Глава XI. Геркулесовцы (Илья Ильф и Евгений Петров)

 
      Как ни старались часто сменявшиеся начальники изгнать из"Геркулеса" гостиничный дух, достигнуть этого им так и неудалось. Как завхозы ни замазывали старые надписи, они все-такивыглядывали отовсюду. То выскакивало в торговом отделе слово"Кабинеты", то вдруг на матовой стеклянной двери машинного бюрозамечались   водяные    знаки    "Дежурная    горничная",    тообнаруживались нарисованные на стенах золотые указательныеперсты с французским текстом "Для дам". Гостиница перла наружу.     Служащие помельче занимались в рублевых номерах четвертогоэтажа, где останавливались в свое время деревенские батюшки,приезжавшие на епархиальные съезды, или маленькие коммивояжерыс варшавскими усиками. Там еще пахло подмышками и стоялирозовые железные умывальники. В номерах почище, куда заезжалибильярдные короли и провинциальные драматические   артисты,разместились заведующие секциями, их помощники и завхоз. Здесьуже было получше: стояли платяные шкафы с зеркалами и пол былобшит рыжим линолеумом. В роскошных номерах с ваннами иальковами гнездилось начальство. В белых ваннах валялись дела,а в полутемных альковах висели диаграммы и схемы, нагляднорисовавшие структуру "Геркулеса", а также   связь   его   спериферией. Тут сохранились дурацкие золоченые диванчики, коврыи ночные столики с мраморными досками. В некоторых альковахстояли даже панцирные никелированные кровати с шариками. На нихтоже лежали дела и всякая нужная   переписка.   Это   былочрезвычайно удобно, так как бумажки всегда находились под.рукой.     В одном из таких номеров, в номере пятом, останавливался в1911 году знаменитый писатель Леонид Андреев. Все геркулесовцыэто знали, и номер пятый почему-то пользовался в учреждениидурной   славой.   Со   всеми    ответственными    работниками,устраивавшими здесь свой кабинет, обязательно приключаласькакая-нибудь беда. Не успевал номер пятый как следует войти вкурс дела, как его уже снимали и бросали на иную работу. Хорошоеще, если без выговора. А то бывало и с выговором, бывало сопубликованием в печати, бывало и хуже, о чем даже упоминатьнеприятно.     — Демонский номер, — в один голос утверждали потерпевшие.— Ну кто мог подозревать?     И на голову писателя, автора страшного "Рассказа о семиповешенных", падали ужаснейшие обвинения, будто бы именно онповинен в том, что т. Лапшин принял на службу шестерых родныхбратьев-богатырей, что т. Справченко в заготовке древесной корыпонадеялся на самотек, чем эти заготовки и провалил, и что т.Индокитайский проиграл в польский банчок 7384 рубля 03 коп.казенных денег. Как Индокитайский ни вертелся, как ни доказывалв соответствующих инстанциях, что 03 коп. он израсходовал напользу государства и что он может представить на указаннуюсумму оправдательные документы, ничто ему не помогло. Теньпокойного   писателя   была   неумолима,   и   осенним вечеромИндокитайского повели на отсидку. Действительно, нехороший былэтот номер пятый.     Начальник всего "Геркулеса" т. Полыхаев помещался в бывшемзимнем саду, секретарша его Серна Михайловна то, и деломелькала среди уцелевших пальм и сикомор. Там же стоял длинный,как вокзальный перрон, стол, покрытый малиновым сукном, закоторым происходили частые и длительные заседания правления. Ас недавнего времени в комнате № 262, где некогда помещаласьмалая буфетная, засела комиссия по чистке в числе восьми ничемне выдающихся с виду товарищей с серенькими глазами. Приходилиони аккуратно каждый день и все читали какие-то служебныебумаженции.     Когда Остап и Балаганов поднимались по лестнице, раздалсятревожный звонок, и сразу же из всех комнат выскочили служащие.Стремительность этого маневра напоминала корабельный аврал.Однако это был не аврал, а перерыв для завтрака. Иные изслужащих поспешили в буфет, чтобы успеть захватить бутерброды скрасной икрой. Иные же делали променад в коридорах, закусываяна ходу.     