Глава XXXIV. Дружба с юностью (Илья Ильф и Евгений Петров)

             Поезд шел в Черноморск.. Первый пассажир снял пиджак,повесил   его на медную завитушку багажника, потом стащилботинки, поочередно поднося толстые ножки почти к самому лицу,и надел туфли с языками.     — Слышали вы историю про одного воронежского землемера,который оказался родственником японского микадо? — спросил он,заранее улыбаясь.     Второй и третий пассажиры придвинулись поближе. Четвертыйпассажир уже лежал на верхнем диване, под колючим малиновымодеялом, недовольно глядя в иллюстрированный журнал.     — Неужели не слышали? Одно время об этом много говорили.Это был обыкновенный землемер -- жена, одна комната, стодвадцать рублей жалованья. Фамилия Бигусов. Обыкновенный, ну,совершенно незамечательный человек, даже, если хотите знать,между нами говоря, хам. Приходит он однажды со службы, а у негов комнате сидит японец, в таком, между нами говоря, отличномкостюме, в очках и, если хотите знать, в ботинках из змеинойкожи, последняя новость. "Ваша фамилия -- Бигусов? " --спрашивает японец. "Да", — говорит Бигусов. "А имя-отчество"?— "Такое-то", — отвечает. "Правильно, — говорит японец, -- втаком случае не будете ли вы любезны снять толстовку, — мненужно осмотреть ваше голое туловище". -- "Пожалуйста", --говорит. Ну, между нами говоря, если хотите знать, японецтуловище даже не рассматривал, а сразу кинулся к родимомупятну. Было у Бигусова такое пятно на боку. Посмотрел на негояпонец через увеличительное стекло, побледнел и   говорит:"Поздравляю вас, гражданин Бигусов, и позвольте вам вручитьпосылку и пакет". Жена, конечно, открыла посылку. А там, еслихотите знать, лежит в стружках японский обоюдоострый меч."Почему же мне меч? " -- спросил землемер. "А вы, говорит,прочтите письмо. Там все написано. Вы самурай". Тут Бигусовтоже побледнел. Воронеж, если хотите знать, не особенно большойцентр. Между нами говоря, какое там может быть отношение ксамураям? Самое отрицательное. Ну, делать нечего. Бигусовберется за письмо, вскрывает четырнадцать восковых печатей ичитает его. Что же вы думаете? Оказалось, что ровно тридцатьшесть лет тому назад проезжал через Воронежскую губернию одиняпонский полупринц-инкогнито. Ну, конечно, между нами говоря,спутался его высочество с одной воронежской девушкой, прижилребенка   инкогнито. И даже хотел жениться, только микадозапретил шифрованной телеграммой. Полупринцу пришлось уехать, аребенок остался незаконный. Это и был Бигусов. И вот попрошествии стольких лет полупринц стал умирать, а тут, какназло, законных детей нету, некому передать наследство, и ктому же угасает знаменитый род, что для японца хуже всего. Ну,пришлось вспомнить про Бигусова. Вот   привалило   человекусчастье! Сейчас, говорят, он уже в Японии. Старик умер. АБигусов теперь принц, родственник микадо и к тому же еще, междунами говоря, получил наличными миллион иен. Миллион! Такомудураку!     — Дали бы мне миллион рублей! — сказал второй пассажир,суча ногами. — Я бы им показал, что делать с миллионом!     В пролете между верхними диванами   появилась   головачетвертого пассажира. Он внимательно поглядел на человека,точно знавшего, что можно сделать с миллионом, и, ничего несказавши, снова закрылся журналом.     — Да,    --    сказал   третий   пассажир,   распечатываяжелезнодорожный пакетик с двумя индивидуальными сухарями, --бывают различные факты в области денежного обращения. У одноймосковской девицы в Варшаве умер дядя и оставил ей миллионноенаследство,   а она даже не знала. Но там, за границей,пронюхали, и уже через месяц в Москве появился довольноприличный иностранец. Этот голубчик решил жениться на девушке,пока она не проведала про наследство. А у нее в Москве былжених, тоже довольно красивый молодой человек из Палаты мер ивесов. Она его. очень любила и, естественно, не хотела выходитьзамуж за другого. А  тот, иностранец, прямо с ума сходил,посылал ей букеты, конфеты и фильдеперсовые чулки. Оказывается,иностранный голубчик приехал не сам от себя, а от акционерногообщества, которое образовалось специально для эксплуатациидядиного   наследства. У них даже был основной капитал ввосемнадцать тысяч злотых. Этот их уполномоченный должен был вочто бы то ни стало жениться на девушке и вывезти ее за границу!