Ночи 119-136 (Тысяча и одна ночь. Восточные сказки)

Стр. 1-2Повесть о любящем и любимом (продолжение);

Повесть о Тадж-аль-Мулуке (продолжение)<o:p>
</o:p>

Стр. 3Примечания

Сто девятнадцатая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до маня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку: „Когда я хотел уйти, она схватила меня и сказала: «Постой, я тебе что то расскажу и дам тебе наставление“.

<o:p> </o:p>

И я остановился, а она развязала платок и, вынув оттуда этот лоскут, разостлала его передо мною, и я увидел там изображение газели вот такого вида, и до крайности удивился и взял его. И мы с кою условились, что я буду приходить к ней каждую ночь в этот сад, а потом я ушёл от неё радостный и от радости забыл тот стих, который мне поручила сказать дочь моего дяди. А та женщина, давая мне лоскут с изображением газели, сказала:

<o:p> </o:p>

«Это работа моей сестры». – «Как же имя твоей сестры?» – спросил я её, и она ответила: «Её имя – Нураль-Худа; храни этот лоскут». И я простился с нею, и удалился радостный, и пошёл, а войдя к дочери моего дяди, я увидел, что она лежит; но, увидав меня, она встала (а слезы её лились) и подошла ко мне, и поцеловала меня в грудь, и спросила: «Сделал ли ты так, как я тебе поручила, и сказал ли стих?» – «Я забыл его, и меня от него отвлекло не что иное, как изображение этой газели», – ответил я и кинул лоскут перед Азизой, а она поднялась и села, будучи не в состоянии терпеть, и, проливая из глаз слезы, сказала такие два стиха:

<o:p> </o:p>

«К разлуке стремящийся, потише!

<o:p> </o:p>

Не дай обмануть тебя объятьям!

<o:p> </o:p>

Потише! Обман ведь свойствен року,

<o:p> </o:p>

И дружбы конец – всегда разлука».

<o:p> </o:p>

А окончив говорить стихи, она сказала: «О сын моего дяди, подари мне этот лоскуток!» И я подарил его ей, а она взяла его и разостлала и увидела, что на нем. А когда мне пришло время уходить, дочь моего дяди сказала: «Иди, сопровождаемый благополучием, а когда будешь уходить от неё, скажи ей стих из стихотворения, который я тебе сказала раньше, а ты его забыл». – «Повтори его!» – сказал я ей; и она повторила, и после этого я пошёл в сад и поднялся в помещение, где нашёл эту женщину ожидающей. И, увидев меня, она поднялась, поцеловала меня и посадила к себе на колени, и мы поели и выпили и удовлетворили свои желания, как раньше, а когда наступило утро, я сказал ей тот стих, то есть:

<o:p> </o:p>

«О люди влюблённые. Аллахом прошу сказать,

<o:p> </o:p>

Что делает молодец, коль сильно полюбит он?»

<o:p> </o:p>

И когда она услышала его, из глаз её пролились слезы, и она сказала:

<o:p> </o:p>

«Скрывает он страсть свою и тайну хранит свою,

<o:p> </o:p>

И терпит во всех делах смиренно и стойко он».

<o:p> </o:p>

А я запомнил этот стих, радуясь, что исполнил просьбу дочери моего дяди, и вышел, и, придя к ней, нашёл её лежащей, а моя мать сидела у её изголовья и плакала о том, что с ней сталось. И когда я вошёл к Азизе, моя мать сказала мне: «Пропади ты, о двоюродный брат! Как это ты оставляешь дочь своего дяди, когда ей нехорошо, и не спрашиваешь о её болезни!»

<o:p> </o:p>

А дочь моего дяди, увидя меня, подняла голову и села и спросила: «О Азиз, сказал ли ты ей стих, который я говорила тебе?» – «Да», – отвечал я ей; и, услышав его, она заплакала, и она сказала мне другой стих, а я его запомнил. «Скажи мне его», – попросила Азиза; и когда я сказал ей стих, она горько заплакала и произнесла такое двустишие:

<o:p> </o:p>

«Но как же скрывать ему, коль страсть ему смерть несёт

<o:p> </o:p>

И сердце его что день, то вновь разрывается?

<o:p> </o:p>

Стремился к терпенью он смиренно, но мог найти

<o:p> </o:p>

Лишь боль для души своей, любовью истерзанной.

<o:p> </o:p>

Когда ты войдёшь к ней, как обычно, скажи ей эти два стиха, которые ты услышал», – сказала дочь моего дяди; а я ответил ей: «Слушаю и повинуюсь». И затем я пошёл к ней, как всегда, в сад, и между нами было то, что было, и описать это бессилен язык. А собираясь уйти, я сказал ей те два стиха до конца, и когда она их услышала, слезы потекли у неё из глаз, и она произнесла слова поэта:

<o:p> </o:p>

«А если он не найдёт терпенья, чтобы тайну скрыть,

<o:p> </o:p>

По-моему, только смерть пристойна тогда ему».

<o:p> </o:p>

И я запомнил этот стих и пошёл домой, а войдя удочери моего дяди, я увидел, что она лежит без чувств, а моя мать сидит у неё в головах. Но, услышав мой голос, Азиза открыла глаза и спросила: «О Азиз, сказал ли ты ей стихи?» – «Да», – отвечал я; и, услышав их, она сказала мне такой стих: «А если он не найдёт…» и так далее. И когда дочь моего дяди услышала его, она вторично лишилась чувств, а очнувшись, она произнесла два такие стиха:

<o:p> </o:p>

«Я слышу и слушаюсь! Умру! Передайте же

<o:p> </o:p>

Привет от меня тому, кто счастья лишил меня.

<o:p> </o:p>

Во здравье да будет тем, кто счастливы, счастье их,

<o:p> </o:p>

А бедной влюбившейся лишь скорбь суждено глотать».

<o:p> </o:p>

А потом, когда настала ночь, я отправился, по обыкновению, в сад и нашёл ту женщину ожидающей меня. Мы сели, поели и выпили, и сделали наше дело, и проспали до утра, а собираясь уйти, я повторил ей то, что сказала дочь моего дяди; и, услышав это, она испустила громкий крик и расстроилась и сказала: «Ах, клянусь Аллахом, та, что сказала эти стихи, умерла!» – и она заплакала и спросила: «Горе тебе, в каком ты родстве со сказавшей этот стих?» – «Она дочь моего дяди», – отвечал я. И женщина воскликнула: «Ты лжёшь, клянусь Аллахом! Если бы она была дочерью твоего дяди, ты бы испытывал к ней такую же любовь, как она к тебе! Это ты её убил. Убей тебя Аллах, как ты убил её! Клянусь Аллахом, если бы ты рассказал мне, что у тебя есть двоюродная сестра, я не приблизила бы тебя к себе!» – «О, она толковала мне знаки, которые ты мне делала, и это она научила меня, как мне с тобою сблизиться и как поступать с тобою. Если бы не она, я бы не достиг тебя», – сказал я. «Разве она знала про пас?» – спросила женщина; и я сказал: «Да». И тогда она воскликнула: «Да погубит Аллах твою молодость, как ты ей погубил её юность! Иди посмотри на неё», – сказала она потом. И я пошёл с расстроенным сердцем и шёл до тех пор, пока не достиг нашего переулка. И я услышал вопли и спросил, что такое, и мне сказали: «Мы нашли Азизу за дверью мёртвой».

<o:p> </o:p>

И я вошёл в дом, и, увидя меня, моя мать сказала: «Грех за неё на твоей совести и лежит на твоей шее!

