Глава XXV. Три дороги (Илья Ильф и Евгений Петров)

  

        "Антилопе"  было  нехорошо.  Она  останавливалась  даже налегких подъемах и безвольно катилась назад. В моторе  слышалисьпосторонние  шумы  и  хрипенье,  будто  бы  под  желтым капотомавтомобиля  кого-то  душили.  Машина  была  перегружена.  Кромеэкипажа, она несла на себе большие запасы горючего. В бидонах ибутылях, которые заполняли все свободные места, булькал бензин.Козлевич  покачивал головой, поддавал газу и сокрушенно смотрелна Остапа.     — Адам, — говорил командор, --  вы  наш  отец,  мы  вашидети.  Курс  на  восток!  У  вас  есть прекрасный навигационныйприбор-компас-брелок. Не сбейтесь с пути!     Антилоповцы катили уже  третий  день,  но,  кроме  Остапа,никто   толком   не  знал  конечной  цели  нового  путешествия.Паниковский тоскливо смотрел  на  лохматые  кукурузные  поля  инесмело шепелявил:     — Зачем  мы опять едем? К чему это все? Так хорошо было вЧерноморске.     И при воспоминании о чудной фемине он  судорожно  вздыхал.Кроме  того,  ему  хотелось  есть,  а  есть было нечего: деньгикончились.     — Вперед! — ответил Остап. — Не нойте, старик.  Вас  ждутзолотые  челюсти,  толстенькая вдовушка и целый бассейн кефира.Балаганову я куплю матросский костюмчик и определю его в  школупервой  ступени.  Там  он  научится  читать и писать, что в еговозрасте совершенно необходимо. А Козлевич,  наш  верный  Адам,получит  новую  машину.  Какую  вы  хотите,  Адам  Казимирович?"Студебеккер"? "Линкольн"? "Ройс"? "Испано-сюизу"?     — "Изотта-фраскини". — сказал Козлевич, зарумянившись.     — Хорошо. Вы ее получите. Она будет называться  "АнтилопаВторая"  или  "Дочь  Антилопы",  как вам будет угодно. А сейчаснечего унывать. Довольствием я вас обеспечу. Правда, сгорел мойсаквояж, но остались несгораемые идеи.  Если  уж  совсем  плохопридется,  мы  остановимся  в каком-нибудь счастливом городке иустроим там севильский бой быков. Паниковский будет  пикадором.Одно  это  вызовет нездоровый интерес публики, а следовательно,огромный сбор.     Машина подвигалась по широкому шляху, отмеченному  следамитракторных шпор. Шофер неожиданно затормозил.     — Куда  ехать?  --  спросил  он. — Три дороги. Пассажирывылезли из машины и, разминая ослабевшие ноги, прошли немного -вперед. На распутье стоял наклонный каменный столб, на  которомсидела толстая ворона. Сплющенное солнце садилось за кукурузныелохмы.  Узкая  тень  Балаганова уходила к горизонту. Землю чутьтронула  темная  краска,  и   передовая   звезда   своевременносигнализировала наступление ночи.     Три   дороги   лежали  перед  антилоповцами:  асфальтовая,шоссейная  и  проселочная.  Асфальт  еще  желтился  от  солнца,голубой  пар  стоял  над  шоссе,  проселок  был совсем темным итерялся — в поле сейчас же за столбом. Остап крикнул на ворону,которая очень испугалась, но не улетела, побродил в раздумье наперекрестке и сказал:     — Объявляю конференцию русских богатырей открытой! Налицоимеются:  Илья  Муромец-Остап  Бендер,   Добрыня   Никитич   --Балаганов,  и  Алеша  Попович  --  всеми  нами уважаемый МихаилПаниковский.     Козлевич, пользуясь остановкой, заполз  под  "Антилопу"  сфранцузским ключом, а потому в число богатырей включен не был.     — Дорогой  Добрыня,  -  распорядился  Остап,  -  станьте,пожалуйста, справа! Мосье Попович, займите ваше место  с  левойстороны! Приложите ладони ко лбам и вглядывайтесь вперед.     — Что это за шутки еще? — возмутился Алеша Попович. — Яголоден. Едем скорее куда-нибудь!     — Стыдно,  Алешенька,  --  сказал  Остап, — станьте, какполагается  древнему  витязю.  И  раздумывайте.  Смотрите,  какДобрыня  себя  ведет.  