Глава XXXIX. Землетрясение (Илья Ильф и Евгений Петров)

  
      — Как вы думаете, предводитель, — спросил Остап, когдаконцессионеры подходили к селению Сиони, чем можно заработать вэтой чахлой местности, находящейся на двухверстной высоте?Ипполит Матвеевич молчал. Единственное занятие, которым он могбы снискать себе жизненные средства, было нищенство, но здесь,на горных спиралях и карнизах, просить было не у кого.     Впрочем, и здесь существовало нищенство, но нищенствосовершенно   особое — альпийское: к каждому  проходившему мимоселения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети иисполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурскойлезгинки; после этого дети бежали за машиной, крича:     — Давай денги! Денги давай!     Пассажиры швыряли пятаки и возносились к   Крестовомуперевалу.    — Святое дело, -- сказал Остап, — капитальные затратыне требуются, доходы не велики, но в нашем положении ценны.     К двум часам второго дня пути Ипполит Матвеевич, поднаблюдением   великого комбинатора, исполнил перед летучимипассажирами свой первый танец. Танец этот был похож на мазурку,но пассажиры, пресыщенные дикими красотами Кавказа, сочли егоза лезгинку и вознаградили тремя пятаками. Перед следующеймашиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса воВладикавказ, плясал и скакал сам технический директор.     — Давай деньги! Деньги давай! — закричал он сердито.     Смеющиеся пассажиры щедро вознаградили его прыжки. Остапсобрал в дорожной пыли тридцать копеек. Но тут сионские детиосыпали конкурентов каменным градом. Спасаясь от обстрела,путники скорым шагом направились в ближний аул, где истратилизаработанные деньги на сыр и чуреки.     В этих занятиях концессионеры проводили свои дни. Ночевалиони в горских саклях. На четвертый день они спустились позигзагам шоссе в Кайшаурскую долину. Тут было жаркое солнце, икости компаньонов, порядком промерзшие на Крестовом перевале,быстро отогрелись.     Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленьюи домовитостью глубочайшей долины. Путники шли над Арагвой,спускались в долину, населенную людьми и изобилующую домашнимскотом и пищей. Здесь можно было выпросить кое-что, что-тозаработать или просто украсть. Это было Закавказье.     Повеселевшие концессионеры пошли быстрее. В Пассанауре, вжарком богатом селении с двумя гостиницами и несколькимидуханами, друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротивгостиницы "Франция" с садом и двумя медвежатами  на цепи. Онинаслаждались теплом, вкусным хлебом и заслуженным отдыхом.     Впрочем, скоро отдых был нарушен визгом автомобильныхсирен, шорохом новых покрышек по кремневому шоссе и радостнымивозгласами. Друзья выглянули. К "Франции" подкатили цугом триоднотипных   новеньких    автомобиля.    Автомобили    бесшумноостановились. Из первой машины выпрыгнул Персицкий. За нимвышел "Суд и быт", расправляя запыленные волосы. Потом из всехмашин повалили члены автомобильного клуба газеты "Станок".     — Привал! — закричал      Персицкий. — Хозяин!     Пятнадцатьшашлыков!     Во "Франции" заходили сонные фигуры и раздались крикибарана, которого волокли за ноги на кухню.     — Вы не узнаете этого молодого человека? -- спросилОстап. — Это репортер со "Скрябина", один из критиков нашеготранспаранта. С каким, однако, шиком они приехали! Что этозначит?     Остап приблизился к пожирателям шашлыка и элегантнейшимобразом раскланялся с Персицким.     — Бонжур! -- сказал  репортер. -- Где это я вас видел,дорогой товарищ? А-а-а! Припоминаю. Художник со "Скрябина"! Нетак ли?     Остап прижал руку к сердцу и учтиво поклонился.     — Позвольте, позвольте, — продолжал Персицкий, обладавшийцепкой памятью репортера. — Не  на вас ли это в Москве, наСвердловской площади, налетела извозчичья лошадь?     — Как же, как же! И еще, по вашему меткому выражению, яякобы отделался легким испугом.     — А вы тут как, по художественной части орудуете?     — Нет, я с экскурсионными целями.     — Пешком?     — Пешком. Специалисты утверждают, что путешествие поВоенно-Грузинской дороге на автомобиле просто глупость.     — Не всегда глупость, дорогой мой, не всегда! Вот мы,например, едем не так-то уж глупо. Машинки, как видите, свои,подчеркиваю — свои,     коллективные.      Прямое      сообщениеМосква-Тифлис. Бензину уходит на грош. Удобство и быстротапередвижения. Мягкие рессоры. Европа!     — Откуда у вас все это? — завистливо спросил Остап. -- Стотысяч выиграли?     — Сто не сто, а пятьдесят выиграли.     — В девятку?     — На облигацию, принадлежавшую автомобильному клубу.     — Да, --   сказал   Остап, — и   на эти деньги вы купилиавтомобили?     — Как видите!     — Так-с. Может быть, вам нужен старшой? Я знаю одногомолодого человека. Непьющий.     — Какой старшой?     — Ну,   такой...   Общее   руководство, деловые советы,наглядное обучение по комплексному методу… А?     — Я вас понимаю. Нет, не нужен.     — Не нужен?     — Нет. К сожалению. И художник также не нужен.     — В таком случае дайте десять рублей.     — Авдотьин, — сказал Персицкий. — Будь добр, выдай   этомугражданину за мой счет три рубля. Расписки не надо. Это лицо неподотчетное.     — Этого  крайне мало, — заметил Остап, — но я принимаю. Японимаю всю затрудительность вашего положения. Конечно, если бывы выиграли сто тысяч, то, вероятно, заняли бы мне целуюпятерку. Но ведь вы выиграли всего-навсего пятьдесят тысячрублей ноль ноль копеек. Во всяком случае — благодарю!     Бендер учтиво снял шляпу. Персицкий учтиво снял шляпу.Бендер прелюбезно поклонился. Персицкий ответил любезнейшимпоклоном. Бендер приветственно помахал рукой. Персицкий, сидя уруля, сделал ручкой. Но Персицкий уехал в прекрасном автомобилек сияющим далям, в обществе веселых друзей,   а   великийкомбинатор остался на пыльной дороге с дураком компаньоном.     — Видали    вы   этот   блеск? — спросил   Остап   ИпполитаМатвеевича.     — Закавтопромторг или частное общество "Мотор"? — деловитоосведомился   Воробьянинов, который за несколько дней путиотлично познакомился со всеми   видами   автотранспорта   надороге, — Я хотел было подойти к ним потанцевать.     — Вы скоро совсем отупеете, мой бедный друг. Какой же этоЗакавтопромторг? Эти люди, слышите, Киса, вы-и-гра-ли пятьдесяттысяч рублей! Вы сами видите, Кисуля, как они веселы и сколькоони накупили всякой механической дряни! Когда мы получим нашиденьги, мы истратим их гораздо рациональнее. Не правда ли?     И друзья, мечтая о том, что они купят, когда станутбогачами, вышли из Пассанаура. Ипполит Матвеевич живо воображалсебе покупку новых носков и отъезд за границу. Мечты Остапабыли обширнее. Его проекты были грандиозны: не то заграждениеГолубого Нила плотиной, не то открытие игорного особняка в Ригес филиалами во всех лимитрофах.     На третий день перед обедом, миновав скучные и пыльныеместа:   Ананур,   Душет   и   Цилканы,   путники   подошли   кМцхету — древней столице Грузии. Здесь Кура поворачивала   кТифлису.     Вечером   путники   миновали   ЗАГЭС   -- Земо-Авчальскуюгидроэлектростанцию. Стекло, вода и электричество сверкалиразличными огнями. Все это отражалось и дрожало в быстробегущей Куре.     Здесь концессионеры свели дружбу с крестьянином, которыйпривез их на арбе в Тифлис к одиннадцати часам вечера, в тотсамый час, когда вечерняя   свежесть   вызывает   на   улицуистомившихся после душного дня жителей грузинской столицы.     — Городок не плох, — сказал Остап, выйдя на проспект ШотаРуставели, — вы знаете, Киса...     Вдруг   Остап,   не   договорив,   бросился   за каким-тогражданином, шагов через десять настиг его и стал оживленно сним беседовать.     