Ночи 108-118 (Тысяча и одна ночь. Восточные сказки)
Стр. 1-2Повесть о Тадж-аль-Мулуке (продолжение); Повесть о любящем и любимом (ночи 112-128)<o:p>
</o:p>
Стр. 3Примечания
Сто восьмая ночь
<o:p> </o:p>
Когда же настала сто восьмая ночь, она сказала:
<o:p> </o:p>
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя Сулейман-шаха вошёл к дарю Захр-шаху, он укрепил свою душу, освободил свой язык и проявил красноречие везирей и заговорил словами велеречивых и указал на царя тонким указанием, произнеся такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Он явился к нам, изгибая нежно в одеждах стан,
<o:p> </o:p>
И росой щедрот омочил он плод и сорвавших плод.
<o:p> </o:p>
Он чарует пас, и бессильны чары и ладанки
<o:p> </o:p>
Против взглядов глаз, нам колдующих волшебством своим.
<o:p> </o:p>
Не корите же – ты скажи хулящим, – поистине,
<o:p> </o:p>
Во всю жизнь мою я любви к нему не могу забыть,
<o:p> </o:p>
И душа моя, обманув меня, лишь ему верна,
<o:p> </o:p>
И ночной покой тяготится мною, любя его,
<o:p> </o:p>
Только ты, о сердце, со мной теперь из сочувствия, —
<o:p> </o:p>
Пребывай же с ним и оставь меня в одиночестве.
<o:p> </o:p>
Ничего ушам неохота слышать теперь моим;
<o:p> </o:p>
Лишь хвалам Захр-шаху стремлюсь внимать я со всех сторон.
<o:p> </o:p>
Этот царь таков, что когда всю жизнь ты истратил бы
<o:p> </o:p>
За один лишь взгляд на лицо его, ты богат бы был,
<o:p> </o:p>
А когда б решил помолиться ты за царя того,
<o:p> </o:p>
Ты увидел бы, что с тобою все говорят: «Аминь!»
<o:p> </o:p>
Обитатели всех земель его! Правоверными
<o:p> </o:p>
Не сочту я тех, кто покинет их, в край другой стремясь».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда везирь окончил эти нанизанные стихи, царь Захр-шах приблизил его к себе и оказал ему крайнее уважение. Он посадил его с собою рядом, улыбнулся ему в лицо и почтил его ласковыми речами, и они просидели так до утренней поры, и потом подали трапезу в этом же портике, и они ели, пока не насытились, а затем трапезу убрали, и все, кто был в этом покое, вышли и остались только приближённые. И когда везирь увидел, что покой опустел, он поднялся на ноги и восхвалил царя и поцеловал землю меж его рук, а потом сказал: «О великий царь и грозный господин, я направился к тебе и явился ради дела, которое даст тебе мир, добро и счастье. Я пришёл к тебе как посланный и сват и хочу получить твою дочь, знатную родом и племенем, для царя Сулейманшаха, справедливого, прямодушного, милостивого и благодетеля, владыки этой земли и гор Испаханских. Он прислал тебе многочисленные дары и дорогие редкости и желает стать твоим зятем. А ты, стремишься ли ты также к этому?»
<o:p> </o:p>
И он умолк, ожидая ответа. И когда царь Захр-шах услышал эти слова, он поднялся на ноги и облобызал чинно землю, и присутствующие удивились смирению паря перед послом, и ошеломлён был их разум. А потом царь восхвалил высокого и милостивого, и сказал, продолжая стоять: «О великий везирь и благородный господин, послушай, что я скажу. Мы – царя Сулейман-шаха подданные, и породниться с ним для нас почётно, и мы жаждем этого. Моя дочь – служанка из служанок его, и величайшее желание моё, чтобы стал он моей поддержкой в нужде и опорой». И потом он призвал судей и свидетелей, и они засвидетельствовали, что царь Сулейман-шах уполномочил своего везиря заключить брак. И царь Захр-шах Заключил договор своей дочери, предовольный.
