его доводами. Тогда Иеффай с многочисленным войском пошел на него войной. Перед выступлением в поход он дал обет, если Иегова предаст аммонитян в его руки, принести ему в жертву всесожжения первое, что выйдет к нему навстречу из дома его.

Нападение было совершенно неожиданно, и неприятель бежал. Иеффай преследовал его и отнял у врага двадцать пастушеских селений, а когда прогнал его далеко, вернулся к себе в Массифу. Здесь навстречу ему с радостными песнями и плясками вышла дочь его, кроме которой он не имел детей. При виде её безрассудный отец разорвал на себе одежды свои и воскликнул: «О, дочь моя! Как сокрушаешь и печалишь ты меня! Я дал обет Господу и не могу не исполнить его». Испуганная дочь отвечала: «Отец мой, если ты дал обет. Господу, то поступи со мной по обету твоему, ибо Господь сотворил тебе отмщение над врагом твоим». Так сказала она, бедная. Исполненная печали, просила она позволения отправиться в горы и пробыть там два месяца, чтобы оплакать с подругами девство свое. Она пошла в горы и, исполняя слово своё, вернулась через два месяца, чтобы умереть позорною смертью на костре. В честь ее девицы галаадские в продолжение многих лет ежегодно справляли праздник, в который отправлялись в горы оплакивать дочь Иеффая.

б) Самсон

 В другой раз несколько колен израильских оказались под властью филистимлян, прошедших вдоль и поперек всю страну их и смотревших на имущество израильтян, как на своё собственное. Тогда спасителем явился происходивший из колена Данова знаменитый Самсон, история жизни которого увенчана ореолом народных сказаний. «Хотя его следует рассматривать, как личность историческую, — писал один немецкий ученый, — но описание его подвигов и страданий носит на себе печать легендарного характера; самая же смерть его производит сильное впечатление своим необыкновенно глубоким трагизмом». С самого рождения своего он был посвящен своими родителями Иегове, согласно обычаю, установленному еще Моисеем. Таких людей называли назореями, что означает «обособленный, обрученный Господу». Они были обязаны не есть некоторых кушаний, как нечистых, и ножницы не должны были касаться их головы.

Когда Самсон вырос, то получил исполинскую силу. Однажды, желая посетить свою невесту, он отправился в местечко Фамнаф. На дороге встретился ему молодой рыкающий лев. И дух Господень снизошёл на Самсона, и он, хотя не имел ничего в руках, растерзал льва, как лев разрывает ягненка. Затем он пришел к своей невесте, но ни ей, ни родителям своим ничего не сказал про свой геройский подвиг.

Невеста Самсона была филистимлянка, поэтому брак с ней был неприятен его родителям. Они не знали, что на то была воля Господня, желавшего наказать филистимлян. Самсон же не поддавался увещеваниям их, и они должны были уступить ему. Несколько дней спустя, Самсон снова пошёл в Фамнаф и проходил мимо трупа растерзанного льва. И вот видит он рой пчел в пасти львиной с сотами, наполненными медом. Он вынул его, съел дорогой и явился в дом невесты. Брачное пиршество должно было продолжаться семь дней, причем по восточному обычаю филистимляне приставили к нему тридцать юношей — дружек жениха. Самсон, по обычаю же Востока, задал им загадку о своей находке:

«Слушайте: если отгадаете, то дам вам тридцать пар верхнего и нижнего платья; не отгадаете — вы должны мне дать столько же».

— «Скажи нам свою загадку».

Самсон сказал: «От ядущего произошло ядомое, а от сильного — сладкое. Что означает это?»

Прошло шесть дней, а тридцать филистимлян не могли разгадать загадку. Наконец они вышли из себя и тайно сказали молодой жене Самсона: «Уговори своего мужа, чтобы он объяснил свою загадку, а то мы сожжем дом твой и все, что в нем есть. Разве для этого ты пригласила нас, чтобы мы сделались нищими?»

Горько заплакала жена Самсона и стала просить своего мужа объяснить ей, в чем было дело. Он долго не соглашался, но, наконец, сказал ей. Она передала это своим единоплеменникам, которые на седьмой день, с восходом солнца, сказали Самсону: «Что слаще меда и сильнее льва?» Он им ответил: «Если бы вы не пахали юницею моею, не отгадать бы вам моей загадки». Однако все-таки должен был он дать им тридцать пар платья. Тогда снизошел на него дух Господень, и пошёл он в Аскалон, убил там собственноручно тридцать филистимлян, снял с них платья и отдал его отгадавшим загадку. Потом, затая гнев в сердце своем, ушел оттуда и вернулся в дом отца своего. Жена его отдалась другому.

Через некоторое время, в дни жатвы пшеницы, Самсон вспомнил жену свою, посетил ее и принес ей козлёнка. Но её отец не хотел впустить его в дом. «Мы думали, — сказал он, — что ты возненавидел ее и потому отдали ее другому. Но у неё есть еще младшая сестра и, если желаешь, возьми ее». Тогда сказал ему Самсон: «Я имею только одно истинное желание — причинить филистимлянам зло». Он вышел из города, поймал триста штук шакалов, которые на востоке бродят большими стаями и легко попадаются в руки охотника. Он связал их попарно и привязал к хвостам каждой пары по горящему факелу. Со страшным воем побежали звери по полям, и огонь охватил снопы и колосья. Вся жатва погибла в огне, истребившем также масличные деревья и виноградники.

«Кто сделал это? — яростно восклицали филистимляне. „Самсон, за то, что у него отняли жену“, — было ответом. Тогда филистимляне сожгли жену Самсона и отца ее. Но Самсон жестоко побил их и удалился. Филистимляне напали на колено Иудино и вторглись в их страну. „Чего вы хотите от нас, — спрашивали израильтяне. „Самсона“, — последовал ответ. „Он ушел в горы и поселился в пещере“. Туда пришло три тысячи человек из колена Иудина и сказали Самсону: „Разве ты не знаешь, что филистимляне напали на нас; зачем сделал ты это?“ Он отвечал им: „Как они поступили со мною, так и я поступил с ними“. На это они сказали: «Мы пришли связать тебя и предать филистимлянам“.

Самсон дал им связать себя по рукам новыми веревками. Тогда вывели они его из пещеры и привели к филистимлянам, возликовавшим при виде его. Но он, подойдя к ним ближе, с такою силой разорвал верёвки, что они распались, как нити, опаленные огнем. Тут нашёл он челюсть от скелета осла. Он схватил ее и побил ею тысячу человек. Потом бросил челюсть и назвал это место Рамет-Лехи.[3]

Но тут он почувствовал страшную жажду и так воззвал к Иегове: «Рукою раба твоего совершил ты такое спасение; не дай умереть мне от жажды или упасть от утомления в руки филистимлян!» И вдруг увидел он, как разверз Иегова язву на челюсти и вода потекла из нее. И когда он утолил жажду, возвратился к нему дух его и он ожил. Поэтому источник этот и поныне зовется источником «призывающим из челюсти».

В другой раз пришел он в город Газу и вошел в дом к одной женщине. Филистимляне, узнав об этом, заперли городские ворота и подстерегали его, говоря: «До света утреннего подождем и убьем его». Но Самсон не ждал так долго. Он встал в полночь, схватил своими мощными руками ворота, вырвал их с обоими столбами из земли, взвалил себе на плечи и отнес на высокую гору.

Но чем чаще спасался Самсон чудесным образом от случавшихся с ним опасностей, тем более привыкал он полагаться на одну только свою силу, стал забывать Бога, убаюкивать себя ложной самоуверенностью в своей безопасности.

Он позволил себе вступить в связь с хитрой Далилой. Об этом узнали филистимляне и обещали ей тысячу сто серебренников, если она просьбами и лестью выпытает от Самсона, в чем заключается его необыкновенная сила. Далила согласилась и спросила Самсона: «Милый, скажи мне, в чем заключается твоя сила и чем можно связать тебя и смирить».

Самсон сказал ей: «Если меня свяжут семью тетивами из сырого лыка, то я ослабею и буду, как и всякий обыкновенный человек». Принесли филистимляне семь тетив из сырого лыка, и Далила связала ими Самсона. В комнате же были спрятаны люди, подстерегающие Самсона. Тогда вскричала Далила: «Самсон! Филистимляне идут на тебя!» Но он разорвал тетивы, как простые нитки, и обманутые филистимляне убежали.

«Видишь, ты обманул меня, — сказала ему Далила, — ты говорил мне ложь. Скажи же теперь, чем можно на самом деле связать тебя». Он отвечал ей: «Если свяжут меня веревками новыми, не бывшими еще ни разу в употреблении, то ослабею и буду, как и всякий другой человек». Она сделала это. Пришли филистимляне, но он разорвал узы свои, как простые нитки.

«Злой человек, — сказала ему Далила, — еще раз ты солгал мне! Скажи же теперь откровенно и не обмани меня на этот раз». «Хорошо, — сказал он, — если ты сплетёшь мои волосы и пригвоздишь их колом к стене, когда я буду спать, то я не в силах буду пошевелиться». Далила сделала и это. Но когда пришли филистимляне, Самсон пробудился и вырвал волосы вместе с колом.

Тогда сказала ему Далила: «Как можешь ты говорить, что любишь меня, когда ты со мною неоткровенен? Три раза обманул ты меня. Скажи же, наконец, мне правду». День и ночь преследовала она его льстивыми речами и мучила тем, что душа ее будет томиться до самой смерти. Наконец, раскрыл он ей сердце свое и сказал: «Никогда ножницы не касались головы мой, ибо я с самого детства посвящен Богу. Если я преступлю волю Божию, дам обрезать себе волосы, то отступятся от меня дух Божий и сила моя».

Вероломная Далила запомнила это и известила филистимлян, которые тотчас пришли и принесли с собой деньги. Она усыпила его, велела остричь ему волосы, и сила отступила от него. «Самсон! Филистимляне идут на тебя!» — воскликнула она громко. Самсон проснулся и подумал: «Я встану, как прежде, и разгромлю их». Но он не знал, что Иегова отступился от него. Филистимляне схватили его, выкололи ему глаза, отвели в Газу и заковали в цепи. И должен был он в темнице вертеть ручную мельницу.

Но в темнице у него снова отросли волосы. Между тем филистимляне собрались для принесения великой жертвы богу своему и, радуясь, говорили: «Наш бог предал нам в руки величайшего врага нашего, опустошавшего нашу страну и убившего многих из наших единоплеменников. Пусть теперь приведут его, чтобы мы могли насмеяться над ним». И они привели Самсона из темницы и заставили его плясать перед ними.

Слепец сказал мальчику, ведшему его за руку: «Подведи меня к главным двум столбам, поддерживающим дом, чтобы я мог прислониться к ним». Дом же был полон мужчин и женщин. И внутри, и снаружи, и на гладкой крыше все кишело филистимлянами. Самсон в душе своей обратился к Иегове и так воззвал к нему: «Господи, вспомни обо мне, укрепи меня только на этот еще раз, чтобы я мог воздать им одним отмщением за оба глаза мои!» Потом уперся он в средние колонны, в одну правою, а в другую левою рукою и воскликнул: «Здесь хочу я умереть вместе с филистимлянами!» В одно мгновение потряс он колонны, и все здание рухнуло со всем, что было в нем и на нем. При этом филистимлян погибло больше, чем он убил их за все время своей жизни. Он был судиею Израиля в продолжение двадцати лет.

в) Самуил

 (1109 г. до Р. X.)

 Наступившие после смерти Моисея времена далеко не соответствовали тому, что предопределял он своему народу. Деятельность описанных вождей являлась в истории Израиля лишь быстро проносящимися блестящими метеорами, а духа и чувств, завещанных Моисеем, уже больше не было в народе. Идолопоклонство постоянно одерживало вверх над истинным служением Иегове. Сознание единства исчезло, и государство ко времени первосвященства Илии пришло в величайший упадок. У народа не было сильного правителя. Сыновья Илии оскверняли скинию завета, продолжавшую по-прежнему, со времени переселения в Ханаан, находиться в Силоме, в колене Ефремовом, и предавались алчности и распутству так, что приходившие туда для принесения жертв благочестивые люди встречали в этом священнейшем месте только оскорбления своим святым чувствам.

