Глава XVII. Блудный сын возвращается домой (Илья Ильф и Евгений Петров)

  
      Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени онотрицательно   относился   к   раввинам,   далайламам,   попам,муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа.     — Я сам склонен к обману и шантажу, — говорил он, --сейчас, например, я занимаюсь выманиванием крупной суммы уодного   упрямого   гражданина.   Но я не сопровождаю своихсомнительных действий ни песнопениями, ни ревом органа, ниглупыми заклинаниями на латинском или церковнославянском языке.И вообще я предпочитаю работать без ладана и астральныхколокольчиков.     И покуда Балаганов и Паниковский, перебивая друг друга,рассказывали о злой участи, постигшей водителя "Антилопы",мужественное сердце Остапа переполнялось гневом и досадой.     Ксендзы уловили душу Адама Козлевича на постоялом дворе,где,   среди   пароконных   немецких фургонов и молдаванскихфруктовых площадок, в навозной каше стояла "Антилопа". КсендзКушаковский захаживал на постоялый двор для нравственных беседс католиками-колонистами. Заметив "Антилопу", служитель культаобошел ее кругом и потрогал пальцем шину. Он поговорил сКозлевичем и узнал, что Адам Казимирович   принадлежит   кримско-католической   церкви,   но не исповедовался уже летдвадцать. Сказав: "Нехорошо, нехорошо, пан Козлевич", ксендзКушаковский ушел, приподнимая обеими руками черную юбку иперепрыгивая через пенистые пивные лужи.     На другой день, ни свет ни заря, когда фурщики увозили набазар в местечко Кошары волнующихся мелких спекулянтов, насадивих по пятнадцать человек в одну фуру, ксендз Кушаковскийпоявился снова. На этот раз его сопровождал еще один ксендз --Алоизий   Морошек.   Пока   Кушаковский   здоровался с АдамомКазимировичем, ксендз Морошек внимательно осмотрел автомобиль ине только прикоснулся пальцем к шине, но даже нажал грушу,вызвав   звуки матчиша. После этого ксендзы переглянулись,подошли к Козлевичу с двух сторон и начали  его охмурять.Охмуряли они его целый день. Как только замолкал Кушаковский,вступал Морошек. И не успевал он остановиться, чтобы вытеретьпот,   как   за Адама снова принимался Кушаковский. ИногдаКушаковский поднимал к небу желтый указательный палец, аМорошек в это время перебирал четки. Иногда же четки перебиралКушаковский, а на небо указывал Морошек. Несколько раз ксендзыпринимались тихо петь по-латински, и уже к вечеру первого дняАдам Казимирович стал им подтягивать. При этом оба патераделовито взглянули на машину.     Через   некоторое время Паниковский заметил в хозяине"Антилопы" перемену. Адам Казимирович произносил   какие-тосмутные слова о царствии небесном. Это подтверждал и Балаганов.Потом он стал надолго пропадать и, наконец, вовсе съехал содвора.     — Почему ж вы мне не доложили? - возмутился великийкомбинатор.     Они хотели доложить, но они боялись гнева командора. Онинадеялись, что Козлевич опомнится и вернется сам. Но теперьнадежды потеряны. Ксендзы его окончательно охмурили. Еще недалее как вчера курьер и уполномоченный по копытам случайновстретили Козлевича. Он сидел в машине у подъезда костела. Онине успели к нему подойти. Из костела вышел ксендз АлоизийМорошек с мальчиком в кружевах.     — Понимаете, Бендер, — сказал Шура, — все кодло село внашу "Антилопу", бедняга Козлевич снял шапку, мальчик позвонилв колокольчик, и они уехали. Прямо жалко было смотреть нанашего Адама. Не видать нам больше "Антилопы".     Великий комбинатор молча надел свою капитанскую фуражку слакированным козырьком и направился к выходу.     — Фунт, -- сказал он, — вы остаетесь в конторе! Рогов икопыт не принимать ни под каким видом. Если будет почта,сваливайте в корзину. Конторщица потом разберется. Понятно?     Когда зицпредседатель открыл рот для ответа (это произошлоровно через пять минут), осиротевшие антилоповцы были ужедалеко. В голове процессии, делая гигантские шаги, нессякомандор. Он изредка оборачивал голову назад и бормотал: "Неуберегли нежного Козлевича, меланхолики! Всех дезавуирую! Ох,уж мне это черное и белое духовенство! " Бортмеханик шел молча,делая вид, что нарекания относятся не к нему. Паниковскийпрыгал, как обезьяна, подогревая чувство мести к похитителямКозлевича, хотя на душе у него лежала большая холодная лягушка.