<o:p> </o:p>
А потом судьи утвердили брачный договор и пожелали супругам успеха и удачи, и тогда везирь поднялся и велел принести доставленные им подарки и дорогие редкости и дары и поднёс все это царю Захр-шаху, а после того царь принялся снаряжать свою дочь, оказывая везирю уважение, и собрал на свои пиры и великих и низких.
<o:p> </o:p>
И он устраивал торжества два месяца, не упустив ни чего, что радует сердце и око. И когда все нужное для невесты было полностью готово, царь приказал выставки шатры.
<o:p> </o:p>
Их разбили вне города и сложили материи в сундуки и приготовили румийских невольниц и прислужниц-турчанок, а царь отослал вместе с невестой ценные сокровища и дорогие камни. И, кроме того, он сделал ей носилки из червонного золота, вышитые жемчугом и драгоценностями, и назначил для одних этих носилок двадцать мулов, чтобы их везти. И стали эти носилки подобны горнице среди горниц, и владелица их была точно гурия из прекрасных гурий, а купол над ними напоминал светлицу из райских светлиц. И сокровища и богатства увязали, и они были нагружены на мулов и верблюдов. И царь Захршах проехал с отъезжающими расстояние в три фарсаха, а потом он простился с везирем и с теми, кто был с ним, и вернулся в родной город, радостный и спокойный. А везирь поехал с царской дочерью и непрестанно проезжал остановки и пустыни…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Сто девятая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала сто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь отправился с дочерью царя и поехал, непрестанно проезжая остановки и пустыни и ускоряя ход и ночью и днём, пока между ним и его страною не осталось три дня пути. И тогда он послал человека, чтобы известить царя Сулейман-шаха о прибытии невесты. И гонец поспешно поехал и, прибывши к царю, сообщил ему, что невеста прибыла. И царь обрадовался и наградил посланца и велел войскам выходить в великолепном шествии навстречу невесте и тем, кто с нею, в знак уважения, и чтобы они были в лучших одеяниях и развернули бы над головам знамёна.
<o:p> </o:p>
И войска исполнили его приказание. И глашатай закричал, чтобы в городе не оставалось ни девушки-затворницы, ни почитаемой госпожи, ни разбитой старухи, которая бы не вышла встречать невесту. И они все вышли навстречу ей, и знатные среди них старались ей услужить. Они сговорились отвести её к ночи в царский дворец, а вельможи царства решили украсить дорогу и стояли, пока невеста не проследовала мимо, в предшествии евнухов, и невольницы шли перед нею. И одета она была в платье, которое дал ей отец. Когда она приблизилась, войска окружили её, справа и слева, и носилки с нею двигались до тех пор, пока не достигли дворца. И никого не осталось, кто бы не вышел посмотреть на неё, и начали бить в барабаны, играть копьями и трубить и трубы. И вокруг веял аромат благовоний, и трепетали знамёна, и кони неслись вперегонку, пока шествие не прибыло к воротам дворца.
<o:p> </o:p>
И слуги поднесли носилки к потайной двери, и местность осветилась блеском царевны, и во все стороны засияли драгоценности, украшавшие её. А когда подошла ночь, евнухи открыли вход в палатку и встали вокруг входа, а потом пришла невеста, и она, среди рабынь, была как месяц среди звёзд, или бесподобная жемчужина между нанизанным жемчугом.
<o:p> </o:p>
И она вошла внутрь шатра, где ей поставили мраморное ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и села на это ложе, и тогда вошёл к ней царь (а Аллах заронил в его сердце любовь к девушке) и уничтожил её девственность, и прошло тогда его волнение и угнетённость.
<o:p> </o:p>
И он пробыл подле неё около месяца, и она понесла от него в первую же ночь, а когда месяц окончился, царь вышел и сел на престол своего царства и справедливо судил своих подданных, пока не исполнились её месяцы.