С того самого времени, когда из-за общения с местными племенами прекратилось религиозное единство, стало рушиться и единство политическое. Начались междоусобицы, и народ сделался добычей ханаанитян и в особенности филистимлян. Израильтяне были разбиты во многих сражениях. Тогда для большого воодушевления войск киот завета перенесли в стан и дали еще одно сражение, но и оно было проиграно, причем самая святыня эта попала в руки неприятеля и оставалась у него до сих пор, пока филистимляне не возвратили ее сами. В это время вновь явился муж с духом и мощью Моисея — знаменитый Самуил. Он был посвящен Богу и помещен в Силоме своею благочестивой матерью, так как она родила его в преклонных годах и потому смотрела на рождение его, как на особую милость Божию. Здесь, через божественное откровение, Самуил был призван к служению народу израильскому, чтобы привести его к более счастливой жизни. Он воспользовался возвращением киота завета, чтобы созвать израильтян на всенародное собрание и торжественным обещанием снова обратить их к служению Иегове. При этом Самуил, как достойнейший, был избран народом в судии и впоследствии, во всю свою долгую жизнь, мудростью, энергией и примерным поведением и исполнением своей высокой должности не переставал доказывать, что был вполне достоин такого выбора.

Когда израильтяне соединились между собой, то старинные внешние враги их, филистимляне, составили грозный союз и напали на них. Но Самуил нанес им такое поражение, что с тех пор они не только не отваживались переступать границы израильские, но потеряли даже один за другим все города, отнятые ими у израильтян. Плодом этой победы был почетный мир и с другими соседними народами. Внутреннего взаимного согласия колен Самуил достиг своим правым судом. Духовному же развитию народа способствовал учреждением так называемых школ пророков. Предметами преподавания в этих школах, без всякого сомнения, прежде всего были закон Моисеев и его толкования; в круг занятий входили также религиозная музыка и песнопения. Таким образом, школы эти стали рассадниками способных правителей, судей, учителей и разных должностных лиц.

При этом необходимо делать различие между пророками, выходившими из этих школ, и пророками в собственном смысле этого слова, каковыми были Илия, Исайя, Иеремия и другие. Все они, как непосредственно избранные самим богом, являлись провозвестниками слова Божия, что следует понимать в том смысле, что они пророчествовали не от себя, а их устами вещал сам Бог. Они хранили законы, дополняли заповеди и объясняли народу их сокровенное значение. Они возвещали божественные предопределения, заключавшие в себе как благословение, так и наказание. Блюдя за священною неприкосновенностью государственных установлений, они напоминали народу о его религиозных и политических обязанностях. Речь их, как излияние вдохновенного чувства, была возвышенна, полна смелых образов и так же цветиста, как речь поэтов.

 6. Теократическая монархия

 Саул, Давид и Соломон.

(1055…953 г. до Р. X.)

 Когда Самуил состарился, то поставил судиями двух сыновей своих, вероятно, с той целью, чтобы сделать это достоинство наследственным в своем семействе. Но сыновья не пошли по стопам отца, а творили суд неправый. Это обстоятельство, а может быть, и зависть к колену Ефремову, было причиной того, что израильтяне заставили Самуила по-прежнему принять на себя судейское достоинство. Когда же они убедились на бесчисленных примерах соседних народов, что лучшим средством в общественных бедствиях является самодержавный властитель или царь, то обратились к Самуилу и сказали: «Дай нам царя, который выводил бы нас из затруднений, когда мы ведем войну, и какого имеют все язычники». Самуил неохотно соглашался на это желание. Он доказывал, что установление царской власти будет равносильно отпадению от Иеговы, и со всем жаром свойственного ему красноречия старался убедить народ остаться при прежнем образе правления. В доводах своих Самуил опирался главным образом на основное положение Моисеева закона, в силу которого народ израильский, будучи избранным народом божиим, составлял вместе с занимаемою им Ханаанскою землею собственность самого Иеговы и поэтому должен был иметь царем своим только Бога, но никак не человека.

Но доводы Самуила не имели успеха. Народ не отступил от своего намерения, и Самуил должен был согласиться на избрание. Выбор его, конечно, не без благоразумного умысла, пал на одного человека из слабого колена Вениаминова и притом из самой незначительной семьи этого колена. Он назывался Саулом, был прекрасен собой, «целою головой выше всего народа» и необыкновенной храбрости. Посланный отцом отыскать пропавших ослиц, Саул, не найдя их, пришёл к пророку Самуилу, чтобы спросить его о них. Самуил принял его дружески и помазал священным миром в цари израильские. Затем он велел ему вернуться домой и сказал, что он должен будет предстать пред собранием пророков. Удалившись, Саул поступил так, как приказал ему Самуил. Пророки встретили его и приветствовали своими вдохновенными песнопениями. Дух Божий снизошел на Саула, и он стал пророчествовать пред ними словами древних пророков. Тогда все, знавшие его раньше, восклицали в изумлении: «Разве Саул из числа пророков?» Но изумление это достигло высших пределов, когда Самуил в созванном им вслед за этим всенародном собрании представил этого самого Саула как их будущего царя. Вместе с радостными криками народа: «Да здравствует царь!» многие говорили: «Чем может он помочь нам?» К нему отнеслись с пренебрежением и не принесли ему никаких даров. Однако Саул, о чем и сам прежде не имел никогда в помышлении, благодаря своим подвигам, сделался дорогим для своего угнетенного отечества.

Саул вел целый ряд счастливых войн против аммонитян при царе их Наасе, против филистимлян и амалекитян. Но когда он не послушался приказания Самуила — истребить амалекитянского царя Агата со всем его народом и со всеми стадами его, то дух Божий отступился от него, он был отвергнут, и царем, по повелению Иеговы, был тайно помазан Давид. Однако Давиду, прежде чем весь народ признал его царем, пришлось испытать многое: претерпеть несколько гонений и подвергнуться неоднократным покушениям на свою жизнь, а после самоубийства Саула в битве с филистимлянами вести упорную борьбу с полководцем его Авениром и старшим сыном Саула Иевосфеем.

В правление Давида (1033… 993 г. до Р. X.) иудейское царство достигло своего величайшего блеска. Как храбрый полководец, Давид вел многократные войны, в которых и он, и народ его выказывали необыкновенное мужество. После счастливого похода против сирийцев иудейское царство приобрело грозное величие, и наступил действительный и продолжительный мир. Давид простер свою власть до устьев Евфрата, и сирийцы из Эмафа, Дамаска и Низибии платили ему дань.

Давид также распространил свое государство и на юг. Моавитяне и эдомитяне, заключившие союз с низивийским правителем и поддержанные им и ассирийцами, напали на израильтян, но были также разбиты Давидом и храбрым полководцем его Иоавом и бесчеловечно истреблены. Государства эти подпали под власть Давида, а, завоевав Идумею, он получил даже гавань в Аравийском заливе. Совершенно покорены были и филистимляне. Наконец, Давиду удалось вырвать у иевусеев Иерусалим с крепостью Сион, которыми они до тех пор владели. Эта крепость была укреплена так сильно, что на предложение Давида сдать ее иевусеи насмешливо отвечали: «Даже хромым и слепым для защиты ее достаточно было бы только крикнуть: не смей входить, Давид!» Но Давид тем не менее взял ее, укрепил еще больше и сделал Иерусалим и Сион своей резиденцией. Иерусалим стал столицей государства еще и потому, что Давид перенес туда с необыкновенной торжественностью киот завета, причем сам плясал перед киотом во время несения его в Сион.

Царь решил еще больше украсить город. С помощью финикийских архитекторов, присланных к нему вместе с кедровым лесом царем тирским, построил в Иерусалиме богатейший и прекраснейший дворец. Он также желал перенести народную святыню из скинии в прочный и роскошный храм, но привести в исполнение это предприятие ему было запрещено пророком Нафаном.

Будучи лишен возможности проявить в сооружении храма свое влечение к красоте и величию, Давид тем с большею свободою мог предаться возвышению народного духа и тесно связанного с ним по своему важному значению богослужения. Оно стало справляться с большой торжественностью и великолепием, сопровождаться музыкой и песнопением, в чем Давид сам был очень искусен и этим придал богослужению более просвещенную и художественную форму. Для этой цели было выбрано четыре тысячи левитов, распределенных на классы и хоры во главе с учителями хорового пения; все они были в роскошных одеяниях. Нам известны имена трех знаменитых начальников хоров, Асафа, Амана и Идифума, дошли до нас и нежные, полные чувства песни самого Давида, заключающиеся в Псалтири (книге псалмов).

Эти песни Давида, как и песни других поэтов, исполнялись на общественных празднествах. Собиравшийся пред скинией завета весь народ иудейский испытывал неведомое ему до тех пор воодушевление при совершении вновь введенного богослужения. Но, с другой стороны, роскошь и великолепие, появившиеся благодаря приобретенным различными войнами богатствам, стали развращать народ. Он постепенно привыкал к тем переменам, которые вносил в народный дух и в государственные учреждения этот просвещенный и образованный государь, сочетавший в себе талант лирического поэта с талантом победителя и мудрого правителя.

Поэтому естественно, что характер народа, благодаря распространенному Давидом образованию, перешел от патриархальной простоты и нетребовательности к подвижности и изменчивости. Равенство и свобода, поддерживаемые древними учреждениями, при новой царской, почти деспотической власти существенно пострадали, а имевшиеся до тех пор необыкновенно чуткое чувство независимости постепенно притупилось. Азиатский дух образа правления не замедлил проявиться и здесь со всеми своими последствиями.

При дворе Давида разыгрывались всевозможного рода интриги; от них произошли смуты и раздоры, бросившие мрачную тень на последние годы царствования Давида.

 И какие тяжкие испытания предстояли этому властолюбивому государю! Об этом можно судить по восстанию сына его Авессалома и по преступлению, совершенному Давидом по отношению к хеттеянину Урии. Полюбив его жену Вирсавию и желая взять ее себе в жены, Давид погубил Урию. Но воспоминания о слабостях и проступках Давида скоро забылись, и народ видел в нем лишь создателя израильского государства, «человека с божественным сердцем», великого политического деятеля. Кроме того, по мнению даже строгих судей, Давид был прекрасным поэтом. Преемником на престоле израильском надлежало быть четвертому сыну Давида — Адонию, но Вирсавия и пророк Нафан убедили стареющего царя назначить другого. Еще при жизни своей он приказал всенародно провозгласить царем сына своего Соломона, рожденного от Вирсавии. Адония восстал, но был убит вместе со своим военачальником Иоавом.

При Соломоне взошло в полном блеске то, что посеял Давид, благодаря своей храбрости и энергии, и народ, наконец, мог воспользоваться плодами предыдущих завоеваний. «Иудеи, — как говорит Библия, — жили беспечально, каждый под виноградником своим и под смоковницею своею; они были бесчисленны, как песок морской, ели, пили и веселились».

Поэтому царя Соломона украшали только мирные добродетели: мудрость, поэтическое дарование, полное живых образов, влечение к красоте и великолепию, проявившееся в разнообразных дорогих постройках и сооружениях; забота о безопасности страны, выразившаяся в укреплении городов и в заключении союзов с дружественными соседями; и, наконец, старание о благоденствии народа, возникшем благодаря мирным отношениям с остальными народами, мореплаванию и торговле. Именно эти дела наполняют главным образом историю царствования Соломона. Одновременно с этим при нем испытал коренное и всестороннее изменение первоначальный, установленный еще Моисеем, государственный строй, до тех пор изменявшийся лишь постепенно.

Одним из замечательных дел Соломона было сооружение храма Иерусалимского, хотя при этом он осуществил лишь волю и план Давида, собравшего для этой постройки неисчислимые сокровища. Храм этот не следует, конечно, рассматривать наравне с художественными образцами греческого зодчества, в сравнении с которыми он покажется мрачным, приземистым и неправильным по форме. Зато по великолепию и прочности постройки он был в высшей степени замечателен. Так как он был построен на горе Мория, то эта гора с одной стороны была срыта, а с другой расширена. Еще во времена римлян удивлялись огромной стене в четыреста локтей вышиной, которая была сделана из камней, связанных между собой железными креплениями. По образцу египетских построек храм имел множество флигелей, служивших частью для хранения десятины, частью для устройства трапезных зал во время жертвоприношений, частью для помещения священников и т.д.

При сооружении этого храма, продолжавшемся семь лет, Соломон пользовался рабами, которые были потомками неистребленных, оставшихся в стране ханаанитянских народов: гефитян, иевусеев и других. Архитекторами же, руководившими постройкой, были, в основном, иностранцы, по большей части жители могущественного города Тира, славившиеся в то время своим искусством и прилежанием. Тирянином был художник, изготовивший обе громадные металлические колонны и сосуды для храма. Тирский царь Хирам, друг Соломона, в силу договора и в обмен на доставляемые ему Соломоном масло и хлеб, послал в его распоряжение и тех жителей Тира, которые рубили и обделывали в Ливане кедровые деревья и сплавляли их в Яффу.

