Глава XXIII. Сердце шофера (Илья Ильф и Евгений Петров)

        На  улице  Остап взял Александра Ивановича под руку, и обакомбинатора быстро пошли по направлению к вокзалу.     — А вы лучше, чем я думал, — дружелюбно  сказал  Бендер.— И  правильно.  С  деньгами  нужно  расставаться  легко,  безстонов.     — Для хорошего человека и миллиона не  жалко,  -  ответилконторщик, к чему-то прислушиваясь.     Когда они повернули на улицу Меринга, над городом пронессявоющий  звук сирены. Звук был длинный, волнистый и грустный. Оттакого звука в туманную ночь морякам становится  как-то  не  посебе, хочется почему-то просить прибавки к жалованью по причинеопасной   службы.   Сирена   продолжала   надрываться.   К  нейприсоединились сухопутные гудки и другие сирены, более  далекиеи  еще более грустные. Прохожие вдруг заторопились, будто бы ихпогнал ливень. При этом все ухмылялись и поглядывали  на  небо.Торговки семечками, жирные старухи, бежали, выпятив животы, и вих  камышовых  корзинках  среди  сыпучего  товара  подскакивалистеклянные  стаканчики.  Через  улицу  вкось  промчался  АдольфНиколаевич Бомзе. Он благополучно успел проскочить в вертящуюсядверь  "Геркулеса".   Прогалопировал  на  разноцветных лошадкахвзвод  конного  резерва  милиции.  Промелькнул   краснокрестныйавтомобиль.  Улица  внезапно  очистилась.  Остап  заметил,  чтодалеко впереди от бывшего  кафе  "Флорида"  отделился  табунчикпикейных  жилетов.  Размахивая  газетами,  канотье и панамскимишляпами, старики  затрусили  по  мостовой.  Но  не  успели  онидобраться  до угла, как раздался оглушающий лопающийся пушечныйвыстрел, пикейные жилеты пригнули головы, остановились и сейчасже побежали обратно.  Полы их чесучовых пиджаков раздувались.     Поведение пикейных  жилетов  рассмешило  Остапа.  Пока  онлюбовался   их  удивительными  жестами  и  прыжками,  АлександрИванович успел развернуть захваченный из дому пакет.     — Скабрезные старики! Опереточные комики! — сказал Остап,поворачиваясь к Корейко.     Но Корейко не было. Вместо него  на  великого  комбинаторасмотрела  потрясающая  харя  со стеклянными водолазными очами ирезиновым хоботом, в конце которого болтался  жестяной  цилиндрцвета хаки. Остап так удивился, что даже подпрыгнул.     — Что это за шутки? — грозно сказал он, протягивая руку кпротивогазу. — Гражданин подзащитный, призываю вас к порядку.     Но   в  эту  минуту  набежала  группа  людей  в  таких  жепротивогазах, и среди десятка  одинаковых  резиновых  харь  уженельзя  было найти Корейко. Придерживая свою папку, Остап сразуже стал смотреть на ноги чудовищ, но едва ему  показалось,  чтоон  различил  вдовьи  брюки Александра Ивановича, как его взялипод руки и молодецкий голос сказал:     — Товарищ! Вы отравлены!     — Кто отравлен? — закричал Остап, вырываясь. — Пустите!      — Товарищ,  вы  отравлены  газом!  -  радостно   повторилсанитар.  --  Вы  попали  в  отравленную  зону. Видите, газоваябомба.     На  мостовой  действительно  лежал  ящичек,  из   которогопоспешно  выбирался  густой  дым. Подозрительные брюки были ужедалеко. В последний раз они сверкнули между двух потоков дыма ипропали. Остап молча и яростно выдирался. Его держали уже шестьмасок.     — Кроме того, товарищ, вы  ранены  осколком  в  руку.  Несердитесь,  товарищ! Будьте сознательны! Вы же знаете, что идутманевры. Сейчас мы вас перевяжем и отнесем в газоубежище.     Великий комбинатор никак не мог понять, что  сопротивлениебесполезно.  Игрок,  ухвативший  на рассвете счастливую талию иудивлявший весь стол, неожиданно в  десять  минут  спустил  всезабежавшему  мимоходом  из любопытства молодому человеку. И ужене сидит он, бледный и торжествующий, и уже не толкутся  вокругнего  марафоны,  выклянчивая мелочь на счастье. Домой он пойдетпешком.     К  Остапу  подбежала  комсомолка  с  красным  крестом   напереднике,  Она  вытащила  из брезентовой сумки бинты и вату и,хмуря брови,  чтобы  не  рассмеяться,  обмотала  руку  великогокомбинатора  поверх  рукавa.  