<o:p> </o:p>
А в конце последней ночи девятого месяца, на заре, пришли к ней потуги, и она села на кресло разрешения. И Аллах облегчил ей роды, и она родила мальчика, на котором блестели признаки счастья. И когда царь услышал о сыне, он обрадовался великой радостью и подарил возвестившему об этом большие деньги и, счастливый, отправился к мальчику и поцеловал его меж глаз, радуясь его чудной красоте. И на нем оправдались слова поэта:
<o:p> </o:p>
Крепостям величия послал Аллах в этом юноше
<o:p> </o:p>
Льва сурового, и звезду послал небесам властей.
<o:p> </o:p>
Его видеть рад и престол царя, и копья зубец,
<o:p> </o:p>
И толпа людей, и войска в рядах, и лань быстрая.
<o:p> </o:p>
Не сажай его на грудь женщины – ведь поистине
<o:p> </o:p>
Он найдёт потом спину лошади более лёгкою.
<o:p> </o:p>
Отлучи его от груди её – он найдёт потом
<o:p> </o:p>
Кровь врагов своих самым сладостным из напитков всех.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И затем няньки взяли этого младенца, обрезали ему пуповину, насурьмили ему глаза и назвали его Тадж-альМулук-Харан[176]. И был он вскормлен сосцом изнеженности и воспитан в лоне счастья.
<o:p> </o:p>
И дни беспрестанно бежали, и годы шли, пока не стало ему семь лет, и тогда царь Сулейман-шах призвал учёных и мудрецов и повелел им обучать своего сына чистописанию, мудрости и вежеству. И они провели за этим несколько лет, пока мальчик не научился тому, что было нужно. И когда он узнал все, что требовал царь, тот взял его от законоведов и учителей и привёл ему наставника, чтобы тот научил его ездить на коне. И наставник обучал его этому, пока ему не стало четырнадцать лет. И когда юноша выезжал за каким-нибудь делом, все, кто его видели, были очарованы…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Сто десятая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала сто десятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Тадж-аль-Мулук-Харан, сын царя Сулейман-шаха, стал искусен в езде на коне и превзошёл людей своего времени крайней прелестью, и он был так прекрасен, что когда он выезжал по какому-нибудь делу, все, кто его видели, очаровывались им. И о нем слагали стихи и благородные люди позорились, влюбляясь в него, такою он отличался сияющей красотой, и сказал о нем поэт:
<o:p> </o:p>
Обнялись мы с ним, и упился я его запахом:
<o:p> </o:p>
Он – младая ветвь, что напоена ветром веющим.
<o:p> </o:p>
Точно пьяный он, что вина не выпил, а только лишь
<o:p> </o:p>
От пьянящей влаги слюны его охмелел он вдруг.
<o:p> </o:p>
Оказалась прелесть, вся полностью, им пленённою,
<o:p> </o:p>
И поэтому все сердца пленил этот юноша.
<o:p> </o:p>
Я клянусь Аллахом, забвение не придёт на ум,
<o:p> </o:p>
Пока жизни цепь тяготит меня, да и позже нет.
<o:p> </o:p>
Если жив я буду-то буду жив, лишь любя его,
<o:p> </o:p>
А умру – так смерть от любви придёт, – как прекрасна смерть!
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А когда ему стало восемнадцать лет, зелёный пушок пополз по родинке на его румяной щеке и украсило её родимое пятно, подобное точке амбры, и юноша похищал умы и взгляды, как сказал о нем поэт:
<o:p> </o:p>
Он преемником по красе своей стал Иосифу
<o:p> </o:p>
И влюблённых всех устрашает он, появившиеся.
<o:p> </o:p>
О, постой со мной и взгляни, – быть может, увидишь ты
<o:p> </o:p>
На щеке его халифата знак – знамя чёрное[177].
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Или, как сказал другой:
<o:p> </o:p>
Не увидят очи прекраснее твои зрелища,
<o:p> </o:p>
Среди всех вещей, что увидеть могут люди,
<o:p> </o:p>
Чем то пятнышко, ещё юное, на щеке его
<o:p> </o:p>
Разрумяненной, ниже глаз его столь чёрных.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Или, как сказал другой:
<o:p> </o:p>
Дивлюсь я на роднику – огню она молится.