С  него хоть сейчас можно былину писать.Итак, богатыри, по какой дороге ехать? На какой из них валяютсяденьги, необходимые нам для текущих расходов? Я знаю,  Козлевичдвинулся  бы  по асфальту, шоферы любят хорошие дороги. Но Адам— честный человек,  он  плохо  разбирается  в  жизни.  Витязямасфальт  ни  к  чему. Он ведет, вероятно, в зерновой гигант. Мыпотеряемся там в шуме  машин.  Нас  еще  придавит  каким-нибудь"катерпиллером"  или  комбайном.  Умереть  под комбайном — этоскучно. Нет, богатыри, нам  не  ехать  по  асфальтовой  дороге.Теперь  --  шоссе. Козлевич, конечно, от него тоже не отказалсябы. Но поверьте Илье Муромцу — шоссе  нам  не  годится.  Пустьобвиняют  нас  в  отсталости,  но  мы не поедем по этой дороге.Чутье подсказывает мне встречу с  нетактичными  колхозниками  ипрочими образцовыми гражданами. Кроме того, им не до нас. По ихобобществленным    угодьям    бродят    сейчас   многочисленныелитературные  и  музыкальные  бригады,  собирая  материалы  дляагропоэм   и  огородных  кантат.  Остается  проселок,  гражданебогатыри!  Вот  он  --  древний  сказочный  путь,  по  которомудвинется  "Антилопа".  Здесь  русский  дух! Здесь Русью пахнет!Здесь еще летает догорающая жар-птица, и людям нашей  профессииперепадают  золотые  перышки. Здесь сидит еще на своих сундукахкулак Кащей, считавший  себя  бессмертным  и  теперь  с  ужасомубедившийся,  что  ему приходит конец. Но нам с вами, богатыри,от него кое-что перепадет, в особенности если  мы  представимсяему  в  качестве странствующих монахов. С точки зрения дорожнойтехники этот сказочный путь отвратителен. Но  для  нас  другогопути нет. Адам! Мы едем!     Козлевич   грустно  вывел  машину  на  проселок,  где  онанемедленно принялась выписывать  кренделя,  крениться  набок  ивысоко  подкидывать  пассажиров.  Антилоповцы хватались друг задруга,  сдавленно  ругались  и  стукались  коленями  о  твердыебидоны.     — Я  хочу  есть!  --  стонал Паниковский. — Я хочу гуся!Зачем мы уехали из Черноморска?     Машина визжала, выдираясь из глубокой колеи и снова в  неепроваливаясь.     — Держитесь,  Адам!  — кричал Бендер. — Во что бы то нистало  держитесь!  Пусть  только  "Антилопа"  довезет  нас   доВосточной Магистрали, и мы наградим ее золотыми шинами с мечамии бантами!     Козлевич  не слушал. От сумасшедших бросков руль вырывалсяиз его рук. Паниковский продолжал томиться.     — Бендер, — захрипел он вдруг, — вы знаете, как  я  васуважаю,  но  вы  ничего  не  донимаете! Вы не знаете, что такоегусь! Ах, как я люблю  эту  птицу!  Это  дивная  жирная  птица,честное,  благородное  слово.  Гусь!  Бендер!  Крылышко! Шейка!Ножка! Вы знаете, Бендер, как я ловлю гуся? Я убиваю  его,  кактореадор,  -  одним  ударом.  Это  опера,  когда я иду на гуся!"Кармен"!..     — Знаем, — сказал командор, — видели в  Арбатове.  Второйраз не советую.     Паниковский  замолчал,  но  уже  через минуту, когда новыйтолчок  машины  бросил  его  на  Бендера,  снова  раздался  егогорячечный шепот:     — Бендер!  Он  гуляет  по  дороге. Гусь! Эта дивная птицагуляет, а я стою и делаю вид, что  это  меня  не  касается.  Онподходит. Сейчас он будет на меня шипеть. Эти птицы думают, чтоони сильнее всех, и в этом их слабая сторона. Бендер! В этом ихслабая сторона!.. Теперь нарушитель конвенции почти пел:     — Он  идет  на  меня  и  шипит, как граммофон. Но я не изробкого десятка, Бендер. Другой бы на моем месте  убежал,  а  ястою  и  жду.  Вот он подходит и протягивает шею, белую гусинуюшею с желтым клювом. Он хочет меня укусить.  Заметьте,  Бендер,моральное  преимущество  на моей стороне. Не я на него нападаю,он на меня  нападает.  