Закончив  акт милосердия, девушказасмеялась и убежала к  следующему  раненому,  который  покорноотдал  ей  свою ногу. Остапа потащили к носилкам. Там произошлановая схватка, во время которой раскачивались хоботы, а  первыйсанитар-распорядитель   громким  лекторским  голосом  продолжалпробуждать  в  Остапе  сознательность  и   другие   гражданскиедоблести.     — Братцы!  -  бормотал великий комбинатор, в то время какего пристегивали к носилкам ремнями. — Сообщите, братцы,  моемупокойному  папе, турецкоподданному, что любимый сын его, бывшийспециалист по рогам и копытам,  пал  смертью  храбрых  на  полебрани.     Последние слова потерпевшего на поле брани были:     — Спите, орлы боевые! Соловей, соловей, пташечка...     После  этого Остапа понесли, и он замолчал, устремив глазав небо, где начиналась кутерьма. Катились плотные, как  сердца,светлые  клубки  дыма.  На  большой  высоте  неровным углом шлипрозрачные целлулоидные самолеты. От  них  расходилось  звонкоедрожание,  словно бы все они были связаны между собой железныминитями.  В  коротких  промежутках  между   орудийными   ударамипродолжали выть сирены.     Остапу  пришлось  вытерпеть  еще  одно унижение. Его неслимимо  "Геркулеса".  Из  окон  четырех   этажей   лесоучреждениявыглядывали  служащие.  Весь  финсчет  стоял  на  подоконниках.Лапидус-младший  пугал  Кукушкинда,  делая   вид,   что   хочетстолкнуть  его  вниз. Берлага сделал большие глаза и поклонилсяносилкам. В окне второго этажа на фоне пальм стояли, обнявшись,Полыхаев  и  Скумбриевич.  Заметив   связанного   Остапа,   онизашептались и быстро захлопнули окно.     Перед  вывеской  "Газоубежище  э 34" носилки остановились,Остапу  помогли  подняться,  и,  так  как  он  снова  попыталсявырваться, санитару-распорядителю пришлось снова воззвать к егосознательности.     Газоубежище расположилось в домовом клубе. Это был длинныйи светлый  полуподвал  с  ребристым  потолком,  к  которому  напроволоках были подвешены модели военных и почтовых  самолетов.В  глубине клуба помещалась маленькая сцена, на заднике которойбыли нарисованы два синих окна с луной и звездами и  коричневаядверь.  Под  стеной  с  надписью:  "Войны не хотим, но к отпоруготовы"  --  мыкались   пикейные   жилеты,   захваченные   всемтабунчиком.  По  сцене  расхаживал  лектор  в зеленом френче и,недовольно поглядывая на  дверь,  с  шумом  пропускавшую  новыегруппы отравленных, с военной отчетливостью говорил:     — По   характеру  действия  боевые  отравляющие  веществаделятся на  удушающие,  слезоточивые,  общеядовитые,  нарывные,раздражающие  и  так  далее.  В  числе слезоточивых отравляющихвеществ   можем   отметить   хлор-пикрин,   бромистый   бензол,бром-ацетон, хлор-ацетофенон...     Остап  перевел  мрачный  взор  с  лектора  на  слушателей.Молодые люди смотрели оратору в рот  или  записывали  лекцию  акнижечку, или возились у щита с винтовочными частями. Во второмряду  одиноко сидела девушка спортивного 1вида, задумчиво глядяна театральную луну.     "Хорошая девушка, — решил Остап, — жалко, времени нет. Очем она думает? Уж наверно не о  бромистом  бензоле.  Ай-яй-яй!Еще сегодня утром я мог прорваться с такой девушкой куда-нибудьв    Океанию,    на   Фиджи   или   на   какие-нибудь   островаЖилтоварищества, или в Рио-де-Жанейро".     При мысли об утраченном Рио Остап заметался по убежищу.     Пикейные жилеты в числе сорока человек уже  оправились  отпотрясения,  подвинтили  свои  крахмальные воротнички и с жаромтолковали о пан-Европе, о морской конференции трех держав  и  огандизме.     — Слышали?  — говорил один жилет другому, — Ганди приехалв Данди.     — Ганди-это голова! — вздохнул тот. — И  Данди  --  этоголова.     Возник  спор.  Одни  жилеты  утверждали,  что Данди — этогород и головою быть не может. Другие с  сумасшедшим  упорствомдоказывали   противное.  В  общем,  Все  сошлись  на  том,  чтоЧерноморск будет объявлен вольным городом в ближайшие же дни.     