СИДНИ ШЕЛДОН. ЕСЛИ НАСТУПИТ ЗАВТРА. Роман (начало)

Сидней Шелдон (настоящее имя Сидни Шехтель) /11 февраля 1917 — 30 января 2007/— американский писатель и сценарист.

                                                                                                                                                             Барру с любовью.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

НОВЫЙ ОРЛЕАН. ЧЕТВЕРГ, 20 ФЕВРАЛЯ — 23.00

     Она медленно, как во сне, разделась, обнаженная, выбрала ярко-красное белье — на нем кровь будет не так заметна. Дорис Уитни в последний раз бросила взгляд на свою спальню, ставшую такой родной за прошедшие тридцать лет, и убедилась, что все аккуратно прибрано и стоит на местах. Она открыла ящик комода и осторожно вытащила пистолет. Он был такой блестящий, черный и ужасно холодный. Она положила его рядом с телефоном и набрала номер дочери, живущей в Филадельфии. Она прислушивалась к эху далеких гудков, и вот, наконец, тихое "Алло?".

     — Трейси, дорогая, я так рада услышать твой голос.

     — Вот это сюрприз, мамочка.

     — Надеюсь, я не разбудила тебя?

     — Нет. Я читала перед сном. Мы с Чарльзом собирались пойти пообедать, но погода испортилась, у нас сейчас настоящая метель. А что у вас? Господи, Боже мой, мы говорим о погоде, думала Дорис Уитни, — и это тогда, когда я собиралась столько сказать ей. И не могу.

     — Мамочка? Ты куда пропала?

     Дорис Уитни пристально смотрела за окно.

     — А у нас дождь. — Она подумала, как все это театрально. Почти как в фильме Альфреда Хичкока.

     — Что это за звуки? — спросила Трейси.

     Гром. Погрузившись в мысли, Дорис и не заметила его. В Новом Орлеане была настоящая буря. "Продолжительные дожди, так сказали синоптики. В Новом Орлеане 66 градусов по Фаренгейту. Вечером возможны грозы. Не забудьте зонтики". Ей уже зонтик не понадобится.

     — Гроза, Трейси. Скажи лучше, что происходит у вас в Филадельфии, — обеспокоенно спросила она дочь.

     — Мамочка, я как принцесса в сказке, — затараторила Трейси. — Я никогда не думала, что могу быть такой счастливой. Завтра вечером я познакомлюсь с родителями Чарльза. — Она понизила голос, словно объявляя. — "Стенхоупы, с Каштанового Холма". Они из высшего общества. У меня выросли крылья размером с динозавра.

     — Не бойся. Вот увидишь, ты им понравишься, дорогая.

     — Чарльз говорит, что все это не имеет значения. Он любит меня. А я доверяю ему. Я не дождусь, когда ты познакомишься с ним. Он необыкновенный.

     — Я и не сомневаюсь. — Никогда мне не придется познакомиться с Чарльзом. Нет. Я не должна думать об этом.

     — А он знает, что так дорог тебе, малышка?

     — Я говорила ему это, — засмеялась дочь. — Ну, хватит обо мне. Расскажи, что там у вас делается. Как ты себя чувствуешь?

     "У Вас идеальное здоровье, Дорис". Это слова доктора Раша. "Вы доживете до 100 лет". Вот ирония жизни. — Я чудесно себя чувствую. — Так тебе и надо.

     — Не обзавелась еще приятелем? — поддразнила ее Трейси.

     С тех пор, как пять лет назад отец Трейси умер, Дорис Уитни даже слышать не хотела о другом мужчине, несмотря на согласие дочери.

     — Нет никаких приятелей, — она переменила тему разговора. — Как твоя работа? Все еще радует тебя?

     — Мне нравится. Чарльз считает, что после нашей свадьбы мне не стоит работать.

     — Отлично, детка. Приятно слышать такое благоразумное мнение, он настоящий мужчина.

     — Он такой. Ты скоро убедишься в этом сама.

     Раздался раскат грома, подобно закулисному гонгу. Время. Сказать больше нечего, кроме прощальных слов. — До свидания, дорогая, — она постаралась, чтобы ее голос звучал ласково и заботливо.

     — Я увижу тебя на свадьбе, мамочка. Как только мы с Чарльзом будем знать день, я сразу же позвоню тебе.

     Осталось только сказать заключительную фразу:

     — Я люблю тебя, очень, Трейси, — и Дорис Уитни осторожно положила на место телефонную трубку.

     Она подняла пистолет. Был только один способ сделать это. Быстро прислонив пистолет к виску, она нажала на курок.

Глава 2

Филадельфия. Пятница, 21 февраля — 8.00

     Трейси Уитни вышла из холла многоквартирного дома, где она жила, в серый, со снегом дождь, который беспрестанно лил на скользкие лимузины, катящиеся вниз по Маркет-стрит, и на покинутые и заколоченные дома, теснящиеся кучкой в трущобах Северной Филадельфии. Дождь отмыл лимузины и пропитал влагой грязные мусорные кучи, выросшие перед домами. Трейси Уитни шла своей обычной дорогой на работу. Она шла быстрым шагом к востоку Каштановой улицы, к банку — это было единственно возможное, что могло уберечь ее от ужасной непогоды. На ней был ярко-желтый плащ, сапоги и желтая шляпка, которая с трудом удерживала массу блестящих каштановых волос. Ей недавно исполнилось двадцать пять лет. Лицо Трейси, живое, интеллигентное, с полными чувственными губами, освещали искрящиеся глаза, которые моментально меняли цвет от мягкого зеленого до темно-нефритового. Она была стройной, со спортивной фигурой. Кожа светилась от прозрачно-белого до нежно-розового оттенка, в зависимости от того, сердилась ли она, волновалась или просто уставала. Ее мать однажды так сказала ей: "Если честно, девочка, иногда я не узнаю тебя. Ты собрала все румбы ветра".

     Сейчас, когда Трейси шла по улице, люди улыбались, видя как светится ее лицо от счастья. Она в ответ улыбалась им.

     Это неприлично — быть такой счастливой, думала Трейси Уитни. Я выхожу замуж за любимого мужчину и у меня будет ребенок от него. Ну, что тут скажешь?

     Дойдя до банка, Трейси взглянула на часы. Восемь часов двадцать минут. Двери Филадельфийского банка "Доверия и Надежды" будут открыты для служащих еще через 10 минут, но Кларенс Десмонд, старший вице-президент, заведующий международным отделом, уже снял наружную сигнализацию и открыл дверь. Трейси с восхищением наблюдала за утренним ритуалом. Она стояла под дождем, ожидая, когда Десмонд войдет в банк и закроет за собой дверь.

     Во всем мире банки оснащены хитроумными системами защиты, и Филадельфийский банк "Доверия и Надежды" не был исключением. Обычный порядок никогда не менялся, за исключением сигнала безопасности, который изменялся каждую неделю. Сигналом на этой неделе служили спущенные наполовину жалюзи, указывающие служащим, ожидавшим снаружи, что осмотр прошел, определенно показав отсутствие незваных гостей, спрятавшихся в помещении и ожидавших возможности захватить заложников. Кларенс Десмонд проверил умывальни, кладовые, подвал и лестницу, ведущую в хранилище. Только когда он был полностью уверен, что помещение совершенно пусто, жалюзи поднимались, указывая, что все в порядке.

     Старший бухгалтер всегда первым из служащих входил в помещение банка. Он должен был занимать место рядом с сигнализацией, пока другие служащие находились внутри, затем, в конце рабочего дня, он запирал за ними дверь. Ровно в 8.30 Трейси Уитни вошла в вычурно оформленный холл вместе со своими коллегами, сняла плащ, шапочку и сапоги и прислушалась, улыбаясь про себя, к комментариям относительно дождливой погоды.

     — Этот жуткий ветер вырвал мой зонтик, — объяснял говоривший. — Я промок до костей.

     — Я обогнал двух уток, плывущих по Маркет-стрит, — пошутил главный кассир.

     — Синоптики говорят, что такая же погода ожидается и на следующей неделе. Как я бы хотел быть сейчас во Флориде.

     Трейси улыбнулась и отправилась работать. Она работала в отделе перемещений. До недавнего времени передача денег из одного банка в другой и из одной страны в другую была длительной, кропотливой процедурой, требующей заполнения многочисленных форм и зависящей от работы национального международного почтового ведомства. С введением компьютеров ситуация резко изменилась, и огромные денежные массы могли перемещаться молниеносно. Работа Трейси заключалась в моментальном извлечении из компьютера информации о перемещаемых деньгах и распределении их в другие банки. Все банковские сделки были в памяти компьютера и регулярно кодировались для предотвращения недозволенного доступа. Ежедневно, миллионы электронных долларов проходили через руки Трейси. Это было увлекательное занятие — следить, как жизненные силы питают артерии бизнеса на всем земном шаре, и до тех пор, пока Чарльз Стенхоуп III не вошел в жизнь Трейси, банковское дело поглощало ее целиком.

     Филадельфийский банк "Доверия и Надежды" имел большой международный отдел, поэтому за ленчем было с кем обсудить утренние события банковской деятельности. Это была захватывающая беседа.

     Дебора, главный бухгалтер, произнесла: "Мы уже закрыли 100 миллионов долларов, данные в виде займа Турции."

     Мэй Трентон, секретарь вице-президента банка, конфиденциально произнесла: "На утреннем заседании правления решено привлечь новые денежные средства в Перу. Первый взнос составляет около 5 миллионов долларов."

     Джон Крейтон, банковский фанатик, добавил: "Я понимаю, мы собираемся спасти мексиканский пятимиллионный пакет. Эти махинаторы не заслуживают и ломаного цента."

     "Интересно, — сказала Трейси задумчиво, — что страны, которые нападают на Америку за ее денежное ориентирование, всегда первые умоляют нас дать им ссуду."

     Это был предмет первого их спора с Чарльзом.

***

     Трейси познакомилась с Чарльзом Стенхоупом III на финансовом симпозиуме, где Чарльз выступал в качестве гостя. Он заправлял делами инвестиционной фирмы, основанной его дедом, и эта компания имела добрые отношения с банком, в котором работала Трейси. После доклада Чарльза Трейси поднялась, не согласившись с его анализом возможности стран третьего мира выплатить ошеломляющие суммы, которые они заняли в коммерческих банках всего мира.

     Сначала Чарльза позабавили, а затем и заинтриговали пылкие аргументы стоявшей перед ним очаровательной молодой женщины. Их спор продолжился во время обеда в старом ресторане Букбиндери.

     В начале Чарльз Стенхоуп III не произвел на Трейси сильного впечатления, хотя она и понимала, что он — один из главных Филадельфийских призов. Это был тридцатипятилетний, богатый и удачливый представитель одной из старейших семей Филадельфии. Рост 5 футов 10 дюймов, с жидковатыми волосами песочного цвета, карими глазами и строгими педантичными манерами. Таков он, думала Трейси, рожденный богатым.

     И будто читая ее мысли, Чарльз наклонился через столик и сказал:

     — Мой отец полагает, что меня подменили в родильном доме.

     — Как?

     — Я — отбросы. Оказывается, я не думаю, что деньги — это все на свете. Но, пожалуйста, никогда не говорите моему отцу то, что я вам сказал.

     Это было так очаровательно непритязательно, что Трейси в раз оттаяла. Хотела бы я знать, как это быть замужем за таким, как он — одним из столпов общества.

     На дело, которое заняло у отца Трейси большую часть жизни, Стенхоуп смотрел с легкой усмешкой как на забаву.

     Да, Стенхоупы и Уитни никогда не смешаются, думала Трейси. Масло и вода. Стенхоупы — это масло. Я веду себя как идиотка. Поговорили о личных особенностях. Мужчина пригласил меня пообедать, и я решила, что когда-нибудь выйду за него замуж. Да, скорей всего, мы даже никогда больше не увидимся.

     Чарльз сказал:

     — Я надеюсь, завтра вы свободны и пообедаете со мной...

***

     Надо сказать, что в Филадельфии было на что посмотреть и чем заняться. По субботним вечерам Трейси и Чарльз отправлялись на балет или слушали Филадельфийский Оркестр под управлением Риккардо Мути. В течение недели они изучали Новый Рынок и уникальные магазины на Сосайетс Хилл. Они ели бифштексы с сыром в кафе под открытым небом у Жено и обедали в кафе Рояль, одном из самых дорогих ресторанов Филадельфии. Они бродили по магазинам Главной Площади и восхищались Филадельфийским Художественным Музеем и Музеем Родена.

     Трейси замерла перед статуей Мыслителя. Она взглянула на Чарльза и улыбнулась: "Это ты".

     Чарльза не привлекали спортивные упражнения, а Трейси с удовольствием занималась спортом, поэтому по утрам каждое воскресенье она бегала трусцой вдоль Вест-Ривер-Драйв или отправлялась на лыжную прогулку на Скулнил-Ривер. По субботам после обеда она посещала занятия восточными единоборствами, и после часа усиленной тренировки, изнуренная, но в приподнятом настроении, она отправлялась на свидание с Чарльзом к нему на квартиру. Он был гурман и отличный повар, любил готовить всякие экзотические блюда вроде Марокканского бистилла или гуо-би-ли, блюда северного Китая, или тахин де пуа а цитрон для себя и Трейси. Чарльз был самой пунктуальной личностью из всех, кого Трейси когда-либо знала. Однажды она на 15 минут опоздала к обеду, на который собиралась пойти с Чарльзом, и вечер был безвозвратно испорчен. После этого она дала зарок больше не опаздывать.

     У Трейси был маленький опыт в сексе, но очевидным для нее стало, что Чарльз занимался любовью точно так же, как он и жил — аккуратно и очень правильно. Однажды Трейси решила быть более смелой и оригинальной в постели, и так шокировала Чарльза, что начала тайно спрашивать себя, а не имеет ли она сексуальных отклонений.

     Беременность обрушилась на нее совершенно неожиданно, и Трейси почувствовала себя неуверенно. Чарльз никогда не касался предмета женитьбы, и ей не хотелось, чтобы он женился исключительно из-за ребенка. Она не знала, делать ли аборт или оставить ребенка. Сможет ли она воспитать его одна без помощи отца и будет ли это хорошо для малыша?

     В один из вечеров она решила рассказать эту новость Чарльзу сразу после обеда. Она решила приготовить что-нибудь вкусненькое для него у себя дома и, нервничая, сожгла блюдо. Поставив перед ним подгоревшее мясо с бобами, она напрочь забыла заранее подготовленную речь и быстро выпалила: "Прости, Чарльз, но я — беременна."

     Воцарилось молчание, длившееся так невыносимо долго, что Трейси готова была уже разрушить его, как Чарльз сказал: "Конечно же, мы поженимся."

     Трейси почувствовала как гора свалилась с плеч.

     — Я не хочу, чтобы ты думал, что ты должен на мне жениться, ты знаешь...

     Он поднял руку, останавливая ее.

     — Я хочу жениться на тебе, Трейси. Ты будешь замечательной женой.

     Потом медленно добавил:

     — Конечно, мои родители немножко удивятся.

     Он улыбнулся и поцеловал ее.

     Трейси тихо спросила: "Почему же они удивятся?"

     Чарльз вздохнул.

     — Дорогая, боюсь, ты не вполне осознаешь, куда ты будешь допущена. Стенхоупы всегда женились — обрати внимание, я использую цитату — на представителях "из высшего привилегированного сословия Филадельфии".

     — И они уже подобрали тебе жену, — закончила Трейси.

     Чарльз обнял ее.

     — Черт возьми, это ерунда. Считается лишь то, что выбрал я. В следующую пятницу мы обедаем с моими отцом и мамой. Вот ты и познакомишься с ними.

***

     Пять минут до 9.00. Трейси почувствовала разницу в уровне шума в банке. Служащие начали говорить побыстрее, двигаться скорее. Двери банка через пять минут откроются и все должно быть в полной готовности. Через окно Трейси могла видеть клиентов, выстроившихся на тротуаре перед дверями банка и ожидавшими под холодным дождем.

     Трейси наблюдала, как банковский служитель окончил распределять свежие банковские депозиты и бланки по металлическим подносам на шести столах, поставленных вдоль центрального прохода. Постоянным клиентам были выданы депозитные чеки с персональным кодом снизу, так что каждый раз, когда депозит использовали, компьютер автоматически приходовал требуемую сумму. Остальные же клиенты приходили без собственных карточек и должны были заполнять бланки.

     Служитель стал смотреть на стенные часы, и как только они показали 9. 00, он подошел к входным дверям и церемонно открыл их.

     Начался новый банковский день.

***

     В следующие несколько часов Трейси была слишком занята работой на компьютере, чтобы думать о чем-то еще. Каждая денежная операция дважды проверялась во избежание неправильного кода. Как только сумма поступала, она вводила номер счета, сумму и банк, куда данная сумма направлялась. Каждый банк имел свой собственный кодовый номер, все счета были собраны в особый конфиденциальный справочник, в котором содержались коды главных банков всего мира.

     Утро быстро пролетело. Трейси решила использовать обеденное время, чтобы привести в порядок прическу, и выбрала для этой цели Ларри Ботта. Это был дорогой парикмахер, но это того стоило, ибо Трейси решила предстать перед родителями Чарльза в наилучшем виде. Я должна сделать все, чтобы понравиться им. Плевать, кого они выбрали ему в жены. Никто, кроме меня, не сможет сделать Чарльза счастливым.

     В 13.00, когда Трейси облачилась в плащ и сапоги, Кларенс Десмонд вызвал ее к себе в кабинет. Десмонд обладал всеми чертами важного руководителя. Если бы банку потребовалась коммерческая реклама, то Десмонд полностью соответствовал мировым стандартам, консервативно одетый, в ореоле солидности и авторитета, вызывая в постороннем человеке приступы абсолютного доверия.

     — Садитесь Трейси, — сказал он. Десмонд гордился тем, что знал по имени каждого служащего. — Ужасная погода, не правда ли?

     — Да.

     — Отлично. Клиенты все еще занимаются своими делами.

     Десмонд приготовился сказать маленькую речь. Он взглянул поверх письменного стола.

     — Как я понимаю, Вы и Чарльз Стенхоуп, собираетесь вступить в брак.

     Трейси была удивлена.

     — Мы еще не объявляли об этом. Как?..

     Десмонд улыбнулся.

     — Все, что касается Стенхоупов, это для нас новости. Счастлив за Вас. Я надеюсь, Вы вернетесь к нам работать. После медового месяца, разумеется. Нам бы очень не хотелось лишиться Вас. Вы — одна из наиболее ценных сотрудников. — Мы с Чарльзом говорили об этом и пришли к соглашению, что я буду счастливее, если продолжу работать.

     Десмонд удовлетворенно улыбнулся. "Стенхоуп и Сыновья" была одной из наиболее важных инвестиционных фирм в финансовом мире, и это было бы отличной изюминкой, если он сможет получить их исключительное отношение к своему отделу. Он снова уселся в кресло.

     — Когда вернетесь из свадебного путешествия, Трейси, Вас ожидает повышение по службе. Существенное повышение.

     — О, благодарю. Отлично.

     Она знала, что заслужила это, чувствовала, что гордость переполнила ее. Скорее бы вечер, чтобы рассказать Чарльзу. Трейси казалось, что боги сговорились и счастью ее не будет конца.

     Чарльз Стенхоуп-старший жил во внушительном старом особняке на Риттенхауз-сквер. Он был одной из городских достопримечательностей, мимо которой Трейси часто проходила. И теперь, думала она, он будет частичкой моей жизни.

     Она нервничала. Ее великолепная прическа все-таки подпортилась от влаги. Четыре раза она переодевала платье. Должна ли она быть одета просто? Формально? У нее был один костюм от Ива Сен-Лорана, который она сумела купить у Вейнмакера. Если я надену его, они подумают, что я экстравагантна. С другой стороны, если я надену одно из моих обычных платьев из Пост Хори, они подумают, что их сынок женится на девушке гораздо ниже рангом. О, черт побери, пусть думают что хотят, решила Трейси. Наконец, она остановилась на простой серой шерстяной юбке и белой шелковой блузке, на шею надела тонкую золотую цепочку, подаренную матерью на Рождество.

***

     Дверь в особняке открыл дворецкий в ливрее.

     — Добрый вечер, мисс Уитни.

     Дворецкий знает мое имя. Это хороший признак? Плохой?

     — Могу я взять ваше пальто?

     Она ступила на их роскошный персидский ковер.

     Он провел ее через мраморный холл, который, как ей показалось, был вдвое больше банковского. Трейси в панике думала: О, Господи. Я так плохо одета! Надо было все-таки надеть костюм от Ива Сен-Лорана. Как только она вошла в библиотеку, сразу почувствовала, как на колготках около лодыжки распускается петля, и тут же — лицом к лицу столкнулась с родителями Чарльза.

     Чарльз Стенхоуп-старший был сурового вида мужчиной лет так шестидесяти пяти. Он выглядел вполне преуспевающим, таким, каким его сын станет через тридцать лет. В эти, как у Чарльза, карие глаза, твердый подбородок, венчик белых волос Трейси мгновенно влюбилась. Он был идеальным дедушкой для ребенка.

     Мать Чарльза выглядела впечатляюще. Она была значительно ниже и толще, но, несмотря на это, она имела поистине королевский вид. Она выглядит так солидно и надежно, подумала Трейси. Из нее выйдет замечательная бабушка.

     Миссис Стенхоуп протянула руку.

     — Дорогая, так хорошо, что Вы присоединились к нам. Мы попросили Чарльза позволить побыть несколько минут с Вами наедине. Вы не возражаете? — Конечно, она не возражает, — провозгласил отец Чарльза. — Садитесь, пожалуйста… Трейси, так ведь?

     — Да, сэр.

     Вдвоем они сидели на кушетке перед ней.

     Господи, почему я чувствую себя будто нахожусь на допросе у инквизиции? Трейси как будто услышала голос матери: "Детка, Бог никогда не подкинет тебе что-либо, с чем ты не смогла бы справиться. Просто сделай хотя бы один шаг."

     Первым шагом Трейси была слабая улыбка, которая все испортила, потому что в этот момент она почувствовала, что петля на чулке доползла аж до колена. Она попыталась прикрыть ее руками.

     — Итак! — голос мистера Стенхоупа стал сердечнее. — Вы с Чарльзом хотите пожениться.

     Это слово хотите обеспокоило Трейси. Наверняка Чарльз говорил им, что они собираются пожениться.

     — Да, — ответила Трейси.

     — Вы познакомились с Чарльзом совсем недавно, не так ли? — спросила миссис Стенхоуп.

     Трейси опять почувствовала, как всколыхнулась обида. Да, я была права, это действительно похоже на инквизицию.

     — Достаточно долго, чтобы понять, что мы любим друг друга, миссис Стенхоуп.

     — Любите, — пробормотал мистер Стенхоуп.

     Миссис Стенхоуп сказала:

     — Прямо говоря, миссис Уитни, новость Чарльза была чем-то вроде встряски для меня и его отца.

     Она улыбнулась.

     — Конечно же, Чарльз рассказал Вам о Шарлотте? — Глядя на выражение лица Трейси, она добавила:

     — Понятно. Ну, так они с Чарльзом выросли вместе. Они всегда были близки.

     — Откровенно говоря, все ждали, что они объявят о своей помолвке в этом году.

     Не было необходимости описывать Шарлотту. Трейси и сама могла ее представить. Живет рядом. Богата, из того же общества, что и Чарльз. Лучшие учебные заведения. Любит лошадей и выигрывать призы.

     — Расскажите, пожалуйста, о своей семье, — предложил мистер Стенхоуп. Господи, Боже мой, да это же сцена из последнего фильма, который мы смотрели. Я как героиня Риты Хэйворт, в первый раз встречаюсь с родителями Кэри Гранта. Мне просто необходимо выпить. Во всех старых фильмах дворецкий всегда приходит на помощь в затруднительных положениях со спасительным подносом.

     — Где Вы родились, дорогая? — спросила миссис Стенхоуп.

     — В Луизиане. Мой папа был механиком.

     Не было никакой необходимости добавлять это, но Трейси уже не могла сопротивляться. Черт с ними. Она всегда гордилась отцом.

     — Что за фирма, в которой он работал, — какая-нибудь промышленная компания?

     — Выхлопные трубы и другие детали.

     Мистер и миссис Стенхоупы переглянулись и в унисон сказали:

     "Понятно".

     Трейси вся напряглась. Интересно, сколько же времени потребуется мне, чтобы полюбить их? Она взглянула на два малосимпатичных лица против нее и к своему ужасу начала щебетать:

     — Вы так похожи на мою маму. Она и красива, и интеллигентна, и очаровательна. Она с юга. Она очень маленькая, как и Вы, миссис Стенхоуп, — слова Трейси словно повисали и проваливались в этой гнетущей тишине.

     Она сделала попытку засмеяться, но ее улыбка тотчас умерла под изумленным взглядом миссис Стенхоуп.

     Безо всякого выражения мистер Стенхоуп произнес:

     — Чарльз информировал нас, что Вы беременны.

     О, как Трейси надеялась, что он не скажет! Их позиция была видна невооруженным взглядом. Все было так, будто их сын ничего не собирался предпринимать в этой ситуации. Они быстро сориентировались и поставили нужные акценты. Теперь-то я знаю, что должна носить, подумала Трейси. Алое клеймо...

     — Не понимаю, как в этот день… — начала миссис Стенхоуп, но ей не суждено было закончить фразу, потому что в этот момент в комнату вошел Чарльз. Трейси еще никогда в жизни так никому не радовалась.

     — Ну, — спросил Чарльз, — как вы тут все без меня?

     Трейси поднялась и бросилась к нему в объятия.

     — Чудесно, милый.

     Она стала рядышком с ним, мысленно благодаря: Господи, спасибо, что Чарльз не такой, как его родители. Он никогда не сможет быть таким, как они. Они ограниченные холодные снобы.

     На почтительном расстоянии от них стоял дворецкий и держал поднос с выпивкой.

     Все будет отлично, сказала себе Трейси. В этом фильме ожидается счастливый конец.

***

     Обед был роскошный, но Трейси слишком нервничала, чтобы по достоинству оценить его. Они говорили о банковских делах, политике и мировых проблемах. Все было совершенно безлично и вежливо. Вслух никто не сказал: "Вы поймали нашего сына в ловушку, женили на себе".

     Справедливости ради следует отметить, думала Трейси, что они имели все права беспокоиться о том, на какой женщине женится их сын. Однажды Чарльз возглавит фирму, и важно, чтобы он имел достойную жену.

     И Трейси пообещала себе быть всегда на высоте.

     Чарльз нежно держал ее за руку, дрожавшую на салфетке под столом, улыбаясь и весело подмигивая. Сердечко Трейси от счастья пело.

     — Мы с Трейси хотели бы небольшую свадьбу, — сказал Чарльз, — а потом...

     — Вздор, — оборвала его миссис Стенхоуп. — В нашей семье никогда не было маленьких свадеб, Чарльз. У нас достаточно друзей, которые должны увидеть Вашу свадьбу. — Она взглянула на Трейси, оценивая ее фигуру. — Может быть, приглашения необходимо разослать немедленно. — И, как бы размышляя: — Если это приемлемо для вас.

     — Да! Да, конечно.

     Здесь готовится свадьба. Напрасно я сомневалась.

     — Некоторые гости должны приехать из-за границы. Мне необходимо устроить их на время свадьбы здесь, в доме, — сказала миссис Стенхоуп.

     — Вы решили, где проведете медовый месяц? — спросил мистер Стенхоуп. Чарльз улыбнулся.

     — Это тайна, папа.

     Он крепко сжал руку Трейси.

     — Как долго будет продолжаться ваш медовый месяц? — поинтересовалась миссис Стенхоуп.

     — Лет этак пятьдесят, — ответил Чарльз.

     Трейси с обожанием взглянула на него.

     После обеда они перешли в библиотеку выпить бренди, и Трейси бросила взгляд на чудесную, отделанную старыми дубовыми панелями комнату, на полки, заставленные томами в кожаных переплетах, на две картины Коро, маленького Копли и Рейнольдса. Для нее не имело большого значения, если бы у Чарльза вообще не было денег, но она призналась самой себе, что такой образ жизни очень приятен.

     Была почти полночь, когда Чарльз проводил ее домой, в маленькую квартирку, из Феатоин Парка.

     — Надеюсь, что этот вечер не был слишком труден для тебя, Трейси. Мама и отец могли бы быть немножко помягче.

     — О, нет, они просто чудо, — солгала Трейси.

     Она была измучена напряжением прошедшего вечера, но когда они подошли к дверям ее квартиры, она спросила:

     — Ты зайдешь, Чарльз?

     Ей так хотелось, чтобы он сжал ее в объятиях, ей так хотелось сказать:

     Я люблю тебя, милый. Никто во всем мире не сможет разлучить нас.

     Он ответил:

     — Боюсь, что не сегодня вечером. Завтра у меня тяжелый день.

     Трейси скрыла разочарование.

      — Конечно, милый, я понимаю.

     — Я позвоню тебе утром.

     Он быстро поцеловал ее, и она смотрела, как он исчезал в коридоре.

***

     Тишину квартиры разорвал телефонный звонок. Трейси подскочила в постели, еще не очнувшаяся ото сна, и уставилась в темноту. Звонок продолжался и, наконец, она поняла, что это вызывает телефон. Часы около кровати показывали 2.30. Первая мелькнувшая мысль была о Чарльзе. Она сняла трубку.

     — Алло?

     Тихий далекий мужской голос спросил:

     — Трейси Уитни?

     Она колебалась. А если это непристойный телефонный звонок?

     — А кто спрашивает?

     — Лейтенант Миллер из полиции Нового Орлеана. Это Трейси Уитни?

     — Да.

     Сердце ее забилось.

     — Простите, но у меня для Вас плохие новости.

     Рука Трейси вцепилась в телефонную трубку.

     — Это касается Вашей матери.

     — С мамой что-то случилось?

     — Она умерла, мисс Уитни.

     — Нет!

     Крик. Это был непристойный звонок. Какой-то подонок пытается испугать ее. С мамой ничего не случилось. Мама жива. "Я так люблю тебя, Трейси".

     — Сожалею, что мне пришлось сообщить вам это, — сказал голос.

     Правда. Кошмар, но все действительно произошло. Она не могла говорить. Голова и язык онемели. Откуда-то издалека раздавался голос лейтенанта.

     — Алло, алло? Мисс Уитни? Алло?..

     — Я буду с первым самолетом.

***

     Она сидела в крошечной кухне и думала о маме. Невозможно, что мама умерла. Она всегда была такой жизнерадостной, подвижной. У них с мамой всегда были такие близкие и доверительные отношения. Будучи еще маленькой девочкой, Трейси всегда шла к матери со своими проблемами: обсудить школу, приятелей, позднее — мужчин. Когда отец Трейси умер, нашлось много желающих приобрести их дело. Дорис Уитни предлагали достаточные суммы, чтобы они могли жить безбедно оставшуюся жизнь, но она наотрез отказалась продать предприятие. "Твой отец своими руками создал фирму. Я не могу бросить дело его жизни". И она сама взялась, да так, что дела процветали. "О, мамочка! Я так тебя люблю. Ты никогда не познакомишься с Чарльзом и никогда не увидишь внуков", — подумала Трейси и зарыдала. Она заварила кофе, и, пока сидела в темноте, он остыл. В отчаянии Трейси хотела позвонить Чарльзу, рассказать, что случилось, ей так хотелось, чтобы он был рядом. Она взглянула на кухонные часы. Было 3.30 ночи. Ей не хотелось будить его, она позвонит ему из Нового Орлеана. Она подумала, разрушит ли это событие их свадебные планы, и мгновенно почувствовала вину за эту мысль. Как она только могла думать о себе в это время? Лейтенант Миллер сказал: "Как только будете здесь, берите такси и отправляйтесь в главное управление полиции". Почему главное управление полиции? Почему? Что же случилось?

     Стоя в крытом аэропорту Нового Орлеана и ожидая багаж, окруженная толкающимися, нетерпеливыми пассажирами, Трейси почувствовала, что задыхается. Она попыталась пробраться ближе к месту получения багажа, но никто ее не пропустил. Она занервничала, представив, с чем должна вскоре столкнуться. Затем попыталась успокоить себя тем, что, возможно, кто-то ошибся, но те слова стучали у нее в голове: "Я боюсь, у меня плохие новости для Вас… Она умерла, мисс Уитни… Мисс… Сожалею, что мне пришлось сообщить Вам это..."

     Когда Трейси наконец получила свои чемоданы, она уселась в такси и повторила адрес, данный ей лейтенантом:

     — 715 Саус Брод-стрит, пожалуйста.

     Водитель взглянул на нее в зеркало заднего вида.

     — Фазвиль, да?

     Не беседовать. Не сейчас. Голова Трейси была слишком занята этой суматохой.

     Такси направилось к Лейк Понкрайтрен Кос Вей. Водитель продолжал щебетать:

     — Прибыли к нам, мисс, на большое шоу?

     Она даже не поняла, о чем он говорил, но подумала: "Нет. Я приехала сюда за смертью". Она слышала голос водителя, но не понимала слов. Она сидела неподвижно на своем месте, безучастная к знакомым местам, мимо которых проезжало такси. Только когда они достигли Французского Квартала, она, наконец, немного пришла в себя. В воздухе висел густой шум толпы, бешено кричащей какие-то древние безумные заклинания.

      — Дальше я не могу, — сообщил таксист.

     Трейси взглянула и увидела это. Это было невероятное зрелище, сотни тысяч орущих людей, одетых в маскарадные костюмы: драгуны, огромные крокодилы и языческие божества, заполнившие улицы и мостовые далеко впереди, и все это сопровождалось какофонией звуков. Сумасшедший взрыв музыки и тел, плывущих и танцующих.

     — Лучше убраться, пока они не перевернули машину, — сказал водитель. — Проклятая Масленица.

     — Конечно.

     Это был февраль, время, когда весь город отмечал начало Великого Поста.

     Трейси вылезла из такси и стояла на обочине тротуара с чемоданом в руке, и в следующий момент ее подхватила визжащая, танцующая толпа. Как это было непристойно, черный шарабан ведьм, миллион фурий отмечали смерть ее мамы. Не успела она и глазом моргнуть, как из рук исчез чемодан. Ее схватил какой-то мужчина в маске дьявола и поцеловал. Олень сжал ее грудь, а огромная панда приподняла над толпой. Она попыталась высвободиться и убежать, но это было невозможно. Ее окружила толпа, поймала в ловушку поющим, танцующим праздником. Она двигалась с дикой толпой, слезы рекой лились по ее лицу. Выхода не было. Когда она окончательно потеряла надежду вырваться и убежать на тихую улицу, Трейси почти впала в истерику. Она уцепилась за фонарный столб и долго стояла так, глубоко дыша. Прошло еще какое-то время, прежде чем Трейси подошла к полицейскому участку.

***

     Лейтенант Миллер был среднего возраста, беспокойный мужчина с загорелым лицом, которое выражало явное неудобство от предстоящей беседы. — Извините, что не смог встретить Вас в аэропорте, — сказал он Трейси. — Мы просмотрели вещи вашей мамы, и Вы оказались единственной, кому мы смогли позвонить.

     — Пожалуйста, лейтенант, скажите, что случилось с мамой?

     — Она покончила жизнь самоубийством.

     Противный холод разлился по всему телу Трейси.

     — Но это невозможно! Почему она убила себя? Она была довольна жизнью. В тишине ее голос дрожал.

     — Она оставила Вам записку.

***

     Морг был холодный, безразличный и ужасный. Трейси по длинному белому коридору вошла в огромную, стерильную, пустую комнату и вдруг ощутила ужасный запах смерти. Ее смерти.

     Одетый в белое служитель прошел вдоль стены, дотронулся до руки и открыл ящик.

     — Взгляните.

     Нет! Не хочу видеть пустое, безжизненное тело в этом ящике. Ей захотелось уйти, вернуться в то прекрасное время, когда не было того страшного звонка. Хорошо бы это была просто пожарная тревога, и нет ни телефонного звонка, ни маминой смерти. Трейси медленно двинулась вперед, каждый шаг больно отдавался во всем теле. Потом она уставилась на безжизненное тело, которое когда-то родило ее, нянчилось, смеялось и любило. Она нагнулась и поцеловала мать в щеку. Щека была гладкой и холодной.

     — О, мама, — всхлипнула Трейси. — Почему? Почему ты сделала это?

     — Мы делаем вскрытие, — сказал помощник. — Таков закон при совершении самоубийства.

     Записку Дорис Уитни отдали без всяких вопросов. "Моя дорогая Трейси.

     Пожалуйста, прости меня. Я обанкротилась и не могу стать тяжким бременем для тебя. Это лучший выход. Я так люблю тебя.

     Мама."

     Записка была так же безжизненна и бессмысленна, как и тело, лежавшее в ящике.

     После обеда Трейси сделала все необходимые распоряжения по организации похорон, затем на такси отправилась к себе домой. Даже на таком большом расстоянии она могла слышать оглушительные раскаты этого пира во время чумы, подобного чужеземному, мрачному торжеству.

     Дом семьи Уитни, построенный в Викторианском стиле, располагался на Гарден Дистрикт в фешенебельном районе, известном как Верхний Город. Как и большая часть домов Нового Орлеана, он был сделан из камня и не имел подвала, так как находился ниже уровня моря.

     Трейси выросла в этом доме, полном тепла и уюта. Она не приезжала домой в прошлом году и, когда такси медленно остановилось перед фасадом здания, с ужасом увидела огромную вывеску на лужайке:

     ПРОДАЕТСЯ "Невозможно. Я никогда не продам этот старый дом", часто говорила мать. Мы были так счастливы здесь.

     От этих воспоминаний ее бросило в жар. Трейси прошла мимо гигантской магнолии к входной двери. У нее всегда был собственный ключ от дома с тех пор, как ей исполнилось семь лет, она никогда не расставалась с ним, считая его своим талисманом, напоминавшим, что ее всегда здесь ждут.

     Она открыла дверь, вошла внутрь и остановилась на пороге, ошеломленная. Все чудесные предметы исчезли. Дом напоминал старую, брошенную людьми скорлупу. Трейси перебегала из комнаты в комнату, ее сомнения росли. Все это напоминало результаты какого-то внезапного погрома. Она взлетела вверх по лестнице и остановилась перед дверью комнаты, в которой провела большую часть своей жизни. Господи, что случилось? Трейси услышала звук дверного звонка и как во сне спустилась вниз.

     На пороге стоял Отто Шмидт. Мастер Компании Уитни был пожилым человеком с морщинистым лицом, худым, зато с большим выдающимся животом. На голове вокруг лысины колыхался венчик жирных седых волос.

     — Трейси, — начал он с сильным немецким акцентом. — Я только что узнал. Я… я даже не могу сказать, как мне жаль.

     Трейси сжала его руки.

     — О, Отто, я так рада Вас видеть. Входите.

     Она провела его в пустую гостиную.

     — Простите, но здесь не на чем даже сидеть, — произнесла она. — Вы не будете возражать, если мы посидим на полу?

     — Нет, что Вы.

     Они уселись друг против друга, в их глазах застыла печаль. Отто Шмидт служил в фирме столько, сколько Трейси помнила себя. Она знала, как ее отец зависел от Отто. Когда дела фирмы перешли в руки матери, Отто остался вести дела.

     — Отто, я совершенно не понимаю, что же случилось. Полиция говорит, что мама покончила жизнь самоубийством, но Вы же знаете, у нее не было причин убивать себя. — Неожиданная мысль пришла ей в голову. — Может быть, она была больна? Она не хотела терпеть...

     — Нет. Все было не так.

     Он смотрел в сторону, ему было неудобно, что-то невысказанное проскользнуло в глазах.

     Трейси медленно проговорила.

     — Вы знаете, в чем дело?

     Он внимательно взглянул на нее голубыми глазами.

     — Ваша мама не хотела рассказывать Вам, что произошло. Она не хотела Вас беспокоить.

     Трейси нахмурилась.

     — Беспокоить меня из-за чего? Продолжайте, пожалуйста.

     Он мял натруженные руки.

     — Слышали Вы о мужчине по имени Джо Романо?

     — Джо Романо? Нет. Кто он?

     Отто Шмидт заморгал.

     — Шесть месяцев назад Романо связался с вашей мамой и сказал, что хочет купить фирму. Она объяснила, что не заинтересована в продаже, но он раз десять предлагал, увеличивая цену. Она была так возбуждена и собиралась поместить все деньги в закладные, которые принесли бы доход, что позволило бы Вам обеим жить с удобствами до конца вашей жизни. Она собиралась сделать вам сюрприз. Я был рад за нее. Я собирался уйти на покой последние три года, Трейси, но не мог бросить миссис Уитни одну, разве я мог? Этот Романо, — Отто произносил это имя почти как ругательство. — Этот Романо отдал ей небольшую часть. Остальную плату — воздушный шар — должен был заплатить в прошлом месяце.

     Трейси сказала нетерпеливо:

     — Продолжайте, Отто. Что же случилось?

     — Когда Романо принял дела фирмы, он уволил всех сотрудников и поставил своих людей. Потом он начал разорять и саму фирму. Он продал все основные активы и приказал избавиться от оборудования, продал, не заплатив за все сам. Поставщики не беспокоились о задержке платежей, потому что думали, что по-прежнему имели дело с Вашей матерью. Когда же в конце концов они начали настаивать на платежах, она отправилась к Романо и потребовала объяснить, что же происходит. Он сказал ей, что решил отказаться от сделки и вернет фирму ей. Но фирма уже не представляла ценности, и, кроме того, долг вашей матери составил 500 тысяч долларов. Она отчаянно боролась за спасение фирмы, нам с женой было просто больно смотреть на это. Выхода не было. Они заставили ее обанкротиться. Они забрали все — фирму, дом, даже машину.

     — О, Господи.

     — События развивались. Адвокат района вручил уведомление, что собирается предъявить ей обвинение в мошенничестве, что грозило тюремным заключением. Думаю, в этот день она и умерла по-настоящему.

     Трейси трясло от бессильной ярости.

     — Но все, что она должна была сделать, — лишь рассказать всем правду, объяснить, что этот мужчина сделал с ней.

     Старый мастер покачал головой.

     — Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти, который правит Новым Орлеаном. Я слишком поздно узнал, что прежде Романо обделывал такие же аферы с другими фирмами. Даже если бы Ваша мать смогла загнать его в угол, прошли бы годы, прежде чем все бы распуталось. И, кроме того, у нее не было денег бороться с ним.

     — Почему же она не сказала мне?

     Это был крик страдания, крик страдания за маму.

     — Ваша мама была честной женщиной. И что вы сможете сделать? Здесь бессильны все.

     Вы не правы, подумала Трейси.

     — Я хочу увидеть Джо Романо. Где бы я смогла найти его?

     Шмидт сказал как отрезал:

     — Забудьте его. Вы даже не понимаете, насколько он силен.

     — Где он живет, Отто?

     — У него усадьба около Джексон Сквер, но попасть туда практически невозможно, Трейси, поверьте мне.

     Трейси не ответила. Ее переполнило совершенно незнакомое чувство — ненависть.

     Джо Романо должен заплатить за убийство моей мамы, поклялась себе Трейси.

Глава 3

     Ей нужно было время. Время, чтобы подумать, время, чтобы спланировать дальнейшие действия. Она не могла заставить себя вернуться в разграбленный дом, поэтому перебралась в маленький отель на Мэгэзин-стрит, далеко от Французского Квартала, где все еще продолжалось дикое шествие. У нее не было багажа, и подозрительный портье за конторкой сказал: "Мы берем плату вперед. Ваш номер стоит 40 долларов за ночь."

     Из своего номера она позвонила Чарльзу Десмонду и сказала, что не сможет приходить на службу несколько дней.

     Он с трудом скрыл раздражение.

     — Не беспокойтесь, — сказал он Трейси. — Я найду кого-нибудь заменить Вас на время вашего отсутствия.

     Он надеялся, что она не забудет сказать Чарльзу Стенхоупу, каким понимающим он может быть.

     Следующий звонок Трейси был Чарльзу.

     — Чарльз, дорогой...

     — Какого черта, где ты? Мать пыталась найти тебя все утро. Она хочет позавтракать с тобой, вам следует многое обсудить.

     — Прости, милый. Я в Новом Орлеане.

     — Где ты? Что ты делаешь в Новом Орлеане?

     — Моя мама — умерла.

     Слово застряло в горле.

     — О.

     Его голос изменился.

     — Прости, Трейси. Все это так неожиданно. Она же была еще вполне молода, не так ли?

     Она была еще очень молода, подумала Трейси грустно. Вслух она ответила:

     — Да. Да, она была молода.

     — Что случилось? С тобой все в порядке?

     Как-то получилось, но Трейси не смогла сказать Чарльзу, что мать покончила жизнь самоубийством. Ей отчаянно хотелось прокричать всю ужасную историю о том, что они сделали с ее мамой, но она остановила себя.

     Это моя проблема, подумала она. Я не могу перекладывать мою ношу на Чарльза". Она сказала:

     — Не беспокойся, дорогой. Все в порядке.

     — Хочешь, я прилечу, Трейси?

     — Не надо. Спасибо. Я сама справлюсь. Завтра мамины похороны. Я вернусь в Филадельфию в понедельник.

     Положив трубку, она в изнеможении опустилась на гостиничную постель, мысли ее разбежались. Она считала пятнистые кафельные плитки на потолке. Раз… два… три… Романо… четыре… пять… Джо Романо… шесть… семь… он должен заплатить. У нее не было никакого плана. Она только знала, что не позволит Джо Романо улизнуть с награбленным, что она должна найти способ отомстить за свою мать.

     Ближе к вечеру Трейси покинула отель и пешком по Кэнэл-стрит направилась к оружейному магазину. Грубоватый мужчина, одетый в старомодный зеленый костюм, сидел в кабинке позади прилавка.

     — Чем могу помочь Вам?

     — Я… Я хочу купить оружие.

     — Какого типа?

     — Вы знаете, э-э… револьвер.

     — Вы желаете 32, 45...

     Трейси никогда раньше даже не держала оружия.

     — Я думаю, 32 подойдет.

     — У меня есть отличный револьвер 32 калибра. Смит и Вессон, всего за 229 долларов, или Чартер Армс тридцать второго за 159...

     Она взяла с собой недостаточную сумму.

     — У вас есть что-нибудь подешевле?

     Он пожал плечами.

     — Дешевле — только рогатка, леди. Я вот что скажу Вам. Я отдам Вам тридцать второй за 150 и добавлю коробку пуль.

     — Хорошо.

     Трейси смотрела, как он подошел к арсеналу на столе позади него и выбрал револьвер. Он положил его на прилавок.

     — Вы знаете, как пользоваться?

     — Нажать… нажать на курок.

     Он заворчал.

     — Вы хотите, чтобы я показал, как заряжать его?

     Она хотела сказать, что не собирается пользоваться им, а просто хочет попугать кое-кого, но тут же сообразила, как это будет выглядеть глупо.

     — Да, пожалуйста.

     Трейси проследила, как он вставлял патроны в магазин.

     — Благодарю.

     Она полезла в кошелек и отсчитала деньги.

     — Мне нужно ваше имя и адрес для записи в полицию.

     Это не приходило Трейси в голову. Угрожать Джо Романо оружием было преступлением. Но он же сам преступник, не только я.

     Глаза продавца на фоне зеленого лица светились желтым светом, он ждал.

     — Ваше имя?

     — Смит. Джоан Смит.

     Он сделал пометку в картотеке.

     — Адрес?

     — Даумен Роуд. 30-12 Даумен Роуд.

     Не смотря на нее, он сказал:

     — Нет такого адреса — 30-12 Даумен Роуд. Это было бы где-то на середине реки. Мы напишем 50-12.

     Он положил квитанцию перед ней.

     Она подписалась: Джоан Смит.

     — Все?

     — Это все. — Он осторожно протянул револьвер через решетку. Трейси уставилась на него, взяла и положила в сумку, повернулась и торопливо пошла к выходу.

     — Эй, леди, — крикнул он ей в след. — Не забудьте, пистолет заряжен.

***

     Джексон-сквер располагался в самом сердце Французского Квартала, с чудесным Кафедральным Собором Сент Луи, возвышающемся над городом подобно благословению. Красивые старые дома и имения, расположенные на площади, были скрыты от суматохи улицы высокими живыми изгородями и стройными высокими магнолиями. Джо Романо жил в одном из этих домов. Трейси подождала, пока не стемнело. Праздничное шествие перешло на Чартерс-стрит, и даже на расстоянии Трейси могла слышать отголоски того бедлама, в котором побывала раньше.

     Она стояла в тени и изучала дом, ощущая тяжесть револьвера в сумочке. План, который она разработала, был прост. Она собиралась урезонить Джо Романо, просить его восстановить доброе имя матери. Если он откажется, ей придется пригрозить ему пистолетом и заставить подписать признание. Она передаст его лейтенанту Миллеру. Тот арестует Джо Романо, и доброе имя ее матери будет восстановлено. Ей отчаянно захотелось, чтобы Чарльз был сейчас с ней, но все-таки лучше сделать все одной. Чарльз должен быть вне ее дел. Она расскажет ему, когда все будет позади и Джо Романо будет за решеткой, где ему и место. Приближался пешеход. Она подождала, пока он прошел и улица опустела.

     Она направилась к входной двери и позвонила. Ответа не последовало. Он, наверное, на одном из званых балов, посвященных Масленице. Но я могу и подождать, думала Трейси. Я буду ждать, пока он не приедет домой. Вдруг крыльцо осветилось, входная дверь отворилась и на пороге появился мужчина. Его появление было для Трейси сюрпризом. Она представляла его зловещим гангстером, у которого на лице было просто написано, что он — негодяй. Вместо этого, она оказалась лицом к лицу с привлекательным интересным мужчиной, которого легко можно было принять за университетского профессора. Его голос был низок и приятен.

     — Привет. Чем могу быть Вам полезен?

     — Вы Джозеф Романо? — спросила она дрожащим голосом.

     — Да. Чем могу быть полезен?

     У него были изысканные, подкупающие манеры. Ничего удивительного, что этот мужчина сумел надуть мать, подумала Трейси.

     — Я… Я хотела бы поговорить с вами, мистер Романо.

     Он моментально изучил ее фигуру.

     — Конечно. Пожалуйста, проходите в дом.

     Трейси вошла в гостиную, обставленную прекрасной, старинной мебелью. Джозеф Романо жил хорошо. На деньги моей мамы, жестко подумала Трейси.

     — Я собирался немного выпить. Что вам принести?

     — Ничего.

     Он взглянул на нее с любопытством.

     — Так о чем же вы хотели поговорить со мной, — мисс?..

     — Трейси Уитни. Я дочь Дорис Уитни.

     Первое мгновение он смотрел отсутствующим взглядом, потом вспомнил что-то.

     — О, да, да. Я слышал о вашей маме. Так ужасно.

     "Ужасно". Он был причиной смерти ее матери, а его единственным комментарием было: "Так ужасно."

     — Мистер Романо, окружной адвокат думает, что моя мама замешана в мошенничестве. Вы знаете, что это не правда. Я хочу, чтобы вы помогли мне оправдать ее имя.

     Он пожал плечами.

     — Я никогда не занимаюсь делами во время Масленицы. Это против моих принципов. Романо подошел к бару и начал смешивать коктейль.

     — Я думаю, вам будет лучше, если вы немножко выпьете.

     У нее не осталось выбора. Трейси открыла сумочку, вытащила пистолет и прицелилась в него.

     — Я скажу вам, что позволит мне чувствовать себя лучше, мистер Романо. Признайтесь, что именно вы сделали моей матери.

     Джо Романо повернулся и посмотрел на пистолет.

     — Лучше уберите его, мисс Уитни. Вам лучше уйти. — Я уйду, если вы точно сделаете, что я вам сказала. Вы напишете, как вы разорили фирму, заставили обанкротиться и довели мою мать до самоубийства.

     Он внимательно наблюдал за ней темными осторожными глазами.

     — Понятно. А если я откажусь?

      — Тогда я убью Вас.

     Она чувствовала, как пистолет дрожал в руке.

     — Вы не похожи на убийцу, мисс Уитни.

     Он направился к ней, с выпивкой в руке. Голос его был мягок и искренен.

     — Я ничего не сделал, что бы привело к смерти вашу мать, и верьте мне, я...

     Он выплеснул коктейль ей в лицо.

     Трейси почувствовала в глазах резкий укол, и в следующее мгновение пистолет был выбит из ее руки.

     — Старая леди держалась за меня, — сказал Джо Романо. — Но она утаила, что у нее есть такая красотка-дочь.

     Он держал ее, сжимая руки, и Трейси закрыла глаза от ужаса. Она пыталась вырваться, но он припер ее к стене и придавил своим телом.

     — О, да у тебя характер, малышка. Мне нравится. Это разжигает.

     Его голос был хриплым. Трейси чувствовала тяжесть его тела. Она попыталась выскользнуть, но кольцо железных объятий не оставляло никаких шансов. — Ты явилась сюда немножко поразмяться? Отлично! Джо всегда готов!

     Он сорвал ее блузку.

     — Ха, посмотрите на эти груди, — зашептал он и ущипнул за сосок. — Бей меня, малышка. Мне это нравится.

     — Дайте мне уйти.

     Он сжимал ее все сильнее, причиняя боль. Она чувствовала, что постепенно падает на пол.

     — Держу пари, ты никогда не имела дело с настоящим мужчиной.

     Он лежал на ней, она чувствовала тяжесть, руки его жадно хватали ее тело, срывая одежду. Трейси вслепую вывернулась и пальцы ее почувствовали пистолет. Она схватила его, и тишину дома прорезал оглушительный выстрел. — О, Иисус, — закричал Романо.

     Его объятия сразу ослабли. Сквозь красный туман, Трейси с ужасом смотрела, как он свалился с нее на пол, хватая воздух.

     — Ты застрелила меня… Ты, сука. Ты застрелила меня.

     Трейси окаменела, она не могла сдвинуться с места. Она чувствовала, что сейчас ее стошнит.

     В глазах потемнело от резкой боли. Она заставила себя встать и направилась к двери в дальнем углу комнаты. Она толкнула дверь. Это была ванная. Ее стошнило. Она наполнила таз холодной водой и промыла глаза, пока резкая боль не прекратилась и она смогла ясно видеть. Она посмотрела на себя в зеркало. На нее глядели налитые кровью, безумные глаза. Господи, Боже мой. Только что я убила человека. Она вбежала в гостиную.

     Джо Романо лежал на полу, кровь лилась на белый ковер. Трейси остановилась над ним, побледнев как мел.

     — Простите, — глупо сказала она. — Я не хотела...

     — Скорую помощь… — дыхание клокотало в горле.

     Трейси бросилась к телефону и вызвала "скорую". Голос ее дрожал.

     — Девушка, пришлите сейчас же "скорую". Адрес — 4-20-1, Джексон-сквер. В мужчину стреляли.

     Она положила трубку и взглянула на Джо Романо. О, мой Боже, заклинала она, не дай ему умереть. Ты же знал, я не хотела этого.

     Она встала на колени рядом с телом — посмотреть, жив ли Романо. Глаза мужчины закрылись, но он еще дышал.

     — Скорая помощь в пути, — пообещала Трейси.

     Затем исчезла.

     Она пыталась не бежать, чтобы не привлекать внимания. Только поплотнее запахнулась в жакет, чтобы скрыть разорванную блузку. Через четыре квартала от дома Романо, Трейси попыталась поймать такси. Наверное, с полдюжины проскочили мимо нее, набитые смеющимися, счастливыми пассажирами. Вдалеке Трейси услышала звук сирены "скорой помощи" и минутой позже машина промчалась мимо нее в направлении дома Джо Романо.

     Мне надо скорее убираться отсюда, подумала Трейси.

     Впереди остановилось такси и оттуда вылезли пассажиры. Трейси кинулась к машине, боясь упустить ее.

     — Вы свободны?

     — Это зависит от обстоятельств. Вам куда?

     — В аэропорт.

     Она прикрыла грудь.

     — Садитесь.

     По дороге в аэропорт Трейси думала о скорой помощи. Что, если они опоздали и Джо Романо умер? Тогда она будет убийцей. Она забыла пистолет в доме, и на нем были ее отпечатки пальцев. Она может сказать полиции, что Романо пытался изнасиловать ее и пистолет выстрелил случайно, но они никогда не поверят ей. Она купила пистолет, который теперь валялся на полу рядом с Джо Романо. Сколько времени прошло? Полчаса? Она должна убраться из Нового Орлеана как можно скорее.

     — Понравился вам карнавал? — спросил водитель.

     Трейси залпом выпалила:

     — Я… Да!

     Она вытащила зеркальце и привела себя в порядок. Она имела глупость попытаться заставить Джо Романо исповедаться. Все было плохо.

     Как мне сказать Чарльзу, что случилось?

     Она знала, что он будет потрясен, но после того, как все объяснит ему, он поймет. Чарльз знает, что делать.

***

     Когда такси прибыло в Новоорлеанский Международный аэропорт, Трейси удивилась, ведь только утром я была здесь. Неужели все произошло за один день?

     Самоубийство мамы… Ужас быть сметенной карнавалом… Рычащий мужчина: "Ты убила меня… ты сука."

     Трейси вошла в здание аэропорта. Ей казалось, что все подозрительно смотрят на нее.

     Вот что значит — чувствовать себя виновной, думала она.

     Она хотела знать, существует ли какой способ узнать о состоянии Джо Романо, но никаких мыслей в голову не приходило.

     Он поправится. Мы с Чарльзом возвратимся сюда и похороним маму, и с Джо Романо будет все хорошо.

     Она попыталась выбросить из головы образ мужчины, лежащего на белом ковре, покрасневшем от крови. Она должна спешить домой, к Чарльзу.

     Трейси подошла к кассе.

     — Пожалуйста, один билет на следующий рейс до Филадельфии, туристический класс.

     Кассир пробежал пальцами по клавишам компьютера.

     — Это будет рейс три-ноль-четыре. Вам повезло. У меня есть одно место, только что вернули.

     — Когда самолет вылетает?

     — Через двадцать минут. У вас есть время.

     Трейси открыла сумочку и скорее почувствовала, чем увидела двух полицейских, одетых в форму, остановившихся рядом с каждой стороны. Один из них сказал:

     — Трейси Уитни?

     Сердце ее замерло.

     Было бы глупо отрицать это, подумала она.

     — Да.

     — Вы арестованы.

     И Трейси почувствовала холод наручников, защелкнувшихся на запястьях.

***

     Все случившееся потом больше напоминало замедленные кинокадры. Трейси видела, как ее провели через аэропорт, пристегнутую наручником к одному из полисменов, стоявшие вокруг люди с удивлением глазели. Ее усадили в заднюю часть черно-белой полицейской машины, где передние сиденья были отделены звуконепроницаемой перегородкой. Полицейская машина с сиреной и красной мигалкой сорвалась с места и помчалась прочь от аэропорта. Она сжалась на заднем сиденье, стараясь быть невидимой. Убийца… Джозеф Романо умер. Но это был несчастный случай. Она должна будет объяснить. Они должны поверить ей. Они должны.

***

     Полицейский участок, куда привезли Трейси, располагался в Алжирском квартале, на западном берегу Нового Орлеана, в ужасном здании, выглядевшем совершенно безнадежно. Комната, в которую ввели Трейси, была набита потрепанного вида личностями — проститутками, сводниками, налетчиками и их жертвами. Трейси подвели к столу дежурного сержанта.

     Один из сопровождавших ее полицейских сказал:

     — Это Уитни, Серж. Мы отловили ее в аэропорте, когда она собиралась удрать.

     — Я не собиралась...

     — Сними наручники.

     Наручники сняли. Трейси снова обрела голос.

     — Это была случайность. Я не хотела его убивать. Он пытался меня изнасиловать...

     Она уже не могла контролировать истеричные нотки в голосе.

     Сержант за столом резко спросил:

     — Вы Трейси Уитни?

     — Да. Я...

     — Уведите ее.

     — Нет. Подождите минутку, — умоляла их Трейси. — Мне необходимо позвонить. У меня есть право на телефонный звонок.

     Сержант за столом хрюкнул.

     — О, да вы знаете законы. Сколько же раз вас уже сажали, моя сладкая? — Нет. Это...

     — Тебе положен один звонок. Три минуты. Какой номер тебе нужен?

     Она так нервничала, что забыла номер Чарльза. Не могла даже вспомнить код Филадельфии. 2-5-1? Нет, не то. Она дрожала.

     — Пойдемте. Я не могу ждать всю ночь.

     2-1-5. Это он!

     — Два-один-пять пять-пять-девять-три-ноль-один.

     Сержант набрал номер и протянул трубку Трейси. Она слышала, как телефон звонил и звонил. Ответа не было. Чарльз должен быть дома, подумала она.

     Сержант за столом сказал:

     — Время вышло.

     Он стал вырывать у нее телефонную трубку.

     — Пожалуйста, подождите, — закричала она.

     Но вдруг она вспомнила, что Чарльз отключал телефон на ночь, чтобы его не будили. Она слушала безответные гудки и сознавала безнадежность ситуации.

     Сержант спросил:

     — Вы закончили?

     Трейси взглянула на него и глупо ответила:

     — Я закончила.

     Полицейский в рубашке с короткими рукавами провел ее в комнату, где ее взяли на учет и сняли отпечатки пальцев, затем повел по коридору и запер в камере.

     — Допрос будет завтра утром, — сказал он ей на прощание.

     Она осталась одна.

     Ничего этого не происходит, думала Трейси. Все это ужасный сон. О, Господи, не дай этому стать реальностью.

     Но вонючая койка в камере была настоящей, как и туалет без сиденья в углу камеры и решетка на двери.

***

     Ночные часы тянулись бесконечно долго.

     Если бы только я смогла бы связаться с Чарльзом. Она нуждалась в нем сейчас, как никогда в жизни. Я должна была довериться ему с самого начала. Если бы я тогда так сделала, ничего этого не случилось бы.

     В 6 утра скучный охранник принес ей завтрак, состоявший из жидкого кофе и холодной овсянки. Она не могла и притронуться к этой еде, что-то случилось с желудком. В 9 утра за ней пришла женщина.

     — Время идти, дорогая, — она открыла дверь камеры.

     — Мне необходимо позвонить, — начала Трейси. — Это очень...

     — Позднее, — ответила женщина. — Вы же не хотите заставить судью ждать. Он же сукин сын.

     По коридору они прошли в зал суда. На скамье сидел пожилой судья. Голова его и руки слегка подергивались. Перед ним стоял окружной адвокат, Эд Топпер, невысокий мужчина лет сорока, с коротко подстриженными волосами цвета соли с перцем и холодными черными глазами. Трейси провели к месту, и сразу же судебный исполнитель провозгласил:

      — Люди против Трейси Уитни.

     Трейси вдруг обнаружила, что направляется к скамье. Судья рассматривал лист бумаги, лежавший перед ним, голова его дергалась вверх-вниз.

     Сейчас… Сейчас был момент, когда Трейси могла бы объяснить сидящим в зале правду о том, что произошло. Она сжала руки, пытаясь унять дрожь.

     — Ваша Честь, это не было убийство. Я застрелила его, но это была случайность. Я только собиралась испугать его. Он попытался изнасиловать меня и...

     Окружной адвокат оборвал ее.

      — Ваша Честь, я вижу, нет причин тратить время суда. Эта женщина проникла в дом мистера Романо, вооруженная револьвером 32 калибра, украла полотно Ренуара стоимостью в полмиллиона долларов и, когда мистер Романо поймал ее на месте преступления, хладнокровно выстрелила и оставила его умирать.

     Трейси почувствовала, как кровь схлынула с ее лица.

     — Что… что такое вы говорите?

     Ничего из этого не имело смысла. Окружной адвокат продолжал выхлестывать:

     — У нас имеется пистолет, которым она ранила мистера Романо. На нем отпечатки пальцев. Ранила! Значит, Джо Романо жив. Она никого не убила.

     — Она скрылась вместе с картиной, Ваша Честь. Картина сейчас, скорее всего, где-то спрятана. Я требую, чтобы Трейси Уитни была осуждена за попытку убийства и вооруженное нападение. Поручительство за нее составит полмиллиона долларов. Судья повернулся к Трейси, которая стояла потрясенная.

     — Ваши интересы представляет адвокат?

     Она даже его не слышала. Он повысил голос:

     — У вас есть адвокат?

     Трейси покачала головой.

     — Нет. Я… что… то, что этот человек сказал, — ложь. Я никогда… — У вас есть деньги заплатить за адвоката?

     Существовали некоторые накопления в банке. И еще Чарльз...

     — Я… нет, Ваша Честь, но я не понимаю...

     — Суд назначит вам адвоката. Вам надлежит содержаться в тюрьме вместо 500 тысяч долларов залога. Следующее дело.

     — Подождите! Это ошибка. Я не...

     Дальше она не помнила, как попала в камеру.

     Адвоката, назначенного судом, звали Перри Поуп. Ему было за тридцать, скуластый, с интеллигентным лицом и симпатичными голубыми глазами. Трейси он сразу понравился.

     Он вошел в камеру, уселся на кровать и проговорил:

     — Отлично! Вы натворили достаточно для леди, прибывшей в город только 24 часа назад.

     Он ухмыльнулся.

     — Но вам повезло. Вы сделали паршивый выстрел. У него поверхностное ранение. Романо будет жить.

     Он вытащил трубку.

     — Вы не против?

     — Нет.

     Он набил трубку табаком, закурил и изучающе посмотрел на Трейси.

     — Вы не похожи на обычную преступницу, мисс Уитни.

     — Нет. Клянусь, я не преступница.

     — Убедите меня, — сказал он. — Расскажите мне, что случилось. С самого начала. Не спешите.

     Трейси рассказала ему все без утайки. Перри Поуп сидел и внимательно слушал, не перебивая. Когда она закончила свой рассказ, он прислонился к стене камеры, на лице было суровое выражение.

     — Вот сволочь, — сказал Поуп тихо.

     — Я не поняла, о чем они говорили.

     В глазах Трейси блеснула растерянность.

     — Я ничего не поняла о картине.

     — Все очень просто. Джо Романо представил вас как воровку, так же, как он использовал вашу мать. Вам дорога прямо в тюрьму.

     — Я все еще ничего не понимаю.

     — Тогда позвольте мне все вам изложить по порядку. Романо предъявит страховку в полмиллиона долларов на картину Ренуара, которую он где-то спрятал, и получит эти деньги. Страховая компания будет заниматься вами, но не с ним. Когда страсти улягутся, он продаст картину в какую-нибудь частную коллекцию и получит вторые полмиллиона долларов — благодаря вашему самодеятельному расследованию. Неужели вы не представляли себе, что признание, достигнутое с помощью пистолета, ничего не стоит.

     — Я… Я предполагала, что это так. Я просто подумала, что если я смогу выбить из него правду, то начнется расследование.

     Трубка погасла. Он зажег ее.

     — Как вы вошли в его дом?

     — Я позвонила, и мистер Романо впустил меня.

     — В его рассказе все по-другому. Он говорит, что вы разбили окно около черного хода и пробрались в дом. Он рассказал полиции, что поймал вас убегающую вместе с картиной Ренуара и, когда попытался задержать вас, вы выстрелили и ранили его.

     — Это ложь. Я...

     — Но это его ложь, и его дом, а пистолет — ваш. Вы хотя бы понимаете, с кем имеете дело?

     Трейси молча покачала головой.

     — Тогда позвольте привести некоторые факты из жизни, мисс Уитни. Этот город плотно контролируется семьей Орсатти. Ничего не происходит без ведома Энтони Орсатти. Если вы хотите получить разрешение на постройку здания, отремонтировать шоссе, заниматься девочками, рулеткой или наркотиками, вы встречаетесь с Джо Романо. Джо Романо начинал как один из его боевиков. Сейчас он — один из высших тузов в организации Орсатти.

     Он взглянул на нее с удивлением.

     — И вы отправились в дом Романо, угрожали ему пистолетом.

     Она сидела окаменелая и опустошенная. Наконец, она спросила:

     — Вы-то верите мне?

     Он улыбнулся.

     — Черт возьми, вы правы. Это достаточно глупо, чтобы быть правдой.

     — Можете вы помочь мне?

     Он медленно сказал:

     — Я попытаюсь помочь. Я все сделаю, чтобы засадить их всех за решетку. Они прибрали к рукам весь город и большинство судей. Если вы предстанете перед судом, они запрячут вас так далеко, что вы никогда не увидите белого света.

     Трейси взглянула озадаченно.

     — Если я предстану перед судом?

     Поуп встал, зашагал по камере и, наконец, сел на узкую кровать.

     — Я не хочу ставить вас перед большим жюри, потому что, верьте мне, это будет его жюри. Существует только один судья, которого не купил Орсатти. Его зовут Генри Лоуренс. Если я смогу так устроить, что он будет слушать ваше дело, тогда я с уверенностью могу сказать, что смогу кое-что сделать для вас. Это будет трудно, но я собираюсь переговорить с ним лично. Он так же ненавидит Орсатти и Романо, как и я. Сейчас мы должны сделать все, чтобы попасть к судье Лоуренсу.

***

     Перри Поуп помог позвонить Чарльзу. Трейси услышала знакомый голос секретарши Чарльза.

     — Контора мистера Стенхоупа.

     — Харриет, это Трейси Уитни. Есть ли?..

     — О, он столько раз пытался найти вас, мисс Уитни, но, к сожалению, у нас не было вашего телефонного номера. Миссис Стенхоуп очень озабочена свадебными хлопотами, ей хотелось обсудить их с вами. Если можете, позвоните ей.

     — Харриет, пожалуйста, могу ли я поговорить с мистером Стенхоупом?

     — Извините, мисс Уитни. Он сейчас в пути на собрание в Хьюстоне. Если можно, оставьте свой номер, я уверена, он сразу же позвонит вам.

     — Я...

     Не было никакой возможности позвонить ей в тюрьму. Нет, она должна сама все объяснить.

     — Я… Я позвоню мистеру Стенхоупу, когда он вернется, — она медленно положила телефонную трубку.

     Завтра, устало подумала Трейси. Я все объясню Чарльзу завтра.

     Во второй половине дня Трейси перевели в большую камеру. Вкусный горячий обед принесли от Джелентоира, а немного позже прибыли свежие цветы, к которым был приколот конверт. Трейси открыла его и вытащила карточку:

     Выше нос. Мы собираемся поколотить ублюдков. Перри Поуп.

***

     Он посетил Трейси на следующее утро. Мгновение — и она увидела улыбку на его лице. Она знала, что это означает хорошие новости.

     — Нам повезло, — объяснил он. — Я только что от судьи Лоуренса и Топпера, окружного адвоката. Топпер визжал как свинья, зато мы заключили соглашение.

     — Соглашение?

     — Я рассказал судье Лоуренсу всю вашу историю. Он согласен принять от вас заявление с признанием вины.

     Трейси, потрясенная, уставилась на него.

     — Признание вины? Но ведь я...

     Он поднял руку.

     — Выслушайте меня. Признавая себя виновной, вы избежите судебного разбирательства. Я убедил судью в том, что вы не брали картину. Он отлично знает Джо Романо. Мне поверили.

     — Но… если я признаю себя виновной, — медленно спросила Трейси, — то что мне будет?

     — Судья Лоуренс обещает вам три месяца тюрьмы с...

     — Тюрьмы!

     — Подождите минутку. Он отложит приговор, и вы можете отбыть наказание вне этого города.

     — Но ведь… моя репутация...

     Перри Поуп заметил:

     — Если вы предстанете перед судьями по обвинению в вооруженном грабеже и попытке убийства, вас могут приговорить к 10 годам.

     Десять лет за решеткой!

     Перри Поуп терпеливо ждал ее.

     — Это ваше решение, — сказал он. — Я могу только дать вам свой лучший совет. Мне повезло, что я договорился. Им нужен ответ сейчас… Вы не хотите иметь с ними дело? Тогда Вы можете взять другого адвоката и...

     — Нет.

     Она знала, что этот мужчина честен. При всех этих обстоятельствах, включая ее безумное поведение, он сделал все возможное для нее. Если бы только она могла поговорить с Чарльзом. Но отвечать надо было сейчас. Ей, вероятно, действительно повезло получить приговор на три месяца с отсрочкой.

     — Я… Я согласна… — сказала Трейси. Она с трудом выдавила эти слова.

     Он удовлетворенно кивнул.

     — Умная девочка.

***

     Ей не позволили позвонить, пока она не пришла в суд. Эд Топпер стоял с одной стороны, Перри Поуп — с другой. На скамье сидел представительный мужчина лет пятидесяти со спокойным лицом и модно подстриженными густыми волосами.

     Судья Генри Лоуренс сказал Трейси:

     — Суд уведомлен, что обвиняемая желает изменить свои показания и признать себя виновной. Правильно?

     — Да, Ваша Честь.

     — Все стороны согласны?

     — Да, Ваша Честь, — кивнул Перри Поуп.

     — Штат согласен, — сказал окружной адвокат.

     Судья Лоуренс надолго замолчал. Потом повернулся и взглянул в глаза Трейси:

     — Одна из причин, что такая великая страна, как наша, находится в столь жалком состоянии, состоит в том, что улицы кишат всякими паразитами, которые считают возможным красть. Люди эти смеются над законом. Наши судебные законы сами балуют преступников. Ну, здесь в Луизиане, мы не верим этому. Когда, при расследовании преступления, некто попытался хладнокровно совершить убийство, мы верили, что этот субъект должен быть наказан со всей строгостью.

     Трейси почувствовала первые приступы паники. Она повернулась взглянуть на Перри Поупа. Он неотрывно смотрел на судью.

     — Обвиняемая призналась, что она пыталась убить одного из выдающихся граждан нашего общества — человека, известного своей благотворительностью и другими добрыми делами. Обвиняемая стреляла в него и пыталась украсть произведение искусства стоимостью полмиллиона долларов, — голос его резко раздавался в зале, — так вот, суд считает, что воспользоваться полученными за него деньгами вы не сможете в течение ближайших пятнадцати лет, потому что эти пятнадцать лет вы проведете в южной исправительной колонии для женщин штата Луизиана.

     Трейси почувствовала, как судебный зал закружился вокруг нее. Кто-то сыграл с ней злую отвратительную шутку. Конечно, отчасти судья был актером, но он сыграл не ту роль. В его обязанности не входило говорить эти вещи. Она повернулась к Перри Поупу за объяснениями, но тот отвел глаза. Он засовывал бумаги в портфель. Впервые Трейси отметила, что его ногти были обкусаны до мяса. Судья Лоуренс поднялся и стал собирать свои записи. Трейси стояла, оцепенелая, неспособная постичь происходящее. Бейлиф подошел к Трейси и взял ее за руку:

     — Пройдемте.

     — Нет, — закричала Трейси, — пожалуйста, нет. — Она умоляюще взглянула на судью. — Произошла ужасная ошибка, Ваша Честь. Я...

     Но почувствовав, как рука бейлифа сжала ее запястье, Трейси осознала, что никакой ошибки нет. Ее обманули. Они собирались уничтожить ее.

     Так же, как уничтожили ее мать.

Глава 4

     Новости о преступлении Трейси Уитни и приговоре появились на первой странице "Курьера Нового Орлеана" под ее фотографией, сделанной в полиции. Главное телеграфное агентство добыло сведения и передало их корреспондентам газет по всей стране, поэтому, когда Трейси вывели из зала суда, чтобы посадить в автомобиль и отправить в колонию, ее окружила стая телерепортеров. От унижения она закрыла лицо ладонями, но от камер не было спасения. Джо Романо представлял огромную новость, и покушение на его жизнь, осуществленное красивой женщиной-грабителем, было еще большей новостью. Трейси казалось, что ее окружают одни враги.