И  тут,  в  порядке  самозащиты,  я  егохвата...     Но  Паниковский  не  успел  закончить своей речи. Раздалсяужасный тошнотворный треск, и антилоповцы в  секунду  очутилисьпрямо  на  дороге  в самых разнообразных позах. Ноги Балагановаторчали из канавы. На животе великого комбинатора лежал бидон сбензином.  Паниковский  стонал,  легко  придавленный  рессорой.Козлевич поднялся на ноги и, шатаясь, сделал несколько шагов.     "Антилопы"  не  было. На дороге валялась безобразная грудаобломков: поршни, подушки, рессоры. Медные кишочки блестели подлуной. Развалившийся кузов съехал в  канаву  и  лежал  рядом  сочнувшимся  Балагановым.  Цепь  сползала в колею, как гадюка. Внаступившей  тишине  послышался  тонкий  звон,  и  откудато   спригорка  прикатилось  колесо,  видимо далеко закинутое ударом.Колесо описало дугу и мягко легло у ног Козлевича.     И только тогда шофер понял, что все кончилось.  "Антилопа"погибла. Адам Казимирович сел на землю и охватил голову руками.Через  несколько  минут  командор  тронул его за плечо и сказализменившимся голосом:     — Адам, нужно идти.     Козлевич встал и сейчас же опустился на прежнее место.     — Надо идти, — повторил Остап. — "Антилопа" была вернаямашина, но на свете есть еще  много  машин.  Скоро  вы  сможетевыбрать  любую.  Идем,  нам  нужно торопиться. Нужно где-нибудьпереночевать, поесть, раздобыть денег на билеты. Ехать придетсядалеко. Идем, идем,  Козлевич1  Жизнь  прекрасна,  невзирая  нанедочеты.  Где  Паниковский?  Где  этот  гусекрад? Шура! ВедитеАдама!     Козлевича  потащили   под   руки.   Он   чувствовал   себякавалеристом,  у которого по его недосмотру погибла лошадь. Емуказалось, что теперь над ним будут смеяться все пешеходы.     После гибели "Антилопы" жизнь сразу затруднилась. Ночеватьпришлось в поле.     Остап  сразу  же  сердито  заснул,  заснули  Балаганов   сКозлевичем, а Паниковский всю ночь сидел у костра и дрожал.     Антилоповцы   поднялись   с  рассветом,  но  добраться  доближайшей деревни смогли только к четырем часам дня. Вею дорогуПаниковский плелся позади. Он прихрамывал. От голода глаза  егоприобрели  кошачий  блеск,  и  он,  не переставая, жаловался насудьбу и командора.     В деревне Остап приказал экипажу ждать на Третьей улице  иникуда  не  отлучаться,  а  сам  пошел  на Первую, в сельсовет.Оттуда он вернулся довольно быстро.     — Все устроено, — сказал  он  повеселевшим  голосом,  --сейчас  нас поставят на квартиру и дадут пообедать. После обедамы будет нежиться на сене. Помните — молоко и сено?  А  вечероммы  даем  спектакль.  Я  его уже запродал за пятнадцать рублей.Деньги получены. Шура! Вам придется что-нибудь продекламироватьиз  "Чтеца-декламатора",  я  буду  показывать   антирелигиозныекарточные  фокусы,  а  Паниковский...  Где Паниковский? Куда ондевался?     — Он только что был здесь, — сказал Козлевич. Но тут  заплетнем, возле которого стояли антилоповцы, послышались гусиноегоготанье  и  бабий  визг,  пролетели  белые  перья, и на улицувыбежал Паниковский. Видно, рука изменила  тореадору,  и  он  впорядке  самозащиты  нанес  птице  неправильный  удар.  За  нимгналась хозяйка, размахивая поленом.     — Жалкая,  ничтожная  женщина!  --  кричал   Паниковский,устремляясь вон из деревни.     — Что  за трепло! — воскликнул Остап, не скрывая досады.— Этот негодяй сорвал нам спектакль. Бежим, покуда не отобралипятнадцать рублей.     Между  тем  разгневанная  хозяйка  догнала   Паниконского,изловчилась   и   огрела  его  поленом  по  хребту.  Нарушительконвенции свалился на землю, но сейчас же вскочил и помчался  снеестественной  быстротой.  