Он   боялся черных ксендзов, за которыми признавал многиеволшебные свойства.     В таком порядке все отделение по заготовке рогов и копытприбыло к подножию костела. Перед железной решеткой, сплетеннойиз спиралей и крестов, стояла пустая "Антилопа". Костел былогромен. Он врезался в небо, колючий и острый, как рыбья кость.Он застревал в горле. Полированный красный кирпич, черепичныескаты, жестяные флаги, глухие контрфорсы и красивые каменныеидолы, прятавшиеся от дождя в нишах, -- вся эта вытянувшаясясолдатская   готика   сразу навалилась на антилоповцев. Онипочувствовали себя маленькими. Остап залез в   автомобиль,потянул носом воздух и с отвращением сказал:     — Фу! Мерзость! Наша "Антилопа" уже пропахла свечками,кружками на построение храма и ксендзовскими   сапожищами.Конечно, разъезжать с требами на автомобиле приятнее, чем наизвозчике. К тому же даром! Ну, нет, дорогие батюшки, нашитребы поважней!     С этими словами Бендер вошел в церковный двор и, пройдямежду детьми, игравшими в классы на   расчерченном   меломасфальте, поднялся по гранитной банковской лестнице к дверямхрама. На толстых дверях, обитых обручным железом, рассаженныепо   квадратикам барельефные святые обменивались воздушнымипоцелуями или показывали руками в разные стороны, или жеразвлекались    чтением    толстеньких    книг,    на   которыхдобросовестный резчик изобразил даже латинские буковки. Великийкомбинатор дернул дверь, но она не подалась. Изнутри неслиськроткие звуки фисгармонии.     — Охмуряют! -- крикнул Остап, спускаясь с лестницы. --Самый охмуреж идет! Под сладкий лепет мандолины.     — Может быть, уйдем? -- спросил Паниковский, вертя вруках шляпу. — Все-таки храм божий. Неудобно.     Но   Остап,   не обращая на него внимания, подошел к"Антилопе" и принялся нетерпеливо надавливать грушу. Он игралматчиш до тех пор, пока за толстыми дверьми не послышалосьбренчанье   ключей.   Антилоповцы   задрали    головы.    Дверьрастворилась на две половины, и веселые святые в своих дубовыхквадратиках медленно отъехали вглубь. Из темноты   порталавыступил на высокую светлую паперть Адам Казимирович. Он былбледен. Его кондукторские усы отсырели и плачевно свисали изноздрей. В руках он держал молитвенник. С обеих сторон егоподдерживали ксендзы. С левого бока -- ксендз Кушаковский, справого — ксендз Алоизий Морошек. Глаза патеров были затопленыелеем.     — Алло, Козлевич! -- крикнул Остап снизу. — Вам еще ненадоело?     — Здравствуйте, Адам Казимирович, -- развязно сказалПаниковский, прячась, однако, за спину командора.     Балаганов приветственно поднял руку и скорчил рожу, что,как видно, значило: "Адам, бросьте ваши шутки! "     Тело водителя "Антилопы" сделало шаг вперед, но душа его,подстегиваемая   с   обеих   сторон   пронзительными взглядамиКушаковского и Морошека, рванулась назад. Козлевич тоскливопосмотрел на друзей и потупился.     И началась великая борьба за бессмертную душу шофера.     — Эй вы, херувимы и серафимы! — сказал Остап, вызываяврагов на диспут. — Бога нет!     — Нет, есть, — возразил ксендз Алоизий Морошек, заслоняясвоим телом Козлевича.     — Это   просто   хулиганство,   --   забормотал    ксендзКушаковский.     — Нету, нету, -- продолжал великий комбинатор, - иникогда не было. Это медицинский факт.     — Я считаю этот разговор неуместным, -- сердито заявилКушаковский.     — А машину забирать-это уместно? — закричал нетактичныйБалаганов. — Адам! Они просто хотят забрать "Антилопу".     Услышав это, шофер поднял голову и вопросительно посмотрелна ксендзов. Ксендзы заметались и, свистя шелковыми сутанами,попробовали увести Козлевича назад. Но он уперся.     — Как же все-таки будет с богом? — настаивал великийкомбинатор.     Ксендзам пришлось начать дискуссию. Дети перестали прыгатьна одной ножке и подошли поближе.     — Как же вы утверждаете, что бога нет, - начал АлоизийМорошек задушевным голосом, — когда все живое создано им!..     — Знаю, знаю, — сказал Остап, — я сам старый католик илатинист. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер,тенер.     Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьемклассе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленносидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическоедействие. Душа его присоединилась к телу, и в результате этогообъединения шофер робко двинулся вперед.     — Сын мой, - сказал Кушаковский, с ненавистью глядя наОстапа, -- вы заблуждаетесь, сын   мой.   Чудеса   господнисвидетельствуют...     — Ксендз! Перестаньте трепаться! — строго сказал великийкомбинатор. — Я сам творил чудеса. Не далее как четыре годаназад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробытьИисусом Христом. И все было Б порядке. Я даже накормил пятьюхлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил,но какая была давка!     Диспут   продолжался   в   таком   же    странном    роде.Неубедительные, но веселые доводы Остапа влияли на Козлевичасамым живительным образом. На щеках шофера забрезжил румянец, иусы его постепенно стали подниматься кверху.     — Давай, давай! — неслись поощрительные возгласы из-заспиралей и крестов решетки, где уже собралась немалая толпалюбопытных. — Ты им про римского папу скажи, про крестовыйпоход.     Остап сказал и про папу. Он заклеймил Александра Борджиаза нехорошее поведение, вспомнил ни к селу ни к городу СерафимаСаровского и особенно налег на инквизицию, преследовавшуюГалилея. Он так увлекся, что обвинил в несчастьях великогоученого непосредственно Кушаковского и Морошека. Это былапоследняя капля. Услышав о страшной судьбе Галилея, АдамКазимирович быстро положил молитвенник на ступеньку и упал вширокие, как ворота, объятья Балаганова. Паниковский терся тутже, поглаживая блудного сына по шероховатым щекам. В воздухевисели счастливые поцелуи.     — Пан Козлевич! - застонали ксендзы. — Доконд пан иде?Опаментайсе, пан!     Но герои автопробега уже усаживались в машину.     — Вот видите, -- крикнул Остап опечаленным ксендзам,занимая командорское место, — я же говорил вам, что бога нету.Научный факт. Прощайте, ксендзы! До свидания, патеры!     Сопровождаемая одобрительными криками толпы, "Антилопа"отъехала, и вскоре жестяные флаги и черепичные скаты костеласкрылись из глаз. На - радостях антилоповцы остановились упивной лавки.     — Вот спасибо, братцы, — говорил Козлевич, держа в рукетяжелую кружку. — Совсем было погиб. Охмурили меня ксендзы. Вособенности Кушаковский. Ох, и хитрый же, черт! Верите ли,поститься заставлял! Иначе, говорит, на небо не попаду.     — Небо! -- сказал Остап. — Небо теперь в запустении. Нета эпоха. Не тот отрезок времени. Ангелам теперь хочется наземлю. На земле хорошо, там коммунальные услуги, там естьпланетарий,   можно   посмотреть   звезды    в    сопровожденииантирелигиозной лекции.     После восьмой кружки Козлевич потребовал девятую, высокоподнял ее над головой и, пососав свой кондукторский ус,восторженно спросил:     — Нет бога?     — Нет, — ответил Остап.     — Значит, нету? Ну, будем здоровы.     Так он и пил после этого, произнося перед каждой новойкружкой:     — Есть бог? Нету? Ну, будем здоровы.     Паниковский пил наравне со всеми,   но   о   боге   невысказывался. Он не хотел впутываться в это спорное дело.     С возвращением блудного сына и "Антилопы" Черноморскоеотделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копытприобрело недостававший ей блеск. У дверей бывшего комбинатапяти частников теперь постоянно дежурила машина. Конечно, ейбыло далеко до голубых "бьюиков" и длиннотелых "линкольнов",было ей далеко даже до фордовских кареток, но все же это быламашина, автомобиль, экипаж, который, как говорил Остап, привсех своих недостатках способен, однако, иногда двигаться поулицам без помощи лошадей.     Остап работал с увлечением. Если бы он направлял свои силына действительную   заготовку рогов или же копыт, то надополагать, что мундштучное и гребеночное дело было бы обеспеченосырьем по крайней мере до конца текущего бюджетного столетия.Но начальник конторы занимался совершенно другим.     Оторвавшись от Фунта и Берлаги, сообщения которых былиочень интересны, но непосредственно к Корейко пока не вели,Остап вознамерился в интересах дела сдружиться с Зосей Синицкойи   между   двумя   вежливыми   поцелуями под ночной акациейпровентилировать вопрос об Александре Ивановиче, и не столько онем, сколько о его денежных делах. Но длительное наблюдение,проведенное уполномоченным по копытам, показало, что междуЗосей и Корейко любви нет и что последний, по выражению Шуры,даром топчется.     — Где нет любви, -- со вздохом комментировал Остап, --там о деньгах говорить не принято. Отложим девушку в сторону.     И в то время как Корейко с улыбкой вспоминал о жулике вмилицейской    фуражке,    который    сделал   жалкую   попыткутретьесортного шантажа, начальник отделения носился по городу вжелтом автомобиле и находил людей  и людишек, о   которыхмиллионер-конторщик давно забыл, но которые хорошо помнили егосамого. Несколько раз Остап беседовал с Москвой, вызывая ктелефону   знакомого   частника,   известного   доку по частикоммерческих тайн. Теперь в контору приходили   письма   ителеграммы,   которые   Остап живо выбирал из общей почты,по-прежнему    изобиловавшей    пригласительными    повестками,требованиями на рога и выговорами по поводу недостаточноэнергичной заготовки копыт. Кое-что из этих писем и телеграммпошло в папку с ботиночными тесемками.     В конце июля Остап собрался в командировку на Кавказ. Делотребовало личного присутствия 1великого комбинатора в небольшойвиноградной республике.     В   день   отъезда   начальника   в   отделении произошлоскандальное происшествие. Паниковский, посланный с тридцатьюрублями на пристань за билетом, вернулся через полчаса пьяный,без билета и без денег. Он ничего не мог сказать в своеоправдание, только выворачивал карманы, которые повисли у него,как бильярдные лузы, и беспрерывно хохотал. Все его смешило: игнев командора, и укоризненный взгляд Балаганова, и самовар,доверенный его попечениям, и Фунт с нахлобученной на носпанамой, дремавший за своим столом. Когда же Паниковскийвзглянул на оленьи рога, гордость и украшение конторы, егопрошиб такой смех, что он свалился на пол и вскоре заснул срадостной улыбкой на фиолетовых устах.     — Теперь у нас самое настоящее учреждение, - сказалОстап, — есть собственный растратчик, он же швейцар-пропойца.Оба эти типа делают реальными все наши начинания.     В отсутствие Остапа под окнами конторы несколько разпоявлялись Алоизий Морошек и Кушаковский. При виде ксендзовКозлевич прятался в самый дальний угол учреждения. Ксендзыоткрывали дверь, заглядывали внутрь и тихо звали.     — Пан Козлевич! Пан Козлевич! Чы слышишь глос ойцанебесного? Опаментайсе, пан!     При этом ксендз Кушаковский поднимал к небу палец, аксендз Алоизий Морошек перебирал четки. То" гда навстречуслужителям культа выходил Балаганов и молча показывал имогненный кулак. И ксендзы уходили, печально поглядывая на"Антилопу".     Остап вернулся через две недели. Его встречали всемучреждением. С высокой черной   стены   пришвартовывающегосяпарохода великий комбинатор посмотрел на своих подчиненныхдружелюбно и ласково. От него пахло молодым барашком   иимеретинским вином.     В Черноморском отделении, кроме конторщицы, нанятой ещепри Остапе, сидели два молодых человека в сапогах. Это былистуденты,   присланные   из   животноводческого техникума дляпрохождения практического стажа.     — Вот и хорошо! - сказал Остап кисло. - Смена идет.Только у меня, дорогие товарищи, придется поработать. Вы,конечно, знаете, что рога, то есть выросты, покрытые шерстьюили   твердым роговым слоем, являются придатками черепа ивстречаются, главным образом, у млекопитающих?     — Это мы знаем, — решительно сказали студенты, — нам быпрактику пройти.     От студентов пришлось избавиться сложным и   довольнодорогим способом. Великий комбинатор послал их в командировку вкалмыцкие степи для организации заготовительных пунктов. Этообошлось конторе в шестьсот рублей, но другого выхода не было:студенты помешали бы закончить удачно подвигавшееся дело.     Когда Паниковский узнал, в какую сумму обошлись студенты,он отвел Балаганова в сторону и раздражительно прошептал:     — А меня не посылают в командировку. И отпуска не дают.Мне нужно ехать в Ессентуки, лечиться. И выходных дней у менянету, и спецодежды не дают. Нет, Шура, мне эти условия неподходят. И вообще я узнал, в "Геркулесе" ставки выше. Пойдутуда курьером. Честное, благородное слово, пойду! Вечером Остапснова вызвал к себе Берлагу.     — На колени! — крикнул Остап голосом Николая Первого, кактолько увидел бухгалтера.     Тем не менее разговор носил дружеский характер и длилсядва часа. После этого Остап приказал подать "Антилопу" наследующее утро к подъезду "Геркулеса". 

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)