<o:p> </o:p>

Да не отпустит тебе Аллах её крови…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Ночь, дополняющая до ста двадцати

<o:p> </o:p>

Когда же настала ночь, дополняющая до ста двадцати, она сказала: дошло до меня, о счастливый царь, что юный Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: «И я вошёл в дом, и, увидя меня, моя мать сказала: „Грех за неё на твоей совести! Да не отпустит тебе Аллах её кровь! Пропади ты, о двоюродный брат!“

<o:p> </o:p>

А потом пришёл мой отец, и мы обрядили Азизу, и вынесли её, и проводили носилки на кладбище, где её закопали; и мы устроили над её могилой чтения Корана и пропели у могилы три дня. И затем мы вернулись и пришли домой, и я грустил о ней, и моя мать подошла ко мне и сказала: «Я хочу знать, что ты с ней такое сделал, что у неё лопнул жёлчный пузырь! О дитя моё, я все время её спрашивала, отчего она больна, но она ничего мне не сообщила и не рассказала мне ни о чем. Заклинаю тебя Аллахом, расскажи же мне, что ты с ней сделал, почему она умерла». – «Я ничего не сделал», – отвечал я. И моя мать воскликнула: «Да отомстит тебе за неё Аллах! Она ничего не сказала мне, но скрывала своё дело, пока не умерла, простив тебе; и когда она умирала, я была у неё, и она открыла глаза и сказала мне: „О жена моего дяди, да сочтёт Аллах твоего сына неповинным за мою кровь и да не взыщет с него за то, что он со мной сделал! Аллах только перенёс меня из преходящей обители здешней жизни в вечную обитель будущей жизни!“ И я сказала ей: „О дочь моя, да сохранит он тебя и твою юность!“ – и стала её расспрашивать, почему она захворала, но она ничего не сказала, а потом улыбнулась и молила: „О жена моего дяди, скажи твоему сыну, когда он захочет уйти туда, куда уходит каждый день, чтобы он, уходя оттуда, сказал такие два слова: „Верность прекрасна, измена дурна!“ В этом моя защита для него, чтобы я была за него заступницей и при жизни и после смерти“. Потом она дала мне для тебя одну вещь и заставила меня поклясться, что я тебе её дам, только если увижу, что ты плачешь о ней и рыдаешь; и эта вещь у меня, и когда я увижу тебя в таком состоянии, как она сказала, я отдам её тебе».

<o:p> </o:p>

И я попросил: «Покажи мне её», но моя мать не согласилась, а потом я отвлёкся мыслью о наслаждениях и не вспоминал о смерти дочери моего дяди, так как был легкомыслен и хотел проводить целые ночи и дни у моей возлюбленной. И едва я поверил, что пришла ночь, как пошёл в сад и нашёл эту женщину точно на горячих сковородках от долгого ожидания.

<o:p> </o:p>

И едва она меня увидела, как уцепилась за меня и поспешила броситься мне на шею и спросила про дочь моего дяди; а я ответил: «Она умерла, и мы устроили по ней поминанья и чтения Корана, и после её смерти прошло уже четыре ночи, а сегодня – пятая».

<o:p> </o:p>

И, услышав это, она закричала, заплакала и воскликнула: «Не говорила ли я тебе, что ты убил её! Если бы ты рассказал мне о ней до её смерти, я бы, наверное, вознаградила её за милость, которую она мне сделала. Она сослужила мне службу и привела тебя ко мне, и если бы не она, мы бы с тобой не встретились. Я боюсь, что тебя постигнет несчастье за грех, который ты совершил с нею». – «Она сняла с меня вину перед смертью», – ответил я и рассказал ей о том, что сообщила мне мать; и тогда женщина воскликнула: «Ради Аллаха, когда пойдёшь к твоей матери, узнай, что у неё за вещь!» – «Моя мать говорила, – сказал я, – что дочь моего дяди перед смертью дала ей поручение и сказала: „Когда твой сын захочет пойти в то место, куда он обычно уходит, скажи ему такие два слова: «Верность прекрасна, измена дурна“.

<o:p> </o:p>

И женщина, услышав это, воскликнула: «Да помилует её Аллах великий! Она избавила тебя от меня, а я задумала причинить тебе вред. Но теперь я не стану вредить тебе и тебя расстраивать!» И я удивился этому и спросил: «Что ты хотела раньше со мною сделать, хотя между нами возникла любовь?» И она отвечала: «Ты влюблён в меня, но ты молод годами и прост и в твоём сердце нет обмана, так что ты не знаешь нашего коварства и козней. Будь она жива, она, наверное, была бы тебе помощницей, так как она виновница твоего спасения и спасла тебя от гибели. А теперь я дам тебе наставление: не говори, не заговаривай ни с кем из подобных нам, ни со старой, ни с молодой. Берегись и ещё раз берегись: ты простак и не знаешь козней женщин и их коварства. Та, что толковала тебе знаки, умерла, и я боюсь, что ты попадёшь в беду и не встретишь никого, кто бы спас тебя от нас после смерти дочери твоего дяди…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать первая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку: „И женщина сказала мне: „Я боюсь, что ты попадёшь в беду и не встретишь никого, кто бы освободил тебя от неё. О печаль моя по дочери твоего дяди! О, если бы я знала её раньше её смерти, чтобы воздать ей за добро, которое она мне сделала! Я навещу её могилу, да помилует её Аллах великий! Она скрыла свою тайну и не выдала того, что знала, и если бы не она, ты бы никогда не достиг меня. Я хочу от тебя одну вещь“. – „Какую?“ – спросил я; и она сказала: „Вот какую: приведи меня к её могиле, чтобы я могла посетить её гробницу, где она лежит, и написать на ней стихи“. – „Завтра, если захочет Аллах великий“, – ответил я, и затем я пролежал с нею эту ночь, и она через каждый час говорила мне: „О, если бы ты рассказал мне о дочери твоего дяди раньше её смерти!“ – «А что значат эти слова, которые она сказала: «Верность прекрасна, измена дурна“??) – спросил я; но она мне не ответила.

<o:p> </o:p>

А когда настало утро, она поднялась и, взяв мешок с динарами, сказала мне: «Встань и покажи мне её могилу, чтобы я могла её посетить и написать на ней стихи. Я построю над могилой купол и призову на Азизу милость Аллаха, а эти деньги я раздам как милостыню за её душу». – «Слушаю и повинуюсь», – отвечал я ей и затем пошёл впереди неё, а она пошла за мною и стала раздавать милостыню, идя по дороге; и, подавая милостыню, она каждый раз говорила: «Это милостыня за душу Азизы, которая скрывала тайну, пока не выпила чашу гибели, но она не открыла тайны своей любви». И она все время раздавала деньги из мешка, говоря: «За душу Азизы», пока не вышло все, что было в мешке. И мы дошли до могилы, и, увидав могилу, она заплакала и бросилась на неё, а затем она вынула стальной резец и маленький молоточек и стала чертить тонким почерком по камню, лежавшему в изголовье гробницы. И она вывела на камне такие стихи:

<o:p> </o:p>

Могилу увидел я в саду обветшалую,

<o:p> </o:p>

Цветов анемона семь на ней выросло.

<o:p> </o:p>

Спросил: «Чья могила здесь?» Земля мне ответила:

<o:p> </o:p>

«Будь вежлив! В могиле той влюблённый покоится».

<o:p> </o:p>

Я молвил: «Храни Аллах, о жертва любви, тебя,

<o:p> </o:p>

И дай тебе место он в раю, в вышних горницах»,

<o:p> </o:p>

Несчастны влюблённые! На самых могилах их

<o:p> </o:p>

Скопился прах низости, забыты людьми они.

<o:p> </o:p>

Коль мог бы, вокруг тебя развёл бы я пышный сад

<o:p> </o:p>

И всходы поил бы я слезами обильными».

<o:p> </o:p>

И потом она ушла, плача, и я пошёл с нею в сад, а она сказала мне: «Ради Аллаха, не удаляйся от меня никогда!» И я отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

<o:p> </o:p>

И потом я усердно стал посещать её и заходить к ней, и всякий раз, когда я у неё ночевал, она была со мной добра, и оказывала мне почёт, и спрашивала о словах, которые дочь моего дяди, Азиза, сказала моей матери, а я повторял их ей. И я продолжал так жить, поедая, выпивая, сжимая, обнимая и меняя платье из мягких одежд, пока я не потолстел и не разжирел, и не было у меня ни заботы, ни печали, и я забыл о своей двоюродной сестре.

<o:p> </o:p>

И так продолжалось целый год. А в начале нового года я пошёл в баню, и привёл себя в порядок, и надел роскошное платье, а выйдя из бани, я выпил кубок вина и стал нюхать благовоние моих одежд, облитых всевозможными духами, – и на сердце у меня было легко, и не знал я обманчивости времени и превратностей случая. А когда пришло время ужина, мне захотелось отправиться к той женщине, и я был пьян и не знал, куда мне идти.