Тирским было и золото, переделанное местными мастерами на украшения для храма.

 За это золото Соломон уступил тирскому царю двадцать два незначительных города. Легко можно себе представить громадное количество золота, израсходованного Соломоном, если принять во внимание, что храм Иерусалимский был не единственным сооружением, прославившим его царствование. Так, он построил для себя дворец в Иерусалиме и недалеко от города Баальбека, у подошвы Ливана, летний дворец, в котором вся утварь была золотая. Кроме того, он построил судилище и дворец для супруги своей, дочери египетского фараона. Знаменит был также его трон из слоновой кости, покрытый чистым золотом; к нему вели шесть ступеней, по обеим сторонам которых стояло двенадцать львов; трон этот, подобного которому не было ни в одном государстве, являлся, вероятно, тоже произведением чужеземного мастера.

Из всего этого видно, что роскошь не была следствием культурного состояния всего народа, а была потребностью двора и царя, поэтому между правительством и народным духом со временем должно было обнаружиться все большее и большее несоответствие.

Что касается торговли, то ее также вел не народ, а царь, притом на свой собственный счет в союзе с тирским царем, при помощи финикийских моряков, в особенности из Гасион-Гаверской гавани в Аравийском заливе. Торговля эта простиралась до Офира и Тартессуса (в Испании) и доставляла Соломону золото, серебро и другие товары.

 Он также вел торговлю лошадьми, что было одним из пагубных нововведений царя. До этого времени лошади были чужды израильтянам, и разведение лошадей было запрещено Моисеем, допускавшим в будущем избрание царя, но с непременным условием, чтобы он ни в коем случае не держал конницы. Причины, по которым Моисей запретил разведение лошадей, заключались отчасти в том, что употребление лошадей при земледелии было менее удобно, чем употребление ослов, отчасти же в том, что Ханаан, окруженный пустынями и горами, нуждался для своей защиты в выносливых пехотинцах. Конница могла быть нужной только при дальних, завоевательных войнах, которых Моисей не желал. Но Соломон, вопреки установлению Моисея, завел регулярную конницу из двенадцати тысяч всадников и почти полторы тысячи военных колесниц. Конница эта, для которой Соломон содержал двойное количество лошадей, была расположена по городам, где для нее были построены конюшни по египетскому образцу. Так как в то время в Аравии еще не разводили лошадей, то их приводили Соломону из Египта, при том в таком количестве, что он перепродавал их соседним правителям по произвольно назначаемой им самим высокой цене.

Эта сухопутная и морская торговля вместе с данью подвластных народов доставляли царю и его придворному штату все необходимое, составляли главный источник значительных доходов царя, про которого говорили, что он сделал кедровое дерево столь же обыкновенным, как смоковница, а серебро — как простые камни.

 7. Разделение царства Иудейского

 Несмотря на внешний блеск, во всем государственном и общественном строе с каждым днем все более и более проявлялись признаки упадка. На нравственное состояние народа разрушительно действовал пример самого царя, его роскошный образ жизни, в особенности множество, иноземных женщин, оказавшихся при его дворе и настолько завладевших сердцем царя, что он даже позволил им воздвигнуть алтари своим богам и сам приносил им жертвы. Патриархальный дух, простота в жилище, одежде, пище и питье начали исчезать, все более распространялась развращенность нравов и имела своим последствием всеобщее расслабление. В скором времени еще обнаружилось глубоко вкоренившееся недовольство, а в довершение всего царствововала по-прежнему старинная зависть между коленами. В особенности негодовало колено Ефремово на сооружение храма в Иерусалиме, находившемся в области колена Иудина, на потерю своего значения, которым оно пользовалось, пока киот завета находился в Силоме. Во главе недовольных еще при жизни Соломона стал Иеровоам из колена Ефремова. После смерти Соломона (953 г. до Р. X.) против сына его Ровоама вспыхнуло восстание. В прежней столице, Сихеме, собрался народ, и старейшины возложили на Иеровоама поручение передать новому царю сообщение о тяготах народных. «Твой отец, — обратился он к Ровоаму, — отягчил иго наше; облегчи его нам, и мы будем тебе послушны». Советники Соломона убеждали Ровоама согласиться на это, но новый царь последовал внушениям своих молодых друзей и дал следующий высокомерный ответ: «Отец мой отягощал иго ваше, я сделаю его еще тяжелее. Он наказывал вас бичами, я буду наказывать вас скорпионами». Эта угроза произвела, как и следовало ожидать, решение полного отпадения. «Какая наша часть, — говорил народ, — в наследии дома Давидова? Итак, оставь колену Иудину его избранников, а кто принадлежит Израилю, да идет с нами». И с этим народ удалился. Ровоам послал вслед за ним посла, но он был побит каменьями, и сам царь едва успел скрыться на своей колеснице в Иерусалим. Здесь он был признан царем двумя коленами — Иудиным и Вениаминовым. Остальные же десять колен, принявших название Израиля, провозгласили своим царем Иеровоама.

Таким образом, государство, только что соединившееся в одно целое, снова разделилось. Это разделение повлекло за собой беспрерывные взаимные раздоры и вмешательства жаждавших завоеваний соседей и, в конце концов, стало причиной его окончательного падения.

 8. Царства Израильское и Иудейское до падения первого из них

 (953…721 г. до Р. X.).

 Когда царство израильское выделилось из состава общего царства иудейского, первой заботой Иеровоама было доставить своему государству независимое, самостоятельное существование. Но для этого Иеровоаму не было достаточно провозгласить своей столицей город Сихем в области колена Ефремова, как самого могущественного из всех десяти колен, он должен был еще уничтожить значение Иерусалима как хранителя киота завета и центрального пункта, куда стекался весь народ во время главных торжественных праздников. Для того чтобы достигнуть этого, он воздвиг в Вефиле и Дане двух золотых тельцов, которые должны были символически изображать Иегову, выведшего евреев из Егпита. Это было необходимо еще и потому, что из-за отдаленности Иерусалима следовало создать для десяти колен нового государства центральный пункт для общенародного богослужения. Для этих языческих жертвенников был воздвигнут храм, а в жрецы были поставлены лица, выбранные народом. Левитов Иеровоам исключил из числа жрецов, так как они, естественно, воспротивились такому богопротивному делу и находились в слишком тесной и опасной для него связи с царством иудейским.

Тогда многие из левитов и благочестивых израильтян переселились в Иудею. Сам Ровоам и его преемник Авий терпимо относились к чужим богам и для поклонения им позволяли воздвигать идолов, отводили им священные дубравы, но все-таки государство иудейское, благодаря своему храму и киоту завета, всегда считалось местопребыванием истинного служения Иегове. Бесспорно, обладание укрепленной столицей и сокровищами храма сильно способствовало равнозначности царства Иудейского более обширному и более населенному царству Израильскому.

Но оба государства непрерывно враждовали между собой и для достижения перевеса друг над другом прибегали к иноземной помощи. Такая печальная, завистливая политика привела в конце концов к совершенному падению обоих государств и прежде всего сделалась гибельною для царства Израильского, как имевшего более опасных соседей.

Государи царства Израильского были большей частью идолопоклонники. Худшим из них был Ахав (875 — 833 г. до Р. X.) с женою своею Иезавелью, дочерью тирского царя. По ее требованию Ахав приказал построить в Самарии храм тирскому божеству Ваалу, а другой храм — богине Астарте; при первом из этих храмов состояло 450, а при втором — 400 жрецов. Священников Иеговы и пророка Илию, пришедшего в святое негодование, он преследовал с необыкновенной яростью и принудил бежать в пустыню и скрываться в пещерах. За это Ахава постиг суд Божий. На него напал сирийский царь Венадат I. Хотя Ахав нашел в иудейском царе Иосафате союзника, но в сражении при Рамофе он был смертельно ранен. Воины его бежали, Иосафат спасся вместе с ними.

Сын Ахава Иорам также испытал нападение сирийцев. Войну против него вел Азаил, убивший Венадада и захвативший власть в Сирии. И на этот раз царь иудейский Охозия пришел на помощь царю израильскому. В сражении при Рамофе Иорам был ранен и удалился для лечения в Изреель. Через некоторое время страж с башни уведомил его о быстро приближающемся отряде. Это был Ииуй, самый уважаемый военачальник в израильском войске. Иорам выехал ему навстречу с гостем своим Охозией.

«Приносишь ли мир?» — закричал Иорам Иную. «Какой может быть мир? — возразил Ииуй, — когда нечестие твоей матери Иезавели все увеличивается». Тогда воскликнул Иорам: «Измена, Охозия!» И он велел повернуть колесницу и пустить коней во всю прыть в обратный путь. Но Ииуй поразил Иорама стрелой в спину, острие стрелы пронзило ему сердце, и он мертвый опрокинулся в колеснице, а Охозия помчался дальше. Погоня настигла и Охозию; смертельно раненый, он умер в Мегидде. Ииуй овладел бы и Иудейским царством, если бы мать Охозии, Гофолия, не захватила в свои руки бразды правления и не держала их крепко.

Иезавель, по приказу Ииуя, была выброшена из окна, и труп ее был съеден собаками, как предрёк о том Илия.

При Ииуе и его преемниках для Израильского царства наступили лучшие времена. Казалось, оно отдохнуло и начало собираться с новыми силами. При четвертом царе из рода Ииуева Иеровоаме II (790 — 749 г. до Р. X.) удалось даже снова отнять у сирийцев целую область к востоку от Иордана. За этими победами следовал довольно продолжительный период мира и спокойствия. Снова расцвело земледелие, оживилась торговля, а в столице Самарии воцарились, как и прежде, роскошь и великолепие. Но на востоке поднимался враг, еще более страшный, чем сирийцы, — ново-ассирийцы. При новой могущественной династии они возобновили ту завоевательную политику, которую вел великий Туклат-хабал-азар I. Ассирийские цари каждый год выступали на войну из новой столицы, Калаха, построенной на левом берегу Тигра. Первым из этих великих завоевателей был Ассур-назир-хабал (883 — 835 г. до Р. X.). Безжалостно все грабя и опустошая, он дошел до Средиземного моря. Оказавших сопротивление умерщвляли, пленных распинали на кресте. Когда ассирийцы пришли в Ливан, то нарубили множество кедров, сосен и кипарисов, послали в Ниневию и соорудили из них храм богине Астарте.

Ассур-назир-хабалу наследовал сын его Салманассар III. Он покорил Кархемиш и вступил в долину Оронта, где сирийский царь со своими приближенными должен был присягнуть ему в верности.

Если царство Израильское было в состоянии защищаться против сирийцев, то это оказалось невозможным в отношении ассирийцев.

 Тиглат — Пилезар

 Хотя в первой половине восьмого века их могущество пало, но пало только на время. Тиглат-хабал-азар II (745…727 г. до Р. X.) снова вывел ассирийцев из долголетнего расслабленного состояния, указал им путь к победам за пределами отечества и повел их дальше, чем кто-либо из его предшественников. В Библии он называется сокращенно Фулом, а также Тиглат-Пилезаром. Примерно в это время сирийский царь Рецин напал на иудейского царя Ахаза. В союз с Рецином вступил израильский царь Факей. Они оба выступили против Ахаза и разбили его в двух сражениях. «Тогда душа царя и душа народа его трепетали, как деревья в дубраве, колеблемые ветром, — так говорится в Библии об этом времени. В этом бедственном положении, вопреки предостережению пророка Исайи, Ахаз обратился за помощью к ассирийцам. Он взял из храма сокровища и послал их в виде дани ассирийскому царю.

Тиглат-хабал-азар II с радостью воспользовался этим случаем, чтобы завладеть Палестиной. Северные и восточные колена, еще прежде наполовину разоренные сирийцами, в 734 году были совершенно уничтожены ассирийцами, и большая часть народа была уведена в Ассирию. Затем Тиглат-хабал-азар двинулся против Дамаска. После двухлетней осады он был взят, Рецин умерщвлен, восемь тысяч жителей уведено в плен, а Сирия обращена в ассирийскую провинцию.

В числе двадцати пяти царей, вынужденных посылать дань гордому завоевателю, находился и Ахаз, который, кроме того, должен был почитать ассирийского царя как своего избавителя.

