Глава III. Бензин ваш - идеи наши (Илья Ильф и Евгений Петров)

      За год до того как Паниковский   нарушил   конвенцию,проникнув в чужой эксплуатационный участок, в городе Арбатовепоявился первый автомобиль. Основоположником автомобильногодела был шофер по фамилии Козлевич.     К рулевому колесу его привело решение начать новую жизнь.Старая жизнь Адама Козлевича была греховна. Он беспрестаннонарушал   Уголовный   кодекс РСФСР, а именно статью 162-ю,трактующую вопросы тайного похищения чужого имущества (кража).     Статья эта имеет много пунктов, но грешному Адаму был чуждпункт "а" (кража, совершенная без   применения   каких-либотехнических средств). Это было для него слишком примитивно.Пункт "д", карающий лишением свободы на срок до пяти лет, емутоже не подходил. Он не любил долго сидеть в тюрьме. И так какс детства его влекло к технике, то он всею душою отдался пункту"в" (тайное похищение   чужого   имущества,   совершенное   сприменением   технических средств или неоднократно,  или попредварительному сговору с другими лицами,   на   вокзалах,пристанях, пароходах, вагонах и в гостиницах).     Но Козлевичу не везло. Его ловили и тогда, когда онприменял излюбленные им технические средства, и тогда, когда онобходился без них. Его ловили на вокзалах, пристанях, напароходах и в гостиницах. В вагонах его тоже ловили. Его ловилидаже тогда, когда он в полном отчаянии начинал хватать чужуюсобственность по предварительному сговору с другими лицами.     Просидев в общей сложности года три, Адам Козлевич пришелк   той   мысли,   что   гораздо удобнее заниматься открытымнакоплением своей собственности, чем тайным похищением чужой.Эта мысль внесла успокоение в его мятежную душу. Он сталпримерным заключенным, писал разоблачительные стихи в тюремнойгазете   "Солнце   всходит и заходит" и усердно работал вмеханической мастерской исправдома. Пенитенциарная   системаоказала   на   него   благотворное   влияние.   Козлевич, АдамКазимирович, сорока шести лет, происходящий из крестьян б.Ченстоховского уезда, холостой, неоднократно судившийся, вышелиз тюрьмы честным человеком.     После двух лет работы в одном из московских гаражей онкупил по случаю такой старый автомобиль, что появление его нарынке можно было объяснить только ликвидацией автомобильногомузея. Редкий экспонат был продан Козлевичу за сто девяносторублей. Автомобиль почему-то продавался вместе с искусственнойпальмой в зеленой кадке. Пришлось купить и пальму. Пальма былаеще туда-сюда, но с машиной пришлось долго возиться: выискиватьна базарах недостающие части, латать сиденья, заново ставитьэлектрохозяйство.   Ремонт   был   увенчан окраской машины вящеричный зеленый цвет. Порода машины была неизвестна, но АдамКазимирович   утверждал,   что   это   "лорен-дитрих". В видедоказательства он приколотил к радиатору автомобиля меднуюбляшку   с   лорен-дитриховской фабричной маркой. Оставалосьприступить к частному прокату, о котором Козлевич давно мечтал.     В тот день, когда Адам Казимирович собрался впервыевывезти свое детище в свет, на автомобильную биржу, произошлопечальное для всех частных шоферов событие. В Москву прибылисто   двадцать   маленьких   черных,   похожих   на   браунингитаксомоторов "рено". Козлевич даже и не пытался с   нимиконкурировать. Пальму он сдал на хранение в извозчичью чайную"Версаль" и выехал на работу в провинцию.     Арбатов, лишенный автомобильного транспорта, понравилсяшоферу, и он решил остаться в нем навсегда.     Адаму Казимировичу представилось, как трудолюбиво, веселои, главное, честно он будет работать на ниве автопроката.Представлялось ему, как ранним арктическим утром дежурит он увокзала в ожидании московского поезда. Завернувшись в рыжуюкоровью   доху   и подняв на лоб авиаторские консервы, ондружелюбно угощает носильщиков папиросами. Где-то сзади жмутсяобмерзшие извозчики. Они плачут от холода и трясут толстымисиними юбками. Но вот слышится тревожный звон станционногоколокола. Это-повестка. Пришел поезд. Пассажиры выходят навокзальную площадь и с довольными гримасами останавливаютсяперед машиной. Они не ждали, что в арбатовское захолустье ужепроникла идея автопроката. Трубя в рожок, Козлевич   мчитпассажиров в Дом крестьянина.     Работа   есть на весь день, все рады воспользоватьсяуслугами механического экипажа.   