Блог клуба Эдуард Асадов

Почему так нередко любовь непрочна?
     Несхожесть характеров? Чья-то узость?
     Причин всех нельзя перечислить точно,
     Но главное все же, пожалуй, трусость.

     Да, да, не раздор, не отсутствие страсти,
     А именно трусость - первопричина.
     Она-то и есть та самая мина,
     Что чаще всего подрывает счастье.

     Неправда, что будто мы сами порою
     Не ведаем качеств своей души.
     Зачем нам лукавить перед собою,
     В основе мы знаем и то и другое,
     Когда мы плохи и когда хороши.

     Пока человек потрясений не знает,
     Не важно - хороший или плохой,
     Он в жизни обычно себе разрешает
     Быть тем, кто и есть он. Самим собой.

     Но час наступил - человек влюбляется
     Нет, нет, на отказ не пойдет он никак.
     Он счастлив. Он страстно хочет понравиться.
     Вот тут-то, заметьте, и появляется
     Трусость - двуличный и тихий враг.

     Волнуясь, боясь за исход любви
     И словно стараясь принарядиться,
     Он спрятать свои недостатки стремится,
     Она - стушевать недостатки свои.

     Чтоб, нравясь быть самыми лучшими, первыми,
     Чтоб как-то "подкрасить" характер свой,
     Скупые на время становятся щедрыми,
     Неверные - сразу ужасно верными.
     А лгуньи за правду стоят горой.

     Стремясь, чтобы ярче зажглась звезда,
     Влюбленные словно на цыпочки встали
     И вроде красивей и лучше стали.
     "Ты любишь?" - "Конечно!"
     "А ты меня?" - "Да!"

     И все. Теперь они муж и жена.
     А дальше все так, как случиться и должно:
     Ну сколько на цыпочках выдержать можно?!
     Вот тут и ломается тишина...

     Теперь, когда стали семейными дни,
     Нет смысла играть в какие-то прятки.
     И лезут, как черти, на свет недостатки,
     Ну где только, право, и были они?

     Эх, если б любить, ничего не скрывая,
     Всю жизнь оставаясь самим собой,
     Тогда б не пришлось говорить с тоской:
     "А я и не думал, что ты такая!"
     "А я и не знала, что ты такой!"

     И может, чтоб счастье пришло сполна,
     Не надо душу двоить свою.
     Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужна
     Не меньше, чем в космосе или в бою!

Веселье Руси - есть пити.
     Владимир Мономах

     Кто твердит, что веселье России есть пити? Не лгите!
     У истории нашей, у всей нашей жизни спроси,
     Обращаюсь ко всем: укажите перстом, докажите,
     Кто был счастлив от пьянства у нас на Великой Руси?!

     Говорил стольный князь те слова или нет - неизвестно.
     Если ж он даже где-то за бражным столом пошутил,
     То не будем смешными, а скажем и гордо, и честно,
     Что не глупым же хмелем он русские земли сплотил.

     А о том, что без пьянства у нас на Руси невозможно,
     Что за рюмку любой даже душу согласен отдать,
     Эта ложь так подла, до того непотребно-ничтожна,
     Что за это, ей-богу, не жаль и плетьми отрезвлять!

     Что ж, не будем скрывать, что на праздник и вправду
     варили
     Брагу, пиво и мед, что текли по густой бороде.
     Но сердца хлеборобов не чарой бездумною жили,
     А пьянели от счастья лишь в жарком до хмеля труде.

     На земле могут быть и плохими, и светлыми годы,
     Человек может быть и прекрасный, и мелочно-злой,
     Только нет на планете ни мудрых, ни глупых народов,
     Как и пьяниц-народов не видел никто под луной.

     Да, меды на Руси испокон для веселья варили.
     Что ж до водки - ее и в глаза не видали вовек.
     Водку пить нас, увы, хорошо чужеземцы учили -
     Зло творить человека научит всегда человек!

     Нет, в себя же плевать нам, ей-богу, никак не годится.
     И зачем нам лукавить и прятать куда-то концы.
     Если водку везли нам за лес, за меха и пшеницу
     Из земель итальянских ганзейские хваты-купцы.