Потом быстро вернулся и ткнул Ипполита Матвеевича пальцемв бок.     — Знаете, кто это? — шепнул он быстро. -- Это "Одесскаябубличная артель — Московские баранки", гражданин Кислярский.Идем к нему. Сейчас вы снова, как это ни парадоксально, гигантмысли и отец русской демократии. Не забывайте надувать щеки ишевелить усами. Они, кстати, уже порядочно отросли. Ах, чертвозьми! Какой случай! Фортуна! Если я его сейчас не вскрою напятьсот рублей, плюньте мне в глаза! Идем! Идем!     Действительно, в некотором отдалении от концессионеровстоял молочно-голубой от страха Кислярский в чесучовом костюмеи канотье.     — Вы, кажется, знакомы, -- сказал Остап   шепотом, — вотособа, приближенная к императору, гигант мысли и отец русскойдемократии. Не обращайте внимания на его костюм. Это дляконспирации. Везите нас куда-нибудь немедленно. Нам нужнопоговорить.     Кислярский, приехавший на Кавказ, чтобы отдохнуть отстаргородских потрясений, был совершенно подавлен. Мурлычакакую-то чепуху о застое в бараночно-бубличном деле, Кислярскийпосадил страшных знакомцев в экипаж с посеребренными спицами иподножкой и повез их к горе Давида. На вершину этой рестораннойгоры поднялись по канатной железной дороге. Тифлис в тысячахогней медленно уползал в преисподнюю. Заговорщики поднималисьпрямо к звездам     Ресторанные столы были расставлены на траве Глухо бубнилкавказский оркестр, и маленькая девочка, под   счастливымивзглядами родителей, по собственному почину танцевала междустоликами лезгинку.     — Прикажите чего-нибудь подать, — втолковывал Бендер.     По приказу опытного Кислярского были поданы вино, зелень исоленый грузинский сыр.     — И поесть чего-нибудь, -- сказал Остап. -- Если бы вызнали, дорогой господин Кислярский, что нам пришлось перенестис Ипполитом Матвеевичем, вы бы подивились нашему мужеству.     "Опять!  -- с отчаянием подумал Кислярский.Опять начинаютсямои мученья. И почему я не поехал в Крым? Я же ясно хотел ехатьв Крым! И Генриетта советовала!"     Но он безропотно заказал два шашлыка и повернул к Остапусвое услужливое лицо.     — Так   вот, — сказал Остап, оглядываясь по сторонам ипонижая голос, — в двух словах. За нами следят уже два месяца, и,вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждатьзасада. Придется отстреливаться,     У Кислярского посеребрились щеки.     — Мы   рады, --   продолжал   Остап, -- встретить в этойтревожной обстановке преданного борца за родину.     — Гм… да! — гордо процедил Ипполит Матвеевич, вспоминая,с каким голодным пылом он танцевал лезгинку невдалеке от Сиони.     — Да, — шептал Остап. — Мы надеемся с вашей помощью поразитьврага. Я дам вам парабеллум.     — Не надо, — твердо сказал Кислярский. В следующую минутувыяснилось,   что председатель биржевого комитета не имеетвозможности принять участие в завтрашней битве. Он оченьсожалеет, но не может. Он не знаком с военным делом. Потому-тоего и выбрали председателем биржевого комитета. Он  в полномотчаянии, но для спасения жизни отца русской демократии (сам онстарый октябрист) готов оказать возможную финансовую помощь.     — Вы верный друг отечества! — торжественно сказал Остап,запивая пахучий шашлык сладеньким кипиани. -- Пятьсот  рублеймогут спасти гиганта мысли.     — Скажите, — спросил Кислярский жалобно, — а двести рублей немогут спасти гиганта мысли?     Остап не выдержал и под столом восторженно пнул ИпполитаМатвеевича ногой.     — Я думаю, — сказал Ипполит Матвеевич, — что торг здесьнеуместен!     Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало:     "Браво, Киса, браво, что значит школа!" Кислярский первыйраз в жизни услышал голос гиганта мысли. Он так поразился этомуобстоятельству, что немедленно передал Остапу пятьсот рублей.