Козлевич   и   его   верный"лорен-дитрих" — непременные участники всех городских свадеб,экскурсий и торжеств. Но больше всего   работы-летом.   Повоскресеньям на машине Козлевича выезжают за город целые семьи.Раздается бессмысленный смех детей, ветер дергает шарфы иленты, женщины весело лопочут, отцы семействе уважением смотрятна кожаную спину шофера и расспрашивают его о том, как обстоитавтомобильное дело в Североамериканских соединенных штатах(верно ли, в частности, то, что Форд ежедневно покупает себеновый автомобиль? ).     Так   рисовалась   Козлевичу его новая чудная жизнь вАрбатове. Но действительность в кратчайший срок развалилапостроенный воображением Адама Казимировича воздушный замок совсеми его   башенками,   подъемными   мостами,   флюгерами   иштандартом.     Сначала подвел железнодорожный график. Скорые и курьерскиепоезда проходили станцию Арбатов без остановки, с ходу принимаяжезлы и сбрасывая спешную почту. Смешанные поезда приходилитолько дважды в неделю. Они привозили народ все больше мелкий:ходоков и башмачников с котомками, колодками и прошениями. Какправило, смешанные пассажиры машиной не пользовались. Экскурсийи торжеств не было, а на свадьбы Козлевича не приглашали. ВАрбатове под свадебные процессии привыкли нанимать извозчиков,которые в таких случаях вплетали в лошадиные гривы бумажныерозы и хризантемы, что очень нравилось посаженым отцам.     Однако загородных прогулок было множество. По они былисовсем не такими, о каких мечтал Адам Казимирович. Не было нидетей, ни трепещущих шарфов, ни веселого лепета.     В   первый   же вечер, озаренный неяркими керосиновымифонарями, к Адаму Казимировичу, который весь день бесплоднопростоял   на   Спасо-Кооперативной площади, подошли четверомужчин. Долго и молчаливо они вглядывались в автомобиль. Потомодин из них, горбун, неуверенно спросил:     — Всем можно кататься?     — Всем, — ответил Козлевич, удивляясь робости арбатовскихграждан. — Пять рублей в час.     Мужчины зашептались. До шофера донеслись странные вздохи ислова: "Прокатимся, товарищи, после заседания? А удобно ли? Порублю двадцати пяти на человека не дорого. Чего ж неудобного?.."     И   впервые   поместительная   машина   приняла   в   своеколенкоровое   лоно   арбатовцев.   Несколько минут пассажирымолчали, подавленные быстротой передвижения, горячим запахомбензина    и    свистками   ветра.   Потом,   томимые   неяснымпредчувствием, они тихонько затянули: "Быстры, как волны, днинашей жизни". Козлевич взял третью скорость. Промелькнулимрачные очертания законсервированной продуктовой палатки, имашина выскочила в поле, на лунный тракт.     "Что день, то короче к могиле наш путь", — томно выводилипассажиры. Им стало жалко самих себя, стало обидно, что ониникогда не были студентами. Припев они исполнили громкимиголосами:     "По     рюмочке,     по     маленькой,     тирлим-бом-бом,тирлим-бом-бом".     — Стой! — закричал вдруг горбун. - Давай назад! Душагорит.     В городе седоки захватили много белых бутылочек и какую-тоширокоплечую гражданку. В поле разбили бивак, ужинали с водкой,а потом без музыки танцевали польку-кокетку.     Истомленный   ночным   приключением, Козлевич весь деньпродремал у руля на своей стоянке. А к вечеру явилась вчерашняякомпания, уже навеселе, снова уселась в машину и всю ночьносилась вокруг города. На третий день повторилось то же самое.Ночные пиры веселой компании, под предводительством горбуна,продолжались две недели кряду. Радости автомобилизации оказалина клиентов Адама Казимировича странное влияние: лица у нихопухли и белели в темноте, как подушки. Горбун с кускомколбасы, свисавшим изо рта, походил на вурдалака.     Они стали суетливыми и в разгаре веселья иногда плакали.Один раз бедовый горбун подвез на извозчике к автомобилю мешокрису. На рассвете рис повезли в деревню, обменяли там насамогон-первач и в этот день в город уже не возвращались. Пилис мужиками на брудершафт, сидя на скирдах. А ночью зажгликостры и плакали особенно жалобно.     В последовавшее затем серенькое утро   железнодорожныйкооператив "Линеец", в котором горбун был заведующим, а еговеселые товарищи-членами правления   и   лавочной   комиссии,закрылся   для   переучета товаров. Каково же было горькоеудивление ревизоров, когда они не обнаружили в магазине нимуки, ни перца, ни мыла хозяйственного, ни корыт крестьянских,ни текстиля, ни рису. Полки, прилавки, ящики и кадушки -- всебыло   оголено.   