     А о пьянстве российском по всем заграницам орали
     Сотни лет наши недруги, подлою брызжа слюной,
     Оттого, что мы это им тысячу раз ПОЗВОЛЯЛИ
     И в угоду им сами глумились подчас над собой.

     А они еще крепче на шее у родины висли
     И, хитря, подымали отчаянный хохот и лай,
     Дескать, русский - дурак, дескать, нет в нем
     ни чувства, ни мысли,
     И по сути своей он пьянчуга и вечный лентяй.

     И, кидая хулу и надменные взгляды косые,
     А в поклепы влагая едва ли не душу свою,
     Не признались нигде, что великих сынов у России,
     Может, всемеро больше, чем в их заграничном раю.

     Впрочем, что там чужие! Свои же в усердии зверском
     (А всех злее, как правило, ранит ведь свой человек)
     Обвинили народ свой едва ль не в запойстве вселенском
     И издали указ, о каком не слыхали вовек!

     И летели приказы, как мрачно-суровые всадники,
     Видно, грозная сила была тем приказам дана,
     И рубили, рубили повсюду в стране виноградники,
     И губились безжалостно лучшие марки вина...

     Что ответишь и скажешь всем этим премудрым
     законщикам,
     Что, шагая назад, уверяли, что мчатся вперед,
     И которым практически было плевать на народ
     И на то, что мильоны в карманы летят к самогонщикам.

     Но народ в лицемерье всегда разбирается тонко.
     Он не слушал запретов и быть в дураках не желал.
     Он острил и бранился, он с вызовом пил самогонку
     И в хвостах бесконечных когда-то за водкой стоял.

     Унижали народ. До чего же его унижали!
     То лишали всех прав в деспотично-свинцовые дни,
     То о серости пьяной на всех перекрестках кричали,
     То лишали товаров, то слова и хлеба лишали,
     То считали едва ли не быдлу тупому сродни.

     А народ все живет, продолжая шутить и трудиться,
     Он устало чихает от споров идей и систем,
     Иногда он молчит, иногда обозленно бранится
     И на митинги ходит порой неизвестно зачем.

     Но когда-то он все же расправит усталые плечи
     И сурово посмотрит на все, что творится кругом.
     И на все униженья и лживо-крикливые речи
     Грохнет по столу грозно тяжелым своим кулаком.

     И рассыплются вдребезги злобные, мелкие страсти,
     Улыбнется народ: "Мы вовеки бессмертны, страна!"
     И без ханжества в праздник действительной правды
     и счастья
     Выпьет полную чашу горящего солнцем вина!

День и ночь за окном обложные дожди,
     Все промокло насквозь: и леса, и птицы.
     В эту пору, конечно, ни почты не жди,
     Да и вряд ли какой-нибудь гость постучится.

     Реки хмуро бурлят, пузырятся пруды.
     Все дождем заштриховано, скрыто и смыто.
     На кого и за что так природа сердита
     И откуда берет она столько воды?!

     Небо, замысла скверного не тая,
     Все залить вознамерилось в пух и прах.
     Даже странно представить, что есть края,
     Где почти и не ведают о дождях.

     Где сгорают в горячих песках следы
     И ни пятнышка туч в небесах седых,
     Где родник или просто стакан воды
     Часто ценят превыше всех благ земных.

     Дождь тоской заливает луга и выси,
     Лужи, холод да злющие комары.
     Но душа моя с юности не зависит
     Ни от хмурых дождей, ни от злой жары.

     И какой ни придумает финт природа,
     Не навеет ни холод она, ни сплин.
     Ведь зависит внутри у меня погода
     От иных, совершенно иных причин.

     Вот он - мудрый и очень простой секрет:
     Если что-то хорошее вдруг свершилось,
     Как погода бы яростно ни бесилась,
     В моем сердце хохочет весенний свет!

     Но хоть трижды будь ласковою природа,
     Только если тоска тебя вдруг грызет,
     То в душе совершенно не та погода,
     В ней тогда и бураны, и снег, и лед.

     Дождь гвоздит по земле, и промозглый ветер
     Плющит капли о стекла и рвет кусты.
     Он не знает, чудак, о прекрасном лете,
     О моем, о веселом и добром лете,
     Где живет красота, и любовь, и ты...

Скажите, неужто рехнулся свет?
     Ведь круглые сутки зимой и летом
     От телеистерик спасенья нет,
     И, бурно кидаясь то в явь, то в бред,
     Плюют политикою газеты!

     Законность? Порядок? - Ищи-свищи!
     Вперед, кто плечисты и кто речисты!
     И рвутся к кормушкам политхлыщи
     И всякого рода авантюристы!

     Сначала поверили: пробил час!
     Да здравствует гласность и демократия!
     А после увидели: глас-то глас,
     Да что-то уж слишком крепки объятия...

     Был ветер, что гнул по своим канонам,
     Сегодня ты ветром иным гоним.
     Вчера поклонялись одним иконам,
     Теперь хоть умри, но молись другим.

     И часто все крики о демократии
     Толкают нас в хаос, как в темный лес.
     Да, партий полно, только сколько партий
     Куда посуровей КПСС!

     И как демократию понимать?
     Тебе объяснят горячо и дружно:
     Что правых бранить - хорошо и нужно.
     А левых - ни-ни! И не смей мечтать!

     Ругали безжалостно партократию
     За должности, дачи и спецпайки,
     Но перед алчностью "демократии"
     Партийные боссы почти щенки!

     И все же я верю: часы пробьют!
     А с кем я? Отвечу без слов лукавых,
     Что я ни за левых и ни за правых,
     А с теми, кто все же еще придут!

     Придут и задушат пожар инфляций,
     И цены все двинут наоборот,
     И, больше не дав уже издеваться,
     Поднимут с колен свой родной народ!

     Не зря же о правде в сиянье света
     Мечтали поэты во все века,
     И раз этой верой земля согрета,
     То тут хоть убей, но свершится это,
     И день тот наступит наверняка!

Как мало все же человеку надо!
     Одно письмо. Всего-то лишь одно.
     И нет уже дождя над мокрым садом,
     И за окошком больше не темно...

     Зажглись рябин веселые костры,
     И все вокруг вишнево-золотое...
     И больше нет ни нервов, ни хандры,
     А есть лишь сердце радостно-хмельное!

     И я теперь богаче, чем банкир.
     Мне подарили птиц, рассвет и реку,
     Тайгу и звезды, море и Памир.
     Твое письмо, в котором целый мир.
     Как много все же надо человеку!

Сдвинув вместе для удобства парты,
     Две "учебно-творческие музы"
     Разложили красочную карту
     Бывшего Советского Союза.

     Молодость к новаторству стремится,
     И, рождая новые привычки,
     Полная идей географичка
     Режет карту с бойкой ученицей.

     Все летит со скоростью предельной,
     Жить, как встарь, - сегодня не резон!
     Каждую республику отдельно
     С шуточками клеят на картон.

     Гордую, великую державу,
     Что крепчала сотни лет подряд,
     Беспощадно ножницы кроят,
     И - прощай величие и слава!

     От былых дискуссий и мытарств
     Не осталось даже и подобья:
     Будет в школе новое пособье -
     "Карты иностранных государств".

     И, свершая жутковатый "труд",
     Со времен Хмельницкого впервые
     Ножницы напористо стригут
     И бегут, безжалостно бегут
     Между Украиной и Россией.

     Из-за тучи вырвался закат,
     Стала ярко-розовою стенка.
     А со стенки классики глядят:
     Гоголь, Пушкин. Чехов и Шевченко.

     Луч исчез и появился вновь.
     Стал багрянцем наливаться свет.
     Показалось вдруг, что это кровь
     Капнула из карты на паркет...

     Где-то глухо громыхают грозы,
     Ветер зябко шелестит в ветвях,
     И блестят у классиков в глазах
     Тихо навернувшиеся слезы...

Скажи мне: что с тобой, моя страна?
     К какой сползать нам новой преисподней,
     Когда на рынках продают сегодня
     Знамена, и кресты, и ордена?!

     Неважно, как реликвию зовут:
     Георгиевский крест иль орден Ленина,
     Они высокой славою овеяны,
     За ними кровь, бесстрашие и труд!

     Ответьте мне: в какой еще стране
     Вы слышали иль где-нибудь встречали,
     Чтоб доблесть и отвагу на войне
     На джинсы с водкой запросто меняли!