В 727 году в Калахе умер Тиглат-хабал-азар. Сразу же во всех только что завоеванных странах вспыхнуло всеобщее восстание. Израильское царство с царем Осией также попыталось сбросить с себя ассирийское иго. Но когда энергичный преемник Тиглата Салманассар V (726…721 г. до Р. X.) вновь подчинил себе Финикию и Сирию, то и Осия перестал сопротивляться и отказываться платить дань. Но, рассчитывая, что Египет должен с беспокойством смотреть на приближение ассирийцев к его границам, Осия вступил в тайные переговоры с египетским царем Сабаком в надежде встретить у него понимание. И он не ошибся. Царь Сабак обещал ему помочь, причем дал себя убедить, что было бы целесообразным противопоставить полчищам ассирийцев оплот из маленьких государств — финикийского, иудейского и филистимлянского. Но переговоры с Египтом не укрылись от зоркого взгляда Салманассара V. Он потребовал Осию к себе, приказал бросить его в темницу, где тот и умер. Затем ассирийское войско наводнило царство Израильское и осадило Самарию. Сабак оставил израильтян на произвол судьбы. Только тирский царь Лулий поднялся против ассирийцев. Оставив у Самарии часть войска, Салманассар с остальною частью направился против него. Но город Тир, находившийся на острове, насмехался над всеми его усилиями. Осада Тира и Самарии продолжалась почти два года. Салманассар умер. Его преемник Сарукин лично явился со свежими войсками в стан под Самарией и принудил город сдаться (721 г.). Он был разграблен, а все жители уведены в неволю в Ассирию. На их место явились новые поселенцы — пленные халдеи и сирийцы. Из оставшихся там израильтян и новых переселенцев образовался смешанный народ — самаритяне.

С падением царства Израильского уничтожилась последняя преграда, разделявшая между собой великие державы того времени, Ассирию и Египет, и неизбежность кровавого столкновения между ними составляла только вопрос времени.

 9. Падение Ассирийского царства. Царства Ново-Вавилонское и Мидийское.

 Ассирийское царство гигантскими шагами достигло вершины своего могущества. Сарукину наследовал сын его, могущественный Санхериб (704 г.), ему — сын его Ассаргаддон (681 г.), который именовался царем Ассура и повелителем Вавилона. Столицами его одновременно были Ниневия, Калах и Вавилон. Военные успехи Ассаргаддона превзошли по своему значению даже успехи его предшественников. Он не только отвоевал потерянную Санхерибом Сирию, но и возобновил войну с Египтом, где в то время в Фивах господствовали эфиопы, а в Дельте (Нижнем Египте) боролись между собой за власть Саиская и Танаисская династии. Постоянно возраставшие успехи эфиопского царя Тиргака (693…666 г. до Р. X.), подчинившего своей власти дельтские династии, беспокоили ассирийского властителя, и он решил сам начать против него наступательную войну. Тиргак, войдя в союз с правителями финикийскими и Иудеей, стал у Аскалона. Здесь напал на него Ассаргаддон и одержал над ним победу (673 г.). В союзе с аравитянами, обязавшимися держать в готовности вдоль всего пути запасы воды, Ассаргаддон так же счастливо перешел Аравийскую пустыню, преследовал эфиопов через перешеек, разбил их еще раз и вступил победителем в Мемфис. Он завладел тамошними сокровищами и направился далее к Фивам, которые также разграбил. Затем, по ассирийскому обычаю, он поставил в качестве своих наместников двадцать второстепенных незначительных правителей, а царя Нехао I из Саиса назначил главою этого союзного государства, обязанного платить ему дань: В воспоминание своей победы Ассаргаддон повелел вырезать на скале рядом с победоносным изображением Рамзеса II пространную надпись. В надписи этой, насколько позволяет разобрать изувеченный вид ее, повествуется о победе его над Тиргаком и о взятии приступом Мемфиса; самого себя он именует царем Египта, Фив и Эфиопии. По примеру своих предшественников, Саргона и Санхериба, Ассаргаддон также воздвиг в Ниневии и Калахе величественные здания.

 В то время, как он был занят осуществлением своих строительных планов, Тиргак вновь вторгся в Египет и отнял Мемфис. Ассаргаддон передал правление своему сыну Ассур-бан-хабалу, который немедленно выступил против Египта (667 г.). Он встретился с египетским войском при Карбаните и обратил его в бегство. Было снова восстановлено введенное Ассаргаддоном государственное устройство, и Ассур-бан-хабал вернулся в Ассирию.

Но сын Тиргака, Урд-Амен, вторично овладел Мемфисом и приказал казнить Нехао.

 Тогда Ассур-бан-хабал лично явился в Египет и истребительной войной положил конец завоеваниям эфиопов. Фиванское население было уведено в рабство; золото, серебро, драгоценные ткани как военная добыча были увезены в Ниневию. Урд-Амен спасся бегством и бесследно исчез. Так Египет стал государством, подвластным ассирийцам.

Но едва только спокойствие было восстановлено в одной части государства, как оно было нарушено в других. Уртаки, правитель Элама, находившегося к востоку от Тигра (столицей Элама был город Суза), и родной брат Ассур-бан-хабала, Сауд-массал-иукин — наместник вавилонский, восстали против него (650 г.) Тотчас же поднялись и другие подвластные правители: аравитян, сирийцев, лидийцев. Лидийский царь Гигес (680…645 г.) только что перед этим присягнул добровольно ассирийскому царю. «Именно этот самый Гигес, — говорит Ассур-бан-хабал в одной клинописной надписи, — послал помощь Псамметиху, царю Египта, сбросившему с себя иго моей власти». Из этой надписи видно, что и Египет при Псамметихе был в числе государств, примкнувших к обширному восстанию против ассирийского царя. Но Ассур-бан-хабар разбил соединившихся вавилонян, эламитов и аравитян и разграбил их города. Вавилон после долгой блокады был вынужден к сдаче голодом, жители города ели уже мясо своих детей. Саул-массад-иукин попал в руки царя и был сожжен по его приказанию. Один из вавилонских военачальников, Набу-бель-суме, чтобы не попасть живым в руки царя, приказал своему вознице умертвить себя. Но труп его был выдан ассирийскому царю. Он велел его обезглавить, голову посолить и повесить на дереве в царском саду в Ниневии. На одном из барельефов, хранящихся в Британском музее, можно видеть Ассур-бан-хабала, окруженного своими женами и пирующего в присутствии этого страшного трофея. Ассирийцы долгое время беспощадно опустошали Элам. В 645 г. до Р. X. самая Суза, прозванная великим городом и местопребыванием богов, была уничтожена, изображения богов и статуи эламских царей были увезены в Ассирию, а жители Элама расселены по всему государству. Так исчез с исторической сцены Элам — древнейшее государство Передней Азии.

Так как Ассур-бан-хабалу не удалось вновь завоевать Египет, то Псамметих, благодаря своей энергии, мог теперь на развалинах древнего Египта воскресить новый. В Ассур-бан-хабале отразились, как в фокусе, все хорошие и дурные качества ассирийских правителей: деятельность и мужество, с одной стороны, и жестокость — с другой. Из-за такого сочетания ассирийское государство, вознесшись на недосягаемую высоту, круто низринулось в бездну.

В 626 году умер Ассур-бан-хабал, и после непродолжительных беспорядков ему наследовал сын его Ассур-идиль-или. Против него восстал Киаксар, объединивший в горной стране Иране мидийские племена и освободивший Мидию от вторгнувшихся в нее в то время скифов. Затем Киаксар соединился с вавилонским наместником Набо-полассаром и заключил с ним наступательный и оборонительный союз. Вследствие такой измены ассирийский царь вернулся в Ниневию и, не видя более никакого спасения, чтобы не попасть в руки врагов, сжег себя в своем укрепленном замке (625 г. до Р. X.).

Ниневия была разрушена, и ассирийское государство прекратило свое существование.

Киаксар взял себе собственно Ассирию, а Наболассар — Вавилон, Месопотамию, Сирию и Палестину. Таким образом, на развалинах Ассирии возникло одновременно два великих государства: Ново-Вавилонское и Мидийское. Их главными городами были Экбатана, Газа, Фраата и Бактра.

 10. Падение царства Иудейского

 Царство Иудейское было счастливее царства Израильского, тем, что вообще имело более способных правителей. Вследствие этого падение Иудеи задержалось более, чем на 130 лет. Среди иудейских царей выделяются: Иосафат (909 — 884 г. до Р. X.), уничтоживший идолопоклонство, устроивший правильный и справедливый суд и отбивавшийся от нападений со стороны моави-тян и аммонитян, а также со стороны сирийцев; и Азария (810 — 758 г.), современник Иеровоама II. В свое долгое правление Азария возвел царство Иудейское на такую высокую степень благоденствия, что пророки не могли приискать достаточной хвалы великолепию городов и дворцов, величественным крепостям, изобилию золота и серебра; но в то же время они выражали свое негодование против роскоши в одежде, женских украшений, излишеств в пище и питье, господствовавших в его время.

Но при безбожном Ахазе (742…726 г. до Р. X.), «предавшем огню», то есть принесшем в жертву Молоху своего собственного сына, началось падение Иудейского царства. Пагубное решение Ахаза призвать себе на помощь ассирийцев привело к тому, что они, подобно бурному потоку или рою пчел, нахлынули на его страну. Он даже радовался, когда ему удалось данью склонить могущественного Тиглатха-бал-азара, чтобы тот отпустил его домой.

Его благочестивый сын Езекия равным образом воздерживался от всякой враждебности по отношению к ассирийцам. Он отнесся с полным равнодушием к продолжительной осаде и падению Самарии. Но едва был убит Сарукин (704 г.), как Езекия немедленно стал на сторону мятежников, восставших в Финикии и рассчитывавших и на этот раз на помощь Египта. Тогда сын Сарукина, Сеннхерим (704 — 681 г. до Р. X.), послал сильное войско против Иерусалима. Сам он с главными силами направился против египтян. Военачальник Сеннхерима, Рапсак, указывал Езекии, что, понадеявшись на Египет, он уподобился человеку, желающему опереться на надломленный ствол тростника, склоняющийся от первого к нему прикосновения. Однако Езекия, по совету пророка Исайи, решил сопротивляться. «И в ту же ночь, — говорится в Библии, — совершилось чудо: ангел Господень снизошел с неба и поразил в стане ассирийском 185 тысяч человек». По другим свидетельствам, ассирийское войско во время похода по Дельте было наполовину истреблено чумой, затем эфиопский царь Тиргак напал на него и обратил в бегство. Сеннхерим возвратился к себе в Ассирию через Иудею, снял осаду Иерусалима и более не показывался в Палестине. Для Иудеи, как в лучшие дни Соломона, наступили времена мира и благоденствия.

Но безбожный сын Езекии Манассия правил так же дурно, как дед его Ахаз. Идолопоклонство, в особенности поклонение Ваалу и Астарте, а также человеческие жертвоприношения были повсюду в полной силе.

При Иосии (в 640 году) началось, было, некоторое улучшение. К его величайшей радости, тогдашний первосвященник Хелкия и законник Сафан сделали важную находку: при обновлении храма они нашли «Книгу закона». Когда царь прочел в Ней страшные угрозы Иеговы против тех, которые «оставили его и кадили другим богам», то он от ужаса разорвал на себе одежды и со всей энергией принялся за искоренение идолопоклонства и за восстановление истинного богослужения. Но политическая роль Иудеи уже близилась к концу.

Как раз в это время на месте Ассирии при Набополассаре и сыне его Навуходоносоре начало возвышаться царство Ново-Вавилонское. В то же время Египет при Псамметихе около 650 г. до Р. X. снова освободился от ассирийского ига, наложенного на него Ассаргаддоном, и достиг выдающегося положения. Поэтому состояние Иудеи стало еще хуже прежнего. Находясь как раз между двумя могущественными державами, она могла быть раздавленной ими.

Сын и приеемник Псамметиха фараон Нехао II (670 г.) задумал воспользоваться минутной слабостью ново-вавилонского государства при состарившемся Наболполас-саре и, следуя примеру великих фараонов, Сефа I и Рамзесов I и II, перенес военные действия в Сирию.

Весной 608 года он оставил Мемфис и двинулся к Евфрату по старой военной дороге. Когда он проходил долину Изреельскую, к нему навстречу вышел царь иудейский Иосия. Сражение произошло при Мегидде. Иудеи не могли выдержать натиска многочисленного и хорошо обученного войска египтян. Сам Иосия погиб. Нехао, не заботясь более об Иудее, продолжал свой путь дальше на север и овладел Сирией. На возвратном пути он посадил на иудейский престол второго сына Иосии — Иоакима.