Только   посреди   магазина на полу стояливытянувшиеся к потолку гигантские охотничьи сапоги   сорокдевятый номер, на желтой картонной подошве, и смутно мерцала встеклянной    будке    автоматическая    касса     "Националь",никелированный дамский бюст которой был усеян разноцветнымикнопками. А к Козлевичу на квартиру прислали повестку отнародного следователя: шофер вызывался свидетелем по делукооператива "Линеец".      Горбун и его друзья больше не являлись, и зеленая машинатри дня простояла без дела. Новые пассажиры, подобно первым,являлись под покровом темноты. Они тоже начинали с невиннойпрогулки за город, но мысль о водке возникала у них, едватолько машина   делала   первые   полкилометра.   По-видимому,арбатовцы не представляли себе, как это можно пользоватьсяавтомобилем в трезвом виде, и считали автотелегу Козлевичагнездом разврата, где обязательно нужно вести себя разухабисто,издавать непотребные крики и вообще прожигать жизнь. Только тутКозлевич понял, почему мужчины, проходившие днем мимо егостоянки, подмигивали друг другу и нехорошо улыбались.     Все шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович.По ночам он носился с зажженными фарами мимо окрестных рощ,слыша позади себя пьяную возню и вопли пассажиров, а днем,одурев   от   бессонницы,   сидел   у   следователей   и давалсвидетельские показания. Арбатовцы   прожигали   свои   жизнипочему-то на деньги, принадлежавшие государству, обществу икооперации. И Козлевич против своей воли снова погрузился впучину Уголовного кодекса, в мир главы третьей, назидательноговорящей о должностных преступлениях.     Начались судебные процессы. И в каждом из них главнымсвидетелем обвинения выступал Адам Казимирович. Его правдивыерассказы сбивали подсудимых с ног, и они, задыхаясь в слезах исоплях, признавались во всем. Он погубил множество учреждений.Последней его жертвой пало филиальное отделение областнойкиноорганизации,   снимавшее   в Арбатове исторический фильм"Стенька Разин и княжна". Весь филиал упрятали на шесть лет, афильм, представлявший узкосудебный интерес, был передан в музейвещественных   доказательств,   где уже находились охотничьиботфорты из кооператива "Линеец".     После этого наступил крах. Зеленого автомобиля сталибояться, как чумы. Граждане далеко обходили Спасо-Кооперативнуюплощадь,   на которой Козлевич водрузил полосатый столб стабличкой: "Биржа автомобилей". В течение нескольких месяцевАдам не заработал ни копейки и жил на сбережения, сделанные имза время ночных поездок.     Тогда он пошел на жертвы. На дверце автомобиля он вывелбелую и на его взгляд весьма заманчивую надпись: "Эх, прокачу!"-и снизил цену с пяти рублей в час до трех. Но граждане и тутне переменили тактики. Шофер медленно колесил по городу,подъезжал к учреждениям и кричал в окна:     — Воздух-то какой! Прокатимся, что ли? Должностные лицавысовывались на улицу и под грохот ундервудов отвечали:     — Сам катайся. Душегуб!     — Почему же душегуб? — чуть не плача, спрашивал Козлевич.     — Душегуб и есть, - отвечали служащие, — под выезднуюсессию подведешь.     — А вы бы на свои катались! — запальчиво кричал шофер. -На собственные деньги.     При    этих    словах   должностные   лица   юмористическипереглядывались и запирали окна. Катанье в машине на своиденьги казалось им просто глупым.     Владелец "Эх, прокачу! " рассорился со всем городом. Онуже ни с кем не раскланивался, стал нервным и злым. Завидякакого-нибудь   совслужа   в   длинной   кавказской рубашке сбаллонными рукавами, он подъезжал к нему сзади и с горькимсмехом кричал:     — Мошенники!   А вот я вас сейчас под показательныйподведу! Под сто девятую статью.     Совслуж вздрагивал, индифферентно оправлял на себе поясокс серебряным набором, каким обычно украшают сбрую ломовыхлошадей, и, делая вид, что крики относятся не к нему, ускорялшаг. Но мстительный Козлевич продолжал ехать рядом и дразнитьврага монотонным чтением карманного уголовного требника:     — "Присвоение должностным лицом денег, ценностей илииного   имущества, находящегося в его ведении в силу егослужебного положения, карается… "     Совслуж трусливо убегал, высоко подкидывал зад, сплющенныйот долгого сидения на конторском табурете.     — "… лишением свободы, — кричал Козлевич вдогонку, --на срок до трех лет".     Но    все    это   приносило   шоферу   только   моральноеудовлетворение. Материальные дела его были нехороши. Сбереженияподходили к концу. Надо было принять какое-то решение. Дальшетак продолжаться не могло. В таком воспаленном состоянии АдамКазимирович сидел однажды в своей машине, с отвращением глядяна глупый полосатый столбик "Биржа автомобилей". Он смутнопонимал, что честная жизнь не удалась, что автомобильный мессияприбыл раньше срока и граждане не поверили в него. Козлевич былтак погружен в свои печальные размышления, что даже не заметилдвух   молодых людей, уже довольно долго любовавшихся егомашиной.     — Оригинальная конструкция, — сказал, наконец, один изних, -- заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можносделать из   простой   швейной   машины   Зингера?   Небольшоеприспособление-и получилась прелестная колхозная сноповязалка.     — Отойди, — угрюмо сказал Козлевич.     — То есть как это "отойди"? Зачем же вы поставили насвоей молотилке рекламное клеймо "Эх, прокачу! "? Может быть,мы с приятелем желаем совершить деловую поездку? Может быть, мыжелаем именно эх-прокатиться?     В первый раз за арбатовский период жизни на лице мученикаавтомобильного дела появилась улыбка. Он выскочил из машины ипроворно завел тяжело застучавший мотор.     — Пожалуйте, — сказал он, — куда везти?     — На этот раз-никуда, — заметил Балаганов, — денег нету.Ничего не поделаешь, товарищ механик, бедность.     — Все равно садись! - закричал Козлевич отчаянно. --Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете прилуне? Эх! Прокачу!     — Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, -- сказалОстап, усевшись рядом с шофером. - У вас, я вижу, хорошийхарактер. Но почему вы думаете, что мы способны танцевать вголом виде?     — Тут есть такие, -- ответил шофер, выводя машину наглавную улицу, — государственные преступники.     Его томило желание поделиться с кем-нибудь своим горем.Лучше всего, конечно, было бы рассказать про свои страданиянежной морщинистой маме. Она бы пожалела. Но мадам Козлевичдавно уже скончалась от горя, когда узнала, что сын ее Адамначинает приобретать известность как вор-рецидивист. И шоферрассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова,под   развалинами   которого   барахтался сейчас его зеленыйавтомобиль.     — Куда теперь ехать? — с тоской закончил Козлевич. --Куда податься?     Остап помедлил, значительно посмотрел на своего рыжегокомпаньона и сказал:     — Все ваши беды происходят оттого, что вы правдоискатель.Вы просто ягненок, неудавшийся баптист. Печально наблюдать всреде шоферов такие упадочнические настроения. У вас естьавтомобиль — и вы не знаете, куда ехать. У нас дела похуже --у нас автомобиля нет. Но мы знаем, куда ехать. Хотите, поедемвместе?     — Куда? — спросил шофер.     — В Черноморск, — сказал Остап. — У нас там небольшоеинтимное дело. И вам работа найдется. В Черноморске ценятпредметы старины и охотно на них катаются. Поедем.     Сперва Адам Казимирович только улыбался, словно вдова,которой ничего уже в жизни не мило. Но Бендер не жалел красок.Он развернул перед смущенным шофером удивительные дали и тут жераскрасил их в голубой и розовый цвета.     — А в Арбатове вам терять нечего, кроме запасных цепей.По дороге голодать не будете. Это я беру на себя. Бензин ваш --идеи наши.     Козлевич остановил машину и, все еще упираясь, хмуросказал:     — Бензину мало.     — На пятьдесят километров хватит?     — Хватит на восемьдесят.     — В таком случае все в порядке. Я вам уже сообщил, что видеях и мыслях у меня недостатка нет. Ровно через шестьдесяткилометров вас прямо на дороге будет поджидать большая железнаябочка с авиационным бензином. Вам нравится авиационный бензин?     — Нравится, — застенчиво ответил Козлевич. Жизнь вдругпоказалась ему легкой и веселой. Ему захотелось ехать вЧерноморск немедленно.     — И эту бочку, -- закончил Остап, -- вы   получитесовершенно бесплатно. Скажу более. Вас будут просить, чтобы выприняли этот бензин.      — Какой бензин? — шепнул Балаганов. — Что вы плетете?     