     В каком, скажите, царстве-государстве
     Посмели бы об армии сказать
     Не как о самом доблестном богатстве,
     А как о зле иль нравственном распадстве,
     Кого не жаль хоть в пекло посылать?!

     Не наши ли великие знамена,
     Что вскинуты в дыму пороховом
     Рукой Петра, рукой Багратиона
     И Жукова! - без чести и закона
     Мы на базарах нынче продаем!

     Пусть эти стяги разными бывали:
     Андреевский, трехцветный или красный,
     Не в этом суть, а в том, над чем сияли,
     Какие чувства люди в них влагали
     И что жило в них пламенно и властно!

     Так повелось, что в битве, в окруженье,
     Когда живому не уйти без боя,
     Последний вомн защищал в сраженье
     Не жизнь свою, а знамя полковое.

     Так как же мы доныне допускали,
     Чтоб сопляки ту дедовскую славу,
     Честь Родины, без совести и права,
     Глумясь, на рынках запросто спускали!

     Любой народ на свете бережет
     Реликвии свои, свои святыни.
     Так почему же только наш народ
     Толкают нынче к нравственной трясине?!

     Ну как же докричаться? Как сказать,
     Что от обиды и знамена плачут!
     И продавать их - значит предавать
     Страну свою и собственную мать
     Да и себя, конечно же, в придачу!

     Вставайте ж, люди, подлость обуздать!
     Не ждать же вправду гибели и тризны,
     Не позволяйте дряни торговать
     Ни славою, ни совестью Отчизны!

Россия без каждого из нас обойтись может.
     Но никто из нас не может
     обойтись без России.
     И.С. Тургенев

     Париж. Бужеваль. Девятнадцатый век.
     В осеннем дожде пузырятся лужи.
     А в доме мучится человек:
     Как снег, голова, борода, как снег,
     И с каждой минутой ему все хуже...

     Сейчас он слабей, чем в сто лет старик,
     Хоть был всем на зависть всегда гигантом:
     И ростом велик, и душой велик,
     А главное - это велик талантом!

     И пусть столько отдано лет и сил
     И этой земле, и друзьям французским,
     Он родиной бредил, дышал и жил,
     И всю свою жизнь безусловно был
     Средь русских, наверное, самым русским.

     Да, в жилах и книгах лишь русская кровь,
     И все-таки, как же все в мире сложно!
     И что может сделать порой любовь -
     Подчас даже выдумать невозможно!

     Быть может, любовь - это сверхстрана,
     Где жизнь и ласкает, и рвет, и гложет,
     И там, где взметает свой стяг она,
     Нередко бывает побеждена
     И гордость души, и надежда тоже.

     Ну есть ли на свете прочнее крепи,
     Чем песни России, леса и снег,
     И отчий язык, города и степи...
     Да, видно, нашлись посильнее цепи,
     К чужому гнезду приковав навек.

     А женщина смотрится в зеркала
     И хмурится: явно же не красавица.
     Но рядом - как праздник, как взлет орла,
     Глаза, что когда-то зажечь смогла,
     И в них она дивно преображается.

     Не мне, безусловно, дано судить
     Чужие надежды, и боль, и счастье,
     Но, сердцем ничьей не подсуден власти,
     Я вправе и мыслить, и говорить!

     Ну что ему было дано? Ну что?
     Ждать милостей возле чужой постели?
     Пылать, сладкогласные слыша трели?
     И так до конца? Ну не то, не то!

     Я сам ждал свиданья и шорох платья,
     И боль от отчаянно-дорогого,
     Когда мне протягивали объятья,
     Еще не остывшие от другого...

     И пусть я в решеньях не слишком скор,
     И все ж я восстал против зла двуличья!
     А тут до мучений, до неприличья
     В чужом очаге полыхал костер...

     - О, да, он любил, - она говорила, -
     Но я не из ласковых, видно, женщин.
     Я тоже, наверно, его любила,
     Но меньше, признаться, гораздо меньше.

     Да, меньше. Но вечно держала рядом,
     Держала и цель-то почти не пряча.
     Держала объятьями, пылким взглядом,
     И голосом райским, и черным адом
     Сомнений и мук. Ну а как иначе?!

     С надменной улыбкою вскинув бровь,
     Даря восхищения и кошмары,
     Брала она с твердостью вновь и вновь
     И славу его, и его любовь,
     Доходы с поместья и гонорары.