Затем он уплатил по счету и, оставив друзей за столиком,удалился по причине головной боли. Через полчаса он отправилжене в Старгород телеграмму:      ЕДУ ТВОЕМУ СОВЕТУ КРЫМ ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ ГОТОВЬ КОРЗИНКУ      Долгие лишения, которые испытал Остап Бендер, требовалинемедленной компенсации. Поэтому в тот же вечер   великийкомбинатор напился на ресторанной горе до столбняка и чуть невыпал из вагона фуникулера на пути в гостиницу. На другой деньон привел в исполнение давнишнюю свою мечту. Купил дивный серыйв яблоках костюм. В этом костюме было жарко, но он все-такиходил в нем, обливаясь потом. Воробьянинову в магазине готовогоплатья Тифкооперации были куплены белый пикейный костюм иморская фуражка с золотым клеймом неизвестного яхтклуба. В этомодеянии     Ипполит     Матвеевич    походил    на    торговогоадмирала-любителя. Стан его выпрямился. Походка   сделаласьтвердой.     — Ах! - говорил Бендер, -- высокий класс! Если б я былженщиной, то делал бы такому мужественному красавцу, как вы,восемь процентов скидки с обычной цены. Ах! Ах! В таком виде мыможем вращаться! Вы умеете вращаться, Киса?     — Товарищ Бендер, — твердил Воробьянинов, как же будет состулом? Нужно разузнать, что с театром.     — Хо-хо! — возразил Остап, танцуя со стулом в большоммавританском номере гостиницы "Ориант". — Не учите меня жить. Ятеперь злой. У меня есть деньги. Но я великодушен. Даю вамдвадцать рублей и три дня на разграбление города! Я-какСуворов!.. Грабьте город. Киса! Веселитесь!     И Остап, размахивая бедрами, запел в быстром темпе:     Вечерний звон, вечерний звон, Как много дум наводит он.     Друзья беспробудно пьянствовали целую неделю. Адмиральскийкостюм Воробьянинова покрылся разноцветными винными яблоками, ана костюме Остапа они расплылись в одно большое радужноеяблоко.     — Здравствуйте!  -- сказал на восьмое утро Остап, которомус похмелья пришло в голову почитать "Зарю Востока". — Слушайтевы, пьянчуга, что пишут в газетах умные люди! Слушайте!     Театральная хроника     Вчера, 3 сентября, закончив гастроли в Тифлисе, выехал нагастроли в Ялту Московский театр Колумба.     Театр предполагает пробыть в Крыму до начала зимнегосезона в Москве.     — Ага! Я вам говорил! — сказал Воробьянинов,     — Что вы мне говорили! — окрысился Остап. Однако он былсмущен. Эта оплошность была ему очень неприятна. Вместо тогочтобы закончить курс погони за сокровищами в Тифлисе, теперьприходилось  еще перебрасываться на Крымский полуостров. Остапсразу взялся за дело. Были куплены билеты в Батум и заказаныместа во втором классе парохода "Пестель", который отходил изБатума на Одессу 7 сентября в 23 часа по московскому времени.     В ночь с десятого на одиннадцатое   сентября,   когда"Пестель", не заходя в Анапу из-за шторма, повернул в открытоеморе и взял курс прямо на Ялту, Ипполиту Матвеевичу приснилсясон.     Ему снилось, что он в адмиральском костюме стоял набалконе своего старгородского дома и знал, что стоящая внизутолпа ждет от него чего-то. Большой подъемный кран опустил кего ногам свинью в черных яблочках.     Пришел дворник Тихон в пиджачном костюме и, ухватив свиньюза задние ноги, сказал:     — Эх, туды его в качель! Разве "Нимфа" кисть дает!     В руках Ипполита Матвеевича очутился кинжал. Им он ударилсвинью в бок, и из большой широкой раны посыпались и заскакалипо цементу брильянты, Они прыгали и стучали все громче. И подконец их стук стал невыносим и страшен.     Ипполит Матвеевич проснулся от удара волны об иллюминатор.     К Ялте подошли в штилевую погоду, в изнуряющее солнечноеутро. Оправившийся от морской болезни предводитель красовалсяна носу, возле колокола, украшенного литой славянской вязью.