<o:p> </o:p>

И я пошёл к ней, и хмель увёл меня в переулок, называемый переулком Начальника; и, проходя по этому переулку, я посмотрел и вдруг вижу: идёт старуха, и в одной руке у неё горящая свеча, а в другой свёрнутое письмо…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать вторая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша, по имени Азиз, говорил Тадж-аль-Мулуку: «И, войдя в переулок, называемый переулком Начальника, я посмотрел и вдруг вижу – идёт старуха, и в одной руке у неё горящая свеча, а в другой свёрнутое письмо. И я подошёл к ней и вдруг вижу – она плачет и говорит такие стихи:

<o:p> </o:p>

«Посланник с прощением, приют и уют тебе!

<o:p> </o:p>

Приятно как речь твою мне слышать и сладостно!

<o:p> </o:p>

О ты, что принёс привет от нежно любимого,

<o:p> </o:p>

Аллах да хранит тебя, нока будет ветер дуть!»

<o:p> </o:p>

И, увидев меня, она спросила: «О дитя моё, умеешь ли ты читать?» И я ответил ей по своей болтливости: «Да, старая тётушка». И тогда она сказала: «Возьми это письмо и прочти мне его», – и подала мне письмо. И я взял письмо и развернул его и прочитал ей, и оказалось, что в этом письме содержится от отсутствующих привет любимым!

<o:p> </o:p>

И, услышав это, старуха обрадовалась и развеселилась и стала благословлять меня, говоря: «Да облегчит Аллах твою заботу, как ты облегчил мою заботу!» – а затем она взяла письмо и прошла шага два. А мне приспело помочиться, и я сел на корточки, чтобы отлить воду, и потом поднялся, обтёрся, опустил полы платья и хотел идти, – как вдруг старуха подошла ко мне и, наклонившись к моей руке, поцеловала её и сказала: «О господин, да сделает господь приятной твою юность! Прошу тебя, пройди со мною несколько шагов до этих ворот. Я передала своим то, что ты сказал мне, прочтя письмо, но они мне не поверили; пройди же со мною два шага и прочти им письмо из-за двери и прими от меня праведную молитву». – «А что это за письмо?» – спросил я. «О дитя моё, – отвечала старуха, – оно пришло от моего сына, которого нет со мной уже десять лет. Он уехал с товарами и долго пробыл на чужбине, так что мы перестали надеяться и думали, что он умер, а потом, спустя некоторое время, к нам пришло от него это письмо. А у него есть сестра, которая плачет по нем в часы ночи и дня, и я сказала ей: „Он в добром здоровье“; но она не поверила и сказала: „Обязательно приведи ко мне кого-нибудь, кто прочитает это письмо при мне, чтобы моё сердце уверилось и успокоился мой ум“. А ты знаешь, о дитя моё, что любящий склонён к подозрению; сделай же мне милость, пойди со мной и прочти это письмо, стоя за занавеской, а я кликну его сестру, и она послушает из-за двери. Ты облегчишь наше горе и исполнишь нашу просьбу; сказал ведь посланник Аллаха (да благословит его Аллах и да приветствует!): „Кто облегчит огорчённому одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах сотню горестей“; а другое изречение гласит: „Кто облегчит брату своему одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах семьдесят две горести из горестей дня воскресенья“. Я направилась к тебе, не обмани же моей надежды».

<o:p> </o:p>

«Слушаю и повинуюсь, ступай вперёд», – сказал я; и она пошла впереди меня, а я прошёл за нею немного и пришёл к воротам красивого большого дома (а ворота его были выложены полосами красной меди). И я остановился за воротами, а старуха крикнула по-иноземному; и не успел я очнуться, как прибежала какая-то женщина с лёгкостью и живостью, и платье её было подобрано до колен, и я увидел пару ног, смущающих мысли и взор. И она была такова, как сказал поэт:

<o:p> </o:p>

О, платье поднявшая, чтобы ногу увидеть мог

<o:p> </o:p>

Влюблённый и мог понять, как прочее дивно.

<o:p> </o:p>

Бежит она с чашею навстречу любимому, —

<o:p> </o:p>

Людей искушают ведь лишь чаша и кравчий.

<o:p> </o:p>

И ноги её, подобные двум мраморным столбам, были украшены золотыми браслетами, усыпанными драгоценными камнями. А эта женщина засучила рукава до подмышек и обнажила руки, так что я увидел её белые запястья, а на руках её была пара браслетов на замках с большими жемчужинами и на шее ожерелье из дорогих камней. И в ушах её была пара жемчужных серёг, а на голове платок из полосатой парчи, окаймлённый дорогими камнями; и она заткнула концы рубашки за пояс, как будто бы только что работала. И, увидав её, я был ошеломлён, так как она походила на сияющее солнце, а она сказала нежным и ясным голосом, слаще которого я не слышал: «О матушка, это он пришёл читать письмо?» – «Да», – отвечала старуха. И тогда девушка протянула мне руку с письмом, а между нею и дверью было с полшеста расстояния[183], и я вытянул руку, желая взять у неё письмо, и просунул в дверь голову и плечи, чтобы приблизиться к ней и прочесть письмо; и не успел я очнуться, как старуха упёрлась головой мне в спину и втолкнула меня (а письмо было у меня в руке), и, сам не знаю как, я оказался посреди дома и очутился в проходе. А старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать третья ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „Когда старуха втолкнула меня, я не успел очнуться, как оказался в проходе, старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота. Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала меня к груди и опрокинула на землю, и села на меня верхом и так сжала мне живот руками, что я обмер, а затем она обхватила меня руками, и я не мог от неё освободиться, потому что она меня сильно сжала. И потом она повела меня (а старуха шла впереди с зажжённой свечой), и мы миновали семь проходов, и посла того она пришла со мною в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми могли бы играть в мяч всадники. И тогда она отпустила меня и сказала: «Открой глаза!“ И я открыл глаза, ошеломлённый оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шёлком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И там были две скамейки из жёлтой меди и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья, и это был дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты.

<o:p> </o:p>

«О Азиз, – спросила она меня потом, – что тебе любезнее, смерть или жизнь?» – «Жизнь, – ответил я. И она сказала: „Если жизнь тебе любезнее, женись на мне“. – „Мне отвратительно жениться на такой, как ты“, – воскликнул я, но она ответила: „Если ты на мне женишься, то спасёшься от дочери Далилы-Хитрицы“.

<o:p> </o:p>

«А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» – спросил я; и она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь к сегодняшнему дню год и четыре месяца, да погубит её Аллах великий и да пошлёт ей того, кто сильнее её! Клянусь Аллахом, не найдётся никого коварнее её! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от неё, продружив с нею все это время, и как она тебя не убила и не причинила тебе горя!»

<o:p> </o:p>

Услышав её слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?» – «Я знаю её так, как время знает свои несчастья, – отчала она, – но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от неё спасся».

<o:p> </o:p>

И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди Азизой, и она призвала на неё милость Аллаха, и глаза её прослезились.

<o:p> </o:p>

Она ударила рукой об руку, услышав о смерти моей двоюродной сестры Азизы, и воскликнула: «На пути Аллаха погибла её юность! Да воздаст тебе Аллах за неё добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она – виновница твоего спасения от дочери ДалилыХитрицы, и если бы не она, ты бы, наверное, погиб.

<o:p> </o:p>

Я боюсь за тебя из-за её коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». – «Да, клянусь Аллахом, все это случилось», – сказал я. И она покачала головой и воскликнула: «Не найдётся теперь такой, как Азиза!» – «А перед смертью, – сказал я, – она завещала мне сказать той женщине два слова, не более, а именно:

<o:p> </o:p>

«Верность прекрасна, измена дурна».

