Глава IX. Снова кризис жанра (Илья Ильф и Евгений Петров)

      Чем только не занимаются люди! Параллельно большому миру,в котором живут большие люди и большие вещи, существуетмаленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. Вбольшом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души",построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокругсвета. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "уйди-уйди",написана песенка "Кирпичики"   и   построены   брюки   фасона"полпред".   В   большом   мире   людьми   двигает   стремлениеоблагодетельствовать человечество. Маленький мир далек   оттаких. высоких материй. У его обитателей стремление одно --как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода.     Маленькие люди торопятся за большими. Они понимают, чтодолжны быть созвучны эпохе и только тогда их товарец можетнайти сбыт. В советское время, когда в большом мире созданыидеологические твердыни, в маленьком мире замечается оживление.Под   все   мелкие   изобретения муравьиного мира подводитсягранитная база   "коммунистической"   идеологии.   На   пузыре"уйди-уйди" изображается Чемберлен, очень похожий на того,каким его рисуют в "Известиях". В популярной песенке умныйслесарь,   чтобы добиться любви комсомолки, в три рефренавыполняет и даже перевыполняет промфинплан. И пока в большоммире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, вмаленьком мире уже вce готово: есть галстук "Мечта ударника",толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка "Купающаяся колхозница"и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых".     В   области   ребусов, шарад, шарадоидов, логогрифов изагадочных картинок пошли новые веяния. Работа по старинкевышла из моды. Секретари газетных и журнальных отделов "В часыдосуга" или "Шевели мозговой извилиной" решительно пересталибрать товар без идеологии. И пока великая страна шумела, покастроились тракторные заводы и создавались грандиозные зерновыефабрики, старик Синицкий, ребусник по профессии, сидел в своейкомнате и, устремив остекленевшие глаза в потолок, сочинялшараду на модное слово "индустриализация".     У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычноизображали маляры на вывесках зонтичных магазинов. Вывесочныегномы   стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигиваютпрохожим, как бы приглашая их поскорее купить шелковый зонтикили трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы.Длинная желтоватая борода Синицкого опускалась прямо под стол,в корзину для бумаг.     — Индустриализация,   --   горестно   шептал он, шевелябледными, как сырые котлеты, старческими губами.     И он привычно разделил это слово на шарадные части:     — Индус. Три. Али. За.     Все было прекрасно. Синицкий уже представлял себе пышнуюшараду, значительную по содержанию, легкую в чтении и труднуюдля отгадки. Сомнение вызывала последняя часть — "ция".     — Что же это за "ция" такая? — напрягался старик. — Вотесли бы "акция"! Тогда отлично вышло бы: индустриализакция.     Промучившись полчаса и не выдумав, как поступить   скапризным окончанием, Синицкий решил, что конец придет самсобой, и приступил к работе. Он начал писать свою поэму налисте, вырванном из бухгалтерской книги с надписью "дебет".     Сквозь белую стеклянную дверь балкона видны были цветущиеакации, латаные крыши домов и резкая синяя черта морскогогоризонта. Черноморский полдень заливал город кисельным зноем.     Старик подумал и нанес на бумагу начальные строки:     Мой первый слог сидит в чалме, Он на Востоке быть обязан.     — Он на Востоке быть обязан, — с удовольствием произнесстарик.     Ему понравилось то, что он сочинил, трудно было тольконайти рифмы к словам "обязан" и "чалме". Ребусник походил покомнате и потрогал руками бороду. Вдруг его осенило:     Второй же слог известен мне, Он с цифрою как будто связан.     