ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАРГОРОДСКИЙ ЛЕВ. Глава I. Безенчук и нимфы (Илья Ильф и Евгений Петров)
Текст печатается по изданию: Ильф И. Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок.
М.: Художественная литература, 1956.
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ
Посвящается Валентину Петровичу Катаеву
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАРГОРОДСКИЙ ЛЕВ.
Глава 1. Безенчук и "нимфы"
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений
и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города
рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить
голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном
городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко.
Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны,
грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города
до такой степени была влюблена в секретаршу месткома
коммунальников, что это мешало ей собирать членские взносы.
Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича
Воробьянинова, хотя этими вопросами по роду своей службы он
ведал с девяти утра до пяти вечера ежедневно с получасовым
перерывом для завтрака.
По утрам, выпив из морозного, с жилкой, стакана свою
порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он
выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного
весеннего света улицу имени товарища Губернского. Это была
приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По
левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились
гробы похоронного бюро "Нимфа". Справа за маленькими, с
обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и
скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Далее "Цирульный
мастер Пьер и Константин" обещал своим потребителям "холю
ногтей" и "ондулянсион на дому". Еще дальше расположилась
гостиница с парикмахерской, а за нею на большом пустыре стоял
палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную к
одиноко торчащим воротам вывеску:
ПОГРЕБАЛЬНАЯ КОНТОРА "Милости просим"
Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них
была небогатая. "Милости просим" лопнуло еще за три года до
того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук
пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой
лучший выставочный гроб.
Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал
это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где
ведал столом регистрации смертей и браков.
Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на
старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами.
Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного
цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения
о родословных жителей города N и о генеалогических дровах,
произросших на скудной уездной почве.
В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как
обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в
старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил.
Однажды, решив, что носить пенсне не гигиенично, Ипполит
Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с
позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились,
но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках
он-вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и
не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.
— Бонжур!-пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская
ноги с постели. "Бонжур" указывало на то, что Ипполит Матвеевич
проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении "гут
морген" обычно значило, что печень пошаливает, что пятьдесят
два года-не шутка и что погода нынче сырая. Ипполит Матвеевич
сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у
щиколоток тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с
узкими квадратными носами. Через пять минут на Ипполите
Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной
звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок. Смахнув со своих
седин оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич
зверски пошевелил усами, в нерешительности потрогал рукою
шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным
алюминиевым волосам и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу
входившей в комнату теще — Клавдии Ивановне.
— Эпполе-эт,-прогремела она,-сегодня я видела дурной сон.
Слово "сон" было произнесено с французским прононсом.
Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост
доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты
ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым
пренебрежением. Клавдия Ивановна продолжала:
— Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в
золотом кушаке.
От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала
чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.
— Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.
Последние слова были произнесены с такой силой, что каре
волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные
стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:
— Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты.
Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была
глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что
она когданибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и
только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться
этому захватывающему чувству. Голос у нее был такой силы и
густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от крика
которого, как известно, приседали кони. И кроме того,-что было
самым ужасным,-- Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их
всегда. Ей снились девушки в кушаках, лошади, обшитые желтым
драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в
сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в
руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по
комнате, производя огорчительный звон. Пустая старуха была
Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли
усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.
Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к
дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук.
От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от
долговременного употребления внутрь горячительных напитков
глаза мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели
неугасимым огнем.
— Почет дорогому гостю! -- прокричал он скороговоркой,
завидев Ипполита Матвеевича.-- С добрым утром!
Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую
шляпу,
— Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?
— Мр-мр-мр,-- неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и,
пожав прямыми плечами, проследовал дальше.
— Ну, дай бог здоровьичка,-с горечью сказал Безенчук,--
одних убытков сколько несем, туды его в качель!
И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.
У врат похоронного бюро "Нимфа" Ипполита Матвеевича снова
попридержали.
Владельцев "Нимфы" было трое. Они враз поклонились
Ипполиту Матвеевичу и хором осведомились о здоровье тещи.
— Здорова, здорова,-- ответил Ипполит Матвеевич,-- что ей
делается! Сегодня золотую девушку видела, распущенную. Такое ей
было видение во сне. Три "нимфа" переглянулись и громко
вздохнули. Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в
пути, и он, против обыкновения, пришел на службу тогда, когда
часы, висевшие над лозунгом "Сделал свое дело-и уходи",
показывали пять минут десятого.
Ипполита Матвеевича за большой рост, а особенно за усы,
прозвали в учреждении Мацистом, хотя у настоящего Мациста
никаких усов не было.
Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит
Матвеевич положил ее на стол, придал усам правильное
направление (параллельно линии стола) и сел на подушечку,
немного возвышаясь над тремя своими сослуживцами. Ипполит
Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки и
потому пользовался синим войлоком.
За всеми манипуляциями советского служащего застенчиво
следили двое молодых людей -- мужчина и девица. Мужчина в
суконном на вате пиджаке был совершенно подавлен служебной
обстановкой, запахом ализариновых чернил, часами, которые часто
н тяжело дышали, а в особенности строгим плакатом "Сделал свое
дело — и уходи". Хотя дела своего мужчина в пиджаке еще и не
начинал, но уйти ему уже хотелось. Ему казалось, что дело, по
которому он пришел, настолько незначительно, что из-за него
совестно беспокоить такого видного седого гражданина, каким был
Ипполит Матвеевич. Ипполит Матвеевич и сам понимал, что у
пришедшего дело маленькое, что оно терпит, а потому, раскрыв
скоросшиватель э 2 и дернув щечкой, углубился в бумаги. Девица,
в длинном жакете, обшитом блестящей черной тесьмой, пошепталась
с мужчиной и, теплея от стыда, стала медленно подвигаться к
Ипполиту Матвеевичу.
— Товарищ,-сказала она,-- где тут... Мужчина в пиджаке
радостно вздохнул и неожиданно для самого себя гаркнул:
— Сочетаться!
Ипполит Матвеевич внимательно поглядел на перильца, за
которыми стояла чета.
— Рождение? Смерть?
— Сочетаться,-- повторил мужчина в пиджаке н растерянно
оглянулся по сторонам.
Девица прыснула. Дело было на мази. Ипполит Матвеевич с
ловкостью фокусника принялся за работу. Записал старушечьим
почерком имена новобрачных в толстые книги, строго допросил
свидетелей, за которыми невеста сбегала во двор, долго и нежно
дышал на квадратные штампы и, привстав, оттискивал их на
потрепанных паспортах. Приняв от молодоженов два рубля и выдав
квитанцию, Ипполит Матвеевич сказал, усмехнувшись: "За
совершение таинства",-- и поднялся во весь свой прекрасный
рост, по привычке выкатив грудь (в свое время он нашивал
корсет). Толстые желтые лучи солнца лежали на его плечах, как
эполеты. Вид у него был несколько смешной, но необыкновенно
торжественный. Двояковогнутые стекла пенсне лучились белым
прожекторным светом. Молодые стояли, как барашки.
— Молодые люди,-- заявил Ипполит Матвеевич выспренно,--
позвольте вас поздравить, как говаривалось раньше, с законным
браком. Очень, оч-чень приятно видеть таких молодых людей, как
вы, которые, держась за руки, идут к достижению вечных идеалов.
Очень, оч-чень приятно!
Произнесши эту тираду, Ипполит Матвеевич пожал новобрачным
руки, сел и, весьма довольный собою, продолжал чтение бумаг из
скоросшивателя э 2.
За соседним столом служащие хрюкнули в чернильницы.
Началось спокойное течение служебного дня. Никто не
тревожил стол регистрации смертей и браков. В окно было видно,
как граждане, поеживаясь от весеннего холодка, разбредались по
своим домам. Ровно в полдень запел петух в кооперативе "Плуг и
молот". Никто этому не удивился. Потом раздались металлическое
кряканье и клекот мотора, С улицы имени товарища Губернского
выкатился плотный клуб фиолетового дыма. Клекот усилился. Из-за
дыма вскоре появились контуры уисполкомовского автомобиля Гос.
э 1 с крохотным радиатором и громоздким кузовом. Автомобиль,
барахтаясь в грязи, пересек Старопанскую площадь и, колыхаясь,
исчез в ядовитом дыму. Служащие долго еще стояли у окна,
комментируя происшествие и ставя его в связь с возможным
сокращением штата. Через некоторое время по деревянным мосткам
осторожно прошел мастер Безенчук. Он целыми днями шатался по
городу, выпытывая, не умер ли кто.
Служебный день подходил к концу. На соседней желтенькой с
белым колокольне что есть мочи забили в колокола. Дрожали
стекла. С колокольни посыпались галки, помитинговали над
площадью и унеслись. Вечернее небо леденело над опустевшей
площадью. Ипполиту Матвеевичу пора было уходить. Все, что имело
родиться в этот день, родилось и было записано в толстые книги.
Все желающие повенчаться были повенчаны и тоже записаны в
толстые книги. И не было лишь, к явному разорению гробовщиков,
ни одного смертного случая. Ипполит Матвеевич сложил дела,
спрятал в ящик войлочную подушечку, распушил гребенкой усы и
уже было, мечтая об огнедышащем супе, собрался пойти прочь, как
дверь канцелярии распахнулась, на пороге ее появился гробовых
дел мастер Безенчук.