<o:p> </o:p>

Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти-то два слова и спасли тебя от неё и от убиения её рукой! Теперь моё сердце успокоилось за тебя: она уже тебя не убьёт. Твоя двоюродная сестра выручила тебя и живая и мёртвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днём, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, когда я с тобою схитрила и хитрость удалась. Ты пока ещё простак, не знаешь коварства женщин и хитростей старух». – «Нет, клянусь Аллахом!» – воскликнул я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мёртвый успокоен, а живому будет милость! Ты – красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установления Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, и я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня тоже всегда испечён, и вода – в кувшине, и я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». – «А что делает петух?» – спросил я; и она засмеялась и захлопала в ладоши, и смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом она села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?» – «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», – ответил я. И она сказала: «Вот ремесло петуха: ешь, пей и топчи!»

<o:p> </o:p>

И я смутился от её слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» А она сказала: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил изо всей мочи». И она захлопала в ладоши и крикнула: «О матушка, приведи тех, кто у тебя находится». И вдруг старуха пришла с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шёлковой материи.

<o:p> </o:p>

И она зажгла четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели; и тогда женщина встала и закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что она получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать четвёртая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку! „И когда написали запись, она засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег, а затем она дала свидетелям их плату, и они ушли откуда пришли. И тогда женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой, и взяла меня за руку, и поднялась со мной на ложе, говоря: «В дозволенном нет срама“.

<o:p> </o:p>

А потом мы проспали до утра, и я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: «Ой, ой! – ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из неё[184]. Ты, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы. Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, а если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день каждый год. Встань и посмотри на большие ворота».

<o:p> </o:p>

И я подошёл к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, и, вернувшись к ней, я рассказал ей, что они заколочены и заперты, а она сказала: «О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год». – «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» – воскликнул я. И она сказала: «А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?»

<o:p> </o:p>

И она засмеялась, и я также засмеялся и послушался её и сделал, что она сказала. И я стал у неё жить и исполнял ремесло петуха: ел, пил и любил, пока не прошёл год – двенадцать месяцев. А когда год исполнился, она понесла от меня, и я получил через неё сына.

<o:p> </o:p>

А в начале следующего года я услышал, что открывают ворота. И вдруг люди внесли хлебцы, муку и сахар. И я хотел выти, но она сказала мне: «Потерпи до вечерней поры, и как вошёл, так и выйди». И я прождал до вечерней поры и хотел выйти, испуганный и устрашённый, и вдруг она говорит: «Клянусь Аллахом, я не дам тебе выйти, пока не возьму с тебя клятву, что ты вернёшься сегодня ночью, раньше чем запрут ворота».

<o:p> </o:p>

Я согласился на это, и она взяла с меня верные клятвы, мечом, священным списком и разводом[185], что я вернусь к ней, а потом я вышел от неё и отправился в тот сад. И я увидел, что ворота его открыты, как всегда, и рассердился и сказал про себя: «Я отсутствовал целый год и пришёл внезапно и вижу, что здесь открыто, как прежде. Я обязательно войду и погляжу, прежде чем пойду к своей матери, – теперь ведь время вечернее», и я вошёл в сад…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать пятая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И я вошёл в сад и шёл, пока не пришёл в ту комнату, и я увидел, что дочь Далилы-Хитрицы сидит, положив голову на колени и подперев щеку рукою, и цвет её лица изменился и глаза впали. И, увидев меня, она сказала: „Слава Аллаху за спасение!“ – и хотела подняться, но упала от радости; и я устыдился её и опустил голову. А потом я подошёл к ней, поцеловал её и спросил: „Как ты узнала, что я приду к тебе сегодня вечером?“ – «Я не знала об этом, – сказала она. – Клянусь Аллахом, вот уж год, как я не ведаю вкуса сна и не вкушаю его! Каждую ночь я бодрствую в ожидании тебя, и это со мною случилось с того дня, как ты от меня ушёл и я дала тебе платье из новой ткани и ты обещал, что сходишь в баню и придёшь. Я просидела, ожидая тебя, первую ночь и вторую ночь и третью ночь, а ты пришёл только после такого долгого времени. Я постоянно жду твоего прихода, таково уж дело влюблённых. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, почему ты отсутствовал весь этот год“.

<o:p> </o:p>

И я рассказал ей. И когда она узнала, что я женился, её лицо пожелтело, а потом я сказал: «Я пришёл к тебе сегодня вечером и уйду раньше, чем взойдёт день». И она воскликнула: «Недостаточно ей того, что она устроила с тобой хитрость и вышла за тебя замуж и заточила у себя на целый год! Она ещё взяла с тебя клятву разводом, что ты вернёшься к ней этой ночью, раньше наступление дня, и её душа не позволяет тебе повеселиться у твоей матери или у меня! Ей не легко, чтобы ты провёл у когонибудь из нас одну ночь, вдали от неё, так каково же той, от кого ты ушёл на целый год, хотя я и знала тебя раньше, чем она. Но да помилует Аллах дочь твоего дяди Азизу! С ней случилось то, что не случилось ни с кем, и она вынесла то, что никто не вынес, и умерла обиженная тобою. А это она защитила тебя от меня. Я думала, что ты меня любить, и отпустила тебя, хотя могла и не дать тебе уйти целым и с жирком и была в силах тебя заточить и погубить».

<o:p> </o:p>

И она горько заплакала, и разгневалась, и, вся ощетинившись, посмотрела на меня гневным взором. И когда я увидел её такою, у меня затряслись поджилки, и я испугался её, и она стала точно ужасная гуль, а я стал точно боб на огне. А потом она сказала: «Нет мне больше от тебя проку, после того как ты женился и у тебя появился ребёнок; ты не годишься для дружбы со мною, так как мне будет польза только от холосгого, а женатый мужчина – тот не принёс нам никакой пользы. Ты продал меня за этот вонючий пучок цветов! Клянусь Аллахом, я опечалю через тебя эту распутницу, и ты не достанешься ни мне, ни ей!»

<o:p> </o:p>

Потом она издала громкий крик, и не успел я очнуться, как пришли десять невольниц и бросили меня на землю; и когда я оказался у них в руках, она поднялась, взяла нож и воскликнула: «Я зарежу тебя, как режут козлов, и это будет тебе самым малым наказанием за то, что ты сделал со мною и с дочерью твоего дяди раньше меня».

<o:p> </o:p>

И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать шестая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти и воззвал к этой женщине о помощи, но она стала лишь ещё более жестока и приказала невольницам скрутить меня. И они скрутили меня и, бросив на спину, сели мне на живот и схватили меня за голову, и две невольницы сели мне на колени, а две другие взяли меня за руки, она же встала с двумя невольницами и приказала им меня бить. И они били меня, пока я не обеспамятел и не ослаб мой голос, а очнувшись, я сказал про себя: „Поистине, умереть зарезанным лучше и легче, чем эти побои!“ И я вспомнил слова дочери моего дяди, которая говорила: «Да избавит тебя Аллах от её зла!“ – и стал кричать и плакать, пока не прервался мой голос и у меня не осталось ни звука, ни дыхания. А потом она наточила нож и сказала невольницам: «Обнажите его!“

<o:p> </o:p>

И вдруг владыка внушил мне произнести те слова, которые говорила дочь моего дяди и завещала мне сказать. «О госпожа, – воскликнул я, – разве ты не знаешь, что верность прекрасна, а измена дурна?» И, услышав это, она воскликнула и сказала: «Да помилуй тебя Аллах, о Азиза! Да воздаст ей Аллах за её юность раем! Клянусь Аллахом, она была тебе полезна и при жизни и после смерти и спасла тебя от моих рук при помощи этих слов. Но я не могу отпустить тебя так и непременно должна оставить на тебе след, чтобы причинить горе этой распутнице и срамнице, которая спрятала тебя от меня». И она крикнула невольницам и велела им связать мне ноги верёвкой, а затем сказала им: «Сядьте на него верхом!», и они это сделали. И тогда она ушла и вернулась с медной сковородкой, которую подвесила над жаровней с огнём и налила туда масла и поджарила в нем серу (а я был без чувств), и потом она подошла ко мне, распустила на мне одежду и перевязала мои срамные части верёвкой и, схватив её, подала её двум невольницам и сказала: «Тяните за верёвку!» И они потянули, а я потерял сознание, и от сильной боли я оказался в другом, нездешнем мире, а она пришла с железной бритвой и оскопила меня, так что я стал точно женщина. И затем она прижгла место отреза и натёрла его порошком (а я все был без памяти), а когда я пришёл в себя, кровь уже остановилась.

<o:p> </o:p>

И женщина велела невольницам развязать меня и дала мне выпить кубок вина, а потом сказала: «Иди теперь к той, на которой ты женился и которая поскупилась отдать мне одну ночь! Да помилует Аллах дочь твоего дяди, которая была виновницей твоего спасения и не открыла своей тайны. Если бы ты не произнёс её слов, я наверное бы тебя зарезала! Уходи сейчас же, к кому хочешь! Мне нужно было от тебя только то, что я у тебя отрезала, а теперь у тебя не осталось для меня ничего. Мне нет до тебя охоты, и ты мне не нужен! Поднимайся, пригладь себе волосы и призови милость Аллаха на дочь твоего дяди!»

<o:p> </o:p>

И она пихнула меня ногой, и я встал, но не мог идти, и я шёл понемногу, пока не дошёл до дому и, увидя, что двери открыты, я свалился в дверях и исчез из мира.

<o:p> </o:p>

И вдруг моя жена вышла и подняла меня, и внесла в комнату, и она увидела, что я стал как женщина. А я заснул и погрузился в сон и, проснувшись, увидал себя брошенным у ворот сада…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать седьмая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал царю Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-альМулуку: «И когда я веч ал и очнулся, я увидал, что был брошен у ворот сада. Я поднялся, стеная и охая, и шёл, пока не пришёл к моему жилищу, и, войдя в него, я нашёл мою мать плачущей по мне, и она говорила: «Узнаю ли я, дитя моё, в какой ты земле?“ И я подошёл и кинулся к ней, а она посмотрела на меня и, узнав меня, увидала, что я нездоров и моё лицо стало жёлтым и чёрным.

<o:p> </o:p>

А я вспомнил о дочери моего дяди и о добре, которое она мне сделала, и уверился, что она меня любила, и заплакал, и моя мать тоже заплакала. «О дитя моё, твой отец умер», – сказала моя мать; и тогда я ещё сильнее расстроился и так заплакал, что лишился чувства, а очнувшись, я посмотрел на то место, где сиживала дочь моего дяди, и снова заплакал и едва не лишился чувств от сильного плача.

<o:p> </o:p>

И я продолжал так плакать и рыдать до полуночи; и моя мать сказала: «Твой отец уже десять дней как умер»; а я ответил ей: «Не стану никогда ни о ком думать, кроме дочери моего дяди! Я заслужил все то, что со мной случилось, раз я пренебрёг ею, хотя она меня любила». – «Что же с тобой случилось?» – спросила моя мать. И я рассказал ей, что со мной произошло, и она немного поплакала, а затем она принесла мне кое-чего съестного, и я поел немного и выпил, и повторил ей свою повесть, рассказав обо всем, что мне выпало. И она воскликнула: «Слава Аллаху, что с тобой случилось только это и она тебя не зарезала!»

<o:p> </o:p>

Потом мать принялась меня лечить и поить лекарствами, пока я не исцелился и не стал вполне здоров и тогда она сказала мне: «О дитя моё, теперь я вынесу тебе то, что твоя двоюродная сестра положила ко мне на сохранение. Эта вещь принадлежит тебе, и Азиза взяла с меня клятву, что я не покажу тебе её раньше, чем увижу, что ты вспоминаешь свою двоюродную сестру и плачешь и что разорвана твоя связь с другою. А теперь я знаю, что эти условия исполнились».

<o:p> </o:p>

И она встала и, открыв сундук, вынула оттуда лоскут с изображением этой нарисованной газели (а это был тот лоскут, который раньше я подарил Азизе), и, взяв его, я увидел, что на нем написаны такие стихи:

<o:p> </o:p>

Красавица, кто тебя нас бросить заставил?

<o:p> </o:p>

От крайней любви к тебе убит измождённый.

<o:p> </o:p>

А если не помнишь пас с тех пор, как расстались мы,

<o:p> </o:p>

То мы – Аллах знает то! – тебя не забыли.

<o:p> </o:p>

Ты мучишь жестокостью, но мне она сладостна;

<o:p> </o:p>

Подаришь ли мне когда с тобою свиданье?

<o:p> </o:p>

И прежде не думал я, что страсть изнуряет нас

<o:p> </o:p>

И муку душе несёт, пока не влюбился.

<o:p> </o:p>

И только когда любовь мне сердце опутала,

<o:p> </o:p>

Я страсти стал пленником, едва ты взглянула,

<o:p> </o:p>

Смягчились хулители, увидя любовь мою,

<o:p> </o:p>

А ты не жалеешь, Хинд, тобой изнурённых.

<o:p> </o:p>

Аллахом мечта моя, клянусь, не утешусь я,

<o:p> </o:p>

В любви коль погибну я – тебя не забуду!

<o:p> </o:p>

Прочитав эти стихи, я горько заплакал и стал бить себя по щекам; а когда я развернул бумажку, из неё выпала другая записка, и, открыв её, я вдруг увидел, что там написано: «Знай, о сын моего дяди, я освободила тебя от ответа за мою кровь и надеюсь, что Аллах позволит тебе соединиться с тем, кого ты любишь. Но если с тобой случится что-нибудь из-за дочери Далилы-Хитрили, не ходи опять к ней и ни к какой другой женщине и терпи свою беду. Не будь твой срок долгим, ты бы, наверное, давно погиб; но слава Аллаху, который назначил мой день раньше твоего дня. Привет мой тебе. Береги этот лоскут, на котором изображение газели; не оставляй его и не расставайся с ним: этот рисунок развлекал меня, когда тебя со мной не было…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто двадцать восьмая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал царю Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-альМулуку: «Я прочитал то, что написала мне дочь моего дяди, наставляя меня, и она говорила: «Береги эту газель, и пусть она не покидает тебя – она меня развлекала, когда тебя со мной не было. Заклинаю тебя Аллахом, если ты овладеешь той, что нарисовала газель, держись от неё вдали, не давай ей к тебе приблизиться и не женись на ней. Если же она не достанется тебе и ты не сможешь овладеть ею и не найдёшь к ней доступа, не приближайся после неё ни к одной женщине. Знай, обладательница этой газели рисует одну газель ежегодно и посылает её в отдалённейшие страны, чтобы распространилась весть о ней и о прекрасной её работе, которую бессильны исполнить жители земли. А к твоей возлюбленной, дочери Далилы-Хитрицы, попала эта газель, и она стала поражать ею людей и показывать её им, говоря: «У меня есть сестра, которая это вышивает“. А она лгунья, раз говорит это, разорви Аллах её покров!

<o:p> </o:p>

Вот тебе моё завещание, и я оставляю его тебе лишь потому, что знаю: мир будет для тебя тесен после моей смерти, и, может быть, ты удалишься из-за этого на чужбину и станешь ходить по странам и услышишь о той, что вышила этот образ; и тогда твоя душа пожелает узнать её, и ты вспомнишь меня, но от этого не будет тебе пользы, и ты узнаешь мне цену только после моей смерти. И знай, что владелица этой газели – дочь царя Камфарных островов и госпожа благородных».

<o:p> </o:p>

Прочитав этот листок и поняв его содержание, я заплакал, и моя мать заплакала из-за моих слез, и я все смотрел на листок и плакал, пока не пришла ночь. И я провёл таким образом год, а через год купцы из моего города снарядились в путь (а это те люди, с которыми я еду в караване). И моя мать посоветовала мне собраться и поехать с ними: может быть, я развлекусь и уйдёт мол печаль. «Расправь свою грудь и брось эту печаль и отлучись на год, два пли три, пока вернётся караван, быть может твоё сердце развеселится и прояснится твой ум», – сказала она и до тех пор уговаривала меня ласковыми словами, пока я не собрал своих товаров и не отправился с купцами.

<o:p> </o:p>

А у меня никогда не высыхали слезы за все путешествие, и на всякой остановке, где мы останавливались, я развёртывал этот лоскут и рассматривал газель на нем, вспоминая дочь моего дяди, и плакал о ней, как ты видишь. Она любила меня великой любовью и умерла в горести из-за меня, так как я сделал ей только зло, а она сделала мне только добро. И когда купцы вернутся, я вернусь вместе с ними, и моей отлучке исполнится целый год, который я провёл в великой печали. Мои заботы и горести возобновились ещё и оттого, что я проезжал через Камфарные острова, где хрустальная крепость, – а их семь островов и правит ими царь по имени Шахраман, у которого есть дочь Дунья. И мне сказали: «Она вышивает газелей и та газель, которая у тебя, из её вышивок». И когда я узнал об этом, моя тоска усилилась и я потонул в море размышлений, сжигаемый огнём, и стал плакать о себе, так как я сделался подобен женщине и мне уже не придумать никакой хитрости, раз у меня не осталось той принадлежности, что бывает у мужчин. И с тех пор, как я покинул Камфарные острова, глаза мои плачут и сердце моё печально; я уже долго в таком положении и не знаю, можно ли мне будет вернуться в мой город и умереть подле моей матери, или нет. Я уже насытился жизнью».

<o:p> </o:p>

И он застонал и зажаловался и взглянул на изображение газели, и слезы побежали и потекли по его щекам, и он произнёс такие два стиха:

<o:p> </o:p>

«Сказали мне многие – придёт облегчение.

<o:p> </o:p>

«Доколе, – я зло спросил, – придёт облегчение?»

<o:p> </o:p>

Сказали: «Со временем». Я молвил: «Вот чудо-то!

<o:p> </o:p>

Кто жизнь обеспечит мне, о слабый на доводы?»

<o:p> </o:p>

И сказал слова другого:

<o:p> </o:p>

«С тех пор как расстались мы, – Аллаху то ведомо, —

<o:p> </o:p>

Я плакал так горестно, что слез занимал я».

<o:p> </o:p>

Сказали хулители: «Терпи, ты достигнешь их».

<o:p> </o:p>

«Хулители, – я спросил, – а где же терпенье?» И вот моя повесть, о царь. Слышал ли ты рассказ диковиннее этого?» – спросил юноша, и Тадж-аль-Мулук крайне удивился, и когда он услышал историю юноши, в его сердце вспыхнули огни из-за упоминания о Ситт Дунья и её красоте…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Повесть о Тадж-аль-Мулуке (продолжение)

<o:p> </o:p>

Сто двадцать девятая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто двадцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дауаль-Макану: «И, услышав историю юноши, Тадж-аль-Мулук крайне удивился, и в его сердце вспыхнули огни, когда он услышал о прелести Ситт Дунья и узнал, что она вышивает газелей, и его охватила великая страсть и любовь.

<o:p> </o:p>

«Клянусь Аллахом, – сказал он юноше, – с тобою случилось дело, подобного которому не случилось ни с кем, кроме тебя, но тебе дана жизнь, и ты должен её прожить. Я хочу тебя спросить о чем-то». – «О чем?» – спросил Азиз. И Тадж-аль-Мулук молвил: «Расскажи мне, как ты увидел ту женщину, которая сделала эту газель». – «О владыка, – сказал Азиз, – я пришёл к ней хитростью, и вот какою: когда я вступил с караваном в её город, я уходил и гулял по садам – а там было много деревьев, и сторож этих садов был великий старик, далеко зашедший в годах. Я спросил его: „О старец, чей это сад?“ И сторож сказал мне: „Он принадлежит царской дочери Ситт Дунья, и мы находимся под её дворцом. Когда она хочет погулять, она открывает потайную дверь и гуляет в саду и нюхает запах цветов“. – „Сделай милость, позволь мне посидеть в этом саду, пока она не придёт и не пройдёт мимо – быть может, мне посчастливится разок взглянуть на неё?“ – попросил я. И старец молвил: „В этом нет беды“. И когда он сказал мне это, я дал ему немножко денег и сказал: „Купи нам чего-нибудь поесть“.

<o:p> </o:p>

И он взял деньги, довольный, и, открыв ворота, вошёл и ввёл меня вместе с собою, и мы пошли и шли до тех пор, пока не пришли в приятное место, и старик сказал мне: «Посиди здесь, а я схожу и вернусь к тебе и принесу немного плодов».

<o:p> </o:p>

И он оставил меня и ушёл, и некоторое время его не было, а потом он вернулся с жареным ягнёнком, и мы ели, пока не насытились, а моё сердце желало увидеть эту девушку. И когда мы сидели так, дверь вдруг распахнулась, и старик сказал мне: «Вставай, спрячься». И я поднялся и спрятался, и вдруг чёрный евнух просунул голову в калитку и спросил: «Эй» старик, есть с тобою кто-нибудь?» – «Нет», – отвечал старик. «Запри ворота в сад», – сказал тогда евнух, и старец запер ворота сада, и вдруг Ситт Дунья появилась из потайной двери, и когда я увидел её, я подумал, что луна взошла на горизонте и засияла. И я смотрел на неё некоторое время и почувствовал стремление к ней, подобное стремлению жаждущего к воде, а немного спустя она заперла дверь и ушла. И тогда я вышел из сада и направился домой, и я знал, что мне не достичь её и что я не из её мужчин, особенно раз я стал как женщина и у меня нет принадлежности мужчин. Она царская дочь, а я купец, – откуда же мне достичь такой, как она, или ещё кого-нибудь?

<o:p> </o:p>

И когда мои товарищи собрались, я тоже собрался и поехал с ними. А они направлялись в этот город, и когда мы достигли здешних мест и встретились с тобою, ты спросил меня и я рассказал тебе. Вот моя повесть и то, что со мной случилось, и конец».

<o:p> </o:p>

И когда Тадж-аль-Мулук услышал эти речи, его ум и мысли охватила любовь к Ситт Дунья, и он не знал, что ему делать. Он поднялся и сел на коня и, взяв Азиза с собою, вернулся в город своего отца, и отвёл Азизу дочь и отправил ему туда все, что нужно из еды, питья и одеяний и, покинув его, удалился в свой дворец, и слезы бежали по его щекам, так как слух заменяет лицезрение и встречу. И Тадж-аль-Мулук оставался в таком состоянии, пока его отец не вошёл к нему, и он увидел, что царевич изменился в лице и стал худ телом и глаза его плачут. И царь понял, что его сын огорчён из-за чего-то, что постигло его, и сказал: «О дитя моё, расскажи мне, что с тобою и что такое случилось, что изменился цвет твоего лица и ты похудел телом». И царевич рассказал ему обо всем, что случилось и что он услышал из повести Азиза и повести о Ситт Дунья, и сказал, что он полюбил её понаслышке, не видав её глазами. И отец его молвил: «О дитя моё, она дочь царя, и страны его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Ночь, дополняющая до ста тридцати

<o:p> </o:p>

Когда же настала ночь, дополняющая до ста тридцати, она сказала:

<o:p> </o:p>

«Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И отец Тадж-аль-Мулука сказал ему: „О дитя моё, её отец царь, и земли его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери – там пятьсот невольниц подобных лунам; какая из них тебе понравится, ту и бери. Или же возьмём и сосватаем за тебя какую-нибудь из царских дочерей, которая будет лучше её“. – „О батюшка, – отвечал Тадж-аль-Мулук, – не хочу другую, совсем! Эта вышила газель, которую я видел, и мне не обойтись без неё, а иначе я пойду блуждать по степям и пустыням и убью себя из-за неё“. – «Дай срок, пока я пошлю к её отцу и посватаю её у него, – сказал ему отец. – Я исполню твоё желание, как я сделал для себя с твоей матерью; быть может, Аллах приведёт тебя к желаемому, а если её отец не согласится, я потрясу его царство войском, конец которого будет у меня, а начало у него“.

<o:p> </o:p>

Потом он позвал юношу Азиза и спросил: «О дитя моё, ты знаешь дорогу?» – «Да», – отвечал Азиз. «Я хочу, чтобы ты поехал с моим везирем», – сказал царь, и Азиз ответил: «Слушаю и повинуюсь, о царь времени!» Потом царь призвал своего везиря и сказал: «Придумай мне план для моего сына, и пусть он будет хорош. Отправляйся на Камфарные острова и сосватай дочь их царя за моего сына». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

<o:p> </o:p>

А Тадж-аль-Мулук вернулся в своё жилище, и его страсть ещё увеличилась, и состояние его ухудшилось, и отсрочка показалась ему долгой, а когда над ним опустилась ночь, он стал плакать, стонать и жаловаться и произнёс:

<o:p> </o:p>

«Ночной уж спустился мрак, и слез велики войска,

<o:p> </o:p>

И ярок огонь любви, горящий в душе моей.

<o:p> </o:p>

Коль ночи вы спросите, они вам поведают,

<o:p> </o:p>

Другим ли я занят был – не грустью тоскливою.

<o:p> </o:p>

Ночами я звёзд стада пасу от любви моей,

<o:p> </o:p>

А слезы с ланит моих бегут, как градинок ряд.

<o:p> </o:p>

Один ведь остался я, и нет никого со мной!

<o:p> </o:p>

Подобен я любящим без близких и родичей».

<o:p> </o:p>

А окончив свои стихи, он лежал некоторое время без чувств и очнулся только к утру. И пришёл слуга его отца, и встал у его изголовья, позвал его к родителю.

<o:p> </o:p>

И Тадж-аль-Мулук пошёл с ним, и, увидав его, отец юноши нашёл, что цвет его лица изменился, и принялся его уговаривать быть стойким и обещал свести его с царевной, а потом он снарядил Азиза и своего везиря и дал им подарки. И они ехали дни и ночи, пока не приблизились к Камфарным островам. И тогда они остановились на берегу реки, и везирь послал от себя гонца к царю, чтобы сообщить ему об их прибытии. И гонец отправился, и прошло не более часу, как придворные царя и его эмиры выехали к ним навстречу на расстояние одного фарсаха: и, встретив их, ехали впереди их, пока не ввели их к царю. И прибывшие поднесли ему подарки и пробыли у него, как гости, три дня. А когда настал четвёртый день, везирь вошёл к царю и, встав перед ним, рассказал ему о деле, по которому он прибыл. Царь был в недоумении, какой дать ответ, так как его дочь не любила мужчин и не желала брака. Он посидел некоторое время, опустив голову к земле, а потом поднял голову и, призвав одного из евнухов, сказал ему: «Пойди к твоей госпоже Дунья и повтори ей то, что ты слышал, и расскажи, зачем прибыл этот везирь». И евнух поднялся и пошёл и ненадолго скрылся, а потом он вернулся к царю и сказал: «О царь времени, когда я пришёл и рассказал Ситт Дунья, что слышал, она сильно рассердилась и, поднявшись на меня с палкой, хотела разбить мне голову, и я бегом убежал от неё. И она сказала мне: „Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого я выйду“. И тогда её отец сказал везирю и Азизу: „Вы слышали и знаете – расскажите же это царю и передайте ему привет. Моя дочь не любит мужчин и не желает брака…“

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Сто тридцать первая ночь

<o:p> </o:p>

Когда же настала сто тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман сказал везирю и Азизу: „Передайте царю при кет и расскажите ему, как вы слышали, что моя дочь но желает брака“. И они ушли назад без всякого проку и ехали до тех пор, пока не прибыли к царю и не рассказали ему, что случилось.

<o:p> </o:p>

И тогда царь велел военачальникам кликнуть клич войскам о выступлении на бой и на войну, но везирь сказал ему: «О царь, не делай этого – за тем царём не г вины. Когда его дочь узнала об этом, она прислала сказать: „Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого выйду и убью себя после него“. Отказ исходит только от неё».

<o:p> </o:p>

И, услышав слова везиря, царь испугался за Тадж-альМулука и сказал: «Если я стану воевать с её отцом и захвачу царевну, а она убьёт себя, мне не будет от этого никакой пользы». – И потом царь уведомил своего сына, Тадж-аль-Мулука, и тот, узнав об этом, сказал своему отцу: «О батюшка, мне нет мочи терпеть без неё! Я пойду к ней и буду стараться с ней сблизиться, даже если я умру, я не стану делать ничего другого». – «А как же ты пойдёшь к ней?» – спросил его отец. «Я пойду в обличье купца», – ответил Тадж-аль-Мулук. И царь сказал: «Если это неизбежно, то возьми с собою везиря и Азиза». Потом царь вынул для него кое-что из своей казны и приготовил ему на сто тысяч динаров товара. И везирь с Азизом сговорились с царевичем, а когда наступила ночь, Тадж-аль-Мулук и Азиз отправились в дом Азиза и переночевали рту ночь там. А сердце Тадж-аль-Мулука было похищено, и не была ему приятна пища и сон – наоборот, на него налетели думы, и его потрясло томление по любимой. И он прибег к творцу, чтобы тот послал ему встречу с нею, и стал плакать, стонать и произнёс:

<o:p> </o:p>

«Посмотрим, удастся ли сойтись после дали —

<o:p> </o:p>

На страсть я вам жалуюсь, и вам говорю я:

<o:p> </o:p>

«Тогда вы мне вспомнились, когда беззаботна ночь,

<o:p> </o:p>

И отняли сон вы мой, а люди все спали».

<o:p> </o:p>

А окончив свои стихи, он разразился сильным плачем, и Азиз заплакал вместе с ним, вспоминая дочь своею дяди, и они продолжали так плакать, пока не настало утро. А потом Тадж-аль-Мулук поднялся и пошёл к своей матери, одетый в дорожные одежды. И мать спросила его, что с ним, и когда он повторил ей весь рассказ, она дала ему пятьдесят тысяч динаров и простилась с ним, и он ушёл от неё, после того как она пожелала ему благополучия и встречи с любимыми. А затем Тадж-альМулук вошёл к своему отцу и попросил разрешения выезжать, и отец его позволил и дал ему пятьдесят тысяч динаров, и царевич приказал поставить себе шатёр за городом, и ему поставили шатёр, где он пробыл два дня, а потом уехал.

<o:p> </o:p>

И Тадж-аль-Мулук подружился с Азизом и говорил ему: «О брат мой, я не могу больше расстаться с тобою». И Азиз отвечал: «И я также, и я хотел бы умереть у твоих ног, но только, о брат мой, моё сердце занято мыслью о матери». – «Когда мы достигнем желаемого, будет одно лишь добро», – ответил Тадж-аль-Мулук. И они поехали, и везирь наставлял Тадж-аль-Мулука быть стойким, а Азиз развлекал его сказками, говорил стихи и рассказывал летописи и истории, и они шли быстрым ходом ночью и днём в течение двух полных месяцев. И путь показался Тадж-аль-Мулуку долгим, и огни разгорелись в нем сильнее, и он произнёс:

<o:p> </o:p>

«Путь долог, и велики волненья и горести,

<o:p> </o:p>

И в сердце моем любовь великим огнём горит.

<o:p> </o:p>

Клянусь, о мечта моя, желаний предел моих,

<o:p> </o:p>

Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся,

<o:p> </o:p>

Я бремя любви к тебе несу, о желанная,

<o:p> </o:p>

И горы высокие снести не могли б его,

<o:p> </o:p>

О жизни владычица, убила любовь меня,

<o:p> </o:p>

И мёртвым я сделался – дыханья уж нет во мне.

<o:p> </o:p>

Когда б не влекла меня надежда познать тебя,

<o:p> </o:p>

Не мог бы спешить теперь в пути я, стремясь к тебе».

<o:p> </o:p>

А окончив свои стихи, Тажд-аль-Мулук заплакал, и Азиз заплакал вместе с ним, так как у него было ранено сердце, и сердце везиря размягчилось из-за их плача. «О господин, – сказал он, – успокой свою душу и прохлади глаза – будет тебе только одно добро». А Тадж-альМулук воскликнул: «О везирь, время пути продлилось! Скажи мне, сколько между нами и городом?»