Веселая Ялта выстроила вдоль берега свои крошечные лавчонки ирестораны-поплавки. На пристани стояли экипажи с бархатнымисиденьями под полотняными вырезными тентами, автомобили иавтобусы "Крымкурсо" и товарищества "Крымский шофер". Кирпичныедевушки вращали развернутыми зонтиками и махали платками.     Друзья первыми сошли на раскаленную набережную. При видеконцессионеров из толпы встречающих и любопытствующих вынырнулгражданин в чесучовом костюме и быстро зашагал к выходу изтерритории порта. Но было уже поздно. Охотничий взгляд великогокомбинатора быстро распознал чесучового гражданина.     — Подождите, Воробьянинов! — крикнул Остап.     И он бросился вперед так быстро, что настиг чесучовогомужчину в десяти шагах от выхода. Остап моментально вернулся соста рублями.     — Не дает больше. Впрочем, я не настаивал, а то ему не начто будет вернуться домой.     И   действительно, Кислярский в сей же час удрал наавтомобиле в Севастополь, а оттуда  третьим классом домой, вСтаргород.     Весь день концессионеры провели в гостинице, сидя голымина полу и поминутно бегая в ванну под душ. Но вода лиласьтеплая, как скверный чай. От жары не было спасенья. Казалось,что Ялта сейчас вот растает и стечет в море.     К восьми часам вечера, проклиная все стулья на свете,компаньоны напялили горячие штиблеты и пошли в театр.     Шла "Женитьба". Измученный жарой Степан, стоя на руках,чуть не падал. Агафья Тихоновна бежала по проволоке, державзмокшими руками зонтик с надписью: "Я хочу Подколесина". В этуминуту, как и весь день, ей хотелось только одного: холоднойводы со льдом. Публике тоже хотелось пить. Поэтому, может быть,и потому, что вид Степана, пожирающего горячую яичницу, вызывалотвращение, спектакль не понравился. .     Концессионеры были удовлетворены, потому что их стул,совместно с тремя новыми пышными полукреслами рококо, был наместе.     Запрятавшись в одну из лож, друзья терпеливо выждалиокончания неимоверно затянувшегося спектакля. Публика наконецразошлась, и актеры побежали прохлаждаться. В театре   неосталось    никого,    кроме   членов-пайщиков   концессионногопредприятия. Все живое выбежало на улицу, под хлынувший наконецсвежий дождь.     — За мной, Киса, — скомандовал Остап. — В случае чего мы — ненашедшие выхода из театра провинциалы.     Они пробрались на сцену и, чиркая спичками, но все жеударившись о гидравлический пресс, обследовали всю сцену.     Великий комбинатор   побежал   вверх   по   лестнице,   вбутафорскую.     — Идите сюда! — крикнул он.     Воробьянинов, размахивая руками, помчался наверх.     — Видите? — сказал   Остап,   разжигая   спичку.   Из мглывыступили угол гамбсовского стула и сектор зонтика с надписью:"… хочу..."     — Вот!   Вот   наше   будущее,   настоящее и прошедшее.Зажигайте, Киса, спички. Я его вскрою. И Остап полез в карманза инструментами.     — Ну-с, -- сказал он, протягивая руку к стулу, еще однуспичку, предводитель.     Вспыхнула спичка, и странное дело, стул сам собою скакнулв   сторону и вдруг, на глазах изумленных концессионеров,провалился сквозь пол.     — Мама! — крикнул Ипполит Матвеевич, отлетая к стене,хотя не имел ни малейшего желания этого делать.     Со звоном выскочили стекла, и зонтик с надписью: "Я хочуПодколесина", подхваченный вихрем, вылетел в окно к морю, Остаплежал на полу, легко придавленный фанерными щитами.     Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первыйудар большого крымского землетрясения 1927 года.     Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствиявсему полуострову, вырвал сокровище из рук концессионеров.     — Товарищ   Бендер!   Что это такое? -- кричал ИпполитМатвеевич в ужасе.     Остап был вне себя: землетрясение встало на его пути. Этобыл единственный случай в его богатой практике.     — Что это? -- вопил Воробьянинов. С улицы доносилиськрики, звон и топот.     — Это то, что нам нужно немедленно удирать на улицу, поканас не завалило стеной. Скорей! Скорей! Дайте руку, шляпа.     И они ринулись к выходу. К их удивлению, у двери, ведущейсо сцены в переулок, лежал на спине целый и невредимыйгамбсовский стул. Издав собачий визг,   Ипполит   Матвеевичвцепился в него мертвой хваткой.     — Давайте плоскогубцы! — крикнул он Остапу.     — Идиот вы паршивый! — застонал Остап. — Сейчас потолокобвалится, а он туте ума сходит! Скорее на воздух!     — Плоскогубцы! — ревел обезумевший Ипполит Матвеевич.     — Ну вас к черту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мнемоя жизнь дорога как память?     С этими словами Остап кинулся к двери, Ипполит Матвеевичзалаял и, подхватив стул, побежал за Остапом.     Как только они очутились на середине переулка, земля тошнозашаталась под ногами, с крыши театра повалилась черепица, и натом месте, которое концессионеры только что покинули, ужележали останки гидравлического пресса.     — Ну,   теперь   давайте   стул, --   хладнокровно сказалБендер. — Вам, я вижу, уже надоело его держать.     — Не дам! — взвизгнул Ипполит Матвеевич.     — Это что такое? Бунт на корабле? Отдайте стул. Слышите?     — Это мой стул! -- заклекотал Воробьянинов, перекрываястон, плач и треск, несшиеся отовсюду.     — В таком случае получайте гонорар, старая калоша!     И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее.     В эту же минуту по переулку промчался пожарный обоз сфакелами, и при их трепетном свете Ипполит Матвеевич увидел налице Бендера такое страшное выражение, что мгновенно покорилсяи отдал стул.     — Ну, теперь хорошо, — сказал Остап, переводя дыхание, --бунт подавлен. А сейчас возьмите стул и несите его за мной. Выотвечаете за целость вещи. Если даже будет удар в пятьдесятбаллов, стул должен быть сохранен! Поняли?     — Понял.     Всю ночь концессионеры блуждали вместе с паническимитолпами, не решаясь, как и все, войти в покинутые дома и ожидаяновых ударов.     На рассвете, когда страх немного уменьшился, Остап выбралместечко, поблизости которого не было ни стен, которые могли быобвалиться, ни людей, которые могли бы помешать, и приступил квскрытию стула.     Результаты вскрытия поразили обоих концессионеров. В стуленичего не было. Ипполит Матвеевич, не   выдержавший   всехпотрясений ночи и утра, засмеялся крысиным смешком.     Непосредственно вслед за этим раздался третий удар, земляразверзлась и поглотила пощаженный первым толчком землетрясенияи развороченный людьми гамбсовский стул, цветочки которогоулыбались взошедшему в облачной пыли солнцу.     Ипполит Матвеевич встал на четвереньки и, оборотив помятоелицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл. Слушая его,великий комбинатор свалился в обморок. Когда он очнулся, тоувидел рядом с собой заросший лиловой щетиной подбородокВоробьянинова. Ипполит Матвеевич был без сознания.     — В    конце    концов, --    сказал     Остап     голосомвыздоравливающего тифозного, — теперь у нас осталось сто шансовиз ста. Последний стул (при слове "стул" Ипполит Матвеевичочнулся) исчез в товарном дворе Октябрьского вокзала, но отнюдьне провалился сквозь землю. В чем дело? Заседание продолжается.Где-то с грохотом падали кирпичи. Протяжно кричала пароходнаясирена. 

Похожие статьи:

Проза → Глава IV. Швейка выгоняют из сумасшедшего дома (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава II. Бравый солдат Швейк в полицейском управлении (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → Глава III. Швейк перед судебными врачами (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)

Проза → УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПРАХА. Необычный детектив

Проза → ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ. Глава I. Вторжение бравого солдата Швейка в мировую войну (Похождения Швейка. Роман. Я. Гашек)