С "Али" и "За" тоже удалось легко справиться:     В чалме сидит и третий слог, Живет он тоже на Востоке.Четвертый слог поможет бог Узнать, что это есть предлог.     Утомленный последним усилием, Синицкий отвалился на спинкустула и закрыл глаза. Ему было уже семьдесят лет. Пятьдесят изних он сочинял ребусы, шарады, загадочные картинки и шарадоиды.Но никогда еще почтенному ребуснику не было так   трудноработать, как сейчас. Он отстал от жизни, был политическинеграмотен, и молодые конкуренты легко его побивали. Ониприносили в редакции задачи с такой прекрасной идеологическойустановкой, что старик, читая их, плакал от зависти. Куда емубыло угнаться за такой, например, задачей:     ЗАДАЧА — АРИФМОМОИД     На трех станциях: Воробьево, Грачево и Дроздово было поравному количеству служащих.   На   станции   Дроздово   былокомсомольцев в шесть раз меньше, чем на двух других вместевзятых, а на станции Воробьево партийцев было на 12 человекбольше,   чем   на   станции Грачево. Но на этой последнейбеспартийных было на 6 человек больше, чем на первых двух.Сколько служащих было на каждой станции и какова там былапартийная и комсомольская прослойка?     Очнувшись от своих горестных мыслей, старик снова взялсяза листок с надписью "дебет", но в это время в комнату вошладевушка с мокрыми стрижеными волосами и черным купальнымкостюмом на плече.     Она молча пошла на балкон, развесила на облупленныхперилах сырой костюм и глянула вниз. Девушка увидела бедныйдвор, который видела уже много лет, — нищенский двор, гдевалялись разбитые ящики, бродили перепачканные углем коты ижестянщик с громом чинил ведро. В нижнем этаже домашние хозяйкиразговаривали о своей тяжелой жизни.     И разговоры эти девушка слышала не в первый раз, и котовона знала по имени, и жестянщик, как ей показалось, чинил этосамое ведро уже много лет подряд. Зося Синицкая вернулась вкомнату.     — Идеология заела, — услышала она бормотание деда, -- акакая в ребусном деле может быть идеология? Ребусное дело...     Зося заглянула в старческие каракули и сейчас же крикнула:     — Что ты тут написал? Что это такое? "Четвертый слогпоможет бог узнать, что это есть предлог". Почему бог? Ведь тысам говорил, что в редакции теперь не принимают шарад сцерковными выражениями.     Синицкий ахнул. Крича: "Где бог, где? Там нет бога", ондрожащими руками втащил на нос очки в белой оправе и ухватилсяза листок.     — Есть бог, -- промолвил он печально. -- Оказался...Опять маху дал. Ах, жалко! И рифма пропадает хорошая.     — А ты вместо "бог" поставь "рок", — сказала Зося.     Но испуганный Синицкий отказался от "рока".     — Это тоже мистика. Я знаю. Ах, маху дал! Что же этобудет, Зосенька?     Зося равнодушно посмотрела на деда и посоветовала сочинитьновую шараду.     — Все равно, — сказала она, — слово с окончанием "ция"у   тебя   не выходит. Помнишь, как ты мучился со словом"теплофикация"?     — Как же, — оживился старик, -- я еще третьим слогомпоставил "кац" и написал так: "А третий слог, досуг имея,узнает всяк фамилию еврея". Не взяли эту шараду. Сказали:"Слабо, не подходит". Маху дал!     И старик, усевшись за свой стол, начал разрабатыватьбольшой, идеологически выдержанный ребус. Первым долгом оннабросал карандашом гуся, держащего в клюве букву "Г", большуюи тяжелую, как виселица. Работа ладилась.     Зося принялась накрывать к обеду. Она переходила от буфетас зеркальными иллюминаторами к столу и выгружала   посуду.Появились фаянсовая суповая чашка с отбитыми ручками, тарелки сцветочками   и   без   цветочков,   пожелтевшие вилки и дажекомпотница, хотя к обеду никакого компота не предполагалось.     