Лектор снова сморщился, потому что  дверь  открылась  и  впомещение  со  стуком  прибыли  новые  жильцы  --  Балаганов  иПаниковский. Газовая  атака  застигла  их  при  возвращении  изночной   экспедиции.   После   работы   над   гирями  они  былиперепачканы, как шкодливые коты. При  виде  командора  молочныебратья потупились.     — Вы  что,  на именинах у архиерея были? — хмуро спросилОстап.     Он боялся расспросов о ходе дела Корейко, поэтому  сердитосоединил брови и перешел в нападение.     — Ну, гуси-лебеди, что поделывали?     — Ей-богу. — сказал Балаганов, прикладывая руку к груди.— Это все Паниковский затеял.     — Паниковский! — строго сказал командор.      — Честное,  благородное  слово!  — воскликнул нарушительконвенции. — Вы же знаете,  Бендер,  как  я  вас  уважаю!  Этобалагановские штуки.     — Шура! — еще более строго молвил Остап.     — И вы ему поверили! — с упреком сказал уполномоченный покопытам.  --  Ну, как вы думаете, разве я без вашего разрешениявзял бы эти гири?     — Так это вы взяли гири? — закричал Остап. — Зачем же?     — Паниковский сказал, что они золотые. Остап посмотрел наПаниковского. Только сейчас он заметил, что  под  его  пиджакомнет  уже  полтинничной  манишки  и  оттуда на свет божий глядитголая грудь. Не говоря ни слова, великий комбинатор свалился настул. Он затрясся, ловя  руками  воздух.  Потом  из  его  горлавырвались  вулканические  раскаты,  из  глаз  выбежали слезы, исмех, в котором сказалось все утомление ночи, все разочарованиев  борьбе  с  Корейко,  так  жалко  спародированной   молочнымибратьями,  --  ужасный  смех  раздался  в газоубежище. Пикейныежилеты вздрогнули, а лектор еще громче и отчетливей заговорил обоевых отравляющих веществах.     Смех еще покалывал Остапа тысячью нарзанных иголочек, а онуже чувствовал себя освеженным  и  помолодевшим,  как  человек,прошедший  все  парикмахерские инстанции: и дружбу с бритвой, изнакомство  с  ножницами,  и   одеколонный   дождик,   и   дажепричесывание  бровей  специальной  щеточкой.  Лаковая океанскаяволна уже плеснула в его сердце, и на вопрос Балаганова о делахон  ответил,  что  все  идет  превосходно,  если   не   считатьнеожиданного бегства миллионера в неизвестном направлении.     Молочные  братья  не  обратили  на  слова  Остапа должноговнимания. Их радовало, что дело с гирями сошло так легко.     — Смотрите, Бендер, — сказал уполномоченный  по  копытам,— вон барышня сидит. Это с нею Корейко всегда гулял.     — Значит,  это  и  есть  Зося  Синицкая?  --  с ударениемпроизнес Остап. — Вот уж действительно — средь шумного  бала,случайно...     Остап  протолкался  к  сцене, вежливо остановил оратора и,узнав у него, что газовый плен продлится еще часа полтора-два,.поблагодарил и присел тут же, у сцены,  рядом  с  Зосей.  Черезнекоторое  время девушка уже не смотрела на размалеванное окно.Неприлично громко смеясь, она  вырывала  свой  гребень  из  рукОстапа.  Что  касается  великого  комбинатора,  то  он, судя подвижению его губ, говорил не останавливаясь.     В  газоубежище  притащили   инженера   Талмудовского.   Онотбивался  двумя чемоданами. Его румяный лоб был влажен от потаи блестел, как блин.     — Ничего   не   могу   сделать,   товарищ!   -    говорилраспорядитель. — Маневры! Вы попали в отравленную зону.     — Но  ведь  я ехал на извозчике! — кипятился инженер. --На из-воз-чи-ке! Я спешу на вокзал в интересах службы. Ночью  яопоздал на поезд. Что ж, и сейчас опаздывать?     — Товарищ, будьте сознательны!     — Почему  же  я  должен быть сознательным, если я ехал наизвозчике! — негодовал Талмудовский.     Он так  напирал  на  это  обстоятельство,  будто  езда  наизвозчике   делала  седока  неуязвимым  и  лишала  хлор-пикрин,бром-ацетон  и  бромистый  бензол  их  губительных  отравляющихсвойств.   Неизвестно,  сколько  бы  еще  времени  Талмудовскийпереругивался с осоавиахимовцами,  если  бы  в  газоубежище  невошел  новый  отравленный и, судя по замотанной в марлю голове,также и раненый гражданин. При виде нового  гостя  Талмудовскийзамолчал и проворно нырнул в толпу пикейных жилетов. Но человекв марле сразу же заметил корпусную фигуру инженера и направилсяпрямо к нему.     — Наконец-то я вас поймал, инженер Талмудовский! — сказалон зловеще, — На каком основании вы бросили завод?     Талмудовский  повел  во  все  стороны маленькими кабаньимиглазками. Убедившись,  что  убежать  некуда,  он  сел  на  своичемоданы и закурил папиросу.     — Приезжаю  к  нему  в  гостиницу, — продолжал человек вмарле громогласно,  --  говорят:  выбыл.  Как  это,  спрашиваю,выбыл,  ежели  он  только  вчера  прибыл  и по контракту обязанработать год? Выбыл, говорят, с чемоданами в Казань. Уже  думал— все  кончено,  опять  нам искать специалиста, но вот поймал;сидит, видите, покуривает. Вы летун, инженер  Талмудовский1  Выразрушаете производство!     Инженер   спрыгнул   с  чемоданов  и  с  криком:  "Это  выразрушаете производство! "-схватил обличителя за  талию,  отвелего в угол и зажужжал на него, как большая муха. Вскоре из углапослышались  обрывки  фраз:  "При  таком  окладе...  ", "Идите,поищите", "А  командировочные?  "  Человек  в  марле  с  тоскойсмотрел на инженера.     Уже  лектор  закончил свои наставления, показав под конец,как  нужно  пользоваться  противогазом,  уже  раскрылись  дверигазоубежища  и пикейные жилеты, держась друг за друга, побежалик "Флориде", уже Талмудовский, отбросив своего  преследователя,вырвался  на  волю,  крича  во  все  горло извозчика, а великийкомбинатор все еще болтал с Зосей.     — Какая фемина! — ревниво сказал Паниковский,  выходя  сБалагановым  на  улицу.  --  Ах,  если  бы  гири  были золотые!Честное, благородное слово, я бы на ней женился!     При  напоминании  о  злополучных  гирях  Балаганов  больнотолкнул  Паниковского  локтем.  Это было вполне своевременно. Вдверях газоубежища показался Остап с феминой под руку. Он долгопрощался с Зосей, томно глядя на нее в упор. Зося последний разулыбнулась и ушла.     — О чем  вы  с  ней  говорили?  -  подозрительно  спросилПаниковский.     — Так,  ни  о  чем, печки-лавочки, — ответил Остап. — Ну,золотая рота, за дело! Надо найти подзащитного.     Паниковский был послан в "Геркулес", Балаганов-на квартируАлександра  Ивановича.  Сам  Остап  бросился  на  вокзалы.   Номиллионер-конторщик  исчез.  В  "Геркулесе"  его  марка не быласнята с табельной доски, в квартиру он  не  возвратился,  а  завремя  газовой  атаки с вокзалов отбыло восемь поездов дальнегоследования. Но Остап и не ждал другого результата.     — В конце  концов,  --  сказал  он  невесело,  --  ничегострашного   нет.   Вот   в  Китае  разыскать  нужного  человекатрудновато: там живет четыреста миллионов населения.  А  у  насочень  легко:  всего  лишь сто шестьдесят миллионов, в три разалегче, чем в Китае. Лишь бы были деньги. А они у нас есть.     Однако из банка Остап вышел, держа в руке тридцать  четырерубля.     — Это  все,  что осталось от десяти тысяч, — сказал он снеизъяснимой печалью, — а я думал, что на  текущем  счету  естьеще  тысяч шесть-семь… Как же это вышло? Все было так весело,мы заготовляли рога и копыта, жизнь была упоительна, земной шарвертелся специально для нас — и  вдруг...  Понимаю!  Накладныерасходы! Аппарат съел все деньги.     И   он   посмотрел   на   молочных  братьев  с  укоризной.Паниковский пожал плечами, как бы говоря: "Вы  знаете,  Бендер,как  я  вас  уважаю! Я всегда говорил, что вы осел! " Балагановошеломленно погладил свои кудри и спросил:     — Что же мы будем делать?     — Как что! — вскричал Остап. — А  контора  по  заготовкерогов  и копыт? А инвентарь? За один чернильный прибор "Лицом кдеревне" любое учреждение  с  радостью  отдаст  сто  рублей!  Апишущая машинка! А дыропробиватель, оленьи рога, столы, барьер,самовар!  Все  это можно продать-- Наконец, в запасе у нас естьзолотой зуб Паниковского. Он,  конечно,  уступает  по  величинегирям, но все-таки это молекула золота, благородный металл.     