<o:p> </o:p>
Как маг, во щеки не жжёт, в неверье упорная.
<o:p> </o:p>
Ещё удивительней посланник в глазах его,
<o:p> </o:p>
Что знаменья подтвердит, хоть, право, волшебник он.
<o:p> </o:p>
Но вовсе не свежим пухом блещет щека его,
<o:p> </o:p>
А жёлчью из лопнувших с тоски по нем печеней.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Или, как сказал другой:
<o:p> </o:p>
Я дивлюсь вопросам людей разумных, в какой земле
<o:p> </o:p>
Вода жизни пьётся и где течёт поток её.
<o:p> </o:p>
Её вижу я: на устах газели изнеженной,
<o:p> </o:p>
Чьи так сладки губы и свеж пушок, на них выросший.
<o:p> </o:p>
И дивлюся я, если б встретил Муса на месте том,
<o:p> </o:p>
Этих струй поток он не вытерпел бы наверное.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда он сделался таким и достиг возраста мужей, его красота ещё увеличилась. А затем у Тадж-аль-МулукаХарана появились любимцы и друзья, и всякий, кто стремился к нему приблизиться, надеялся, что юноша станет султаном после смерти отца, а он будет у него эмиром.
<o:p> </o:p>
Тадж-аль-Мулук привязался к охоте и ловле и не прекращал её ни на один час. И его отец Сулейман-шах запрещал ему это, боясь бедствий пустыни и диких зверей, но юноша не слушался его. И случилось, что он сказал своим слугам: «Возьмите корму на десять дней», – и они последовали его приказанию.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Повесть о любящем и любимом (ночи 112—128)
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Однажды Тадж-аль-Мулук поехал со свитой на охоту и ловлю. И они ехали пустыней и непрестанно подвигались четыре дня, пока не приблизились к земле, покрытой зеленью, и увидели они там резвящихся зверей, деревья со спелыми плодами и полноводные ручьи. И Тадж-аль-Мулук сказал своим приближённым: «Поставьте здесь сети и растяните их широким кругом, а встреча будет у начала круга, в таком-то месте». И его приказанию последовали и, расставив сети, растянули их широким кругом, и в круг собралось множество разных зверей и газелей, и звери кричали, ревели и бегали перед конями.
<o:p> </o:p>
И тогда на них пустили собак, барсов и соколов. И стали бить зверей стрелами, попадая в смертельные места. И ещё не дошли до конца загона, как было захвачено много зверей, а остальные убежали.
<o:p> </o:p>
А после этого Тадж-аль-Мулук спешился у воды и приказал принести дичь и разделил её, отобрав для своего отца Сулейман-шаха наилучших зверей, отослал их ему, а часть он раздал своим вельможам.
<o:p> </o:p>
И он провёл ночь в этом месте, а когда наступило утро, к ним подошёл большой караван, где были рабы и слуги и купцы. И этот караван остановился у воды и зелени. И, увидев путников, Тадж-аль-Мулук сказал одному из своих приближённых: «Принеси мне сведения об этих людях и спроси их, почему они остановились в этом месте». И гонец отправился к ним и сказал: «Расскажите нам, кто вы, и поторопитесь дать ответ». И они отвечали: «Мы купцы и остановились здесь для отдыха, так как место нашего привала далеко от нас, и мы расположились Здесь, доверяя царю Сулейман-шаху и его сыну. Мы знаем, что всякий, кто остановился близ его владений, в безопасности и может не опасаться. С нами дорогие материи, которые мы привезли для его сына Тадж-альМулука».
<o:p> </o:p>
И посланный вернулся к царевичу и осведомил его, в чем дело, и передал ему то, что слышал от купцов. А царевич сказал ему: «Если с ними есть что-нибудь, что они привезли для меня, то я не вступлю в город и не двинусь отсюда, пока не осмотрю этого!»