Вообще дела Синицких были плохи. Ребусы и шарады приносилив дом больше волнений, чем денег. С домашними обедами, которыестарый ребусник давал знакомым гражданам и которые являлисьглавной статьей семейного дохода, тоже было плохо. Подвысоцкийи Бомзе уехали в отпуск, Стульян женился на гречанке и сталобедать дома, а Побирухина вычистили из учреждения по  второйкатегории, и он от волнения потерял аппетит и отказался отобедов. Теперь он ходил по городу, останавливал знакомых ипроизносил одну и ту же полную скрытого сарказма фразу:"Слышали новость? Меня вычистили по второй категории". Инекоторые знакомые сочувственно отвечали: "Вот наделали деловэти Маркс и Энгельс! " А некоторые ничего не отвечали, косилина   Побирухина огненным глазом и проносились мимо, трясяпортфелями. В конце концов из всех нахлебников остался один, даи тот не платил уже неделю, ссылаясь на задержку жалованья.     Недовольно задвигав плечами, Зося отправилась в кухню, акогда вернулась, за обеденным столом сидел последний столовник— Александр Иванович Корейко.     В обстановке неслужебной Александр Иванович не казалсячеловеком   робким и приниженным. Но все же настороженноевыражение ни на минуту не сходило с его лица. Сейчас онвнимательно разглядывал новый ребус Синицкого. Среди прочихзагадочных рисунков был там нарисован куль, из   которогосыпались буквы "Т", елка, из-за которой выходило солнце, иворобей, сидящий на   нотной   строке.   Ребус   заканчивалсяперевернутой вверх запятой.     — Этот ребус трудненько будет разгадать, -- говорилСиницкий, похаживая вокруг столовника. — Придется вам посидетьнад ним!     — Придется, придется, — ответил Корейко с усмешкой, --только вот гусь меня смущает. К чему бы такой гусь? А-а-а!Есть! Готово! "В борьбе обретешь ты право свое"?     — Да, — разочарованно протянул старик, — как это вы такбыстро угадали? Способности большие. Сразу видно счетоводапервого разряда.     — Второго разряда, — поправил Корейко. — А для чего выэтот ребус приготовили? Для печати?     — Для печати.     — И   совершенно   напрасно,   --   сказал   Корейко,   слюбопытством поглядывая на борщ, в котором плавали золотыемедали жира. Было в этом борще что-то заслуженное, что-тоунтер-офицерское. -- "В борьбе обретешь ты право свое" — этоэсеровский лозунг. Для печати не годится.     — Ах ты боже мой! — застонал старик. - Царица небесная!Опять маху дал. Слышишь, Зосенька? Маху дал. Что же теперьделать?     Старика успокаивали. Кое-как пообедав, он   немедленноподнялся, собрал сочиненные за неделю загадки, надел лошадинуюсоломенную шляпу и сказал:     — Ну, Зосенька, пойду в "Молодежные ведомости". Немножкобеспокоюсь за алгеброид, но, в общем, деньги я там достану.     В комсомольском журнале "Молодежные ведомости" старикачасто браковали, корили за отсталость, но все-таки не обижали,и журнал этот был единственным местом, откуда к старику бежалтоненький денежный ручеек. Синицкий захватил с собой шараду,начинающуюся словами: "Мой первый слог на дне морском", дваколхозных лотогрифа и один алгеброид, в котором, путем оченьсложного   умножения   и   деления, доказывалось преимуществосоветской власти перед всеми другими властями.     Когда ребусник ушел, Александр Иванович мрачно принялсярассматривать Зосю. Александр Иванович столовался у Синицкихсначала потому, что обеды там были дешевые и вкусные. К тому жеосновным правилом он поставил себе ни на минуту не забывать отом, что он мелкий служащий. Он любил поговорить о трудностисуществования в большом городе на мизерное жалованье. Но снекоторых   пор цена и вкус обедов потеряли для него тоотвлеченное и показательное значение, которое он им придавал.Если бы от него потребовали и он мог сделать это не таясь, топлатил бы за обед не шестьдесят копеек, как он это делалтеперь, а три или даже пять тысяч рублей.     Александр Иванович, подвижник, сознательно изнурявший себяфинансовыми веригами, запретивший себе прикасаться ко всему,что стоит дороже полтинника, и в то же время раздраженный тем,что из боязни потерять миллионы он не может открыто истратитьста рублей, влюбился со всей решительностью, на   которуюспособен человек сильный, суровый и озлобленный бесконечныможиданием.     