Свершив этот акт возмездия, хозяйкарадостно  повернула  назад.  Пробегая  мимо  антилоповцев,  онапогрозила им поленом.     — Теперь  наша артистическая карьера окончилась, — сказалОстап, скорым шагом выбираясь из деревни. — Обед, отдых — всепропало.     Паниковского они настигли только километра через  три.  Онлежал  в  придорожной  канаве и громко жаловался. От усталости,страха и боли он побледнел, и многочисленные старческие румянцысошли с его лица.  Он  был  так  жалок,  что  командор  отменилрасправу, которую собирался над ним учинить.     — Хлопнули  Алешу  Поповича  да  по могутной спинушке! --сказал Остап, проходя.     Все посмотрели на Паниковского с отвращением. И  опять  онпотащился в конце колонны, стеная и лепеча:     — Подождите  меня,  не  спешите. Я старый, я больной, мнеплохо!..  Гусь!  Ножка!  Шейка!  Фемина!..  Жалкие,   ничтожныелюди!..     Но  антилоповцы  так  привыкли  к  жалобам старика, что необращали на них внимания. Голод гнал их вперед. Никогда еще  имне  было  так  тесно  и  неудобно  на  свете.  Дорога  тянуласьбесконечно, и Паниковский отставал все больше и больше.  Друзьяуже   спустились   в  неширокую  желтую  долину,  а  нарушительконвенции все еще черно рисовался на гребне холма в зеленоватомсумеречном небе.     — Старик стал невозможным, — сказал голодный Бендер.  --Придется   его   рассчитать.   Идите,   Шура,  притащите  этогосимулянта!     Недовольный Балаганов отправился выполнять поручение. Покаон взбегал на холм, фигура Паниковского исчезла.     — Что-то случилось, — сказал  Козлевич  через  нескольковремени,   глядя   на  гребень,  с  которого  семафорил  рукамиБалаганов.  Шофер  и  командор  поднялись   вверх.   Нарушительконвенции  лежал  посреди дороги неподвижно, как кукла. Розоваялента галстука  косо  пересекала  его  грудь.  Одна  рука  былаподвернута под спину. Глаза дерзко смотрели в небо. Паниковскийбыл мертв.     — Паралич  сердца,  — сказал Остап, чтобы хоть что-нибудьсказать. — Могу определить и без стетоскопа. Бедный старик!     Он отвернулся. Балаганов не мог отвести глаз от покойника.Внезапно он скривился и с трудом выговорил:     — А я его побил за гири. И еще раньше с ним дрался.     Козлевич  вспомнил  о  погибшей   "Антилопе",   с   ужасомпосмотрел на Паниковского и запел латинскую молитву.     — Бросьте,  Адам!  — сказал великий комбинатор. — Я знаювсе, что вы намерены сделать. После  псалма  вы  скажете:  "Богдал,  бог  и  взял",  потом: "Все под богом ходим", а потом ещечто-нибудь лишенное смысла, вроде: "Ему теперь все-таки  лучше,чем  нам".  Всего  этого не нужно, Адам Казимирович. Перед намипростая задача: тело должно быть предано земле.     Было уже совсем  темно,  когда  для  нарушителя  конвенциинашлось  последнее  пристанище.  Это  была естественная могила,вымытая   дождями   у   основания   каменной,   перпендикулярнопоставленной  плиты.  Давно,  видно, стояла эта плита у дороги.Может быть,  красовалась  на  ней  некогда  надпись:  "Владъниепомъщика     отставного     майора     Георгiя     АфанасьевичаВолкъ-Лисицкого", а может быть, был  это  просто  межевой  знакпотемкинских  времен,  да  это  было  и  неважно.  Паниковскогоположили в  яму,  накопали  палками  земли  и  засыпали.  Потомантилоповцы налегли плечами на расшатавшуюся от времени плиту иобрушили  ее  вниз.  Теперь  могила  была готова. При спичечныхвспышках великий  комбинатор  вывел  на  плите  куском  кирпичаэпитафию:     Здесь  лежит  МИХАИЛ  САМУЭЛЕВИЧ  ПАНИКОВСКИЙ  человек безпаспорта     Остап снял свою капитанскую фуражку и сказал:     — Я  часто  был  несправедлив  к  покойному.  Но  был  липокойный  нравственным  человеком?  