У  конторы  друзья остановились. Из открытой двери неслисьмолодые львиные голоса вернувшихся  из  командировки  студентовживотноводческого  техникума,  сонное  борматанье  Фунта  и ещекакие-то  незнакомые  басы  и  баритоны  явно   агрономическоготембра.     — Это  состав преступления! — кричали практиканты. — Мы итогда  еще  удивлялись.  За  всю  кампанию  заготовлено  толькодвенадцать кило несортовых рогов.     — Вы  пойдете  под  суд! — загремели басы и баритоны. --Где  начальник  отделения?  Где  уполномоченный   по   копытам?Балаганов задрожал.     — Контора  умерла,  — шепнул Остап, — и мы здесь большене нужны. Мы пойдем по дороге, залитой солнцем, а Фунта поведутв дом из  красного  кирпича,  к  окнам  которого  по  странномукапризу архитектора привинчены толстые решетки.     Экс-начальник  отделения  не ошибся. Не успели поверженныеангелы отдалиться от конторы на три квартала, как  услышали  засобой  треск  извозчичьего  экипажа.  В  экипаже  ехал Фунт. Онсовсем был бы  похож  на  доброго  дедушку,  покатившего  последолгих сборов к женатому внуку, если бы не милиционер, который,стоя на подножке, придерживал старика за колючую спину.     — Фунт  всегда  сидел,  --  услышали  антилоповцы  низкийглухой голос старика, когда экипаж проезжал мимо. — Фунт сиделпри Александре Втором "Освободителе",  при  Александре  Третьем"Миротворце",  при  Николае  Втором  "Кровавом", при АлександреФедоровиче Керенском...     И, считая  царей  и  присяжных  поверенных,  Фунт  загибалпальцы.     — А теперь что мы будем делать? — спросил Балаганов.     — Прошу  не  забывать, что вы проживаете на одном отрезкевремени  с  Остапом  Бендером,  --   грустно   сказал   великийкомбинатор.  -  Прошу  помнить,  что у не-го есть замечательныйсаквояж, в котором находится все для добывания карманных денег.Идемте домой, к Лоханкину.     В Лимонном переулке их ждал новый удар..     — Где же дом? — воскликнул Остап. — Ведь тут еще  вчеравечером был дом?     Но дома не было, не было "Вороньей слободки". По обгорелымбалкам ступал только страховой инспектор. Найдя на заднем дворебидон  из-под  керосина,  он  понюхал его и с сомнением покачалголовой.     — Ну, а теперь же что? --  спросил  Балаганов,  испуганноулыбаясь.     Великий  комбинатор  не  ответил.  Он был подавлен утратойсаквояжа. Сгорел волшебный  мешок,  в  котором  была  индусскаячалма,   была  афиша  "Приехал  жрец",  был  докторский  халат,стетоскоп. Чего там только не было!     — Вот, — вымолвил,  наконец,  Остап,  --  судьба  играетчеловеком, а человек играет на трубе.     Они  побрели по улицам, бледные, разочарованные, отупевшиеот горя. Их  толкали  прохожие,  по  они  даже  не  огрызались.Паниковский, который поднял плечи еще во время неудачи в банке,так  и  не  опускал  их. Балаганов теребил свои красные кудри иогорченно вздыхал. Бендер шел позади  всех,  опустив  голову  имашинально  мурлыча:  "Кончен,  кончен день забав, стреляй, моймаленький зуав". В таком состоянии они притащились на постоялыйдвор. В глубине, под навесом, желтела "Антилопа". На трактирномкрыльце сидел Козлевич. Сладостно  отдуваясь,  он  втягивал  изблюдечка  горячий  чай.  У него было красное горшечное лицо. Онблаженствовал.     — Адам! — сказал великий комбинатор, останавливаясь передшофером. — У нас ничего не осталось. Мы нищие,  Адам!  Примитенас! Мы погибаем.     Козлевич  встал. Командор, униженный и бедный, стоял передним  с  непокрытой  головой.  Светлые  польские   глаза   АдамаКазимировича заблестели от слез.     Он сошел со ступенек и поочередно обнял всех антилоповцев.     — Такси  свободен!  -  сказал он, глотая слезы жалости. -Прошу садиться.     — Но,  может  быть,  нам  придется  ехать  далеко,  оченьдалеко,  -  молвил  Остап, — может быть, на край земли, а можетбыть, еще дальше. Подумайте!     — Куда  хотите!  -  ответил  верный  Козлевич.  -   Таксисвободен!     Паниковский плакал, закрывая лицо кулачками н шепча:

      — Какое сердце! Честное, благородное слово! Какое сердце! 

Похожие статьи:

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)