Очень романтическая история! Представляете себе   положениеуполномоченного! Такая ответственность! Ведь он взял аванс и неможет его оправдать из-за этого советского жениха. А там, вВаршаве, кошмар! Акционеры ждут, волнуются, акции падают. Вобщем, все кончилось крахом. Девушка вышла замуж за своего,советского. Так она ничего и не узнала.     — Вот дура! — сказал второй пассажир. — Дали бы мне этотмиллион!     И в ажитации он даже вырвал из рук соседа сухарик и нервносъел его.     Обитатель верхнего дивана придирчиво закашлял. Видимо,разговоры мешали ему заснуть.     Внизу стали говорить тише. Теперь пассажиры сидели тесно,голова к голове, и, задыхаясь, шептали:     — Недавно международное общество Красного Креста давалообъявление в газетах о том, что разыскиваются наследникиамериканского солдата Гарри Ковальчука, погибшего в тысячадевятьсот восемнадцатом году на войне. Наследство-миллион! Тоесть было меньше миллиона, но наросли проценты… И вот вглухой деревушке на Волыни...     На верхнем диване металось малиновое одеяло. Бендеру былоскверно. Ему надоели вагоны, верхние и нижние диваны, весьтрясущийся мир путешествий. Он легко дал бы полмиллиона, чтобызаснуть, но шепот внизу не прекращался:      — … Понимаете, в один жакт явилась старушка и говорит:"Я, говорит, у себя в подвале нашла горшочек, не знаю, что вгоршочке, уж будьте добры, посмотрите   сами".   Посмотрелоправление жакта в этот горшочек, а там золотые индийские рупии,миллион рупий...     — Вот дура! Нашла кому рассказывать! Дали бы мне этотмиллион, уж я бы...     — Между нами говоря, если хотите знать, — деньги -- этовсе.     — А в одной пещере под Можайском...     Сверху послышался стон, звучный полновесный стон гибнущегоиндивидуума.     Рассказчики на миг смутились, но очарованье неожиданныхбогатств, льющихся из карманов японских принцев, варшавскихродственников или американских солдат, было так велико, что ониснова стали хватать друг друга за колени, бормоча:     — И вот когда вскрыли мощи, там, между нами говоря, нашлина миллион...     Утром,   еще   затопленный   сном,   Остап   услышал звукотстегиваемой шторы и голос:     — Миллион! Понимаете, целый миллион… Это было слишком.Великий   комбинатор   гневно   заглянул   вниз. Но вчерашнихпассажиров уже не было. Они сошли на рассвете в Харькове,оставив   после   себя   смятые   постели, просаленный листокарифметической бумаги, котлетные и хлебные крошки, а такжеверевочку. Стоящий у окна новый пассажир равнодушно посмотрелна Остапа и продолжал, обращаясь к двум своим спутникам:     — Миллион тонн чугуна. К концу года. Комиссия нашла, чтообъединение может это дать. И что самое смешное — Харьковутвердил!     Остап не нашел в этом заявлении ничего смешного. Однаконовые пассажиры разом принялись хохотать. При этом на всехтроих заскрипели резиновые пальто, которых они еще не успелиснять.     — Как же Бубешко, Иван Николаевич? -- спросил самыймолодой из пассажиров с азартом. — Наверное, землю носом роет?     — Уж не роет. Оказался в дурацком положении. Но что было!Сначала он полез в драку... вы знаете, Иван Николаевич, --характер... Восемьсот двадцать пять тысяч тонн и ни на однутонну больше. Тут началось серьезное дело.   Преуменьшениевозможностей.., Факт! Равнение на узкие места — факт! Надобыло человеку сразу же полностью сознаться в своей ошибке. Такнет! Амбиция! Подумаешь, — благородное дворянство. Сознаться— и все. А он начал по частям. Решил авторитет сохранить. Ивот началась музыка, достоевщина: "С одной стороны, признаю,но, с другой стороны, подчеркиваю". А что там подчеркивать, чтоза бесхребетное виляние! Пришлось нашему Бубешко писать второеписьмо. Пассажиры снова засмеялись.     — Но и там он о своем оппортунизме не сказал ни слова. Ипошел писать. Каждый день письмо. Хотят для него специальныйотдел завести: "Поправки и отмежевки". И ведь сам знает, чтозашился, хочет выкарабкаться, но такое сам нагромоздил, что неможет. И последний раз до того дошел, что даже написал: "Так,мол, и так... ошибку признаю, а настоящее письмо считаюнедостаточным".     Остап уже давно пошел умываться, а новые пассажиры все ещедосмеивались. Когда он вернулся, купе было подметено, диваныопущены, и проводник удалялся, прижимая подбородком охапкупростынь и одеял. Молодые люди, не боявшиеся сквозняков,открыли окно и в купе, словно морская волна, запертая в ящик,прыгал и валялся осенний ветер.     Остап забросил на сетку чемодан с миллионом и уселсявнизу, дружелюбно поглядывая на новых соседей, которые как-тоособенно рьяно вживались в быт международного вагона, — частосмотрелись в дверное зеркало, подпрыгивали на диване, испытываяупругость его пружин и федерканта, одобряли качество краснойполированной обшивки и нажимали кнопки. Время от времени одиниз них исчезал на несколько минут и по возвращении шептался стоварищами. Наконец, в дверях появилась девушка в бобриковоммужском пальто   и   гимнастических   туфлях,   с   тесемками,обвивавшимися вокруг щиколоток на древнегреческий манер.     — Товарищи! -- сказала она решительно. — Это свинство.Мы тоже хотим ехать в роскоши. На первой же станции мы должныобменяться. Попутчики Бендера угрожающе загалдели.     — Нечего, нечего. Все имеют такие же права, как и вы, --продолжала девушка. — Мы уже бросили жребий. Вышло Тарасову,Паровицкому и мне. Выметайтесь в третий класс.     Из возникшего шума Остап понял, что в поезде с летнейзаводской практики возвращалась в Черноморск большая группастудентов политехникума. В жестком вагоне на всех не хватиломест, и три билета пришлось купить в   международный,   сраскладкой разницы на всю компанию.     В результате девушка осталась в купе, а трое первенцевудалились с запоздалым достоинством. На их места тотчас жеявились   Тарасов   и   Паровицкий.   Немедля   они   принялисьподпрыгивать на диванах и нажимать кнопки. Девушка хлопотливопрыгала вместе с ними. Не прошло и получаса, как в купеввалилась первая тройка. Ее пригнала назад тоска по утраченномувеликолепию. За нею с конфузливыми улыбками показались ещедвое, а потом еще один, усатый. Усатому была очередь ехать вроскоши только на второй день, и он не мог вытерпеть. Егопоявление вызвало особенно возбужденные крики, на которые незамедлил появиться проводник.     — Что же это, граждане, — сказал он казенным голосом, --целая шайка-лейка собралась. Уходите, которые из жесткоговагона. А то пойду к главному. Шайка-лейка оторопела.     — Это гости, -- сказала девушка запечалившись, — онипришли только посидеть.     — В правилах воспрещается, -- заявил проводник,   --уходите.     Усатый попятился к выходу, но тут в конфликт вмешалсявеликий комбинатор.     — Что же это вы, папаша, -- сказал он проводнику, --пассажиров не надо линчевать без особой необходимости. Зачемтак точно придерживаться буквы закона? Надо быть гостеприимным.Знаете, как на Востоке!.. Пойдемте, я вам сейчас все растолкую.     Поговорив с Остапом в коридоре, проводник   настолькопроникся духом Востока, что, не помышляя уже об изгнаниишайки-лейки, принес ей девять   стаканов   чая   в   тяжелыхподстаканниках и весь запас индивидуальных сухарей. Он даже невзял денег.     — По восточному обычаю, -- сказал Остап обществу, --согласно законов гостеприимства, как говорил некий работниккулинарного сектора.     Услуга была оказана с такой легкостью и простотой, что еенельзя было не принять. Трещали разрываемые сухарные пакетики,Остап по-хозяйски раздавал чай и вскоре подружился со всемивосемью студентами и одной студенткой.     — Меня давно интересовала проблема всеобщего, равного итайного обучения, — болтал он радостно, - недавно я дажебеседовал по этому поводу с индусским философом-любителем.Человек крайней учености. Поэтому, что бы он ни сказал, егослова сейчас же записываются на граммофонную пластинку. А таккак старик любит поговорить, — есть за ним такой грешок, — топластинок скопилось восемьсот вагонов, и теперь из них ужеделают пуговицы.     Начав с этой вольной импровизации, великий комбинатор взялв руки сухарик.     — Этому сухарику, — сказал он, — один шаг до точильногокамня. И этот шаг уже сделан.     Дружба, подогреваемая шутками подобного рода, развиваласьочень быстро, и вскоре вся шайка-лейка под управлением Остапауже распевала частушку:     У Петра Великого     близких нету никого.     Только лошадь и змея,     Вот и вся его семья.     К вечеру Остап знал всех по имени и с некоторыми был ужена "ты". Но многого из того, что говорили молодые люди, он непонимал. Вдруг он показался себе ужасно старым. Перед нимсидела юность, немножко грубая, прямолинейная, какая-то обиднонехитрая. Он был другим в свои двадцать лет. Он признался себе,что в свои двадцать лет он был гораздо разностороннее и хуже.Он тогда не смеялся, а только. посмеивался. А эти смеялисьвовсю.     "Чему так радуется эта толстомордая юность? — подумал онс внезапным раздражением. -- Честное   слово,   я   начинаюзавидовать".     Хотя Остап был, несомненно, центром внимания всего купе иречь его лилась без запинки, хотя окружающие и относились кнему наилучшим образом, но не было здесь ни балагановскогообожания, ни трусливого подчинения Паниковского, ни преданнойлюбви   Козлевича.   В студентах чувствовалось превосходствозрителя перед конферансье. Зритель слушает гражданина во фраке,иногда смеется, лениво аплодирует ему, но в конце концов уходитдомой, и нет ему больше никакого дела до конферансье. Аконферансье после спектакля приходит в артистический клуб,грустно   сидит   над   котлетой   и   жалуется   собрату    поРабису-опереточному комику, что публика его не понимает, аправительство не ценит. Комик пьет водку и тоже жалуется, чтоего не понимают. А чего там не понимать? Остроты стары, иприемы стары, а переучиваться поздно. Все, кажется, ясно     История с Бубешко, преуменьшившим планы, была рассказанавторично, на этот раз специально для Остапа. Он ходил со своиминовыми   друзьями в жесткий вагон убеждать студентку ЛидуПисаревскую прийти к   ним   в   гости   и   при   этом   таккраснобайствовал, что застенчивая Лида пришла и приняла участиев общем гаме. Внезапное доверие разрослось до того, что квечеру, прогуливаясь по перрону большой узловой станции сдевушкой в мужском пальто, великий комбинатор подвел ее почти ксамому выходному семафору и здесь, неожиданно для себя, излилей свою душу в довольно пошлых выражениях.     — Понимаете, — втолковывал он, — светила луна, королеваландшафта. Мы сидели на ступеньках музея древностей, и вот япочувствовал, что я ее люблю. Но мне пришлось в этот же вечеруехать, так что дело расстроилось. Она, кажется, обиделась.Даже наверное обиделась.     — Вас послали в командировку? — спросила девушка.     — М-да. Как бы командировка.   То   есть   не   совсемкомандировка, но срочное дело. Теперь я страдаю. Величественнои глупо страдаю.     — Это не страшно, - сказала девушка, - переключитеизбыток своей энергии на выполнение какого-нибудь трудовогопроцесса. Пилите дрова, например. Теперь есть такое течение.     Остап пообещал переключиться и, хотя не представлял себе,как он заменит Зосю пилкой дров, все же почувствовал большоеоблегчение. Они вернулись в вагон с таинственным видом и потомнесколько раз выходили в коридор пошептаться о неразделеннойлюбви и о новых течениях в этой области.     В купе Остап по-прежнему выбивался   из   сил,   чтобыпонравиться компании. И он достиг того, что студенты сталисчитать его своим. А грубиян Паровицкий изо всей силы ударилОстапа по плечу и воскликнул:     — Поступай   к нам в политехникум. Ей-богу! Получишьстипендию семьдесят пять рублей. Будешь жить, как бог. У нас --столовая, каждый день мясо. Потом на Урал поедем на практику.     — Я уже окончил один гуманитарный вуз, — торопливо молвилвеликий комбинатор.     — А что ты теперь делаешь? — спросил Паровицкий.     — Да так, по финансовой линии.     — Служишь в банке?     Остап внезапно сатирически посмотрел на   студента   ивнезапно сказал:     — Нет, не служу. Я миллионер. Конечно, это заявление ни кчему не обязывало Остапа и все можно было бы обратить в шутку,но Паровицкий засмеялся с такой надсадой,   что   великомукомбинатору   стало   обидно. Его охватило желание поразитьспутников, вызвать у них еще большее восхищение.     — Сколько же у вас миллионов? -- спросила девушка вгимнастических туфлях, подбивая его на веселый ответ.     — Один, — сказал Остап, бледный от гордости.     — Что-то мало, — заявил усатый.     — Мало, мало! — закричали все.     — Мне достаточно, - сказал Бендер торжественно, С этимисловами он взял   свой   чемодан,   щелкнул   никелированнымизастежками и высыпал на диван все его содержимое. Бумажныеплитки легли расползающейся горкой. Остап перегнул одну из них,и обертка лопнула с карточным треском.     — В каждой пачке по десять тысяч. Вам мало? Миллион безкакой-то мелочи. Все на месте. Подписи, паркетная сетка иводяные знаки.     При общем молчании Остап сгреб деньги обратно в чемодан изабросил его на багажник жестом, который показался Остапуцарственным. Он снова сел на диван, отвалился на спинку, широкорасставил ноги и посмотрел на шайку-лейку.     — Как видите, гуманитарные науки тоже приносят плоды, --сказал миллионер, приглашая студентов повеселиться вместе сним.     Студенты молчали, разглядывая различные кнопки и крючки наорнаментированных стенках купе.     — Живу, как бог, — продолжал Остап, — или как полубог,что в конце концов одно и то же.     Немножко    подождав,    великий   комбинатор   беспокойнозадвигался и воскликнул в самом дружеском тоне:     — Что ж вы, черти, приуныли?     — Ну, я пошел, — сказал усатый, подумав, -- пойду ксебе, посмотрю, как и чего. И он выскочил из купе.     — Удивительная вещь, замечательная вещь, — заметил Остап,— еще сегодня утром мы не были даже знакомы, а сейчасчувствуем себя так, будто знаем друг друга десять лет. Что это,флюиды действуют?     — Сколько мы должны за чай? -- спросил Паровицкий. --Сколько мы выпили, товарищи? Девять стаканов или десять? Надоузнать у проводника. Сейчас я приду.     За ним снялись еще четыре человека, увлекаемые желаниемпомочь Паровицкому в его расчетах с проводником.     — Может,   споем   что-нибудь? -- предложил Остап. --Что-нибудь железное. Например, "Сергей поп, Сергей поп! "Хотите? У меня дивный волжский бас.     И, не дожидаясь ответа, великий комбинатор поспешно запел:"Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке сизый селезень плывет".Когда пришло время подхватить припев, Остап по-капельмейстерскивзмахнул руками и топнул ногой, но грозного хорового крика непоследовало. Одна лишь Лида Писаревская по   застенчивостипискнула: "Сергей поп, Сергей поп1", но тут же осеклась ивыбежала.     Дружба гибла на глазах. Скоро в купе осталась толькодобрая и отзывчивая девушка в гимнастических туфлях.     — Куда это все убежали? — спросил Бендер.     — В самом деле, — прошептала девушка, — надо узнать.     Она проворно бросилась к двери, но несчатный миллионерсхватил ее за руку.     — Я пошутил, — забормотал он, — я трудящийся. Я дирижерсимфонического оркестра!.. Я сын лейтенанта Шмидта!.. Мой папатурецко-подданный. Верьте мне!..     — Пустите! — шептала девушка. Великий комбинатор осталсяодин. Купе тряслось и скрипело. Ложечки поворачивались в пустыхстаканах, и все чайное стадо потихоньку сползало на крайстолика. В дверях показался проводник, прижимая подбородкомстопку одеял и простынь.

Похожие статьи:

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив