Ночи 290-310 (Тысяча и одна ночь. Восточные сказки)

Триста пятая ночь

Когда же настала триста пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Мухаммед говорил: „И мы пошли и дошли до людей, которые указали мне, где женщина, и я сказал им: „Укажите мне дорогу, которая приведёт меня в мои земли“. И они указали мне дорогу и пошли со мной до берега моря и посадили на корабль. И ветер был для нас хорош. И на этом корабле плыли мы, пока не достигли города Басры. И когда женщина вошла в дом своего отца и родные увидели её, они сильно обрадовались ей. И тогда я окурил орла мускусом, и вдруг ифриты пришли ко мне отовсюду и сказали: «Мы к твоим услугам, что хочешь, то тебе и будет“.

И я велел им перенести все, какие есть в медном городе, богатства, металлы и драгоценные камни в мой дом в Басре. И они это сделали, а потом я приказал им привести мне ту обезьяну, и её привели, униженную и презираемую. И я спросил обезьяну: «О проклятая, почему ты меня предала?» А затем я велел посадить её в медный кувшин, и её посадили в узкий кувшин из меди и закупорили его свинцом.

А я с моей женой зажил в наслаждении и радости, и у меня теперь, о повелитель правоверных, такие сокровища, диковинные камни и обильные богатства, что их не охватить счётом и не ограничить пределом. И если ты потребуешь сколько-нибудь денег или чего другого, я прикажу джиннам тотчас же привести тебе, и все это – по милости Аллаха великого».

И повелитель правоверных пришёл от этого в крайнее удивление, а затем он пожаловал Абу-Мухаммеду дары халифата взамен его подарка я оказал ему милости, подходящие для него.

Рассказ о великодушии Яхьи ибн Халида [342](ночи 305—306)

Рассказывают также, что Харун ар-Рашид призвал одного из своих телохранителей, которого звали Салих (а было это до тех времён, когда ар-Рашид изменился к Бармакидам). И когда тот явился, сказал ему: «О Салих, иди к Мансуру и скажи ему: „У тебя тысяча тысяч дирхемов наших денег, и моё решение требует, чтобы ты доставил их нам сейчас же“. И я приказываю тебе, Салих, если у тебя не будет этих денег до предзакатной молитвы, отдели ему голову от тела и принеси мне».

И Салих отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он отправился к Мансуру и сказал ему о том, что упомянул повелитель правоверных. «Я погиб, клянусь Аллахом! – сказал тогда Мансур.» – Ведь стоимость всех моих вещей и того, чем владеет моя рука, если продать это за самую дорогую цену, не превзойдёт ста тысяч. Откуда же я могу взять, о Салих, остальные девятьсот тысяч дирхемов?» – «Придумай для себя хитрость, которая тебя быстро освободит, а иначе ты погиб – я не могу тебе дать отсрочки ни на мгновение после того срока, который назначил халиф, и я не властен пренебречь чем-нибудь из того, что мне приказал повелитель правоверных, – сказал Салих. – Торопись же с хитростью, которая тебя освободит, прежде чем истечёт время». – «О Салих, – сказал Мансур, – прошу тебя, сведи меня, по твоей милости, в мой дом проститься с детьми и семьёй и дать наставление близким».

И я пошёл с ним в его дом, – говорил Салих, – и он стал прощаться с семьёй, и поднялись вопли в его жилище, и раздались плач и крик и призывы о помощи к Аллаху великому. И я сказал Мансуру: «Мае пришло на ум, что Аллах пошлёт тебе помощь через руки Бармакидов. Пойдём со мной в дом Яхьи ибн Халяда».

И мы пошли к Яхье ибн Халиду, и Мансур рассказал ему о своём положении, и Халид огорчился из-за этого и склонил на некоторое время голову к земле, а потом он поднял голову и, призвав своего казначея, спросил его: «Сколько дирхемов у нас в казне?» – «Около пяти тысяч дирхемов», – ответил казначей, и Яхья велел принести их, а потом он отправил к своему сыну аль-Фадлу посланного с письмом такого содержания: «Мне предлагают купить прекрасные поместья, которые никогда не придут в запустение; пришли нам сколько-нибудь дирхемов».

И аль-Фадл прислал ему тысячу тысяч дирхемов, и затем Яхья послал другого человека к своему сыну Джафару с письмом такого содержания: «У нас случилось важное дело, и нам нужно для него сколько-нибудь дирхемов».

И Джафар тотчас же послал ему тысячу тысяч дирхемов. И Яхья до тех пор посылал людей к Бармакидам, пока не собрал от них для Мансура большие деньги, а Салих и Мансур не знали об этом. И Мансур сказал Яхье: «О владыка, я схватился за твой подол и знаю, что получу эти деньги только от тебя, как обычно для твоего великодушия. Заплати же за меня остаток моего долга и сделай меня твоим вольноотпущенником». И Яхья потупился и заплакал и сказал: «Эй, мальчик, повелитель правоверных подарил когда-то нашей невольнице Дананир жемчужину большой ценности. Пойди к ней и скажи, чтобы она нам прислала эту жемчужину».

И слуга пошёл к невольнице и принёс жемчужину Яхье, и тот сказал: «О Салих, я купил эту жемчужину для повелителя правоверных у купцов за двести тысяч динаров, а повелитель правоверных подарил её нашей невольнице Дананир, лютнистке, и когда он увидит с тобой эту жемчужину, он узнает её и окажет тебе уважение и сохранит от пролития твою кровь ради нас и из уважения к нам. И теперь твои деньги собраны полностью, о Мансур».

И я понёс жемчужину и деньги к ар-Рашиду, – говорил Салих, – и Мансур был со мною. И когда мы были в пути, я вдруг услышал, как он говорит такой стих поэта:

«Не по любви спешат к ним мои ноги,

Но убоялся я стрелы удара».

И я удивился его злому нраву, низости и испорченности и скверному его происхождению и рождению, и возразил ему и сказал: «Нет на лице земли лучших, чем Бармакиды, и нет никого сквернее и злее тебя! Они купили тебя у смерти и выручили тебя от гибели и сделали тебе милость, спасши тебя, а ты не благодаришь их и не хвалишь, и не поступаешь, как поступают свободные, но отвечаешь на их благодеяние такими словами!»

И потом я пошёл к ар-Рашиду и рассказал ему эту историю и осведомил его обо всем, что случилось…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста шестая ночь

Когда же настала триста шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Салих говорил: „И я рассказал эту историю повелителю правоверных и осведомил его обо всем, что случилось. И ар-Рашид удивился великодушию Яхьи и его щедрости и благородству и гнусности Мансура и его низости, и велел вернуть жемчужину Яхье ибн Халиду, и сказал: «Все, что мы подарили, не годится нам брать назад“.

И Салих вернулся к Яхье ибн Халиду и упомянул ему о Мансуре и его дурном поступке, и Яхья сказал: «О Салих, когда человек беден, грудь его стеснена и мысли его заняты; что бы от него ни исходило, с него нельзя взыскивать, так как это возникает не в сердце». И он принялся искать оправданий Мансуру.

И Салих заплакал: «Не бывает, чтобы вращающий небосвод создавал для бытия людей, подобных тебе! О горе! Как может быть погребён под землёй тот, чей нрав подобен твоему нраву и чьё благородство таково, как твоё!»

И он произнёс такие два стиха:

«Спеши совершить добро всегда, коль задумаешь,

Ведь подлинно не всегда щедроты доступны нам.

Как часто препятствуя душе совершить добро,

Коль можно, покуда смерть помехой не явится».

Рассказ о подделанном письме (ночи 306—307)

Рассказывают также, что между Яхьей ибн Халидом и Абд-Аллахом ибн Маликом аль-Хузаи была тайная вражда, которой они не проявляли. Причиною вражды между ними было то, что повелитель правоверных Харун арРашид любил Абд-Аллаха ибн Малика великой любовью, и Яхья ибн Халид и его сыновья даже говорили, что Абд-Аллах околдовывает повелителя правоверных. И так прошло долгое время, и ненависть была в их сердцах. И случилось, что ар-Рашнд поручил управление Арменией Абд-Аллаху ибн Малику аль-Хузан и отправил его туда. И когда он поселился в столице Армении, направился к нему человек из людей Ирака, и обладал этот человек избытком образования и проницательности и понятливости, но только уменьшилось то, что было у него в руках, и кончились у него деньги, и расстроилось его положение. Я од подделал письмо от имени Яхьи ибн Халида к Абд-Аллаху ибн Малику и поехал к нему в Армению, и, придя к дверям Абд-Аллаха, вручил письмо одному из его царедворцев. И царедворец взял письмо и отдал его Абд-Аллаху ибн Малику аль-Хузан, и тот развернул письмо и прочитал его и, пораздумав о нем, донял, что письмо ложное. И он велел привести того человека, и тот, явившись, призвал на него благословение и восхвалил его и людей, бывших в его собрании, и Абд-Аллах ибн Малик спросил его: «Что побудило тебя преодолеть трудности и отдаление и прибыть ко мне с подложным письмом? Но успокой твою душу, – мы не обманем твоего рвения». – «Да продлит Аллах век нашего владыки везиря! – отвечал этот человек. – Если для тебя тягостно моё прибытие, то не приводи доводов, чтобы отказать мне. Земля Аллаха обширна, и наделяющий всегда будет жив. А письмо, которое я тебе доставил от Яхьи ибн Халида, – настоящее, не подложное».

«Я напишу письмо моему поверенному в Багдаде и прикажу ему спросить, что это за письмо, которое ты мне принёс, и если оно окажется настоящим и подлинным, а не подложным, я назначу тебя эмиром в какую-нибудь из моих земель или дам тебе двести тысяч дирхемов с конями, породистыми верблюдами и почётной одеждой, если ты хочешь подарка. Если же письмо подложное, я прикажу, чтобы тебе дали две сотни палок и сбрили тебе бороду»[343].

И потом Абд-Аллах велел отвести его в комнату и приносить ему туда все, что ему нужно, пока его дело не будет проверено. А затем он написал своему поверенному в Багдаде письмо такого содержания: «Ко мне прибыл человек с письмом, и он утверждает, что это письмо от Яхьи ибн Халида, а я предполагаю об этом письме дурное. Тебе не следует пренебрегать этим делом: сходи сам и проверь дело с письмом И поспеши дать мне ответ, чтобы мы могли отличить ложь от правды».

И когда письмо прибыло к поверенному в Багдад, он сел на коня…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста седьмая ночь

Когда же настала триста седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что поверенный Абд-Аллаха ибн Малика аль-Хузаи, когда письмо прибыло к нему в Багдад, тотчас же сел на коня и отправился к Яхье ибн Халиду.

И он нашёл его сидящим со своими сотрапезниками и приближёнными, и приветствовал его, и вручил ему письмо, и Яхья ибн Халид прочитал его и сказал повереному: «Вернись ко мне завтра, и я напишу тебе ответ». И он обратился к своим сотрапезникам после ухода поверенного и спросил: «Как воздать тому, кто унёс от меня подложное письмо и пошёл с ним к моему врагу?» И каждый из сотрапезников сказал слово, и все они стали называть какой-нибудь способ пытки, но Яхья сказал им: «Вы ошибаетесь, и ваши советы – следствие низости вашего ума и его гнусности. Вы знаете, как близко место Абд-Аллаха к повелителю правоверных, и вам известно, каковы между ним и мною гнев и вражда. Аллах великий послал этого человека посредником для примирения нас и поддержал его в этом. Он послал его, чтобы погас в наших сердцах огонь гнева, который усиливается уже двадцать лет, и наши дела придут в порядок через его посредство. Для меня обязательно отплатить этому человеку подтверждением того, что он предполагает, и исправлением его дел, и я напишу письмо Абд-Аллаху ибн Малику аль-Хузан с пожеланием, чтобы он оказал ему ещё больший почёт и продолжал бы его возвеличивать и уважать».

И когда услышали это сотрапезники, они пожелали Яхье блага и удивились его великодушию и совершённому благородству, а он потребовал бумагу и чернильницу и написал Абд-Аллаху ибн Малику письмо своей рукой, в котором говорилось: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Твоё письмо прибыло, – да продлит Аллах твою жизнь! – и я прочёл его и обрадовался твоему благополучию и возвеселился тому, что тебе хорошо и что ты вполне счастлив. Ты предположил, что тот благородный человек подделал письмо от меня и не несёт от меня никакого обращения, но дело обстоит не так, – письмо писал я, и оно не подложное, и я надеюсь, что по своему благородству и милости и прекрасной природе ты удовлетворишь мечты и надежды этого благородного и достойного человека и будешь соблюдать к нему должное уважение и приведёшь к исполнению его намерений. Отметь его своей полною милостью и щедрыми благодеяниями, и что ты ни сделаешь, все направится ко мне, и я буду за это тебе благодарен».

И затем он написал адрес и запечатал письмо и вручил поверенному, а поверенный послал его Абд-Аллаху, и когда тот прочёл его, он обрадовался тому, что в нем заключалось, и призвал того человека и сказал ему: «Которая из двух наград, обещанных мною для тебя, приятнее – я доставлю её тебе». – «Подарок мне приятнее всего», – отвечал человек. И Абд-Аллах велел дать ему двести тысяч дирхемов и десять арабских коней, – пять с шёлковыми попонами и пять с праздничными разукрашенными сёдлами, – и двадцать узлов с платьями, и десять невольников, верхом на конях, и подходящие к этому ценные камни. А потом Абд-Аллах пожаловал его и оказал ему милость и отправил его в Багдад в великолепном облачении, и, прибыв в Багдад, этот человек направился к воротам дома Яхьи ибн Халанда, прежде чем пойти к своей семье, и попросил разрешения войти к нему.

И привратник вошёл к Яхье и сказал ему: «О владыка наш, у наших ворот человек почтённого вида и красивой наружности, в прекрасном положении и со многими слугами, и он хочет войти к тебе».

И Яхья разрешил ему войти, и тот человек, войдя, поцеловал землю меж его руками, и Яхья спросил его: «Кто ты?» И человек сказал: «О господин, я тот, кто был мёртв от притеснений времени, и ты оживил меня в могиле превратностей и послал меня в рай исканий. Я тот, кто подделал письмо и доставил его Абд-Аллаху ибн Малику альХузаи». – «Что же он с тобою сделал и что он дал тебе?» – опросил Яхья. И человек ответил: «Он дал мне из твоих рук, по прекрасной твоей природе и по твоей всеохватывающей доброте, всеобъемлющему великодушию, высокому помышлению и обширной милости, столько, что обогатил меня и наделил и одарил. И я привёз все его дары и подарки, и все они у твоих ворот, и повеление принадлежит тебе, и приговор в твоих руках». – «Твой поступок со мною прекраснее, чем мой поступок с тобой, – ответил Яхья. – Ты оказал мне большую милость и великое благодеяние, так как ты вражду, бывшую между мною и этим почтённым человеком, превратил в дружбу и любовь. Я подарю тебе столько же денег, сколько подарил тебе Абд-Аллах ибн Малик».

И затем он приказал дать ему столько же денег, коней и узлов с платьем, сколько дал Абд-Аллах, и вернулось к этому человеку его прежнее благосостояние, по величию души этих двух благородных.

Рассказ об учёном и халифе аль-Мамуне (ночи 307—308)

Передают также, что не было среди халифов из потомков аль-Аббаса халифа более сведущего во всех науках, чем аль-Мамун[344].

И было у него каждую неделю два дня, когда он устраивал диспуты учёных, и садились в его присутствии состязающиеся, из числа законоведов и богословов, по разрядам и чинам. И однажды, когда он сидел с ними, вдруг вошёл в собрание чужой человек в белых изношенных одеждах и поместился среди последних людей, усевшись сзади законоведов, на незаметное место. И начались прения и приступили к затруднительным вопросам, – а обычай у них был таков, что вопрос задавали присутствующим на собрании по очереди, одному за другим, и всякий, у кого находилось тонкое словцо или диковинная шутка, говорил её. И вопрос ходил по кругу, пока не дошёл до того чужого человека, и он заговорил и дал ответ лучший, чем ответы всех законоведов. И халиф одобрил его слова…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста восьмая ночь

Когда же настала триста восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф аль-Мамун одобрил слова этого человека и приказал поднять его с того места на более высокое. И когда дошёл до него второй вопрос, он ответил ответом лучшим, нежели первый ответ, и аль-Мамун приказал поднять его на ещё более высокое место; когда же пошёл по кругу третий вопрос, этот человек дал ответ лучший и более правильный, нежели два первых ответа, и аль-Мамун приказал ему сесть к себе близко. А когда диспут кончился, принесли воду и вымыли руки, и подали кушанье, и поели, а затем законоведы поднялись и вышли. И аль-Мамун не позволил тому человеку выйти вместе с ними, и приблизил его к себе, и обласкал его, и обещал ему милость и благоволение. А затем приготовили покои пития, и явились прекрасные сотрапезники, и пошло по дугу вино. И когда дошла очередь до того человека, он вскочил на ноги и сказал: „Если позволит мне повелитель правоверных, я скажу одно слово“. – „Говори что хочешь“, – молвил аль-Мамун. И человек сказал: „Высокое мнение знает, – да увеличит Аллах его высоту! – что раб был сегодня в этом почтённом собрании, среди неведомых людей и низких собеседников, и что повелитель правоверных его призвал и приблизил из-за малой доли ума, который он проявил, и сделал его возвышающимся над степенью других, и привёл его к пределу, до которого не возносились его помыслы. А теперь он хочет разлучить его с той малой толикой ума, которая возвеличила его после униженности и дала ему изобилие после скудности. Но не будет того, и невозможно, чтобы позавидовал ему повелитель правоверных из-за той доли ума, проницательности и достоинства, которой он обладает, ибо, когда раб выпьет вина, удаляется от него разум, и приближается к нему неразумие, и похищается у него пристойность, и возвращается он на ту же презренную ступень, на какой был, и становится в глазах людей презренным, неведомым; и я надеюсь, что высокое мнение не похитит у раба этой жемчужины по своей милости, великодушию и величию и по прекрасной своей природе“.

И когда халиф аль-Мамун услышал от этого человека такие слова, он восхвалил его и поблагодарил, и усадил его на место, и почувствовал к нему уважение. Он приказал дать ему сто тысяч дирхемов и посадил его на коня и даровал ему роскошные одежды, и в каждом собрании он возвышал его и приближал к себе больше всех законоведов, пока он де стал выше их всех по степени и знатнее членом, а Аллах знает лучше.

Рассказ об Али-Шаре и Зумурруд (ночи 308—327)

Рассказывают, что был в древние времена и минувшие века купец из купцов в землях хорасанских, которого звали Маджд-ад-дин.

И имел он много денег, и рабов, и невольников, и слуг, но только достиг он шестидесяти лет жизни, и не досталось ему ребёнка. А после этого послал ему Аллах великий сына, и назвал он его Али. И когда мальчик вырос, стал он подобен луне в ночь полноты. Когда же он достиг возраста мужей и приобрёл все качества совершённых, его отец заболел смертельной болезнью и призвал к себе своего сына и сказал ему; «О дитя моё, приблизилось время моей гибели, и я хочу дать тебе наставление». – «А какое, о батюшка?» – спросил Али. И его отец сказал: «О дитя моё, завещаю тебе, – не общайся ни с кем из людей и сторонись того, кто навлекает вред и беду. Берегись злого собеседника – он подобен кузнецу: если тебя не обожжёт его огонь, повредит тебе его дым. А как хороши слова поэта:

Уж не от кого теперь любви ожидать тебе,

И если обманет рок, не будет уж верен друг,

Живи в одиночестве и впредь никому не верь —

Я дал тебе искренний совет – и достаточно.

И слова другого:

Все люди – недуг сокрытый,

На них ты не полагайся.

У них обманы и козни,

Когда ты про них узнаешь.

И слова другого:

От встреч с людьми мы только получаем

Пустую болтовню и пересуды.

Встречайся мало ты с людьми – и только,

Чтоб стать ученей иль дела поправить.

Или слова другого:

Когда людей испробует разумный —

Я раскусил их, – и их нрав узнает,

Увидит, что обманчива любовь их,

А вера их, увидит он, – притворство».

«О батюшка, я выслушал и повинуюсь. А ещё что мне делать?» – спросил Али. И его отец сказал: «Делай добро, когда можешь, и постоянно твори с людьми благие дела. Пользуйся случаем и расточай милости – не во всякое время удаются стремления, и как хороши слова поэта:

Не во всякий, ты помни, миг и минуту

Удаётся свершить дела нам благие.

Так спеши же навстречу им, когда можешь,

Опасаясь, что вновь придёт затрудненье».

И юноша сказал: «Я выслушал и повинуюсь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста девятая ночь

Когда же настала триста девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша сказал своему отцу: „Я выслушал и повинуюсь. А что потом?“ И его отец сказал: «О дитя моё, сохраняй повиновенье Аллаху, он сохранит тебя; береги свои деньги и не будь неумеренным, если ты станешь неумеренно их тратить, будешь нуждаться в ничтожнейшем из людей. Знай, что человек стоит столько, сколько имеет его десница, а как хороши слова поэта:

Коль деньги мои скудны, не дружен со мной друг,

А если побольше их – все люди друзья мне.

Как много врагов моих за деньги со мной дрожат,

И сколько, как денег нет, друзей мне враждебны!»

«А потом что?» – спросил Али. И его отец сказал: «О дитя моё, советуйся с теми, кто старше тебя годами, и не спеши к тому делу, которого хочешь. Жалей того, кто ниже тебя – пожалеет тебя тот, кто выше тебя, – и не обижай никого – не то Аллах даст над тобою власть тому, кто тебя обидит. Как хороши слова поэта:

Сочетай с твоей ты другого мысль и советуйся —

От двух не скрыто правильное мненье,

Муж-зеркало, где лицо его отражается,

А в два зеркала может видеть он затылок.

И слова другого:

Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,

И к людям будь милостив, чтоб милость к себе найти,

Над всякой десницею десница всевышнего,

И всякий злодей всегда злодеем испытан был.

Или слова другого:

Не будь притеснителем, когда только можешь ты —

Всегда притесняющий на лезвии мести.

Коль очи и спят твои, обиженный бодрствует,

Кляня тебя, и не спит глаз зорки» Аллаха.

И берегись пить вино – в нем начало всякого зла; вине прогоняет ум и бесчестит вьющего, и как хороши слова поэта:

Аллахом клянусь, вино не будет пьянить меня,

Пока связан с телом дух, и ясность со словом!

Стремиться к прохладному вину я не буду впредь,

И друга возьму себе и только из трезвых.

Вот моё наставление тебе. Держи его у себя перед глазами, и Аллах преемник мой для тебя».

И потом он обмер и некоторое время молчал, а очнувшись, попросил прощенья у Аллаха и произнёс оба исповедания[345], и преставился к милости Аллаха великого. И заплакал о нем его сын и зарыдал, а потом принялся обряжать его, как подобает. И шли в похоронном шествии великие и малые, и чтецы стали читать, вставши вокруг гробницы, и сын не упустил ничего, что должно, и все сделал.

И затем об умершем помолились и похоронили его в земле, и написали на могиле такое двустишие:

Из праха создан, сделался живим ты, И научился ясности ты в речи.

Во прах вернувшись снова, стал ты мёртвым, Как будто праха и не покидал ты, И печалился по нем сын его Али-Шар сильной печалью, и принимал соболезнования, согласно обычаю знатных, и продолжал он печалиться по отце, пока не умерла его мать через малое время после отца. И он сделал для своей матери то же, что сделал для отца. И после этого он стал сидеть в лавке, продавая и покупая, и не общался ни с кем из тварей Аллаха великого, поступая по наставлению своего отца, и жид он так в течение года. А через год вошли к нему, с помощью хитрости, дети непотребных женщин и завели с ним дружбу, так что он склонился с ними к разврату и отвернулся от прямого пути. И стал он пить вино кубками, и ходил к красавицам и утром и вечером, и говорил про себя: «Отец собрал для меня эти деньги, и если я не буду их тратить, то кому же я их оставлю? Клянусь Аллахом, я буду делать лишь так, как сказал поэт:

Если будешь ты проводить весь век, Когда богатства, сбирая их, То когда же тем, что собрать успел И скопил себе, насладишься ты?»

И Али-Шар непрестанно сыпал деньгами, в часы ночи и часы дня, пока не извёл все свои деньги и не обеднел. И положение его ухудшилось, и ум его замутился, и он продал лавку и помещение и прочее, а потом после этого он продал носильное платье и ничего не оставил себе, кроме одной смены одежды. И когда минуло опьянение и пришло размышление, он впал в горесть.

И однажды он просидел от утра до вечера, не вкушая пищи, и сказал себе: «Я обойду тех, на кого я тратил своп деньги: может быть, кто-нибудь из них меня накормит в сегодняшний день». И он обошёл всех друзей, но всякий раз, как он стучался к кому-нибудь в дверь, хозяин оказывался отсутствующим и прятался от Али, так что его стал жечь голод. И он пошёл на рынок купцов…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста десятая ночь

Когда же настала триста десятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Али-Шара стал жечь голод, и он отправился на рынок купцов и увидел толпу людей, собравшихся тесным кольцом. И он сказал про себя: „Посмотрю-ка, что за причина тому, что эти люди собрались. Клянусь Аллахом, я не двинусь отсюда, пока не погляжу, что в этом круге!“ И подошёл к кругу и увидел высокую девушку со стройным станом, розовыми щеками и крепкой грудью, превосходившую людей своего времени красотой, прелестью, блеском и совершенством, как сказал о ней один из описывавших её:

Она была создана, как хочет, и вылита

По форме красы самой – не меньше и не длинней.

Влюбилась в лицо её затем красота сама,

Разлука хулит её, надменность, предательство.

Луна – её лик, и ветка гибкая – стан её.

И мускус – дыхание, и твари подобной нет.

Она будто вылита в воде свежих жемчугов,

И в каждой конечности луна её прелести.

А имя этой невольницы было Зумурруд. И когда увидел её Али-Шар, он удивился её красоте и прелести и воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не уйду, пока не увижу, до какого предела дойдёт цена за эту девушку, и не узнаю, кто её купил».

И он встал среди купцов, и те подумали, что он покупает, так как знали, что он богат деньгами, которые получил в наследство от родителей. И посредник встал подле невольницы и сказал: «О купцы, о люди с деньгами, кто откроет ворота цены этой девушки, госпожи лун и блестящей жемчужины, Зумурруд изготовляющей занавески, желанной для ищущего, услады для желающего? Открывайте ворота – нет ни упрёка на тех, кто откроет их, ни укора».

И один из купцов сказал: «За мной пятьсот динаров». А другой сказал: «И ещё десять». И сказал один старик по имени Рашид-ад-дин, – а он был голубоглазый[346] безобразный по внешности: «И ещё сто». А другой сказал: «И ещё десять». И тогда Рашид-ад-дин воскликнул: «За тысячу!» И купцы заперли свои языки и замолчали. И посредник посоветовался с владельцем девушки, и тот сказал: «Клянусь, я продам её лишь тому, кого она выберет! Посоветуйся с нею».

И посредник подошёл к девушке и сказал: «О госпожа лун, этот купец хочет тебя купить». И девушка посмотрела на него и увидела, что он такой, как мы упомянули, и сказала посреднику: «Меня не продадут старику, которого дряхлость ввергла в наихудшее состояние. От Аллаха дар того, кто сказал:

Просил я лобзания, она же увидела,

Что сед я (а я тогда богато, счастливо жил),

И молвила, отвратясь поспешно: «О нет, клянусь

Я тем, кто из ничего весь род сотворил людской, —

Охоты до белизны седин не имею я,

И буду ль, пока жива, напихивать хлопком рот?»

И когда посредник услышал её слова, он сказал ей: «Клянусь Аллахом, тебе простительно, и цена за тебя десять тысяч динаров!»

И он осведомил хозяина девушки о том, что она не согласна быть проданной этому старику, и хозяин сказал: «Предложи ей кого-нибудь другого».

И выступил вперёд другой человек и сказал: «Продай мне её за ту цену, которую давал старец, неугодный ей!» И девушка посмотрела на него и увидела, что у него крашеная борода, и сказала: «Что такое этот порок и бесславье и чернота лика седины!»

И она выразила удивление и произнесла такие стихи:

«Явил такой-то все, что мне явил он, —

Затылок, клянусь богом, туфлей битый,

И бороду, где для зверей просторно,

И рог, весь согнутый верёвкой крепкой.

О ты, влюбившийся в мой стаи и щеку,

О невозможном грезишь ты беспечно!

Пороками окрасил ты седины,

Скрываешь то, что есть, чтоб ухитриться,

С одной бородой уйдя, с другой приходишь,

Как будто ты показываешь тени[347].

А как хороши слова поэта:

Сказала: «Ты седину покрасил». И молвил я:

«Я скрыл её от тебя, о зренье моё и слух».

Сказала она тогда со смехом: «Вот диво-то,

Подделка умножилась, проникла и в волосы».

И посредник, услышав её стихи, воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты сказала правду!» А купец спросил: «Что она сказала?» И посредник повторил ему стихи, и купец понял, что правда против него, и отказался от девушки.

И выступил вперёд другой купец и сказал: «Предложи ей меня за ту цену, которую ты слышала». И она взглянула на него и увидела, что он кривой, и сказала: «Это кривой, и поэт сказал о нем:

С кривыми ты и день один не дружи,

Их лжи страшись, и злобы их бойся ты»

Коль было бы в кривых добро малое,

Не сделал бы слепыми их глаз Аллах».

«Будешь ли ты продана этому купцу?» – спросил девушку посредник. И она посмотрела на него и увидела, что он короткий, а борода у него свисает до пупка, и молвила: «Это тот, о ком поэт сказал:

Есть друг у нас, имеет он бороду —

Без пользы нам Аллах её вырастил.

Как будто ночь для нас она зимняя —

Предлинная, холодная, тёмная».

И тогда посредник сказал ей: «О госпожа, посмотри, кто тебе нравится из присутствующих, и скажи, чтобы я продал тебя ему». И девушка посмотрела на кружок купцов, и стала вглядываться в одного за другим, и её взор упал на Али-Шара…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.