Глава XL. Сокровище (Илья Ильф и Евгений Петров)

 
      В дождливый день конца октября Ипполит Матвеевич безпиджака, в лунном жилете, осыпанном мелкой серебряной звездой,хлопотала комнате Иванопуло. Ипполит Матвеевич работал наподоконнике, потому что стола в комнате до сих пор не было.Великий комбинатор получил большой заказ по художественнойчасти на изготовление адресных табличек для жилтовариществ.Исполнение    табличек   по   трафарету   Остап   возложил   наВоробьянинова, а сам целый почти месяц, со времени приезда вМоскву, кружил в районе Октябрьского вокзала, с непостижимойстрастью выискивая следы последнего стула, безусловно таящего всебе брильянты мадам Петуховой.     Наморщив лоб, Ипполит Матвеевич   трафаретил   железныедощечки.   За полгода брильянтовой скачки он потерял своипривычки.     По ночам Ипполиту Матвеевичу виделись горные хребты,украшенные   дикими   транспарантами,   летал   перед   глазамиИзнуренков, подрагивая коричневыми ляжками, переворачивалисьлодки, тонули люди,  падал с неба кирпич и разверзшаяся земляпускала в глаза серный дым.     Остап, пребывавший ежедневно с Ипполитом Матвеевичем, незамечал в нем никакой перемены. Между тем Ипполит Матвеевичпеременился необыкновенно. И походка у Ипполита Матвеевича былауже не та, и выражение глаз сделалось дикое, и отросший усторчал   уже   не   параллельно земной поверхности, а почтиперпендикулярно, как у пожилого кота.     Изменился Ипполит Матвеевич и внутренне. В характерепоявились несвойственные ему раньше черты решительности ижестокости. Три эпизода постепенно воспитали в нем эти новыечувства:   чудесное спасение от тяжких кулаков васюкинскихлюбителей, первый дебют по части нищенства у пятигорского"Цветника",   наконец землетрясение, после которого ИпполитМатвеевич несколько повредился и затаил к своему компаньонутайную ненависть.     В   последнее   время   Ипполит   Матвеевич   был одержимсильнейшими подозрениями. Он боялся, что Остап вскроет стул сами, забрав сокровища, уедет, бросив его на произвол-судьбы.Высказывать свои подозрения он не смел, зная тяжелую рукуОстапа и непреклонный его характер. Ежедневно, сидя у окна иподчищая старой зазубренной бритвой высохшие буквы, ИпполитМатвеевич томился, Каждый день он опасался, что Остап больше непридет и он, бывший предводитель дворянства, умрет голоднойсмертью под мокрым московским забором.     Но Остап приходил каждый вечер, хотя радостных вестей неприносил. Энергия и веселость его были неисчерпаемы. Надежда нина одну минуту не покидала его.     В коридоре раздался топот ног и кто-то грохнулся онесгораемый шкаф, и фанерная дверь распахнулась с легкостьюперевернутой ветром страницы.   На   пороге   стоял   великийкомбинатор. Он был весь залит водой, щеки его горели, какяблочки. Он тяжело дышал.     — Ипполит Матвеевич! — закричал он. -- Слушайте, ИпполитМатвеевич!     Воробьянинов удивился. Никогда еще технический директор неназывал его по имени и отчеству. И вдруг он понял...     — Есть? — выдохнул он.     — В том-то и дело, что есть. Ах, Киса, черт вас раздери!     — Не кричите, все слышно.     — Верно,   верно,   могут   услышать, --   зашептал Остапбыстро. -- Есть, Киса, есть,   и,   если   хотите,   я   могупродемонстрировать его сейчас же. Он в клубе железнодорожников,новом клубе... Вчера было открытие... Как я нашел? Чепуха?Необыкновенно трудная вещь! Гениальная комбинация, блестящепроведенная до конца! Античное приключение!.. Одним словом,высокий класс!     Не ожидая, шока Ипполит Матвеевич напялит пиджак, Остапвыбежал   в коридор. Воробьянинов присоединился к нему налестнице. Оба, взволнованно забрасывая друг друга вопросами,мчались по мокрым улицам на Каланчевскую площадь. Они несообразили даже, что можно сесть в трамвай.     — Вы одеты, как сапожник! — радостно болтал Остап. -- Ктотак ходит, Киса? Вам необходимы крахмальное белье, шелковыеносочки и, конечно, цилиндр. В вашем лице   есть   что-тоблагородное! Скажите, вы, в самом деле, были предводителемдворянства?     Показав предводителю стул, который стоял   в   комнатешахматного кружка и имел самый обычный гамбсовский вид, хотя итаил в себе несметные ценности, Остап потащил Воробьянинова вкоридор. Здесь не было ни души. Остап подошел к еще незамазанному на зиму окну и выдернул из гнезда задвижки обеихрам.     — Через это окошечко, -- сказал он, — мы легко и нежнопопадем в клуб в любой час сегодняшней ночи. Запомните,Киса, — третье окно от парадного подъезда.     Друзья долго еще бродили по клубу под видом представителейУОНО и не могли надивиться прекрасным залам и комнатам.     — Если бы я играл в Васюках, — сказал Остап, сидя на такомстуле, я бы не проиграл ни одной партии. Энтузиазм не позволилбы. Однако пойдем, старичок, у меня двадцать пять рублейподкожных. Мы должны выпить пива и отдохнуть перед ночнымвизитом. Вас не шокирует пиво, предводитель? Не беда. Завтра выбудете лакать шампанское в неограниченном количестве.     Идя из пивной на Сивцев Вражек, Бендер страшно веселился изадирал прохожих. Он обнимал слегка захмелевшего ИпполитаМатвеевича за плечи и говорило нежностью:     — Вы чрезвычайно симпатичный старичок, Киса, но большедесяти процентов я вам не дам. Ей-богу, не дам. Ну, зачем вам,зачем вам столько денег?     — Как зачем? Как зачем? — кипятился Ипполит Матвеевич.    Остап чистосердечно смеялся и приникал щекой к мокромурукаву своего друга по концессии.     — Ну что вы купите. Киса? Ну что? Ведь у вас нет никакойфантазии. Ей-богу, пятнадцать тысяч вам за глаза хватит... Выже скоро умрете, вы же старенький. Вам же деньги вообще ненужны… Знаете, Киса, я, кажется, ничего вам не дам. Этобаловство. А возьму я вас, Кисуля, к себе в секретари. А? Сорокрублей в месяц. Харчи мои. Четыре выходных дня… А? Спецодеждатам, чаевые, соцстрах… А? Подходит вам это предложение?     Ипполит Матвеевич вырвал руку и быстро ушел вперед. Шуткиэти доводили его до исступления.     Остап нагнал Воробьянинова у входа в розовый особнячок.     — Вы в самом деле на меня обиделись? — спросил Остап. --Я ведь пошутил. Свои три процента вы получите. Ей-богу, вамтрех процентов достаточно, Киса.     Ипполит Матвеевич угрюмо вошел в комнату.     — А?   Киса, -- резвился Остап, -- соглашайтесь на трипроцента! Ей-богу, соглашайтесь! Другой бы согласился. Комнатывам покупать не надо, благо Иванопуло уехал в Тверь на целыйгод. А то все-таки ко мне поступайте в камердинеры... Теплоеместечко.     Увидев, что Ипполита Матвеевича ничем не растормошишь,Остап сладко зевнул, вытянулся к самому потолку, наполниввоздухом широкую грудную клетку, и сказал:     — Ну, друже, готовьте карманы. В клуб мы пойдем передрассветом. Это наилучшее время. Сторожа спят и видят сладкиесны, за что их часто увольняют без выходного пособия. А пока,дорогуша, советую вам отдохнуть.     Остап улегся на трех стульях, собранных в разных частяхМосквы, и, засыпая, проговорил:     — А то камердинером!.. Приличное жалованье… Харчи...Чаевые... Ну, ну,  пошутил... Заседание продолжается!   Ледтронулся, господа присяжные заседатели!     Это были последние слова великого комбинатора. Он заснулбеспечным сном, глубоким,   освежающим   и   не   отягощеннымсновидениями.     Ипполит Матвеевич вышел на улицу. Он был полон отчаяния излобы. Луна прыгала по облачным кочкам.   Мокрые   решеткиособняков жирно блестели. Газовые фонари, окруженные веночкамиводяной пыли, тревожно светились. Из пивной "Орел" вытолкнулипьяного. Пьяный заорал. Ипполит Матвеевич поморщился и твердопошел назад. У него было одно желание: поскорее все кончить.     Он вошел в комнату, строго посмотрел на спящего Остапа,протер пенсне и взял с подоконника бритву. На ее зазубринкахвидны были высохшие чешуйки масляной краски. Он положил бритвув карман, еще раз прошел мимо Остапа, не глядя на него, нослыша его дыхание, и очутился в коридоре. Здесь было тихо исонно. Как видно, все уже улеглись. В полной тьме коридораИпполит Матвеевич вдруг улыбнулся наиязвительнейшим образом ипочувствовал, что на его лбу задвигалась кожа. Чтобы проверитьэто новое ощущение, он снова улыбнулся. Он вспомнил вдруг, чтов гимназии ученик Пыхтеев-Какуев умел шевелить ушами.     Ипполит   Матвеевич   дошел   до лестницы и внимательноприслушался. На лестнице никого не было. С улицы донеслосьцоканье   копыт   извозчичьей   лошади,   нарочито   громкое иотчетливое, как будто бы считали на счетах. Предводителькошачьим шагом вернулся в комнату, вынул из висящего на стулепиджака Остапа двадцать пять рублей и плоскогубцы, надел насебя грязную адмиральскую фуражку и снова прислушался.     Остап спал тихо, не сопя. Его носоглотка и легкие работалиидеально, исправно вдыхая и выдыхая воздух. Здоровенная рукасвесилась к самому полу. Ипполит Матвеевич, ощущая секундные удары   височногопульса, неторопливо подтянул правый рукав выше локтя, обмоталобнажившуюся руку вафельным полотенцем, отошел к двери, вынулиз   кармана   бритву   и, примерившись глазами к комнатнымрасстояниям, повернул выключатель. Свет погас, но комнатаоказалась слегка освещенной голубоватым аквариумным светомуличного фонаря.     — Тем   лучше, --   прошептал   Ипполит   Матвеевич.    Онприблизился к изголовью и, далеко отставив руку с бритвой, изовсей силы косо всадил все лезвие сразу в горло Остапа, сейчасже выдернул бритву и отскочил к стене. Великий комбинатор издалзвук, какой производит кухонная раковина, всасывающая остаткиводы. Ипполиту Матвеевичу удалось не запачкаться в крови.Вытирая пиджаком каменную стену, он прокрался к голубой двери ина секунду снова посмотрел на Остапа. Тело его два разавыгнулось и завалилось к спинкам стульев. Уличный свет поплылпо черной луже, образовавшейся на полу.     "Что это за лужа? — подумал Ипполит Матвеевич. — Да, да,кровь… Товарищ Бендер скончался".     Воробьянинов размотал слегка измазанное полотенце, бросилего, потом осторожно положил бритву на пол и удалился, тихоприкрыв дверь.     Очутившись на улице, Ипполит Матвеевич насупился   и,бормоча: "Брильянты все мои, а вовсе не шесть процентов", пошелна Каланчевскую площадь.     У третьего окна от парадного подъезда железнодорожногоклуба Ипполит Матвеевич остановился. Зеркальные окна новогоздания жемчужно серели в свете подступавшего утра. В сыромвоздухе звучали глуховатые голоса маневровых паровозов. ИпполитМатвеевич ловко вскарабкался на карниз, толкнул раму и бесшумнопрыгнул в коридор.     Легко ориентируясь в серых предрассветных залах клуба,Ипполит Матвеевич проник в шахматный кабинет и, зацепив головойвисевший на стене портрет Эммануила Ласкера, подошел к стулу.Он не спешил. Опешить ему было некуда. За ним никто не гнался.     Гроссмейстер О. Бендер спал вечным сном в розовом особнякена Сивцевом Бражке.     Ипполит Матвеевич сел на пол, обхватил стул   своимижилистыми ногами и с хладнокровием дантиста стал выдергивать изстула медные гвозди, не пропуская ни одного. На шестьдесятвтором гвозде работа его кончилась. Английский ситец и рогожкасвободно лежали на обивке стула.     Стоило   только   поднять   их,   чтобы увидеть футляры,футлярчики и ящички, наполненные драгоценными камнями.     "Сейчас же на автомобиль, — подумал Ипполит   Матвеевич,обучившийся житейской мудрости в школе великого комбинатора, --на вокзал. И на польскую границу. За какой-нибудь камешек меняпереправят на ту сторону, а там..."     И, желая поскорее увидеть, что будет "там", ИпполитМатвеевич сдернул со стула ситец и рогожку. Глазам   егооткрылись пружины, прекрасные английские пружины, и набивка,замечательная набивка, довоенного качества, какой теперь нигдене найдешь. Но больше ничего в стуле не содержалось. ИпполитМатвеевич машинально разворошил обивку   и   целых   полчасапросидел, не выпуская стула из цепких ног и тупо повторяя:     — Почему же здесь ничего нет? Этого не может быть! Этогоне может быть!     Было уже почти светло, когда Воробьянинов, бросив все, какбыло, в шахматном кабинете, забыв там плоскогубцы и фуражку сзолотым клеймом несуществующего яхт-клуба, никем не замеченный,тяжело и устало вылез через окно на улицу.     — Этого   не   может   быть, — повторял   он,   отойдя   наквартал. — Этого не может быть!     И он вернулся назад к клубу и стал разгуливать вдоль егобольших окон, шевеля губами:     — Этого не может быть! Этого не может быть! Этого неможет быть.     Изредка он вскрикивал и хватался за мокрую от утреннеготумана голову. Вспоминая все события ночи, он тряс седымикосмами. Брильянтовое возбуждение оказалось слишком сильнымсредством: он одряхлел в пять минут.     — Ходют тут, ходют всякие, — услышал Воробьянинов над своимухом.     Он увидел сторожа в брезентовой спецодеждой в холодныхсапогах. Сторож был очень стар и, как видно, добр.     — Ходют и ходют, — общительно говорил старик, которомунадоело    ночное    одиночество, --   и   вы   тоже,   товарищ,интересуетесь. И   верно.   Клуб   у   нас,   можно   сказать,необыкновенный.     Ипполит   Матвеевич   страдальчески смотрел на румяногостарика.     — Да, — сказал старик, — необыкновенный этот клуб. Другоготакого нигде нету.     — А что же в нем такого необыкновенного? — спросил ИпполитМатвеевич, собираясь с мыслями.     Старичок   радостно посмотрел на Воробьянинова. Видно,рассказ о необыкновенном клубе нравился ему самому, и он любилего повторять.     — Ну, и вот, -- начал старик, -- я тут в сторожах хожудесятый год, а такого случая не было. Ты слушай, солдатик. Ну ивот, был здесь постоянно клуб, известно какой, первого участкаслужбы тяги. Я его и сторожил. Негодящий был клуб… Топилиего, топили и ничего не могли сделать. А товарищ Красильниковко мне подступает: "Куда, мол, дрова у тебя идут?" А я их развечто ем, эти дрова? Бился товарищ Красильников с клубом — тамсырость, тут холод, духовому кружку помещения нету, и в театриграть одно мучение: господа артисты мерзли. Пять лет кредитапросили на новый клуб, да не знаю, что там выходило. Дорпрофсожкредита не утверждал. Только весною товарищ Красильников стулдля сцены купил, стул хороший, мягкий...     Ипполит Матвеевич, налегая всем корпусом на сторожа,слушал. Он был в полуобмороке. А старик, заливаясь радостнымсмехом, рассказал, как он однажды взгромоздился на этот стул,чтобы вывинтить электрическую лампочку, да и покатился.      — С этого стула я соскользнул, обшивка на нем порвалась.И смотрю — из-под обшивки стеклушки сыплются и бусы белые наниточке.     — Бусы, — проговорил Ипполит Матвеевич.     — Бусы! — визгнул старик восхищенно. — И смотрю, солдатик,дальше, а там коробочки разные. Я эти коробочки даже и нетрогал. А пошел прямо к товарищу Красильникову и доложил. Так икомиссии потом докладывал. Не трогал я этих коробочек и нетрогал.   И   хорошо,   солдатик,   сделал,   потому   что тамдрагоценность найдена была, запрятанная буржуазией...     — Где же драгоценность? — закричал предводитель.     — Где, где, -- передразнил старик, --   тут,   солдатик,соображение надо иметь. Вот они!     — Где? Где?     — Да    вот    они! — закричал   румяный   страж,   радуясьпроизведенному эффекту. — Вот они! Очки протри! Клуб на нихпостроили, солдатик! Видишь? Вот он, клуб! Паровое отопление,шашки с часами, буфет, театр, в калошах не пускают!..     Ипполит Матвеевич оледенел и, не двигаясь с места, водилглазами по карнизам.     Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой! Вот оно! Всетут! Все сто пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек, как любилговорить Остап Сулейман-Берта Мария Бендер.     Брильянты превратились в сплошные фасадные стекла   ижелезобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы былисделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральныйзал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целыелюстры,   золотые змеиные браслеты с изумрудами обернулисьпрекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детскиеясли, планерную мастерскую, шахматный кабинет и бильярдную.     Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось.Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оноперешло на службу другим людям.     Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку.Холод камня передался в самое его сердце. И он закричал.     Крик его, бешеный, страстный и дикий, — крик простреленнойнавылет волчицы, — вылетел на середину площади, мотнулся под мости, отталкиваемый   отовсюду   звуками просыпающегося большогогорода, стал глохнуть и в минуту зачах. Великолепное осеннееутро скатилось с мокрых крыш на улицы Москвы. Город двинулся вбудничный свой поход.     

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)