Глава XXXII. Врата великих возможностей (Илья Ильф и Евгений Петров)

 
      В тот печальный и светлый осенний день, когда в московскихскверах садовники срезают цветы и раздают их детям, главный сынлейтенанта Шмидта Шура Балаганов спал на скамье в пассажирскомзале Рязанского вокзала. Он лежал, положив голову на деревянныйбортик. Мятая кепка была надвинута на нос. По всему было видно,что   бортмеханик   "Антилопы"   и уполномоченный по копытамнесчастлив и нищ. К его небритой щеке прилипла раздробленнаяяичная скорлупа. Парусиновые туфли потеряли форму и цвет инапоминали скорее молдаванские постолы. Ласточки летали подвысоким потолком двухсветного зала.     За большими немытыми окнами виднелись блокировка, семафорыи прочие предметы, нужные в железнодорожном хозяйстве. Побежалиносильщики, и вскоре через зал потянулось население прибывшегопоезда. Последним с перрона вошел пассажир в чистой одежде. Подрасстегнутым легким макинтошем виднелся костюм в мельчайшуюкалейдоскопическую   клетку.   Брюки спускались водопадом налаковые туфли. Заграничный вид пассажира дополняла мягкаяшляпа, чуть скошенная на лоб. Услугами носильщика он невоспользовался и нес чемодан сам. Пассажир лениво шел поопустевшему залу и, несомненно, очутился бы в вестибюле, если бвнезапно не заметил плачевной фигуры Балаганова. Он сощурился,подошел поближе и некоторое время разглядывал спящего. Потомосторожно, двумя пальцами в перчатке приподнял кепку с лицабортмеханика и улыбнулся,     — Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! — сказал он,расталкивая Балаганова.     Шура   сел, потер лицо рукою и только тогда призналпассажира.     — Командор! — закричал он.     — Нет, нет, — заметил Бендер, защищаясь ладонью, -- необнимайте меня. Я теперь гордый.     Балаганов завертелся вокруг командора. Он не узнавал его.Переменился не только костюм. Остап похудел, в глазах появиласьрассеянность, лицо было покрыто колониальным загаром.     — Забурел, забурел! — радостно вскрикнул Балаганов.  --Вот забурел!     — Да, я забурел, -- сообщил Бендер с достоинством. -Посмотрите на брюки. Европа-"А"! А это видели? Безымянный палецмоей левой руки унизан брильянтовым перстнем. Четыре карата.Ну, каковы ваши достижения? Все еще в сыновьях?     — Да так, — замялся Шура, — больше по мелочам. В буфетеОстап потребовал белого вина и бисквитов для себя и пива сбутербродами для бортмеханика.     — Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег длясчастья? — спросил Остап. — Только подсчитайте все.     — Сто рублей, — ответил Балаганов, с сожалением отрываясьот хлеба с колбасой.     — Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, авообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.     Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец,объявил,   что для полного счастья ему нужно шесть тысяччетыреста рублей и что с этой суммой ему будет на свете оченьхорошо.     — Ладно, — сказал Остап, получите пятьдесят тысяч.     Он расстегнул на коленях квадратный саквояж и сунулБалаганову пять белых   пачек,   перевязанных   шпагатом.   Убортмеханика   сразу же пропал аппетит. Он перестал есть,запрятал деньги в карманы и уже не вынимал оттуда рук,     — Неужели тарелочка? — спрашивал он восхищенно.     — Да, да, тарелочка, — ответил Остап равнодушно. -- Сголубой каемкой. Подзащитный принес в зубах. Долго махалхвостом, прежде чем я согласился взять. Теперь я командуюпарадом! Чувствую себя отлично.     Последние слова он произнес нетвердо. Парад, надо сказатьправду, не ладился, и великий комбинатор лгал, утверждая, чточувствует себя отлично. Справедливее было бы сказать, что онощущает некую неловкость, в чем, однако, не хочет сознатьсядаже самому себе.     С тех пор как он расстался с Александром Ивановичем укамеры хранения ручного багажа, куда подпольный миллионер сдалсвой чемоданишко, прошел месяц.     В первом же городе, в который Остап въехал с чувствамизавоевателя, он не смог достать номера в гостинице.     — Я заплачу сколько угодно! — высокомерно сказал великийкомбинатор.     — Ничего не выйдет, гражданин, -- отвечал портье, --конгресс   почвоведов приехал в полном составе осматриватьопытную станцию. Забронировано за представителями науки.     И вежливое лицо портье выразило почтение перед конгрессом.