Но владычество Нехао над Сирией и Палестиной продолжалось лишь до тех пор, пока против египтян в 605 г. до Р. X. не выступил Навуходоносор. Недалеко от Кархемиша, на берегах Евфрата, произошла решительная битва. Нехао потерпел жестокое поражение и отступил в Египет. Навуходоносор не преследовал его, а поспешно направился в Вавилон, где по случаю смерти своего отца Набополассара опасался, что там в его отсутствие могут возникнуть беспорядки и появиться какой-нибудь претендент на престол. Поэтому он отложил на время подчинение себе Иоакима и других мелких владетелей. Пять лет спустя после битвы при Кархемише Нехао, успевший оправиться от тяжелого поражения и таивший в себе мысль об отмщении, убедил Иоакима отложиться от Навуходоносора. Иоаким вскоре умер, а явившийся опять в эти места Навуходоносор отбросил египтян к их границам и на обратном пути наказал иудейского царя Иехонию, вступившего на престол после Иоакима. В 597 году Иерусалим был окружен со всех сторон и должен был отворить ворота неприятелю. На этот раз Навуходоносор пощадил Иерусалим, но находящиеся еще в нем сокровища и храмовые сосуды были разграблены; молодой царь с матерью Некустой и знатнейшими жителями, воины и разного рода мастера и рабочие в числе семи тысяч человек были уведены пленными в Вавилон. Царем победитель поставил четвертого сына Иосии — Седекию.

 Четыре года уже сидел Седекия на престоле иудейском, когда явилось к нему искушение в измене в лице послов царей сидонского и тирского. Явились также послы аммонитян, моавитян и эдомитян. Они надеялись соединенными силами свергнуть ненавистное вавилонское иго. И на этот раз пророк Иеремия ревностно предостерегал от восстания. Но, когда египетский фараон Хафра обещал свою помощь, иудеи восстали (589 г.). Египетская помощь пришла слишком поздно. Навуходоносор налетел, подобно урагану, на Иерусалим и осадил его. Попытка египтян освободить город была победоносно отбита. Иерусалим был стеснен до невозможности. Иудеи защищались с величайшим упорством и храбростью. Но нужда в городе увеличивалась с каждым днем. К страшным потерям убитыми и ранеными в сражениях присоединилась чума и голод. Однако царь и его советники оставались непреклонны и, не обращая никакого внимания на благоразумные советы Иеремии, решили защищаться до последнего. Наконец, после полуторагодичной осады, вавилонянам удалось взять приступом северную часть города, а затем оттуда постепенно завладеть и остальными его частями. Седекия бежал, но был настигнут близ Иерихона. Несчастному народу пришлось вынести ужасное наказание. В присутствии Седекии были казнены его сыновья и высшие иудейские сановники; сам Седекия был ослеплен, в оковах отведен в Вавилон и там заключен в темницу. Город Иерусалим был предан огню и мечу. Первосвященник Сераия и множество именитых граждан также были казнены. Так свершилась судьба иудейского царства. Все потеряли иудеи, кроме надежды: «на реках вавилонских сидели они» и ожидали времени, когда пробьет последний час и для царства вавилонского.

Лишь немногие из самых бедных жителей остались в городе. Среди них находился и пророк Иеремия. Победитель отличил его особой милостью и позволил ему самому избрать себе местопребывание. Иеремия решил, что лучше остаться с осиротевшими согражданами в своем отечестве, чем следовать за изгнанниками на чужбину. Но злая судьба его народа не дала ему воспользоваться тем, что дозволил ему победитель. Когда неприятель удалился, то спасшиеся бегством вернулись в Иудею и в городке Массифе умертвили вавилонского наместника, поставленного над оставшимися жителями Навуходоносором, и бывших при нем воинов. Это убийство повергло в ужас несчастный народ и, так как он страшился, что гнев вавилонского царя не пощадит и невинных, то бежал в Египет, несмотря на увещания Иеремии. Будучи не в силах убедить беглецов, он сам последовал за ними, чтобы не оставлять своих соотечественников.

В Египте, как и в плену вавилонском, Иеремия и другие, следовавшие за ним пророки старались удерживать иудеев от принятия иноземного идолопоклонства и поддерживать в них сознание, что они, являясь особенным, избранным народом, должны живо сохранять дух веры и законы Моисеевых. Только при соблюдении этих условий, возвещали пророки, Иегова не вечно будет на них гневаться, снова возвратит их из изгнания в отечество и из рода Давида, царствование которого являлось высшим идеалом в воспоминаниях иудеев, произойдет новый блистательнейший и могущественнейший владыка мира.

Эта идея, представлявшаяся в народном сознании в образе будущего Мессии, осуществилась гораздо позже и в ином смысле. Надежда же на возвращение на родину исполнилась менее, чем через сто лет, благодаря переменам, испытанным Азией при персидском царе Кире.

 III. АРИЙЦЫ

 1. Общие сведения

 От культурных народов семитского происхождения (египтян, евреев, ассирийцев и вавилонян) перейдем теперь к народам арийского племени. Колыбелью их можно считать Центральную Азию — горную страну нынешнего Тибета. Отсюда арийцы (или индоевропейцы) переселились частью в Иран и далее на запад, на Балканский и Италийский полуострова, и дошли до берегов Атлантического океана, Северного и Балтийского морей; частью — в долины Инда и Ганга.

По своей культуре прежде других (впрочем, гораздо позже, чем египтяне времен мемфисского периода) выделились племена, занявшие горную страну Иран, и племена, поселившиеся в долине Инда и Ганга. Первые известны под именем арийцев; вторые — индийские арийцы, называются индусами.

 2. Иранские арийцы или зендский народ.

 Народ этот, как сказано выше, переселился из Тибета в Иран — плоскогорье между Индом и Тигром, в особенности в его плодородную часть, и основал там жреческое государство. О судьбах этого государства в древнейшие времена до нас не дошло почти ничего, что имело бы историческую достоверность. Гораздо лучше известно его культурное состояние.

Сохранились большие отрывки из собрания священных книг, заключающих в себе систему религиозных, нравственных и правовых понятий.

 Это собрание книг называется «Авеста» и написано на зендском языке. Составителем «Авесты» считается Заратустра (иначе его называют Зороастр). Учение его возникло приблизительно за 1000 лет до Р. X. в стране Бактрии, откуда постепенно и распространило свое господство. Основные начала воззрений Заратустры заключаются в следующем. Существуют два царства: царство света и царство тьмы. Бог света называется Ормузд; он стоит во главе добрых духов, помогающих ему в управлении вселенной. Ормузда сотворил мир словом своим. Но в самый день сотворения мира против него выступил злой бог тьмы Ариман, чтобы с помощью греха и преступления нарушить гармонию вселенной. Ему служат злые духи. Но стоит только твердо противостоять этим вредным разрушительным демонам, чтобы побеждать их могущество. Происходит это с помощью жертвоприношений, совершаемых жрецами. В конце концов могущество злого духа будет совершенно уничтожено, смерть уступит место жизни, тьма — свету. Ариман вынужден будет признать первенство Ормузда, и после долгой жестокой борьбы между этими противодействующими силами наступит гармония и во вселенной воцарится всесовершенство.

Ормузд не имел ни статуй, ни даже святилищ или алтарей; лишь на вершинах возвышались так называемые пиреи — храмы огня, в которых поддерживалось священное пламя из поколения в поколение жрецами-магами, обязанными не давать погаснуть огню. Главным жертвенным животным был олень; приносили в жертву также и рогатый скот, коз и овец. После того, как был приготовлен и роздан присутствующим хаома (род опьяняющего напитка), жрец убивал животное, клал части его перед священным огнем, но не в огонь, ибо подобное соприкосновение осквернило бы священное пламя. Церемония заключалась пиршеством, на котором вкушали жертвенное мясо.

Тела людей после смерти не сжигались, не погребались и не бросались в реку, так как при этом осквернялись бы или огонь, или земля, или вода. Было два способа освобождаться от трупов, не нарушая чистоты этих трех элементов. Можно было покрывать труп воском и затем предавать земле; при этом восковая оболочка уничтожала осквернение, которое произошло бы от непосредственного соприкосновения с землей. Можно было также выставлять труп на открытый воздух и оставлять на растерзание птиц или хищных зверей. Для этой цели кладбищами служили большие, круглые башни. Пробыв три дня вблизи своей бренной оболочки, душа на рассвете четвертого дня покидала ее и отправлялась на место страшного суда. Гений Расну взвешивал на весах ее добрые и дурные дела и, смотря по тому, что перевешивало, объявлял ее свободною или осуждал. Потом душу приводили к мосту Цинват, ведшему в рай, но простиравшемуся над преисподней. Если она была греховной, то не могла перейти мост и низвергалась в бездну, где доставалась в рабство Ариману. Если же она оказываласть непорочна, то при помощи ангела Краосха переходила мост без труда. Там ее принимал ангел Вохумано, который ставил ее перед престолом Ормузда и указывал место, где душа должна была пребывать до воскресения мертвых.

От восточно-иранских арийцев все эти религиозные представления и учреждения, в особенности поклонение огню и небесным светилам, перешли к соплеменным им мидянам, а от них — к персам.

 3. Индийские арийцы или индусы

 При расселении арийцев по роскошным, богатым всевозможными тропическими плодами равнинам Инда и Ганга часть первобытных жителей, называвшихся шудра, отступила в южные области полуострова Декан и в дикие, неприступные горы. Другая часть покорилась победителям и, хотя сохранила жизнь и свободу, но должна была терпеть всякого рода унижения. Эта часть первобытных жителей имела темный цвет кожи, поэтому светлокожие пришельцы с самого начала своего переселения стали обращаться с ними не только дурно, но и с презрением. Образовавшиеся вследствие этого два класса народонаселения заняли в отношении друг друга строго определенное, совершенно различное положение: арии, с одной стороны, и шудра — с другой. В свою очередь, арии распределились на три сословия: воинов, жрецов и земледельцев. Шудра оказались совершенно исключенными из всякого общения с этими тремя сословиями. Самым высшим сословием были жрецы, их называли брамины. Они ближе всех стояли к Браме, то есть к душе света, совершенному существу. С помощью священнодействий, жертвоприношений и молитв брамины являются как бы посредниками между небом и землей. По учению браминов, из Брамы — безличной души света, произошел личный Брама — высшее божество. А уже от него произошли другие боги: Индра — бог грозы и бури, Агни — дух огня, Иама — бог ночи и смерти, Баруна — бог океана, Рудра — отец ветра, затем духи воздуха, далее святые и чистые люди и местности в порядке постепенности, в каком они находились близ святости Брамы. За людьми следовали различные породы животных, деревья, растения, камни и т.д.

 Такой отвлеченный, добытый философским умозрением бог, конечно, не мог долго удовлетворять народную массу. Поэтому живое воображение индусов, старавшееся представить видимый и осязаемый образ божества и найти объяснение действующих сил природы, создало рядом с Брамой еще двух главных богов: Вишну и Шиву. Вишну считался богом света; он проявляется в солнце, молнии, огне и приносит счастье. От него зависит зарождение и размножение, так как он производит в определенное время дожди и разливы рек. Напротив, Шива воплощает разрушительную силу природы. Поэтому он носится в урагане и опустошительной грозе. После его гнева Вишну посылает оплодотворяющие ливни, которые возвращают к жизни растения и радуют людей после нестерпимой засухи.

Жрецы объясняли, что Брама сначала выпустил из уст своих жрецов; потом из рук его вышли кшатрии (воины, высшие чиновники), из бедер — ваисии (земледельцы) и, наконец, из ног — шудра. Вследствие подобного толкования всякое сопротивление такому разделению сословий являлось сопротивлением божественному порядку вещей. Поэтому никакой переход из одного сословия в другое и никакое смешение между ними не были возможны. Сословия застыли и превратились в касты. Совершенно отверженными и глубоко презираемыми остались потомки темнокожих первобытных жителей — парии, найденные переселившимися арийцами в диком состоянии. От них, вероятно, происходят и ваши цыгане.

Однако жрецам потребовалось много времени, чтобы утвердить свои преимущества над другими двумя кастами. Чтобы достигнуть этой цели, они прибегали к самым страшным угрозам. Жрецы изображали народу в самых ярких красках муки, ожидающие каждого, кто не повинуется их предписаниям. Кроме низвержения в ад и адских мучений, самое глубокое впечатление производила угроза переселения душ и непрестанного воплощения в телах животных и людей. Так, кто совершил незначительный проступок, тот рождался вновь или в слоне, или в шудре, льве, тигре, птице или в плясуне. Кто совершил страшное злодеяние, тот в зависимости от степени своей виновности, промучившись сто или тысячу лет в аду, должен был пройти двадцать одно возрождение от разных животных, прежде чем увидеть свет. Проливший кровь брамина осуждался в аду на растерзание хищными зверями в течение стольких лет, скольких пылинок коснется пролитая кровь. Душа человека, убившего брамина, возрождалась в телах самых презренных животных: собаки, осла, козла.