<o:p> </o:p>

«Осталось лишь немного», – сказал Азиз. И они ехали, пересекая долины и кручи, степи и пустыни. И вот в одну из ночей Тадж-аль-Мулук спал и увидел во сне, что его любимая с ним, и он обнимает её и прижимает к груди, и он проснулся испуганный и устрашённый, с улетевшим умом, и произнёс:

<o:p> </o:p>

«О други, блуждает ум, и слезы текут струёй,

<o:p> </o:p>

И страсть велика моя, и вечно со мной любовь.

<o:p> </o:p>

Я плачу теперь, как мать, дитя потерявшая;

<o:p> </o:p>

Когда наступает ночь, стенаю как голубь я.

<o:p> </o:p>

И если подует ветр с земель, где живёте вы,

<o:p> </o:p>

Прохладу я чувствую, до нас доходящую.

<o:p> </o:p>

Привет вам я буду слать, пока летит горлинка

<o:p> </o:p>

И дует восточный ветр и голубя слышен стон».

<o:p> </o:p>

И когда Тадж-аль-Мулук окончил говорить стихи, к нему пошёл везирь и сказал: «Радуйся – это хороший знак! Успокой своё сердце и прохлади глаза – ты обязательно достигнешь своей цели».

<o:p> </o:p>

И Азиз тоже подошёл к нему и стал уговаривать его потерпеть, и развлекал его, разговаривая и рассказывая ему сказки, и они спешили в пути и продолжали ехать в течение дней и ночей, пока не прошло ещё два месяца.

<o:p> </o:p>

И вот в какой-то день солнце засияло над ними, И им блеснуло вдали что-то белое. Тадж-аль-Мулук спросил Азиза: «Что это там белое?» И Азиз отвечал ему: «О владыка, это белая крепость, а вон город, к которому ты направляешься». И Тадж-аль-Мулук обрадовался, и они ехали до тех пор, пока не приблизились к городу, а когда они подъехали ближе, Тадж-аль-Мулук возвеселился до крайности, и прошли его горести и печали. А затем они вошли в город, будучи в обличий купцов (а царевич был одет как знатный купец), и пришли в одно место, которое называлось жилище купцов, – а это был большой хан. «Здесь помещение купцов?» – спросил Тадж-аль-Мулук Азиза, и тот ответил: «Да, это тот хан, где я стоял», – и они остановились там и, поставив своих животных на колени, сняли с них поклажу и сложили свои пожитки в кладовые. Они провели там четыре дня, чтобы отдохнуть, а потом везирь посоветовал им нанять большой дом, и они согласились на это и сняли себе просторно построенный дом, предназначенный для развлечений. И они поселились там, и везирь с Азизом стали придумывать какой-нибудь способ для Тадж-аль-Мулука, а Тадж-аль-Мулук был растерян и не знал, что делать. И везирь нашёл такой способ, чтобы Тадж-аль-Мулук стал купцом на рынке материй.

<o:p> </o:p>

И, обратившись к Тадж-аль-Мулуку и Азизу, он сказал: «Знайте, что если мы будем так сидеть здесь, мы не достигнем желаемого и не исполним того, что нам нужно. Мне пришло на ум нечто, и в этом, если захочет Аллах, будет благо». – «Делай, что тебе вздумается, – ответили ему Тадж-аль-Мулук и Азиз, – на старцах лежит благословение, а ты к тому же совершал всякие дела. Скажи же нам, что пришло тебе на ум». И везирь сказал Тадж-аль-Мулуку: «Нам следует нанять для тебя лавку на рынке материй, где ты будешь сидеть и торговать, ибо всякому – и знатному и простому – нужна ткань и кусок материи. Ты будешь находиться в этой лавке и сидеть там, и твоё дело устроится, если захочет великий Аллах, тем более что внешность твоя красива. Но только сделай Азиза у себя приказчиком и посади его с собою в лавке, чтобы он подавал тебе отрезки материи». Услышав эти слова, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Поистине, это правильный и хороший план!» И затем он вынул дорогую купеческую одежду, надел её и пошёл, а слуги его шли сзади, и одному из них он дал с собою тысячу динаров, чтобы устроить все нужное в лавке. И они шли до тех пор, пока не достигли рынка материй.

<o:p> </o:p>

И когда купцы увидали Тадж-аль-Мулука, посмотрели на его красоту и прелесть, они пришли в недоумение и говорили: «Подлинно, Ридван[186] открыл врата рая и забыл об этом, и этот редкостно красивый юноша вышел оттуда». А другие говорили: «Может быть, он из ангелов». И, подойдя к купцам, они спросили, где лавка старосты, и им указали, и они шли, пока не пришли к старосте, к приветствовали его, и староста и те из купцов, кто был с ним, встали и посадили их и оказали им почтение из-за везиря: они увидели, что это человек пожилой и уважаемый, и с ним юный Тадж-аль-Мулук и Азиз. И купцы говорили друг другу: «Этот старик несомненно отец двух этих юношей». – «Кто из вас староста рынка?» – спросил их везирь. И купцы ответили: «Вот он». И тут староста подошёл, и везирь, посмотрев на него, увидел что это великий старец, достойный и степенный, обладатель слуг и рабов, белых и чёрных.

<o:p> </o:p>

И староста приветствовал их, как приветствуют любимых, и усердно выказывал им уважение, и, посадив их с собою рядом, спросил: «Есть ли у вас нужда, которую мы были бы счастливы исполнить?» – «Да, – отвечал везирь, – я человек старый, далеко зашедший в годах, и со мной вот эти два юноши. Я путешествовал с ними по всем областям и странам. Вступив в какой-нибудь город, я всегда остаюсь в нем целый год, чтобы они могли осмотреть его и узнать его обитателей. Я прибыл в ваш город и избрал его местопребыванием, и я хочу получить от тебя лавку, и пусть это будет лавка хорошая, из лучших помещений, где я бы мог посадить их, чтобы они поторговали, осмотрели бы этот город, усвоили бы нравы его жителей и научились бы продавать и покупать, брать и отдавать».

<o:p> </o:p>

И староста отвечал: «В этом нет беды!» А староста посмотрел на юношей и возрадовался им и полюбил их великой любовью: этот староста увлекался смертоносными взорами, и любовь к сынам превосходила в нем любовь к дочерям, и он был склонён к мужеложству. «Вот прекрасная дичь! Слава тому, кто сотворил их из ничтожной капли и придал им образ!» – подумал он и встал перед ними, прислуживая им, как слуга. А затем он приготовил им лавку, которая находилась посреди крытой галереи, и не было у них на рынке лавки лучше и виднее, так как это была давка разубранная и просторная с полками из слоновой кости и чёрного дерева. А потом староста отдал ключи везирю, бывшему в обличье старого купца, и сказал ему: «Бери, господин! Да сделает её Аллах жилищем благословенным для твоих детей!» И везирь взял у него ключи. А затем они отправились в хан, где были сложены их пожитки, и приказали слугам перенести все бывшие у них товары и материи в ту лавку…»

<o:p> </o:p>

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

<o:p> </o:p>

Страницы: 1 2 3 > >>

Свежее в блогах

Они кланялись тем кто выше

Они кланялись тем кто выше Они рвали себя на часть Услужить пытаясь начальству Но забыли совсем про нас Оторвали куски России Закидали эфир враньём А дороги стоят большие Обнесенные...

Говорим мы с тобой как ровня, так поставил ты дело сразу

У меня седина на висках, К 40 уж подходят годы, А ты вечно такой молодой, Веселый всегда и суровый Говорим мы с тобой как ровня, Так поставил ты дело сразу, Дядька мой говорил...

Когда друзья уходят, это плохо (памяти Димы друга)

Когда друзья уходят, это плохо Они на небо, мы же здесь стоим И солнце светит как то однобоко Ушел, куда же друг ты там один И в 40 лет, когда вокруг цветёт Когда все только начинает жить...

Степь кругом как скатерть росписная

Степь кругом как скатерть росписная Вся в траве пожухлой от дождя Я стою где молодость играла Где мальчонкой за судьбой гонялся я Читать далее.........

Мне парень сказал что я дядя Такой уже средних лет

Мне парень сказал что я дядя Такой уже средних лет А я усмехнулся играя Словами, как ласковый зверь Ты думаешь молодость вечна Она лишь дает тепло Но жизнь товарищ бесконечна И молодость...