<o:p> </o:p>
И он сел на коня и поехал, и невольники его поехали за ним, и когда он приблизился к каравану, купцы поднялись перед ним и пожелали ему победы и успеха я вечной славы и превосходства. А ему уже разбили палатку из красного атласа, расшитую жемчугом и драгоценными камнями. И поставили ему царское сиденье на шёлковом ковре, вышитом посредине изумрудами. И Тадж-аль-Мулук сел, а рабы встали перед ним. И он послал к купцам и велел им принести все, что у них есть, и они пришли со своими товарами. Тадж-аль-Мулук осмотрел все, и выбрал то, что ему подходило, и заплатил им деньги сполна. А затем он сел на коня и хотел уехать, но его взор упал на караван, и он увидел юношу, прекрасного молодостью, в чистых одеждах, с изящными чертами, и у него был блестящий лоб и лицо, как месяц, но только красота этого юноши поблекла и его лицо покрыла бледность из-за разлуки с любимыми…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Сто одиннадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала сто одиннадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что взор Тадж-альМулука упал на караван. И он увидел юношу, прекрасного молодостью, в чистых одеждах, с изящными чертами, но только красота этого юноши поблекла, и лицо его покрыла бледность из-за разлуки с любимыми, и умножились его стоны и рыдания, и из глаз его текли слезы, и он говорил такие стихи:
<o:p> </o:p>
«В разлуке давно уж мы, и длятся тоска и страх,
<o:p> </o:p>
И слезы из глаз моих, о друг мой, струёй текут.
<o:p> </o:p>
И с сердцем простился я, когда мы расстались с ней,
<o:p> </o:p>
И вот я один теперь, – надежд нет и сердца нет.
<o:p> </o:p>
О други, постойте же и дайте проститься с той,
<o:p> </o:p>
Чья речь исцеляет вмиг болезни и недуги».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И когда юноша окончил свои стихи, он ещё немного поплакал и лишился чувств; и Тадж-аль-Мулук смотрел на него, изумляясь этому. А придя в себя, юноша бросил бесстрашный взор и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Страшитесь очей её – волшебна ведь сила их,
<o:p> </o:p>
И тем не спастись уже, кто стрелами глаз сражён.
<o:p> </o:p>
Поистине, чёрный глаз, хоть смотрит и томно он,
<o:p> </o:p>
Мечи рубит белые, хоть остры их лезвия.
<o:p> </o:p>
Не будьте обмануты речей её нежностью —
<o:p> </o:p>
Поистине, пылкость их умы опьяняет нам.
<o:p> </o:p>
О нежная членами! Коснись её тела шёлк,
<o:p> </o:p>
Он кровью покрылся бы, как можешь ты видеть сам,
<o:p> </o:p>
Далеко от ног её в браслетах до нежных плеч.
<o:p> </o:p>
И как запах мускуса сравнить с её запахом?»
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И затем он издал вопль и лишился чувств, и Таджаль-Мулук, увидя, что он в таком отчаянии, растерялся и подошёл к нему, а юноша, очнувшись от обморока и увидав, что царевич стоит над ним, поднялся на ноги и поцеловал перед ним землю.
<o:p> </o:p>
«Почему ты не показал нам своих товаров?» – спросил его Тадж-аль-Мулук; и юноша сказал: «О владыка, в моих товарах нет ничего подходящего для твоего счастливого величества». Но царевич воскликнул: «Обязательно покажи мне, какие есть у тебя товары, и расскажи мне, что с тобою. Я вижу, что глаза твои плачут и ты печален сердцем; и если ты обижен, мы уничтожим эту несправедливость, а если на тебе лежат долги, мы заплатим их. Поистине, моё сердце из-за тебя сгорело, когда я увидал тебя».
<o:p> </o:p>
Потом Тадж-аль-Мулук велел поставить две скамеечки; и ему поставили скамеечку из слоновой кости, оплетённую золотом и шёлком, и постлали шёлковый ковёр. И Тадж-аль-Мулук сел на скамейку, а юноше велел сесть на ковёр и сказал ему: «Покажи мне твои товары». – «О владыка, – отвечал юноша, – не напоминай мне об этом: мои товары для тебя не подходят». Но Тадж-альМулук воскликнул: «Это неизбежно». И он велел кому-то из своих слуг принести товары, и их принесли, против воли юноши, и при виде их у юноши потекли слезы, и он заплакал, застонал и стал жаловаться, и, испуская глубокие вздохи, произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Клянусь твоих глаз игрой, сурьмою клянусь на них,
<o:p> </o:p>
И станом твоим клянусь, что нежен и гибок так,
<o:p> </o:p>
Вином твоих уст клянусь и сладостью мёда их
<o:p> </o:p>
И нравом твоим клянусь, что нежен и гибок так, —
<o:p> </o:p>
Коль призрак твой явится мне ночью, мечта моя,
<o:p> </o:p>
Он слаще мне, чем покой от страха дрожащему».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Потом юноша развернул товары и стал их показывать Тадж-аль-Мулуку кусок за куском и отрез за отрезом, и среди прочего он вынул одежду из атласа, шитую золотом, которая стоила две тысячи динаров. И когда он развернул эту одежду, из неё выпал лоскут, и юноша поспешно схватил его и положил себе под бедро. И он забыл все познаваемое и произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Когда исцеленье дашь душе ты измученной
<o:p> </o:p>
Поистине, мир Плеяд мне ближе любви твоей!
<o:p> </o:p>
Разлука, тоска и страсть, любовь и томленье,
<o:p> </o:p>
Отсрочки, оттяжки вновь – от этого гибнет жизнь.
<o:p> </o:p>
Любовь не живит меня, в разлуке мне смерти нет,
<o:p> </o:p>
Вдали – не далеко я, не близок и ты ко мне,
<o:p> </o:p>
Ты чужд справедливости, и нет в тебе милости,
<o:p> </o:p>
Не дашь ты мне помощи – бежать же мне некуда.
<o:p> </o:p>
В любви к вам дороги все мне тесными сделались,
<o:p> </o:p>
И ныне не знаю я, куда мне направиться».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
И Тадж-аль-Мулук крайне удивился стихам, сказанным юношей, и не знал он причины всего этого. А когда юноша взял лоскут и положил его под бедро, Тадж-альМулук спросил его: «Что это за лоскут?» – «О владыка, – сказал юноша, – я отказывался показать тебе мои товары только из-за этого лоскута: я не могу дать тебе посмотреть на него…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Сто двенадцатая ночь
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Когда же настала сто двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша сказал Тадж-аль-Мулуку: „Я отказывался показать тебе свои товары только из-за этого лоскута: я не могу дать тебе посмотреть на него“. Но Тадж-аль-Мулук воскликнул: „Я непременно на него посмотрю!“ И стал настаивать и разгневался. И юноша вынул лоскут из-под бедра и заплакал и застонал и стал жаловаться, и, испуская многие стенания, произнёс такие стихи:
<o:p> </o:p>
«Не надо корить его – от брани страдает он.
<o:p> </o:p>
Я правду одну сказал, но слушать не хочет он.
<o:p> </o:p>
Аллаху вручаю я в долине луну мою
<o:p> </o:p>
Из стана; застёжек свод – вот место восхода ей.
<o:p> </o:p>
Простился с ней, но лучше б с жизнью простился я,
<o:p> </o:p>
А с ней не прощался бы – так было б приятней мне.
<o:p> </o:p>
Как часто в разлуки день рассвет защищал меня,
<o:p> </o:p>
И слезы мои лились, и слезы лились её.
<o:p> </o:p>
Аллахом клянусь, не лгу. В разлуке разорван был
<o:p> </o:p>
Покров оправдания, но я зачиню его.
<o:p> </o:p>
И телу покоя нет на ложе, и также ей
<o:p> </o:p>
Покоя на ложе нет с тех пор, как расстались мы.
<o:p> </o:p>
Во вред нам трудился рок рукою злосчастною,
<o:p> </o:p>
Он счастья меня лишил, и не дал он счастья ей.
<o:p> </o:p>
Заботу без примеси лил рок, наполняя нам
<o:p> </o:p>
Свой кубок; и пил я то, что выпить и ей пришлось».
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
А когда он окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук сказал ему: «Я вижу твоё тяжёлое состояние. Расскажи мне, отчего ты плачешь при взгляде на этот лоскут?» И, услышав упоминание о лоскуте, юноша вздохнул и сказал: «О владыка, моя история диковинна, и у меня случилось чудесное дело с этим лоскутом и его владелицей и той, что нарисовала эти рисунки и изображения». И он развернул тот лоскут, и вдруг на нем оказалось изображение газели, вышитое шёлком и украшенное червонным золотом, а напротив неё – изображение другой газели, которое было вышито серебром, и на шее у неё было ожерелье из червонного золота и три продолговатых выдолбленных топаза.
<o:p> </o:p>
И, увидев это изображение и как оно хорошо исполнено, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Да будет превознесён Аллах, научивший человека тому, чего он не знал!» И к сердцу его привязалось желание услышать историю этого юноши. «Расскажи мне, что у тебя случилось с обладательницей этой газели», – попросил он его, и юноша начал:
<o:p> </o:p>
«Знай, о владыка, что мой отец был купцом и не имел ребёнка, кроме меня. А у меня была двоюродная сестра, с которой я воспитывался в доме моего отца, так как её отец умер. И перед смертью он условился с моим отцом женить меня на ней; и когда я достиг зрелости мужчин, а она зрелости женщин, её не отделили от меня, и меня не отделили от неё. А потом отец поговорил с матерью и сказал: „В этом году мы напишем запись Азиза и Азизы“; и он сговорился с нею об этом деле и начал приготовлять припасы для свадебных пиршеств. И при всем том мы с моей двоюродной сестрой спали в одной постели и не знали, как обстоит дело, она была более рассудительна, Знающа и сведуща, чем я.
<o:p> </o:p>
И тогда мой отец собрал все необходимое для торжества, и осталось только написать брачную запись и войти к моей двоюродной сестре; он захотел написать запись после пятничной молитвы и отправился к своим друзьям из купцов и другим и уведомил их об этом, а моя мать пошла и пригласила своих подруг-женщин и позвала родственников. И когда пришёл день пятницы, комнату, где должны были сидеть, помыли и вымыли в ней мраморный пол, и в нашем доме разостлали ковры и поставили там все, что было нужно, завесив сначала стены тканью, вышитой золотом; и люди сговорились прийти к нам в дом после пятничной молитвы, и мой отец пошёл и приготовил халву и блюда со сластями, и осталось только написать запись.
<o:p> </o:p>
А мать послала меня в баню и послала за мной новое платье из роскошнейших одежд; и, выйдя из бани, я надел это роскошное платье, а оно было надушено, и когда я надел его, от него повеяло благовонным ароматом, распространившимся по дороге. Я хотел пойти в мечеть, но вспомнил об одном моем товарище и вернулся поискать его, чтобы он пришёл, когда будут делать запись, и я говорил себе: «Займусь этим делом, пока подойдёт время молитвы».
<o:p> </o:p>
И я вошёл в переулок, в который я ещё никогда не входил; а я был потный после бани из-за новой одежды, бывшей на мне, и пот тёк, и от меня веяло благоуханием. Я сел в начале переулка отдохнуть и разостлал под собою платок с каёмкой, который был у меня, и мне стало очень жарко, и мой лоб вспотел, и пот лился мне на лицо, но я не мог обтереть его с лица платком, так как платок был разостлан подо мной.
<o:p> </o:p>
Я хотел взять фарджию и обтереть ею щеку, но вдруг, не знаю откуда, упал на меня сверху белый платок. А этот платок был нежнее ветерка, и вид его был приятней исцеления для больного, и я схватил его рукой и поднял голову кверху, чтобы посмотреть, откуда упал этот платок. И глаза мои встретились с глазами обладательницы этой газели…»
<o:p> </o:p>
И Шахразаду застигло, утро, и она прекратила дозволенные речи.
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>
Свежее в блогах