Нет, он не был нравственнымчеловеком. Это был бывший слепой, самозванец  и  гусекрад.  Всесвои  силы  он  положил  на то, чтобы жить за счет общества. Нообщество не хотело, чтобы он жил за его счет. А  вынести  этогопротиворечия  во  взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому чтоимел вспыльчивый характер. И поэтому он умер. Все!     Козлевич и Балаганов остались недовольны надгробным словомОстапа. Они сочли бы более уместным, если бы великий комбинаторраспространился о благодеяниях, оказанных покойным обществу,  опомощи  его  бедным,  о  чуткой  душе  покойного, о его любви кдетям,  а  также  обо  всем  том,  что   приписывается   любомупокойнику.  Балаганов  даже  подступил к могиле, чтоб высказатьвсе это самому,  но  командор  уже  надел  фуражку  и  удалялсябыстрыми шагами.     Когда   остатки  армии  антилоповцев  пересекли  долину  иперевалили  через  новый  холм,  сейчас  же  за  ним  открыласьмаленькая железнодорожная станция.     — А  вот  и  цивилизация,  -  сказал Остап, — может быть,буфет, еда. Поспим на скамьях. Утром двинем на восток.  Как  выполагаете?     Шофер и бортмеханик безмолвствовали.     — Что ж вы молчите, как женихи?     — Знаете,  Бендер,  -  сказал, наконец. Балаганов, — я непоеду. Вы не обижайтесь, но я не верю. Я не  знаю,  куда  нужноехать. Мы там все пропадем. Я остаюсь.     — Я то же хотел вам сказать, — поддержал Козлевич.     — Как хотите, — заметил Остап с внезапной сухостью.     На    станции   буфета   не   было.   Горела   керосиноваялампа-молния. В пассажирском зале дремали на мешках  две  бабы.Весь  железнодорожный  персонал  бродил  по  дощатому  перрону,тревожно вглядываясь а предрассветную темноту за семафор.     — Какой поезд? — спросил Остап.     — Литерный,  --   нервно   ответил   начальник   станции,поправляя  красную фуражку с серебряными позументами. — Особогоназначения. Задержан на две минуты. Разъезд пропуска не дает.     Раздался гул,  задрожала  проволока,  из  гула  вылупилисьволчьи  глазки,  и короткий блестящий поезд с размаху влетел настанцию. Засияли широкие стекла мягких вагонов, под самым носомантилоповцев    пронеслись    букеты    и    винные     бутылкивагон-ресторана,  на  ходу  соскочили  проводники с фонарями, иперрон сразу наполнился веселым русским говором  и  иностраннойречью.  Вдоль  вагонов  висели  хвойные дуги и лозунги: "Приветгероям-строителям Восточной Магистрали! "     Литерный поезд с гостями шел на открытие  дороги.  Великийкомбинатор исчез. Через полминуты он снова появился и зашептал:     — Я  еду!  Как  еду-не  знаю,  не знаю, но еду! Хотите сомной? Последний раз спрашиваю.     — Нет, — сказал Балаганов.     — Не поеду, — сказал Козлевич, — не могу больше.     — Что ж вы будете делать?     — А что мне делать? — ответил  Шура.  --  Пойду  в  детилейтенанта Шмидта — и все.     — "Антилопу"   думаю   собрать,  —  жалобно  молвил  АдамКазимирович, — пойду к ней, посмотрю, ремонт ей дам.     Остап хотел что-то сказать, но длинный свисток закрыл  емурот.  Он  притянул  к  себе  Балаганова, погладил его по спине,расцеловался с Козлевичем, махнул рукой  и  побежал  к  поезду,вагоны  которого уже сталкивались между собой от первого толчкапаровоза. Но, не добежав,  он  повернул  назад,  сунул  в  рукуКозлевича пятнадцать рублей, полученные за проданный спектакль,и вспрыгнул на подножку движущегося поезда.     Оглянувшись,  он  увидел  в  сиреневой  мгле две маленькиефигурки,  подымавшиеся  по  насыпи.  Балаганов  возвращался   вбеспокойный  стан  детей  лейтенанта  Шмидта.  Козлевич  брел костанкам "Антилопы".

Похожие статьи:

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)