Сегодня, наконец, он решил объявить Зосе о своих чувствахи предложить свою руку, где бился пульс, маленький и злой, какхорек, и свое сердце, стянутое сказочными обручами.     — Да, — сказал он, — такие-то дела, Зося Викторовна.     Сделав это сообщение, гражданин Корейко схватил со столапепельницу, на которой был написан дореволюционный лозунг:"Муж, не серди свою жену", и стал   внимательно   в   неевглядываться.     Тут необходимо разъяснить, что нет на свете такой девушки,которая не знала бы по крайней мере за неделю о готовящемсяизъявлении   чувств.   Поэтому   Зося   Викторовна   озабоченновздохнула,   остановившись   перед зеркалом. У нее был тотспортивный вид, который за последние годы приобрели   всекрасивые девушки. Проверив это обстоятельство, она уселасьпротив Александра Ивановича и приготовилась   слушать.   НоАлександр Иванович ничего не сказал. Он знал только две роли:служащего и подпольного миллионера. Третьей он не знал.     — Вы слышали новость? -- спросила Зося. -- Побирухинавычистили.     — У нас тоже чистка началась, - ответил Корейко, --многие полетят. Например, Лапидус-младший. Да и Лапидус-старшийтоже хорош...     Здесь Корейко заметил, что идет по тропинке бедногослужащего. Свинцовая задумчивость снова овладела им.     — Да, да, - сказал он, — живешь так в одиночестве, незная наслаждений.     — Чего, чего не зная? — оживилась Зося.     — Не зная женской привязанности, - заметил   Корейкоспертым голосом.     Не видя никакой поддержки со стороны Зоси, он развил своюмысль.     Он уже стар. То есть не то чтоб стар, но не молод. И дажене то чтоб не молод, а просто время идет, годы проходят. Идутгода. И вот это движение времени навевает на него разные мысли.О браке, например. Пусть не думают, что он какой-то такой. Онхороший в общем. Совершенно безобидный человек. Его надожалеть. И ему даже кажется, что его можно любить. Он не пижон,как другие, и не любит бросать слова на ветер. Почему бы однойдевушке не пойти за него замуж?     Выразив свои чувства в такой несмелой форме, АлександрИванович сердито посмотрел на Зосю.     — А Лапидуса-младшего действительно могут вычистить? -спросила внучка ребусника.     И, не дождавшись ответа, заговорила по существу дела.     Она все отлично понимает. Время действительно идет ужаснобыстро. Еще так недавно ей было девятнадцать лет, а сейчас ужедвадцать. А еще через год будет двадцать один. Она никогда недумала, что Александр Иванович какой-то такой. Напротив, онавсегда была уверена, что он хороший. Лучше многих. И, конечно,достоин всего. Но у нее именно сейчас какие-то искания,какие-она еще и сама не знает. В общем, она в данный моментвыйти замуж не может. Да и какая жизнь у них может выйти? У нееискания. А у него, если говорить честно и откровенно, всеголишь сорок шесть рублей в месяц. И потом она его еще не любит,что, вообще говоря, очень важно.     — Какие там сорок шесть рублей! -- страшным голосомсказал вдруг Александр Иванович, подымаясь во весь рост. -- Уменя… мне...     Больше он ничего не сказал. Он испугался. Начиналась рольмиллионера, и это могло бы кончиться только гибелью. Страх егобыл так велик, что он начал даже бормотать что-то о том, что нев деньгах счастье. Но в это время за дверью послышалось чьетосопенье. Зося выбежала в коридор. Там стоял дед в своей большойшляпе, сверкающей соломенными кристаллами. Он не решался войти.От горя борода его разошлась, как веник.     — Почему так скоро? — крикнула Зося. — Что случилось?     Старик возвел на нее глаза, полные слез. Испуганная Зосясхватила старика за колючие плечи и быстро потащила в комнату.Полчаса лежал Синицкий на диване и дрожал.     После долгих уговоров дед приступил к рассказу. Все былопрекрасно.   До   самой редакции "Молодежных ведомостей" ондобрался без всяких приключений. Заведующий отделом "Умственныхупражнений" встретил ребусника чрезвычайно вежливо.     — Руку подал, Зосенька, - вздыхал старик. - Садитесь,говорит, товарищ Синицкий. И тут-то он меня и огорошил. А ведьнаш-то отдел, говорит, закрывают. Новый редактор прибыл изаявил,   что   наши   читатели   не   нуждаются в умственныхупражнениях, а нуждаются они, Зосенька, в специальном отделешашечной игры. Что ж будет? — спрашиваю. Да ничего, говоритзаведующий, не пойдет ваш материал и только. А шараду мою оченьхвалил. Прямо, говорит, пушкинские строки, в особенности этоместо: "Мой первый слог на дне морском, на дне морском второймой слог".     Старый ребусник долго еще содрогался на диване и жаловалсяна засилие советской идеологии.     — Опять драма! — воскликнула Зося. Она нацепила шляпу инаправилась к выходу. Александр Иванович двинулся за ней, хотяпонимал, что идти не следовало бы. На улице Зося взяла Корейкопод руку:     — Мы все-таки будем дружить. Правда?     — Было бы лучше, если бы вы вышли за меня замуж, --откровенно буркнул Корейко.     В раскрытых настежь буфетах искусственных минеральных водтолпились молодые люди без шляп, в белых рубашках с закатаннымивыше локтя рукавами. Синие сифоны с металлическими кранамистояли на полках. Длинные стеклянные цилиндры с сиропом навертящейся   подставке мерцали аптекарским светом. Персы спечальными лицами калили на жаровнях орехи, и угарный дым манилгуляющих.     — В кино хочется, - капризно сказала Зося. - Ореховхочется, сельтерской с сиропом.     Для Зоси Корейко был готов на все. Он решился бы дажеслегка нарушить свою конспирацию, потратив рублей пять накутеж. Сейчас в кармане у него в плоской железной коробке отпапирос "Кавказ" лежало десять   тысяч   рублей   бумажками,достоинством по двадцать пять червонцев каждая. Но если бы дажеон сошел с ума и решился бы обнаружить хотя бы одну бумажку, еевсе равно ни в одном кинематографе нельзя было разменять.     — Зарплату задерживают, — сказал он в полном отчаянии, -выплачивают крайне неаккуратно.     В эту минуту от толпы гуляющих отделился молодой человек впрекрасных сандалиях на босу ногу. Он салютовал Зосе поднятиемруки.     — Привет, привет, — сказал он, — у меня две контрамаркив кино. Хотите? Только моментально.     И молодой человек в замечательных сандалиях увлек Зосю подтусклую вывеску кино "Камо грядеши", бывш. "Кво-Вадис".     Эту ночь конторщик-миллионер не спал дома. До самого утраон шатался по городу, тупо рассматривал карточки голенькихмладенцев в стеклянных витринах фотографов, взрывал ногамигравий на бульваре и глядел в темную пропасть порта. Тампереговаривались   невидимые пароходы, слышались милицейскиесвистки и поворачивался красный маячный огонек.     — Проклятая страна! -- бормотал Корейко. - Страна, вкоторой миллионер не может повести свою невесту в кино.     Сейчас Зося уже казалась ему невестой. К утру побелевшийот бессонницы Александр Иванович забрел на окраину города.Когда он проходил по Бессарабской улице, ему послышались звуки"матчиша". Удивленный, он остановился,     Навстречу ему спускался с горы желтый автомобиль. Зарулем, согнувшись, сидел усталый шофер в хромовой тужурке.Рядом с ним дремал широкоплечий малый, свесив набок голову встетсоновской шляпе с дырочками. На заднем сиденье развалилисьеще двое пассажиров: пожарный в полной выходной форме иатлетически сложенный мужчина в морской фуражке с белым верхом.     — Привет первому черноморцу! - крикнул Остап, когдамашина с тракторным грохотом проносилась мимо Корейко. --Теплые    морские   ванны   еще   работают?   Городской   театрфункционирует? Уже объявили Черноморск вольным городом?     Но Остап не получил ответа. Козлевич открыл глушитель, и"Антилопа" утопила первого черноморца в облаке голубого дыма.     — Ну, - сказал Остап очнувшемуся Балаганову, — заседаниепродолжается. Подавайте сюда вашего подпольного Рокфеллера.Сейчас я буду его раздевать. Ох, уж мне эти принцы и нищие! 

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)