Из  планового   отдела   вышел   служащий   благороднейшейнаружности. Молодая круглая борода висела на его бледномласковом лице. В руке он держал холодную котлету, которую то идело подносил ко рту, каждый раз ее внимательно оглядев.     В этом занятии служащему чуть не помешал Балаганов,желавший узнать, на каком этаже находится финсчетный отдел.     — Разве вы не видите, товарищ, что я закусываю? — сказалслужащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова.     И, не обращая больше внимания на молочных братьев, онпогрузился в разглядывание последнего кусочка котлеты. Осмотревего со всех сторон самым тщательным образом и даже понюхав напрощанье, служащий отправил его в рот, выпятил грудь, сбросил спиджака крошки и медленно подошел к   другому   служащему,стоявшему у дверей своего отдела.     — Ну   что,   --   спросил   он,   оглянувшись,   -- каксамочувствие?     — Лучше б не спрашивали, товарищ Бомзе, — ответил тот и,тоже оглянувшись, добавил: - Разве это жизнь? Нет никакогопростора индивидуальности. Все одно и то же, пятилетка в четырегода, пятилетка в три года.     — Да, да, - зашептал Бомзе, — просто ужас какойто! Я свами совершенно согласен. Именно   никакого   простора   дляиндивидуальности,  никаких стимулов, никаких личных перспектив.Жена, сами понимаете, домашняя хозяйка, и та говорит, что нетстимулов, нет личных перспектив.     Вздохнув, Бомзе двинулся навстречу другому служащему.     — Ну что, — спросил он, заранее печально улыбаясь, — каксамочувствие?     — Да вот, - сказал собеседник, - сегодня утром изкомандировки. Удалось повидать совхоз. Грандиозно. Зерноваяфабрика!   Вы   себе не представляете, голубчик, что такоепятилетка, что такое воля коллектива!     — Ну, то есть буквально то же самое я говорил только что!— с горячностью воскликнул Бомзе. - Именно воля коллектива!Пятилетка в четыре года, даже в три-вот стимул, который...Возьмите, наконец, даже мою жену. Домашняя хозяйка -- и таотдает   должное   индустриализации. Черт возьми, на глазахвырастает новая жизнь!     Отойдя в сторону, он радостно помотал головой. Черезминуту он уже держал за рукав кроткого Борисохлебского иговорил:     — Вы   правы,   я   тоже   так   думаю.   Зачем   строитьМагнитогорски, совхозы, всякие комбайны, когда нет личнойжизни, когда подавляется индивидуальность?     А еще через минуту его глуховатый голос булькал наплощадке лестницы:     — Ну, то есть то же самое я говорил только что товарищуБорисохлебскому. Что плакать об индивидуальности, о личнойжизни,   когда   на   наших глазах растут зерновые фабрики,Магнитогорски,   всякие    комбайны,    бетономешалки,    когдаколлектив...     В течение перерыва Бомзе, любивший духовное общение, успелпокалякать с десятком сослуживцев. Сюжет каждой беседы можнобыло определить по выражению его лица, на котором горечь поповоду зажима индивидуальности быстро переходила в светлуюулыбку энтузиаста. Но каковы бы ни были чувства, обуревавшиеБомзе, лицо его не покидало выражение врожденного благородства.И все, начиная с выдержанных товарищей из месткома и кончаяполитически незрелым Кукушкиндом, считали Бомзе честным и,главное, принципиальным человеком. Впрочем, он и сам был такогоже мнения о себе.     Новый звонок, извещавший о конце аврала, вернул служащих вномера. Работа возобновилась.     Собственно говоря, слова "работа возобновилась" не имелиотношения к прямой деятельности "Геркулеса", заключавшейся поуставу в различных торговых операциях в области лесо-- ипиломатериалов. Последний год геркулесовцы, отбросив всякуюмысль о скучных бревнах, диктовых листах, экспортных кедрах ипрочих неинтересных вещах, предались увлекательнейшему занятию:они боролись за помещение, за любимую свою гостиницу.     Все началось с маленькой бумажки, которую принес   вбрезентовой разносной книге ленивый скороход из коммунотдела.     "С получением сего, — значилось в бумажке, — предлагаетсявам в недельный срок освободить помещение бывш. гостиницы"Каир" и передать со всем бывш. гостиничным инвентарем введение гостиничного треста. Вам предоставляется помещениебывш. акц. о-ва "Жесть и бекон". Основание: постановлениеГорсовета от 12/1929 г. "     Вечером эту бумажку положили на стол перед лицом товарищаПолыхаева, сидевшего в электрической тени пальм и сикомор.     — Как! — нервно вскричал начальник "Геркулеса". -- Онипишут мне "предлагается"! Мне, подчиненному непосредственноцентру! Да что они, с ума там посходили? А?     — Они бы еще написали "предписывается", -- поддала жаруСерна Михайловна. — Мужланы!     — Это   просто   анекдот,   -- сказал Полыхаев, мрачноулыбаясь.     Немедленно же бил продиктован ответ самого решительногохарактера. Начальник "Геркулеса" наотрез отказывался очиститьпомещение.     — Будут знать в другой раз, что я им не ночной сторож иникаких "предлагается" мне писать нельзя, — бормотал товарищПолыхаев, вынув из кармана резиновую печатку со своим факсимилеи в волнении оттиснув подпись вверх ногами.     И снова ленивый скороход, на этот раз геркулесовский,потащился по солнечным улицам, останавливаясь у квасных будок,вмешиваясь во все уличные скандалы и отчаянно размахиваяразносной книгой.     Целую    неделю   после   этого   геркулесовцы   обсуждалисоздавшееся положение. Служащие сходились на том, что Полыхаевне потерпит такого подрыва своего авторитета.     — Вы еще не знаете нашего Полыхаева, — говорили молодцыиз финсчета. — Он мытый-перемытый. Его на голое постановлениене возьмешь.     Вскоре   после этого товарищ Бомзе вышел из кабинетаначальника, держа в руках списочек избранных сотрудников. Оншагал  из отдела в отдел, наклонялся над указанной в спискеособой и таинственно шептал:     — Маленькая вечериночка. По три рубля с души. ПроводыПолыхаева.     — Как? -- пугались сотрудники. — Разве Полыхаев уходит?Снимают?     — Да нет. Едет на неделю в центр хлопотать насчетпомещения. Так смотрите не опаздывайте. Ровно в восемь у меня.Проводы прошли очень весело. Сотрудники преданно смотрели наПолыхаева, сидевшего с лафитничком в руке, ритмично били владоши и пели:     — Пей до дна, пей до дна, пейдодна, пей до дна, пей додна, пейдодна.     Пели до тех пор, покуда любимый начальник не осушилизрядного количества лафитничков и высоких севастопольскихстопок, после чего, в свою очередь, колеблющимся голосом началпесню: "По старой калужской дороге, на сорок девятой версте".Однако никто не узнал, что произошло на этой версте, так какПолыхаев, неожиданно для всех, перешел на другую песню:     Шел трамвай девятый номер, На площадке ктой-то помер,Тянут, тянут мертвеца, Ламца-дрица. Ца-ца.     После   отъезда   Полыхаева   производительность труда в"Геркулесе" слегла понизилась. Смешно было бы работать в полнуюсилу, не зная, останешься ли в этом помещении, или придется совсеми канцпринадлежностями тащиться в "Жесть и бекон". Но ещесмешнее было бы работать в полную силу после возвращенияПолыхаева. Он вернулся, как выразился Бомзе, на щите, помещениеосталось за "Геркулесом", и сотрудники посвящали служебные часынасмешкам над коммунотделом.     Повергнутое учреждение просило отдать хотя бы умывальникии панцирные кровати, но возбужденный успехом Полыхаев даже неответил. Тогда схватка возобновилась с новой силой. В центрлетели жалобы. Опровергать их Полыхаев выезжал лично. Все чащена квартире Бомзе слышалось победное "пейдодна", и все болееширокие слои сотрудников втягивались в работу по борьбе запомещение. Постепенно забывались лесо-- и пиломатериалы. КогдаПолыхаев находил вдруг у себя на столе бумажку, касающуюсяэкспортных кедров или диктовых листов, он так поражался, чтонекоторое время даже не понимал, чего от него хотят. Сейчас онбыл поглощен выполнением чрезвычайно важной задачи-переманивалк себе на высший оклад двух особенно опасных коммунотдельцев.     — Вам повезло, — говорил Остап своему спутнику. -- Выприсутствуете при смешном событии -- Остап Бендер идет погорячему следу. Учитесь! Мелкая   уголовная   сошка,   вродеПаниковского, написала бы Корейко письмо: "Положите во дворепод мусорный ящик шестьсот рублей, иначе будет плохо"-и внизупририсовала бы крест, череп и свечу. Соня Золотая Ручка,достоинств которой я отнюдь не желаю умалить, в конце концовприбегла бы к обыкновенному хипесу, что принесло бы ей тысячиполторы. Дело женское. Возьмем, наконец, корнета   Савина.Аферист выдающийся. Как говорится, негде пробы ставить. А чтосделал бы он? Приехал бы к Корейко на квартиру под видомболгарского царя, наскандалил бы в домоуправлении и испортил бывсе   дело. Я же, как видите, не тороплюсь. Мы сидим вЧерноморске уже неделю, а я только сегодня иду на первоесвидание...   Ага, вот и финсчетный зал! Ну, бортмеханик,покажите мне больного. Ведь вы специалист по Корейко.     Они вошли в гогочущий, наполненный посетителями зал, иБалаганов повел Бендера в угол, где за желтой перегородкойсидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус. Балаганов ужеподнял руку, чтобы указать ею миллионера, когда Остап сердитошепнул:     — Вы бы еще закричали во всю глотку: "Вот он, богатей!Держите его! " Спокойствие. Я угадаю сам. Который же изчетырех?     Остап   уселся   на прохладный мраморный подоконник и,по-детски болтая ногами, принялся рассуждать:      — Девушка не в счет. Остаются трое: красномордый подхалимс белыми глазами, старичок боровичок в железных очках и толстыйбарбос серьезнейшего вида. Старичка боровичка я с негодованиемотметаю. Кроме ваты, которой он заткнул свои мохнатые уши,никаких ценностей у него не имеется. Остаются двое: барбос ибелоглазый подхалим. Кто же из них Корейко? Надо подумать.     Остап вытянул шею и стал сравнивать кандидатов. Он такбыстро вертел головой, словно следил за игрой в теннис,провожая взглядом каждый мяч.     — Знаете, бортмеханик, - сказал он, наконец, — толстыйбарбос больше подходит к роли подпольного миллионера, нежелибелоглазый подхалим. Вы обратите внимание на тревожный блеск вглазах барбоса. Ему не сидится на месте, ему не терпится, емухочется поскорее побежать домой и запустить свои лапы в пакетыс червонцами. Конечно, это он собиратель каратов и долларов.Разве вы не видите, что эта толстая харя является не чем иным,как демократической комбинацией из лиц Шейлока, Скупого рыцаряи Гарпагона? А тот, белоглазый, просто ничтожество, советскиймышонок. У него, конечно, есть состояние-двенадцать рублей всберкассе. Предел его ночных грез — покупка волосатого пальтос телячьим воротником. Это -- не Корейко. Это -- мышь,которая...     Но тут полная блеска речь великого комбинатора былапрервана мужественным криком, который донесся   из   глубинфинсчетного зала и, несомненно, принадлежал работнику, имеющемуправо кричать:     — Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженностинам коммунотдела? Товарищ Полыхаев срочно требует.     Остап   толкнул   Балаганова ногой. Но барбос спокойнопродолжал скрипеть пером. Его лицо, носившее характернейшиечерты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не изменилось. Затокрасномордый блондин с белыми глазами, это ничтожество, этотсоветский   мышонок,   обуянный мечтою о пальто с телячьимворотником, проявил необычайное оживление.   Он   хлопотливозастучал ящиками стола, схватил какую-то бумажонку и быстропобежал на зов.     Великий комбинатор крякнул и испытующе посмотрел   наБалаганова. Шура засмеялся.     — Да, -- сказал Остап после некоторого молчания. — Этотденег на тарелочке не принесет. Разве только  я очень ужпопрошу. Объект, достойный уважения. Теперь -- скорее навоздух. В моем мозгу родилась забавная комбинация. Сегоднявечером мы с божьей помощью впервые потрогаем господина Корейкоза вымя. Трогать будете вы, Шура. 

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)