Остап важно посмотрел на оранжевые веснушки, рассеянные полицу молочного брата, и так же тихо ответил:     — Людей, которые не читают газет, надо морально убиватьна месте. Вам я оставляю жизнь только потому, что надеюсь васперевоспитать.     Остап не разъяснил, какая связь существует между чтениемгазет и большой бочкой с бензином, которая якобы лежит надороге.     — Объявляю большой скоростной пробег Арбатов-Черноморскоткрытым, -- торжественно сказал Остап. — Командором пробеганазначаю себя. Водителем машины зачисляется...   как   вашафамилия?   Адам   Козлевич. Гражданин Балаганов утверждаетсябортмехаником с возложением на такового обязанностей прислугиза все. Только вот что, Козлевич: надпись "Эх, прокачу! " надонемедленно закрасить. Нам не нужны особые приметы.     Через два часа машина со свежим темно-зеленым пятном набоку медленно вывалилась из гаража и в последний раз покатилапо улицам города Арбатова. Надежда   светилась   в   глазахКозлевича. Рядом с ним сидел Балаганов. Он хлопотливо перетиралтряпочкой медные части, ревностно выполняя новые для негообязанности бортмеханика. Командор пробега развалился на рыжемсиденье,   с   удовлетворением   поглядывая   на   своих новыхподчиненных.     — Адам! — закричал он, покрывая скрежет мотора. -- Какзовут вашу тележку?     — "Лорен-дитрих" — ответил Козлевич.     — Ну, что это за название? Машина, как военный корабль,должна иметь собственное имя. Ваш "лорендитрих" отличаетсязамечательной скоростью и благородной красотой линий. Посемупредлагаю присвоить машине название - "Антилопа-Гну". Ктопротив? Единогласно.     Зеленая   "Антилопа",   скрипя   всеми  своими   частями,промчалась по внешнему проезду Бульвара Молодых Дарований ивылетела на рыночную площадь.     Там   взору   экипажа "Антилопы" представилась страннаякартина. С площади, по направлению к шоссе, согнувшись, бежалчеловек с белым гусем под мышкой. Левой рукой он придерживал наголове твердую соломенную шляпу. За ним с криком бежала большаятолпа.   Убегавший   часто   оглядывался   назад,   и   на егоблагообразном актерском лице можно было разглядеть выражениеужаса.     — Паниковский бежит! — закричал Балаганов.     — Вторая стадия кражи гуся, — холодно заметил Остап. --Третья   стадия   начнется   после   поимки   виновного.    Онасопровождается чувствительными побоями.     О   приближении   третьей стадии Паниковский, вероятно,догадывался, потому что бежал во всю прыть. От страха он невыпускал   гуся, и это вызывало в преследователях сильноераздражение.     — Сто шестнадцатая статья, — наизусть сказал Козлевич.— Тайное,   а   равно открытое  похищение крупного скота утрудового земледельческого и скотоводческого населения.     Балаганов захохотал. Его тешила мысль, что нарушительконвенции получит законное возмездие.     Машина выбралась на шоссе, прорезав галдящую толпу.     — Спасите! — закричал Паниковский, когда "Антилопа" с нимпоровнялась.     — Бог подаст, — ответил Балаганов, свешиваясь за борт.     Машина обдала Паниковского клубами малиновой пыли..     — Возьмите меня! - вопил Паниковский из последних сил,держась рядом с машиной. — Я хороший.     Голоса     преследователей     сливались      в      общийнедоброжелательный гул.     — Может, возьмем гада? — спросил Остап.     — Не надо, — жестоко ответил Балаганов, — пусть в другойраз знает, как нарушать конвенции.     Но Остап уже принял решение.     — Брось птицу! — закричал он Паниковскому и, обращаясь кшоферу, добавил: — Малый ход.     Паниковский   немедленно   повиновался.   Гусь недовольноподнялся с земли, почесался и как ни в чем не бывало пошелобратно в город.     — Влезайте, — предложил Остап, — черт с вами! Но большене грешите, а то вырву руки с корнем.     Паниковский, перебирая ногами, ухватился за кузов, потомналег на борт животом, перевалился в машину, как купающийся влодку, и, стуча манжетами, упал на дно.     — Полный   ход,   -   скомандовал   Остап.   - Заседаниепродолжается.     Балаганов надавил грушу, и из медного рожка вырвалисьстаромодные, веселые, внезапно обрывающиеся звуки:     Матчиш прелестный танец. Та-ра-та... Матчиш прелестныйтанец. Та-ра-та...     И "Антилопа-Гну" вырвалась в дикое поле, навстречу бочке савиационным бензином. 

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)