— Почет дорогому гостю,-- улыбнулся Ипполит Матвеевич.--
Что скажешь?
Хотя дикая рожа мастера и сияла в наступивших сумерках, но
сказать он ничего не смог.
— Ну?-спросил Ипполит Матвеевич более строго.
— "Нимфа", туды ее в качель, разве товар дает? смутно
молвил гробовой мастер.-- Разве ж она может покупателя
удовлетворить? Гроб — он одного лесу сколько требует...
— Чего? — спросил Ипполит Матвеевич.
— Да вот "Нимфа"… Их три семейства с одной торговлишки
живут. Уже у них и матерьял не тот, и отделка похуже, и кисть
жидкая, туды ее в качель. А я — фирма старая. Основан в тысяча
девятьсот седьмом году. У меня гроб -- огурчик, отборный,
любительский...
— Ты что же это, с ума сошел? — кротко спросил Ипполит
Матвеевич и двинулся к выходу.-- Обалдеешь ты среди гробов.
Безенчук предупредительно рванул дверь, пропустил Ипполита
Матвеевича вперед, а сам увязался за ним, дрожа как бы от
нетерпения.
— Еще когда "Милости просим" было, тогда верно! Против
ихнего глазету ни одна фирма, даже в самой Твери, выстоять не
могла,-- туды ее в качель. А теперь, прямо скажу, лучше моего
товара нет. И не ищите даже.
Ипполит Матвеевич с гневом обернулся, посмотрел секунду на
Безенчука сердито и зашагал несколько быстрее. Хотя никаких
неприятностей по службе с ним сегодня не произошло, но
почувствовал он себя довольно гадостно.
Три владельца "Нимфы" стояли у своего заведения в тех же
позах, в каких Ипполит Матвеевич оставил их утром. Казалось,
что с тех пор они не сказали
— друг другу ни слова, но разительная перемена в лицах,
таинственная удовлетворенность, темно мерцавшая в их глазах,
показывала, что им известно кое-что значительное.
При виде своих коммерческих врагов Безенчук отчаянно
махнул рукой, остановился и зашептал вслед Воробьянинову:
— Уступлю за тридцать два рублика. Ипполит Матвеевич
поморщился и ускорил шаг.
— Можно в кредит,-- добавил Безенчук. Трое же владельцев
"Нимфы" ничего не говорили. Они молча устремились вслед за
Воробьяниновым, беспрерывно снимая на ходу картузы и вежливо
кланяясь.
Рассерженный вконец глупыми приставаниями гробовщиков,
Ипполит Матвеевич быстрее обыкновенного взбежал на крыльцо,
раздраженно соскреб о ступеньку грязь и, испытывая сильнейшие
приступы аппетита, вошел в сени. Навстречу ему из комнаты вышел
пышущий жаром священник церкви Фрола и Лавра отец Федор.
Подобрав правой рукой рясу и не обращая внимания на Ипполита
Матвеевича, отец Федор пронесся к выходу.
Тут Ипполит Матвеевич заметил излишнюю чистоту, новый
режущий глаза беспорядок в расстановке немногочисленной мебели
и ощутил щекотание в носу, происшедшее от сильного
лекарственного запаха. В первой комнате Ипполита Матвеевича
встретила соседка, агрономша Кузнецова. Она зашептала и
замахала руками:
— Ей хуже, она только что исповедовалась. Не стучите
сапогами.
— Я не стучу,-- покорно ответил Ипполит Матвеевич.-- Что
же случилось?
Мадам Кузнецова подобрала губы и показала рукой на дверь
второй комнаты:
— Сильнейший сердечный припадок. И, повторяя явно чужие
слова, понравившиеся ей своей значительностью, добавила:
— Не исключена возможность смертельного исхода. Я сегодня
весь день на ногах. Прихожу утром за мясорубкой, смотрю-дверь
открыта, в кухне никого, в этой комнате тоже, ну, я думаю, что
Клавдия Ивановна пошла за мукой для куличей. Она давеча
собиралась. Мука теперь, сами знаете, если не купишь заранее...
Мадам Кузнецова долго еще рассказывала бы про муку, про
дороговизну и про то, как она нашла Клавдию Ивановну лежащей у
изразцовой печки в совершенно мертвенном состоянии, но стон,
раздавшийся из соседней комнаты, больно поразил слух Ипполита
Матвеевича. Он быстро перекрестился слегка онемевшей рукой и
прошел в комнату тещи.
Похожие статьи:
Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив
Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)
Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)
Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)
Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)
Свежее в блогах