Остапу захотелось закричать, что он главный, что его нужноуважать и почитать, что у него в мешке миллион, но он почел заблаго воздержаться и вышел на улицу в крайнем раздражении.     Весь день он ездил по городу на извозчике. В лучшемресторане он полтора часа томился в ожидании, покуда почвоведы,обедавшие всем конгрессом, не встанут из-за стола. В театре вэтот день давался спектакль для почвоведов, и билеты вольнымгражданам не продавались. К тому же Остапа не пустили бы взрительный зал с мешком в руках, а девать его было некуда.Чтобы не ночевать в интересах науки на улице, миллионер в тотже вечер уехал, отоспавшись в международном вагоне.     Утром Бендер сошел в большом волжском городе. С деревьев,вертясь винтом, слетали желтые прозрачные листья. Волга дышалаветром. Номеров не было ни в одной гостинице.     — Разве что через месяц, — с сомнением говорили отельныезаведующие с бородками, и без бородок, и усатые, и простобритые, - покуда на электроцентрали не смонтируют третийагрегат, и не надейтесь. Все под специалистов отдано. И потом— окружной съезд комсомола. Ничего не можем поделать.     Пока великий комбинатор торчал у высоких конторок портье,по гостиничным   лестницам   торопились   инженеры,   техники,иностранные специалисты и комсомольцы. — делегаты съезда.     И снова Остап провел день на извозчике, с нетерпениемдожидаясь курьерского поезда, где можно умыться, отдохнуть ипочитать газетку.     Великий   комбинатор провел пятнадцать ночей в разныхпоездах, переезжая из города в город, потому что номеров нигдене   было.   В одном месте воздвигали домну, в другом --холодильник, в третьем — цинковый завод. Все было переполненоделовыми людьми. В четвертом месте Остапу поперек дороги сталпионерский слет, и в номере, где миллионер мог бы нескучнопровести вечер с подругой, галдели дети. В дороге он обжился,завел чемодан для миллиона, дорожные вещи и экипировался. УжеОстап замышлял долгие и покойное путешествие во Владивосток,рассчитав, что поездка в оба конца займет три недели, когдавдруг почувствовал, что если сейчас же не осядет на землю, тоумрет от какой-нибудь загадочной железнодорожной болезни. И онсделал то, что делывал всегда, когда был счастливым обладателемпустых карманов. Он стал выдавать себя за другого, телеграфируявперед, что едет инженер, или врач-общественник, или тенор, илиписатель. К его удивлению, для всех людей, приезжавших по делу,номера находились, и Остап немножко отошел после поезднойкачки. Один раз для получения номера ему пришлось даже выдатьсебя за сына лейтенанта Шмидта. После этого эпизода великийкомбинатор предался невеселым размышлениям.     "И это путь миллионера! — думал он с огорчением. -- Гдеуважение? Где почет? Где слава? Где власть? "     Даже   Европа   -- "А", которой Остап хвастался передБалагановым, -- костюм, туфли и шляпа -- были куплены вкомиссионном магазине и при всей своей превосходной добротеимели изъян — это были вещи не свои, не родные, с чужого плеча.Их уже кто-то носил, может быть час, минуту, но все-таки таскалкто-то чужой. Обидно было и то, что правительство не обращаетникакого внимания на бедственное положение миллионеров   ираспределяет жизненные блага в плановом порядке. И вообще былоплохо. Начальник станции не брал под козырек, что в былыевремена проделывал перед любым купчиной с капиталишком впятьдесят тысяч, отцы города не   приезжали   в   гостиницупредставляться, пресса не торопилась брать интервью и вместофотографий миллионеров печатала портреты каких-то ударников,зарабатывающих сто двадцать рублей в месяц.     Остап каждый день считал свой миллион, и все был миллионбез какой-то мелочи. Он прилагал все усилия, обедал несколькораз в день, пил коллекционные вина, раздавал непомерные чаевые,купил перстень, японскую вазу и шубу на хорьках. Шубу и вазупришлось подарить номерному, потому что Остап не любил возитьсяв дороге с громоздкими вещами. Кроме того, в случае надобностион мог накупить еще множество шуб и ваз. За месяц, однако,истрачено было только шесть тысяч.     Нет! Парад решительно не удавался, хотя все было на месте.Вовремя были высланы линейные, к указанному сроку прибыличасти, играл оркестр. Но полки смотрели не на него, не емукричали "ура", не для него махал руками капельмейстер. ОднакоОстап не сдавался. Он крепко надеялся на Москву.     — А как Рио-де-Жанейро, — возбужденно спросил Балаганов.— Поедем?     — Ну его к черту! — с неожиданной злостью сказал Остап.— Все это выдумка, нет никакого Рио-деЖанейро, и Америки нет,и   Европы нет, ничего нет. И вообще последний город-этоШепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана.     — Ну и дела! — вздохнул Балаганов.     — Мне один доктор все объяснил, -- продолжал Остап, --заграница -- это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тотне возвращается.     — Прямо цирк! — воскликнул Шура, ничего не поняв. -- Ух,как я теперь заживу! Бедный Паниковский! Он, конечно, нарушилконвенцию, но бог с ним! Вот радовался бы старик!     — Предлагаю почтить память покойного вставанием,   --сказал Бендер.     Молочные братья поднялись и минуту простояли молча, глядявниз, на переломленные бисквиты и недоеденный   бутерброд.Тягостное молчание прервал Балаганов.     — Знаете что с Козлевичем? — сказал он. — Прямо цирк! Онвсе-таки собрал "Антилопу" и работает в Черноморске. Письмоприслал.    Вот...   Бортмеханик   вынул   из   кепки   письмо."Здравствуйте, Шура, - писал водитель "Антилопы", -- какживете? Все ли вы еще сын л. Ш.? Мне живется хорошо, тольконету денег, а машина после ремонта что-то капризничает иработает только один час в день. Все время ее чиню, прямо силникаких нет. Пассажиры обижаются. Может, вы, дорогой Шура,пришлете мне маслопроводный шланг, хоть не новый. Здесь набазаре положительно нельзя достать. Поищите на Смоленскомрынке, там, где продают старые замки и ключи. А если вам плохо,то приезжайте, какнибудь перебьемся. Я стою на углу улицыМеринга, на бирже. Где теперь О. Б.? Ваш с уважением АдамКозлевич. Забыл написать. Ко мне на биржу приходили ксендзы,Кушаковский и Морошек. Был скандал. А. К. ".     — Побегу теперь искать шланг, -- озабоченно   сказалБалаганов.     — Не надо, - ответил Остап, — я ему новую машину куплю.Едем в "Гранд-Отель", я забронировал номер по телеграфу длядирижера симфонического оркестра. А вас надо приодеть, умыть,дать вам капитальный ремонт. Перед вами, Шура, открываютсяврата великих возможностей.     Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. Наизвозчике Остап ехать отказался.     — Это карета прошлого, — сказал он брезгливо, - в нейдалеко не уедешь. Кроме того, там, в подкладке, живут маленькиемыши.     Пришлось сесть в трамвай. Вагон был переполнен. Это былодин из тех зараженных   ссорою   вагонов,   которые   частоциркулируют по столице. Склоку в них начинает какая-нибудьмстительная старушка в утренние часы предслужебной давки.Постепенно в ссору втягиваются все пассажиры вагона, даже те,которые попали туда через полчаса после начала инцидента. Ужезлая старушка давно сошла, утеряна уже и причина спора, а крикии взаимные оскорбления продолжаются, и в перебранку вступаютвсе новые кадры пассажиров. И в таком вагоне до поздней ночи незатихает ругань.     Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова   отОстапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концахвагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, струдом выдирая чемодан, который все время уносило течением.     Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны,где колыхался Балаганов, послышался женский вой:     — Украли! Держите! Да вот же он стоит!     Все повернули головы. К месту происшествия, задыхаясь отлюбопытства,   стали   пробиваться   любители.   Остап   увиделошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал,что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко былазажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.     — Бандит! — кричала женщина. - Только отвернулась, аон...     Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой быличерепаховая пудреница, профсоюзная книжка   и   один   рубльсемьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащилиБалаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:     — Что ж это такое? Ведь я машинально.     — Я тебе покажу машинально! — сказал любитель в пенсне ис портфелем, с удовольствием ударяя бортмеханика по шее.     В окно Остап увидел, как к группе скорым шагом подошелмилиционер и повел преступника по мостовой.     Великий комбинатор отвернулся.

Похожие статьи:

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)