     Взлетают и падают мрак и свет,
     Все кружится: окна, шкафы, столы.
     Он бредит... Он бредит... А может быть, нет?
     "Снимите, снимите с меня кандалы..."

     А женщина горбится, словно птица,
     И смотрит в окошко на тусклый свет.
     И кто может истинно поручиться,
     Вот жаль ей сейчас его или нет?..

     А он и не рвется, видать, смирился,
     Ни к спасским лесам, ни к полям Москвы.
     Да, с хищной любовью он в книгах бился,
     А в собственной жизни... увы, увы...

     Ведь эти вот жгучие угольки -
     Уедешь - прикажут назад вернуться.
     И ласково-цепкие коготки,
     Взяв сердце, вовеки не разомкнутся.

     Он мучится, стонет... То явь, то бред...
     Все ближе последнее одиночество...
     А ей еще жить чуть не тридцать лет,
     С ней родина, преданный муж. Весь свет
     И пестрое шумно-живое общество.

     Что меркнет и гаснет: закат? Судьба?
     Какие-то тени ползут в углы...
     А в голосе просьба, почти мольба:
     - Мне тяжко... Снимите с меня кандалы...

     Но в сердце у женщины немота,
     Не в этой душе просияет пламя.
     А снимет их, может быть, только ТА,
     В чьем взгляде и холод, и пустота,
     Что молча стоит сейчас за дверями.

     И вот уж колеса стучат, стучат,
     Что кончен полон. И теперь впервые
     (Уж нету нужды в нем. Нужны живые!)
     Он едет навечно назад... назад...
     Он был и остался твоим стократ,
     Прими же в объятья его, Россия!

Россия начиналась не с меча,
     Она с косы и плуга начиналась.
     Не потому, что кровь не горяча,
     А потому, что русского плеча
     Ни разу в жизни злоба не касалась...

     И стрелами звеневшие бои
     Лишь прерывали труд ее всегдашний.
     Недаром конь могучего Ильи
     Оседлан был хозяином на пашне.

     В руках, веселых только от труда,
     По добродушью иногда не сразу
     Возмездие вздымалось. Это да.
     Но жажды крови не было ни разу.

     А коли верх одерживали орды,
     Прости, Россия, беды сыновей.
     Когда бы не усобицы князей,
     То как же ордам дали бы по мордам!

     Но только подлость радовалась зря.
     С богатырем недолговечны шутки:
     Да, можно обмануть богатыря,
     Но победить - вот это уже дудки!

     Ведь это было так же бы смешно,
     Как, скажем, биться с солнцем и луною,
     Тому порукой - озеро Чудское,
     Река Непрядва и Бородино.

     И если тьмы тевтонцев иль Батыя
     Нашли конец на родине моей,
     То нынешняя гордая Россия
     Стократ еще прекрасней и сильней!

     И в схватке с самой лютою войною
     Она и ад сумела превозмочь.
     Тому порукой - города-герои
     В огнях салюта в праздничную ночь!

     И вечно тем сильна моя страна,
     Что никого нигде не унижала.
     Ведь доброта сильнее, чем война,
     Как бескорыстье действеннее жала.

     Встает заря, светла и горяча.
     И будет так вовеки нерушимо.
     Россия начиналась не с меча,
     И потому она непобедима!

Я могу тебя очень ждать,
     Долго-долго и верно-верно,
     И ночами могу не спать
     Год, и два, и всю жизнь, наверно.

     Пусть листочки календаря
     Облетят, как листва у сада,
     Только знать бы, что все не зря,
     Что тебе это вправду надо!

     Я могу за тобой идти
     По чащобам и перелазам,
     По пескам, без дорог почти,
     По горам, по любому пути,
     Где и черт не бывал ни разу!

     Все пройду, никого не коря,
     Одолею любые тревоги,
     Только знать бы, что все не зря,
     Что потом не предашь в дороге.

     Я могу для тебя отдать
     Все, что есть у меня и будет.
     Я могу за тебя принять
     Горечь злейших на свете судеб.

     Буду счастьем считать, даря
     Целый мир тебе ежечасно.
     Только знать бы, что все не зря,
     Что люблю тебя не напрасно!