Около 1350 года до Р. X. жрецы собрали постановления религии, общежития и права в книге, которая называется «Веды», т.е. знания. В ней прежде всего излагались богослужебные и жертвенные обряды. В жертву богам главным образом приносились: сома — по-особому приготовленный сок одного горного растения, которому индусы придавали таинственное значение; рис, молоко и масло. Всякое правильно совершаемое жертвоприношение должно было производить магическое действие настолько, насколько приносящий жертву приобретал при этом божественной сущности.

 Затем следовали подробнейшие предписания относительно чистоты и выбора кушаний и напитков. Все предметы, которых касается человек, могут быть нечистыми, цоэтому перед употреблением все должно быть очищено. В особенности были тягостны постановления о кушаньях. Так как в каждом животном могла находиться душа какого-нибудь умершего, даже друга, родственника или предка, то брамины вообще воспрещали мясную пищу. Но так как они не были в состоянии вполне вкоренить это в народном сознании, то ограничились тем, что строго запрещали в пищу мясо рогатого скота, так как почитали корову священным животным и ее молоко и масло должны были приноситься в жертву богам. Брамины рекомендовали есть молочную и растительную пищу, за исключением лука и чеснока. Таким образом, они могут считаться родоначальниками вегетарианства.

Тот, кто осквернялся запрещенным кушаньем или совершал какой-либо другой проступок, должен был, не ожидая наказания по суду, сам наложить на себя эпитимию, соответствовавшую важности проступка и состоявшую или в тысячекратном повторении молитв, или в посте, в самобичевании и даже в добровольной смерти. Например, кто съел запрещенное кушанье, тот должен был в течение тридцати дней есть только рис. Кто умышленно напивался пьян, тот должен был пить столько времени кипящий рисовый отвар, пока он не сожжет ему внутренности, и тогда только грех его будет искуплен. Кто неумышленно убивал корову, тот обязан был обрить себе голову, завернуться, как в плащ, в шкуру убитого животного, пойти на выгон, поклониться там коровам и прислуживать им. Если кшатрий намеренно убивал брамина, то должен был дать себя застрелить стрелой из лука или три раза броситься головой в огонь, пока не умрет.

Для браминов все эти предписания и запрещения были еще усилены. Их обязанности были изложены с такими подробностями, что даже было определено, в каком положении они должны были принимать пищу, какими частями руки и пальцев совершать омовения, как должны были вести себя во всех случаях жизни, в дороге и т.д., чтобы не утратить своей чистоты и святости. Самым похвальным делом для жреца было, когда он вообще удалялся из этого нечистого мира в уединение и там суровым покаянием и самобичеванием очищался от всего земного. Целью такого религиозного отречения от всех чувственных наслаждений, умерщвления плоти, удаление от мира в уединение пустыни является не только внешнее очищение, но и очищение души, так как она, освобожденная от оков чувственности, получает возможность возвратиться к своему божественному источнику — к Браме, высшему духу.

О человеческом теле брамины говорили:

 «Это жилище человека, которому костяк служит вместилищем, а мускулы — связками; этот сосуд, наполненный мясом и кровью и покрытый кожей, есть жилище нечистое, подверженное старости, болезни и печали, всякого рода страданиям и страстям; гибель его предопределена уже заранее и поэтому всякий должен стараться с радостью освобождаться от него».

 Поэтому, говорили жрецы, тело следует всеми средствами подчинять господству души; чувственная, материальная сторона человеческой сущности должна быть преодолеваема духом, в случае необходимости до полного уничтожения. Люди, благоговевшие перед подобными воззрениями, должны были постепенно потерять самостоятельность суждений, отвагу и энергию; они, собственно говоря, жили не для этого мира, а для будущего, для загробной жизни.

Таким образом, тем, кто захватил власть, уже нетрудно было ее удерживать, так как не было никого настолько смелого, чтобы оспаривать у них эту власть. Вследствие этого в индийских государствах был деспотический образ правления. Цари пользовались божескими почестями, ибо полагали, что в них обитает божество. Цари происходили не из касты жрецов, а из кшатриев, которые были обязаны покровительствовать остальным сословиям.

 Однако советниками царя в основном являлись брамины. Царь был высшим всеобщим покровителем и судьей, награждающим добрых и наказывающим злых.

 Он обязан был поддерживать существующий порядок строгим соблюдением его и устрашением преступников соответствующими наказаниями. В трудных случаях, когда невозможно было добраться до истины ни. фактами, ни свидетельскими показаниями, ни присягой, царь прибегал к божьему суду. Брамины, женщины и дети, старики и больные испытывались весами, кшатрии — огнем, ваисии — водой, шудры — ядом. Если испытываемый при вторичном взвешивании оказывался легче, чем при первом, если раскаленное железо после пронесения его на расстоянии семи шагов оставляло на нем ожог, если выпитая святая вода причиняла ему вред, а от принятого яда испытуемый заболевал — это служило бесспорным доказательством виновности.

Вследствие замкнутого устройства каст, жестокого деспотизма, тяжких наказаний и обетов, народонаселение стонало под невыносимым гнетом, а земля представлялась людям юдолью плача. Такое положение вещей неминуемо должно было возбудить в глубокомыслящем человеке вопрос, может ли такая печальная судьба быть непреложным уделом человечества? Человек, поставивший этот вопрос, был Гаутама Будда (то есть «просвещенный»), живший в конце VI начале V века до Р. X. противопоставляя свое учение догмам браминов, он проповедовал равенство всех людей на земле. Он говорил, что нужно облегчать страдания друг друга, помогать переносить неизбежное в мире зло. Это достигается сострадательной деятельной любовью, непрерывно проявляющейся в делах милосердия. В своей гуманности по отношению к людям и животным он заходит так далеко, что говорит о непозволительности убивать любое живое существо. Совершивший грех нуждается не в мучительных наказаниях, а в чистосердечном, глубоком раскаянии.

 Одно древнее изречение так выражает сущность нравственного учения Будды: «оставление всего злого, исполнение всего хорошего, укрощение собственных мыслей».

 Со своим новым учением Будда обратился непосредственно к народу. Он выступал публично, на открытых площадях и притом не на священном, не понятном народу сансктритском языке, а на том языке, на котором говорил народ. Именно поэтому у него было много последователей. Народ громко выражал свой восторг человеку, так кротко и смиренно выражающему соболезнование и жалость к униженным труженикам и так не похожего на гордых и надменных браминов. Неудивительно, что его считали одним из воплощений Вишну. Но он не избежал преследования даже со стороны своих родных. Положение браминов было слишком Прочным, чтобы его мог поколебать буддизм, особенно потому, что они в угоду народу низвергли старого Браму и провозгласили Шиву высшим божеством. Основы учения браминов еще и поныне незыблемы в Индии. Учение же Будды с помощью кровавых преследований было вытеснено с родины на ту сторону Ганга, далее на остров Цейлон, в Китай и Японию, стало там твердою ногою и в настоящее время насчитывает там много миллионов своих последователей.

 В Индии, управляемой не менее деспотически, чем Египет, также процветало строительное искусство. До сих пор сохранились высеченные в скалах древние храмы на островах Элефанте и Сальсетте близ Бомбея. Близ Эллоры в хребте гранитных гор на протяжении целой мили выдолблен полукружием ряд храмов, часто в два яруса, так, что гранитные крыши нижних храмов, поддерживаемые многочисленными столбами, служат обширным основанием для верхних построек. Заслуживают внимания пагоды — храмовые сооружения с великолепными воротами, башнями, колоннадами, галереями, с примыкающими к ним бесчисленными покоями, устроенными для удобства богомольцев. Все эти постройки несут на себе необыкновенное множество украшений, состоящих из фантастических изображений браминской символики.

Индийская литература дала много выдающихся религиозных и светских произведений. Из них в особенности замечательны «Веды» и собрание законов Ману в двенадцати книгах, религиозные эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамайана», а также драма «Сакунтала» поэта Калидаса. Все эти сочинения написаны на санскрите — одном из древнейших индоевропейских языков.

Насколько богаты и обильны источники о культуре древних индусов, настолько скудны достоверные сведения о древнейшей истории Индии.

Примерно в середине второго тысячелетия до Р. X. арийцы переселились на равнины Ганга и основали там два главных государства: Куру со столицей Гастинапуром на Ганге, а позже — Панду. Эти государства, по свидетельству «Махабхараты», вели между собой истребительную войну. В конце концов «сыны Панду» победили и овладели Гастинапуром. Одновременно с ними на равнинах Ганга существовали и другие жреческие государства: царство Магада, на юге царство Пандия, на реке Кришне царство Карната. В Пенджабе, т.е. в области индийского Пятиречья уже во времена Александра Македонского находим два государства — Таксила и Пора. После смерти Александра, в 312 году до Р. X., в царстве Магада явился могущественный государь, которого греки называли Сандракоттом, а индусы Кандрагуптою. Однако в конце концов он пал в борьбе с Селевкидами, то есть преемниками Селевка Никатора, захватившего себе из наследства Александра Македонского все земли от берегов Сирии до реки Тигра.

 IV. ПЕРСЫ

 1. Мидийское царство при Астиаге.

 Основателем индийского государства, как выше было упомянуто, явился Киаксар. Он простер свое владычество до Малой Азии и напал на царство лидийское, находившееся под властью одного из преемников Гигеса — Алиатта (625 — 568 г. до Р. X.). Шесть лет продолжалась война без решительного результата. Когда войска в очередной раз бросились друг на друга, наступило солнечное затмение, нагнавшее такой ужас на сражавшихся, что они прекратили битву и пожелали заключить мир. Мир был заключен, и границей между мидийским и лидийским государством стала река Галис. Чтобы еще более упрочить мир, Алиатт выдал свою дочь Ариенис за сына Киаксара — Астиага. Оба государя скрепили свою дружбу тем, что прокололи, по тогдашнему обычаю друг у друга руку и пили вытекшую из раны кровь. Последние годы царствования Киаксара прошли в глубоком мире. Он умер в 596 году. Когда Астиаг вступил на престол своего отца, Мидия простиралась от Иранской пустыни до восточного берега Галиса.

Астиаг вел чисто восточную, роскошную жизнь. Окруженный многочисленным двором, он не знал другого времяпрепровождения, как только охотиться в лесах, окружавших его дворцы или тянувшихся на границах пустыни. Воинственные наклонности были ему совершенно чужды, и народ его также начал отвыкать от военного дела. Так как Астиаг не имел наследника, то ему приходилось передать престол дочери своей Мандане или ее детям. Эта дочь была выдана замуж за одного из подданных ее отца, персидского князя Камбиза. От этого брака родился Кир, будущий основатель всемирной Персидской монархии.

 2. Кир — основатель персидской монархии

 О детских и юношеских годах Кира историк Геродот сохранил для нас предание, с помощью которого он старается доказать неизбежность судьбы, предопределенной человеку и непреодолимость гения, предназначенного для великих подвигов.

В первый год супружества Камбиза с Манданою Астиагу приснился сон, что из утробы его дочери вырастает виноградная лоза, осеняющая своей тенью всю Азию. Снотолкователи объяснили этот сон Астиагу в том смысле, что дитя Манданы со временем будет царствовать вместо него. Тогда царь вызвал дочь к себе, чтобы убить дитя, которое она должна была родить. Как только родился Кир, Астиаг позвал к себе Гарпага, верного и необыкновенно дружески расположенного к нему мидянина, и сказал ему: «Дело, которое я поручаю тебе, исполни со всем усердием и не обмани меня! Возьми мальчика, которого только что родила Мандана, в дом свой и убей его. Затем похорони его, как сам пожелаешь». Гарпаг отвечал: «До сих пор ты не мог найти во мне ничего достойного осуждения, и я остерегусь провиниться перед тобой и на будущее время; а так как ты желаешь, чтоб это совершилось, то долг мой — послужить тебе в этом со всем старанием».

Затем Гаопаг получил ребенка и с плачем отправился к себе домой, где и рассказал жене своей все, что говорил ему Астиаг. Тогда жена спросила: «Что же ты предполагаешь делать?» Гарпаг отвечал: «Не то, что приказал Астиаг. Я не убью ребенка, как потому, что он мне сродни, так и потому, что Астиаг стар и не имеет мужского потомства. Когда со смертью ребенка правление должно будет достаться дочери, сына которой он хочет умертвить моими руками, то чего же останется ждать мне, как не величайшей опасности? Однако ребенок ради моей безопасности все-таки должен умереть; поэтому убийцей его должен быть кто-нибудь из людей Астиага, а не из моих».

Сказав это, Гарпаг тотчас послал за одним пастухом Астиага, который, как ему было известно, пас свое стадо в горах, изобиловавших зверями. Горы эти лежали к северу от Экбатаны, у Черного или скорее у Каспийского моря; здесь Мидия очень возвышенна и гориста, а остальные части ее ровны и плоски. Когда пастух поспешно явился, как было приказано, Гарпаг сказал ему следующее: «Астиаг приказывает тебе взять этого мальчика и закинуть его в такое место, где горы всего более дики, для того, чтобы он как можно скорее погиб. Сверх того он приказал мне еще сказать, что если ты не убьешь его, а где-либо и каким-либо образом сохранишь, то он поступит с тобою самым жестоким образом. Я сам потом посмотрю, куда ты кинешь ребенка».

Пастух выслушал, взял дитя и возвратился с ним в свою хижину. Между тем жена его была в страшном беспокойстве, так как не знала, зачем Гарпаг посылал за её мужем. Когда пастух вернулся, жена спросила его, зачем так поспешно призывал его к себе Гарпаг. Он отвечал:

«О, жена! Прибыв в город, я увидел и услышал там такие вещи, что не желал бы, чтобы они случились с нашим господином. Весь дом Гарпага был полон горя. Испуганный вошел я туда. Войдя в дом, я увидал лежащего ребенка, барахтающегося, плачущего и разодетого в золото и разноцветное платье. Когда Гарпаг увидел меня, то приказал мне как можно скорее взять дитя, унести его и кинуть в такое место, где горы всего более полны диких зверей, прибавив, что Астиаг жестоко разгневается, если я этого не исполню. И я взял ребенка и унес его в уверенности, что он принадлежит кому-нибудь из домашних, так как никак не мог сообразить, откуда он родом. Однако я удивлялся, что увидел его одетым в золото и дорогое платье, и стонам, бывшим в доме Гарпага. Дорогою я узнал все дело от слуги, провожавшего меня из города и вручившего мне ребенка, а именно, что это было дитя Манданы, дочери Астиага и Камбиза, что Астиаг приказал умертвить его. Вот он».

С этими словами пастух раскрыл ребенка и показал его. При виде большого и прекрасного дитяти жена пастуха начала плакать и, обнимая мужу колени, просила не губить его. Пастух возразил, что он не может его оставить, что придут шпионы Гарпага посмотреть, исполнил ли он приказание, и когда узнают, что не исполнил, то он сделается несчастным. Когда жене пастуха не удалось упросить мужа, она сказала ему следующее: «Если я не могла убедить тебя не губить его, то сделай так, чтобы действительно оказалось, будто его бросили. Видишь ли, в отсутствие твое я родила ребенка, но только мертвого. Так возьми его и брось! А мы воспитаем ребенка дочери Астиага как своего. Таким образом, тебя не обвинят в непослушании твоему господину и нам самим не будет дурно. Мертвое дитя получит царское погребение, а живое не потеряет своей жизни».

Рассудив, что жена дает очень хороший совет, пастух тотчас же с нею согласился. Он отдал жене предназначенное к смерти дитя, одел в его платье и положил в ящик, в котором принес его, своего собственного мертвого ребенка, отнес немедленно в горы и оставил там в самом диком месте. На третий день, оставив сторожем вместо себя подпаска, пастух пошел в город и, придя к Гарпагу, сказал ему, что он готов показать труп младенца. Гарпаг послал вернейших своих телохранителей, приказав им удостовериться и похоронить ребенка пастуха; другого же, названного впоследствии Киром, взяла к себе жена пастуха и дала ему другое имя.

Когда мальчику исполнилось десять лет, то тайна раскрылась следующим образом. В деревне, где находились стада, он играл с мальчиками одного с ним возраста. Мальчики в своей игре выбрали его, этого мнимого пастуха, своим царем. Одним из них он приказал строить дома, другим быть его телохранителями, иным — «очами царя», некоторым поручил докладывать дела. Один из игравших мальчиков, сын знатного мидянина Артембара, не исполнил того, что приказал ему Кир и, по его приказанию, был схвачен и наказан. Возмущенный таким недостойным обращением, мальчик поспешил в город и пожаловался своему отцу на то, что он вытерпел от Кира. Он не говорил, однако, о Кире, так как последний не имел еще этого имени, а о сыне пастуха.

Разгневанный Артембар в сопровождении своего сына отправился к Астиагу и, пожаловавшись ему на то, что сын его вытерпел от недостойного, сказал: «О, царь! Так осрамлен я сыном пастуха!» и обнажил при этом у мальчика спину. Когда царь увидал это и выслушал рассказ, он приказал дать мальчику удовлетворение, сообразное положению его отца, и позвать к себе пастуха и его сына.

Когда оба они явились, Астиаг, взглянув на Кира, сказал: «Ты, такой мальчишка! Как смел ты так поступить с сыном моего первого сановника?» Кир отвечал: «О, государь! Я поступил с ним по праву. Наши мальчики, между которыми был и он, выбрали меня в игре царем; все другие исполняли то, что им было приказано; этот же был непослушен,, за что и был наказан. Если же я виноват, ну так вот я стою здесь».

Когда мальчик сказал это, Астиаг тотчас узнал его. Черты лица показались ему похожими на его собственные, а манеры благородными. Он сообразил также возраст мальчика со временем его подкидывания. Пораженный этим, он долго оставался безмолвным. Придя, наконец, в себя, он отпустил Артембара, обещав ему всевозможное удовлетворение. Когда он остался один с пастухом, то спросил, кто ему дал мальчика. Пастух отвечал, что это его ребенок и что мать его еще живет при нем. Астиаг возразил, что он нехорошо делает, добровольно подвергая себя большому наказанию. С этими словами он подал знак своим телохранителям схватить его. Когда пастуха хотели уже вести наказывать, он открыл истину, рассказав, как все было, и просил за это помиловать его.

Как только пастух раскрыл истину, Астиаг более уже не сердился на него. Но, воспылав страшным гневом против Гарпага, он приказал своим телохранителям привести его к себе. Когда Гарпаг предстал пред ним, Астиаг спросил: «Каким образом умертвил ты мальчика, ребенка моей дочери, которого я передал тебе?» Гарпаг, увидя пастуха, не пошел путем лжи, на котором мог быть изобличен, а сказал: «О, царь! Когда я получил ребенка, то подумал, как должен я исполнить твою волю, чтобы остаться правым перед тобой. Поэтому я так поступил. Я позвал этого пастуха, передал ему ребенка и сказал, что ты приказал умертвить его. И, говоря это, я не лгал, ибо таково было твое приказание. Но я передал ему ребенка и приказал бросить его в самое дикое место в горах и оставить там до тех пор, пока он не умрет. При этом я всячески пригрозил ему, если он этого не исполнит. Когда во исполнение твоего приказания ребенок умер, то я послал самых верных из моих служителей удостовериться в смерти ребенка и похоронить его. Вот как происходило дело и как умер мальчик». Хотя Гарпаг откровенно рассказал всю правду, но Астиаг все-таки остался недоволен его поступком. Затаив в себе неудовольствие, он рассказал Гарпагу все, что он слышал от пастуха, и в заключение сказал, что мальчик жив и что такой оборот дела он признает совершенно справедливым. «Ибо, — продолжал он далее, — мне было очень прискорбно, что так поступили с мальчиком, и к тому же я не мог оставаться нечувствительным к упрекам моей дочери. Так как, по счастью, все хорошо устроилось, то я желаю, чтобы ты прислал своего сына к вновь отыскавшемуся мальчику. Затем я хочу возблагодарить богов за его спасение и желаю, чтобы ты явился к моему обеду».

Услышав такие речи, Гарпаг бросился к ногам царя, а потом пошел домой, полный восторга, что его недосмотр окончился так благополучно и что в заключение счастия он приглашен даже к царскому столу. Вернувшись к себе, он тотчас послал за своим единственным тринадцатилетним сыном и приказал ему отправиться во дворец к Астиагу и делать там все, что тот ему прикажет. Сам же с радостью рассказал жене своей обо всем, что с ним случилось. Но когда сын Гарпага пришел к Астиагу, то царь приказал убить его, разрезать на куски, один из них сварить, а другие зажарить и держать их наготове.

Наступило время обеда, явились приглашенные и с ними Гарпаг. Всем гостям и самому Астиагу подали баранину, а Гарпагу мясо его сына, за исключением головы, ног и рук, которые были положены в закрытую корзину. Когда Астиагу показалось, что Гарпаг насытился, он спросил его, понравилось ли ему это кушанье. Гарпаг отвечал, что оно ему очень понравилось. Тогда ему подали корзину и предложили взять из нее то, что он пожелает. Гарпаг послушался, открыл корзину и увидал в ней останки своего сына. При виде их он не содрогнулся и по возможности сдержал себя. Астиаг спросил его, знает ли он, какого животного ел он мясо. Гарпаг ответил, что знает и что, по его мнению, все, что ни делает царь, — справедливо. Затем он взял останки своего сына и отправился с ними домой, чтобы предать их погребению.

Так отомстил Астиаг Гарпагу. Относительно же Кира он обратился к совету тех же магов, которые известным уже образом объяснили ему его сон. Когда они явились, то Астиаг спросил их, как они объяснили ему сон. Они снова повторили, что мальчик, если жив, будет царствовать. Тогда он сказал им следующее: «Мальчик жив и налицо, воспитан в провинции, был выбран в цари мальчиками своей деревни и обзавелся при этом телохранителями, привратниками, послами. Что должно означать это?» Маги отвечали: «Если он жив и был царем неумышленно, то будь покоен и не теряй хорошего расположения духа, потому что он не будет уже вторично царствовать. Многие наши предсказания сбывались часто и в безделицах, а следствия сновидений бывают часто очень ничтожны». Астиаг отвечал магам: «Я сам того же мнения, что, если мальчик был уже царем, то не может быть для меня более опасен. Однако, посоветуйте мне, что может быть всего безопаснее для дома моего и для вас». На что маги отвечали: «О, царь! Для нас самих очень важно, чтобы власть твоя укреплялась. Ибо если она попадет этому мальчику-персу, то перейдет в чужие руки. Мы, как мидяне, сделаемся рабами, и персы будут смотреть на нас не иначе, как на чужеземцев. Если же ты останешься царем, то и мы будем господствовать вместе с тобой и пользоваться при тебе большим уважением. Поэтому мы обязаны как можно более заботиться о тебе и о твоей власти и, если бы теперь мы видели еще что-либо опасное, то обо всем этом сказали бы тебе. Но так как сон твой окончился ничем, то мы продолжаем надеяться и советуем и тебе делать то же, а мальчика отослать в Персию к родителям его».

Астиаг, услышав это, обрадовался, позвал к себе Кира и сказал ему: «О сын! Ради одного сна я поступил с тобою несправедливо, но твое счастие сохранило тебя. Возвращайся теперь радостный в Персию. Я велю проводить тебя. Там ты найдешь отца и мать, но уже других, а не пастуха и жену его». С этими словами Астиаг отпустил Кира. По возвращении в дом Камбиза Кира встретили его родители. Когда они услышали, что он сын их, то приветствовали его как такого, которого они почитали уже умершим. Они спросили его, каким образом он спасся. Он рассказал им, что об этом сначала сам ничего не знал. В первый раз он узнал всю свою историю дорогой. Он ничего другого не предполагал, как только то, что был сыном пастуха. Все дело узнал он на обратном пути от своих провожатых. Он рассказал, как воспитала его жена пастуха и не переставал восхвалять ее. Когда его родители узнали его настоящее имя Кюно, то для того, чтобы спасение его могло показаться делом богов, они разгласили между персами, будто брошенного Кира вскормила собака, ибо «Кюно» по-персидски означает «собака». Так возникла об этом народная молва.

Когда Кир вырос и сделался храбрейшим и любимейшим между своими товарищами, Гарпаг привлек его к себе подарками и соблазнил страстным желанием отомстить Астиагу. Он очень хорошо понимал, что сам он, как частный человек, никоим образом не мог отомстить Астиагу. Но вначале он сделал еще следующее: так как Астиаг был суров к мидянам, то Гарпаг собрал вокруг себя нескольких знатнейших мидян и внушил им, что следует призвать Кира, а Астиага лишить царского достоинства.

Исполнив это, Гарпаг пожелал сообщить о своем намерении Киру, проживавшему в Персии. Но так как все дороги были охраняемы, то он мог исполнить это, благодаря лишь следующей хитрости. Он достал зайца, вырезал ему внутренности и, не снимая шкурки, вложил в него письмо, в котором было изложено то, что он задумал. Зашив снова зайца, он дал вернейшему своему слуге тенёта, как будто тот был охотник, и послал в Персию с словесным поручением — сказать Киру при поднесении зайца, чтобы он разрезал его сам и чтобы при этом никого не было.

Поручение было исполнено. Кир принял зайца и разрезал его. Затем он прочел найденное в нем письмо. Содержание его было следующее: «Сын Камбиза! Тобою руководят боги, ибо в противном случае ты не был бы так счастлив. Ты жив, благодаря богам и мне. Полагаю, что это тебе уже давно известно, равно как и то, что должен был я выстрадать от Астиага за то, что не убил тебя, а отдал пастуху. Если ты захочешь теперь послушаться меня, то будешь царем над всем царством, которым правит Астиаг. Призови персов к восстанию и поведи их против мидян! Когда я, как предводитель, буду послан против тебя Астиагом, то сделается так, как ты пожелаешь. То же самое произойдет и тогда, когда послан будет кто-либо другой из знатных мидян. Ибо они отпадут от Астиага, перейдут к тебе и будут стараться свергнуть его. Все это у нас подготовлено, и потому действуй, и действуй скорее».

Прочтя это письмо, Кир задумался о том, как ему поступить, чтобы уговорить персов отложиться, и скоро нашел хорошее средство. Он написал письмо и затем собрал персов. Открыл перед ними письмо и, прочитав его, сказал, что Астиаг назначает его предводителем персов. «В силу этого, — присовокупил он, — приказываю вам, чтобы завтра каждый из вас явился с серпом».

Когда все снабженные серпами явились, Кир приказал им сжать в один день довольно большой участок поля. Персы исполнили заданную им работу. Кир приказал им на другой день явиться в праздничных одеждах. В то же время Кир велел согнать в одно место стада коз, овец и рогатого скота своего отца, заколоть их и приготовить разные кушанья для угощения персидского войска, для чего приказал принести еще вина и другие дорогие кушанья. Когда на другой день явились персы, он пригласил их расположиться на траве и приняться за пир. Когда они кончили есть, то он спросил их, какой день кажется им лучше: вчерашний или сегодняшний?

 Они отвечали, что между ними чрезвычайная разница, ибо вчерашний день доставил им явную заботу, а сегодняшний — очевидную радость. Тогда Кир открыл им свой план в следующих словах:

 «Мужи Персии! Таково и ваше положение. Если послушаетесь меня, то без рабского труда будете наслаждаться этим и другими удовольствиями; если же вы этого не желаете, то вам предстоят тысячи трудов, подобных вчерашнему. Послушайтесь меня и будете свободны! Я верю, что волею богов я призван к жизни для того, чтобы доставить вам свободу, и полагаю, что вы ни в чем не хуже мидян, по крайней мере, в отношении воинских доблестей. Поэтому скорее отлагайтесь от Астиага».

 Персы, имея такого предводителя, охотно провозгласили себя независимыми, будучи давно уже недовольны господством мидян. Когда Астиаг узнал о том, что сделал Кир, то отправил к нему посла и потребовал его к себе. Кир через того же посла велел ответить Астиагу, что он прибудет раньше, чем Астиаг того желает. После такого ответа Астиаг вооружил всех мидян и как бы ослепленный богами поставил над ними предводителем Гарпага, забыв совсем, что он емусделал. Когда мидяне сошлись с персами на поле битвы, То некоторые из них, ничего не зная о заговоре, вступили с ними в бой; другие же перешли на сторону персов; многие представились трусами и бежали.

Как только Астиаг узнал о постыдном бегстве индийского войска, то в гневе на Кира сказал: «Кир не должен так этому радоваться». После этих слов он приказал распять магов-снотолкователей, убедивших его оставить Кира в живых. Затем он вооружил в городе остальных мидян, молодых и старых, и вывел их в поле. Но в сражении с персами войско его было разбито, сам Астиаг взят в плен, а мидяне, которых он повел в битву, погибли.

К пленному Астиагу явился Гарпаг, ликующий и издевающийся. Между другими язвительными речами, играя словами о том угощении, которое приготовил ему тот из мяса его ребенка, он спросил его, по вкусу ли ему в сравнении с царской властью рабство, ставшее последствием этого поступка. Астиаг, устремив на него взор, спросил его, не приписывает ли он себе дело Кира. Гарпаг отвечал, что это он побудил к тому Кира и тем отплатил за свою обиду. Тогда Астиаг назвал его безрассуднейшим и несправедливейшим. Безрассуднейшим потому, что, если бы он сам выполнил это дело, то мог сам сделаться царем, а не передавать власти другому; несправедливейшим же потому, что он обратил в рабство мидян ради своей мести. Если он не может оставаться царем и им должен быть другой, то лучше было бы отдать предпочтение мидянину, а не персу. Таким образом, ни в чем не повинные мидяне из господ должны сделаться рабами, а персы, бывшие до тех пор рабами мидян, сделаются их господами. Так окончилось господство мидян. Но Кир не прекратил своих завоеваний, а выступил против царства лидийского, процветавшего в Малой Азии.

 3. Падение царства Лидийского при Крезе

 (540 г. до Р. X.).

 Обширная, плодоносная, богатая и прекрасная область, известная под именем Малой Азии, была населена многими народами различного происхождения. Восточную часть ее занимали киликийцы и каппадокийцы, принадлежавшие по языку и обычаям к сирийскому племени. Западная часть полуострова была занята фригийцами, карийца-ми, лидийцами и мизерийцами. Они были, вероятно, одного происхождения. Кроме того, вдоль морского берега жило множество переселившихся народов, среди которых особенно выделялись греческие колонии на западе и финикийцы на юге. Другие различные племена жили в горах, преимущественно на северо-востоке полуострова.

Это разнообразие различных племен породило множество отдельных государств, из которых раньше других прославились фригийское и лидийское. Затем в эти места вторглись киммерийцы и на некоторое время сделались повелителями всех этих народов. Однако лидийцы были настолько счастливы, что выгнали чужеземцев (около 564 г.), создали могущественное государство и скоро завладели большей частью Малой Азии. При царе Крезе, завоевавшем греческие колонии после продолжительной с ними войны его предшественников, власть лидийцев простиралась от берегов Средиземного моря до реки Галиса и до Памфилии и Ликии. Но государство это близилось к падению в то самое время, когда достигло своего высшего положения. Когда после Астиага, бывшего в свойстве с Крезом, власть перешла к Киру и принадлежавшая мидянам Каппадокия также была покорена персами, молодой завоеватель приблизился и к Лидийскому царству. Крезу скоро пришлось отважиться на решительный бой, в котором должна была решиться его участь и в котором лидийский царь нашел свою погибель. Но этому падению предшествовали происшествия такие необыкновенные и столь прославленные преданиями, сохраненными Геродотом, что мы намерены рассказать их здесь, ибо они живо изображают нравы и образ мыслей того времени.

Двор Креза, как богатого, образованного и могущественного государя, был притягательным местом для всех людей, прославившихся в области наук и искусств, а так как он владычествовал и над греками, то к нему являлись и знаменитейшие из них. В числе других гостей прибыл однажды к Крезу афинянин Солон, который после составления своих законов, о чем будет изложено ниже, путешествовал по Египту и Малой Азии. Крез принял его весьма радушно и несколько дней спустя приказал своим слугам проводить его по сокровищницам и показать все, что у него было самого лучшего и блестящего.

Когда Солон все осмотрел, Крез спросил: «Афинский пришелец! До нас дошел слух о твоих путешествиях, дошла великая слава о твоей мудрости. Поэтому я желаю спросить, видел ли ты где-либо человека счастливее меня». Солон, не привыкший льстить, а любивший говорить только правду, отвечал: «Да, государь. Афинянина Телла».

Крез удивился такому ответу и спросил с любопытством: «Почему считаешь ты Телла самым счастливым?» Солон отвечал: «Этот Телл во время цветущего положения своего отечества имел, во-первых, прекрасных и добрых детей и от всех их видел внуков, и все они остались в живых. Но и эта, по нашим понятиям, счастливая жизнь заключилась блистательнейшим концом. Когда афиняне вступили в сражение со своими соседями при Элевсине, он помог обратить неприятеля в бегство и умер с величайшею славою. Афиняне похоронили его на общественный счет на том самом месте, где он пал, и почтили его великою честью».

Похвала Телла раздражила Креза, и он сказал: «Кого же ты считаешь счастливейшим после Телла?» Крез был уверен, что именно он займет второе место. Солон отвечал: «Клеобиса и Битона. Они, родом аргивяне, имели достаточное состояние и, сверх того, обладали большой физической силой. Поэтому оба они получали награды на общественных играх. Однажды был у них праздник, и мать их должна была ехать в храм. Но волы ее не вернулись вовремя с поля. А так как нельзя было терять время, то юноши сами запряглись в повозку и привезли мать в храм, проехав сорок пять стадий. Наградой за такой поступок была прекраснейшая смерть. Аргивские мужи прославили их добродетель, а аргивские жены похвалили их мать за обладание такими сыновьями. Мать, восхищенная поступком своих сыновей и общими похвалами, просила богиню даровать ее сыновьям лучшее благо в мире. По этой молитве, когда кончились жертвоприношения и жертвенная трапеза, юноши заснули в храме и больше не просыпались. Таким образом окончили они свою жизнь. Этим боги хотели показать, что человеку лучше умереть, чем жить. Аргивяне воздвигли юношам статуи и поставили их в Дельфах, чтобы каждый мог почитать их как достойнейших».

Таким образом, Солон предоставил Клеобису и Битону второе место благополучия. Недовольный Крез воскликнул: «О, афинский пришелец! Неужели ты так мало ценишь мое благополучие, что сравниваешь меня с двумя простыми гражданами?». Солон отвечал: «О, Крез! Меня ли, знающего, насколько боги завидуют и противодействуют -счастью людей, спрашиваешь ты о делах человеческих? В жизни своей человек должен видеть и переносить многое, чего он не желает. Жизнь человеческую я определяю в семьдесят лет, эти семьдесят лет составляют двадцать пять тысяч двести дней. Ни один из этих дней не похож на другой по своим случаям. Поэтому, о, Крез судьба человека подвержена превратностям. Мне известно, что ты очень богат и повелеваешь многими людьми. Но о том, о чем ты меня спрашиваешь, я могу сказать только тогда, когда услышу, что ты счастливо окончил свою жизнь. Потому что самый богатый человек не счастливее последнего бедняка, обеспеченного пропитанием лишь на один день, если счастье не остается ему верным до конца его жизни. Во всяком деле, о, государь! следует смотреть на конец его. Ибо многим боги дарят сначала благополучие, а под конец жизни лишают всего».

Солон, не только не доставивший своими речами удовольствия царю, но и не оказавший ему никакого предпочтения перед простыми людьми, был отпущен Крезом. Он показался ему весьма незнающим, так как предписывал ожидать окончания каждого дела, не придавая цены настоящему счастью. Однако вскоре после отъезда Солона Крезу пришлось испытать жестокий гнев богов, вероятно, за то, что он считал себя счастливейшим. Из двух сыновей своих, из которых один был немой, он потерял здорового. Этот сын был нечаянно убит дротиком на охоте.

Многолетняя скорбь о потере этого сына заставила его еще сильнее испытать ненадежность своего счастья. Но еще более тягостные испытания готовила ему судьба в лице Кира. Военное счастье этого персидского царя и гибель мидий-ского царства от его рук вывели Креза из печали. Он пожелал остановить возраставшее могущество персов.

Для этого он захотел воспользоваться советом оракула и обратился ко всем оракулам, находящимся в Греции и Ливии. Из них самыми знаменитыми были: оракул в Дельфах, посвященный богу Аполлону, и оракул в оазисе Сивахе, на запад от Египта, посвященный Юпитеру Аммонскому. Но прежде он решил испытать оракулов, и, если они окажутся правдивыми, тогда спросить их о том, должен ли он воевать с персами или нет. Из столицы Лидии, Сард, выехали послы, которые в двадцатый день со времени выезда должны были спросить всех оракулов, что делает в этот день лидийский царь, записать их ответы и привезти царю. Что ответили другие оракулы, неизвестно; когда же лидийцы прибыли в дельфийский храм и обратились к божеству с заранее написанным вопросом, то пифия послам отвечала следующее:

  От меня никогда не скрыта глубь моря, все песчинки;

Немых слышу я; понимаю не меньше глухих.

Обоняю теперь запах я черепашьего мяса,

С мясом ягненка варимого вместе в медном сосуде,

И медью ж покрытом.