     Чарльз, забери меня отсюда, повторяла она себе. Пожалуйста, Господи, позволь Чарльзу забрать меня отсюда. Я не могу позволить родиться нашему ребенку в тюрьме.

     На следующий день дежурный сержант разрешил Трейси воспользоваться телефоном. Харриет ответила:

     — Офис мистера Стенхоупа.

     — Харриет, это Трейси Уитни. Я бы хотела поговорить с мистером Стенхоупом.

     — Минуточку, мисс Уитни.

     Она услышала нерешительность в голосе секретарши.

     — Я… Я посмотрю, на месте ли мистер Стенхоуп.

     После долгого душераздирающего ожидания, Трейси, наконец, услышала голос Чарльза. Она только и смогла, что с облегчением зарыдать:

     — О, Чарльз.

     — Трейси? Это ты, Трейси?

     — Да, милый. О, Чарльз, я попыталась связаться...

     — Я с ума схожу, Трейси! Все газеты набиты дикими небылицами о тебе.

     Я не могу поверить в то, что они пишут.

     — Все это неправда, милый. Все неправда. Я...

     — Почему ты мне не звонила?

     — Я пыталась. Я не могла связаться с тобой. Я...

     — Где ты сейчас?

     — Я в тюрьме Нового Орлеана. Чарльз, они собираются посадить меня в тюрьму за то, чего я не совершала.

     К своему ужасу, она зарыдала.

     — Подожди. Слушай меня. Газеты утверждают, что ты застрелила человека. Это неправда, не так ли?

     — Я не убила его, но...

     — Тогда это правда.

     — Это не так звучит, милый. Это вообще все не так. Я могу все тебе объяснить.

     — Трейси, ты признала себя виновной в покушении на убийство и краже картины?

     — Да, Чарльз, но только потому, что...

     — Господи, если тебе нужны были деньги на похороны, ты должна была обсудить все это со мной… А пытаться кого-то убить… Я не могу поверить. И мои родители — тоже. Твое имя в заголовках утреннего выпуска Филадельфийских Дейли Ньюс. Впервые в жизни в семье Стенхоупов произошел такой скандал.

     Чувство горечи, которое она услышала в голосе Чарльза, позволило Трейси осознать его растерянность. Она так на него безрассудно рассчитывала, а он был на их стороне. С усилием она подавила крик отчаяния.

     — Милый, мне так тебя недостает. Пожалуйста, приезжай. Ты сумеешь все исправить.

     Воцарилось долгое молчание.

     — Такое уже не исправишь. Если ты совершила все эти преступления. Наша семья не может позволить себе вмешиваться в такие дела. Ты уже убедилась, какие они. Для нас все это — ужасное потрясение. Очевидно, я никогда по-настоящему не знал тебя.

     Каждое слово было словно сокрушительный удар. Весь мир обрушился на ее плечи. Более одинокой она еще в жизни никогда себя не чувствовала. Больше ей не к кому было обратиться.

     — А как же ребенок?

     — Поступай с твоим ребенком, как ты считаешь нужным, — ответил Чарльз. — Прости, Трейси.

     И разговор был прерван.

     Она стояла держа в руке мертвую телефонную трубку.

     Тюремщик позади нее сказал:

     — Вы закончили телефонный разговор, малышка? Я могу позвать адвоката? Потом Трейси привели в ее камеру и надзирательница объявила:

     — Будьте готовы к отправке утром. За вами заедут в 5 утра.

***

     К Трейси зашел посетитель. За прошедшие часы, когда Трейси последний раз видела Отто Шмидта, казалось, что он постарел на 100 лет. Он выглядел больным.

     — Я пришел только сказать, как мы с женой опечалены. Мы знаем, в том, что произошло, вы не виноваты.

     Если бы только так же сказал и Чарльз.

     — Завтра мы с женой будем на похоронах миссис Дорис.

     — Спасибо, Отто.

     Они собираются похоронить завтра нас обеих, печально подумала Трейси. Ночь она провела беспокойно, лежа на узкой тюремной койке, уставившись в потолок. Она вновь и вновь возвращалась к своему разговору с Чарльзом. Он даже не захотел ее выслушать. Она должна думать о ребенке. Она читала о женщинах с детьми, отбывающих наказание в тюрьме, но эти истории были так далеки от ее собственной жизни, как если бы она читала о жизни людей с другой планеты. Теперь это случилось с ней.

     Поступай с твоим ребенком, как ты считаешь нужным, сказал Чарльз.

     Она хочет иметь ребенка.

     И еще, она подумала, они не позволят мне сохранить его. Они захотят забрать его, потому что я буду в тюрьме следующие 15 лет. Будет лучше, если он никогда не узнает о своей матери.

***

     В 5 утра женщина-полицейский в сопровождении надзирательницы вошла в камеру Трейси.

     — Трейси Уитни?

     — Да. — Она даже удивилась, как странно звучит ее голос.

     — В соответствии с постановлением суда штата Луизиана, Орлеанского округа, вы препровождаетесь в Южную Луизианскую исправительную колонию для женщин. Пойдемте, детка.

     Она пошла длинным коридором, мимо камер, набитых заключенными. Ей свистели.

     — Хорошего путешествия, красотка.

     — Скажи, куда ты спрятала ту картину, Трейси, и я поделюсь с тобой деньгами.

     — Если ты попадешь в большой дом, спроси Эрнестину Литтлчеп. Она хорошо о тебе позаботится...

     Трейси прошла мимо телефона, по которому разговаривала с Чарльзом.

     До свидания, Чарльз, подумала она.

***

     Ее вывели во двор тюрьмы. Желтый тюремный автобус ожидал отправления, его мотор работал. В нем уже сидели с полдюжины женщин, их сопровождали два вооруженных охранника. Трейси взглянула на своих будущих товарок. Одна была откровенно дерзкая, другая скучная, у других на лице было выражение отчаяния. Той жизни, которой они жили здесь, подошел конец. Они были отбросами общества, которых посадят в клетки, как животных. Трейси хотела знать, какие преступления совершили они и были ли среди них невиновные, как она, и еще она хотела знать, что они читали на ее лице.

     Поездка на тюремном автобусе казалась бесконечной, автобус был жаркий и вонючий, но Трейси ничего не замечала. Она погрузилась в себя, не обращая внимания на других пассажиров и зеленые фермы, мимо которых проносился автобус. Девушка находилась в другом пространственно-временном измерении.

***

     Она была маленькой девочкой на берегу океана с отцом и матерью. Отец внес ее, сидящую у него на плечах, в океан. Когда она закричала, он сказал:

     — Не будь ребенком, Трейси, — и опустил в холодную воду. Когда вода сомкнулась у нее над головой, она запаниковала и начала задыхаться. Отец поднял ее и повторил все сначала. С этого момента вода внушала ей ужас. Аудитория колледжа заполнена студентами, их родителями и родственниками. Она была выпускницей. Доклад продолжался 15 минут, и ее речь была полна возвышенным идеализмом, умными ссылками на прошлое и блестящими мечтами о будущем. Декан наградил ее ключом Фи Бета Каппа.

     — Я хочу, чтобы ты хранила его, — сказала тогда ей мать, которая вся светилась от гордости.

     — Я собираюсь поехать в Филадельфию, мама. Я буду работать в банке.

     Энн Махлер, ее лучшая подруга, говорила ей:

     — Тебе понравилась Филадельфия, Трейси. Здесь столько культурных центров. Здесь чудесные пейзажи и дефицит женщин. Я думаю, мужчины просто оголодали! Я смогу устроить тебя на работу в банк, где я работаю.

     Чарльз занимался с ней любовью. Она наблюдала за игрой света и тени на потолке и думала:

     "Интересно, сколько девушек захотели бы оказаться на моем месте?"

     Чарльз был замечательным уловом. И она тотчас устыдилась этой мысли. Она любила его. Она чувствовала, как он проникал в нее, пронзал мощными толчками, приближаясь к оргазму. А потом спросил, задыхаясь:

     — Ты готова?

     И она солгала, сказав "да".

     — Тебе хорошо?

     — Да, Чарльз.

     И она подумала: Неужели всему этому конец? И снова — чувство вины...

      — Вы! Я вам говорю, вы, спаси Господи, глухая? Пойдемте.

     Трейси подняла глаза и снова очутилась в желтом тюремном автобусе. Он остановился во дворе, со всех сторон окруженном огромными каменными стенами.

     Ряд из девяти ограждений, покрытых проволокой, окружали 500 акров пастбищ и лесов, которые составляли тюремные земли Южной Луизианской исправительной колонии для женщин.

     — Подъем, — сказал полицейский. — Вот мы и здесь.

     Это здесь было адом.

Глава 5

     Коренастая, с каменным лицом, надзирательница с черно-коричневыми крашеными волосами обратилась к новоприбывшим:

     — Некоторым из вас предстоит пробыть здесь долгое, долгое время. Есть только один способ жить здесь — это забыть мир за этими стенами. Вы можете сделать свое пребывание здесь либо легким, либо тяжелым. У нас здесь определенные правила, и вы должны им следовать. Мы будем говорить вам, когда вставать, когда работать, когда есть и когда идти в туалет. Если нарушите одно из правил, то будете мечтать о собственной смерти. Мы любим держать здесь мирные создания и знаем, как сдержать смутьянов. — Ее глаза стегнули над всеми к Трейси.

     — Сейчас вы пройдете осмотр вашего физического состояния. После вы пойдете к смотрителям и вас разместят по камерам. Утром вас распределят на работу. Все.

     Она собралась уйти.

     Бледная молодая девушка, стоящая рядом с Трейси, сказала:

     — Простите, пожалуйста, могу ли...

     Надзирательница повернулась, лицо ее наполнилось злобой:

     — Заткни свой мерзкий рот. Ты говоришь здесь только тогда, когда тебе можно говорить. Иди за остальными.

     Тон, так же как и слова, потрясли Трейси. Надзирательница позвала двух женщин-охранниц, стоявших в конце комнаты.

     — Заберите этих не очень хороших сук отсюда.

     Трейси вдруг обнаружила себя выходящей в толпе из комнаты и идущей вниз по длинному коридору. Заключенных привели в большую, выложенную белым кафелем комнату, где жирный среднего возраста мужчина в грязном комбинезоне стоял около смотрового стола.

     Одна из надзирательниц закричала:

     — Построиться!

     Женщин выстроили в одну длинную шеренгу.

     Мужчина в комбинезоне сказал:

     — Я доктор Гласко, дамы. Раздевайтесь!

     Женщины посмотрели друг на друга, не понимая. Одна из них сказала:

     — Как, мы должны раздеться?

     — Вы разве не знаете, что означает раздеться? Снимайте всю одежду — все полностью!

     Женщины начали медленно раздеваться. Некоторые безразлично, другие оскорбленно. Трейси — непонимающе. Слева от Трейси стояла женщина, лет пятидесяти, сильно дрожавшая, а справа была трогательная худенькая девушка, которой нельзя было дать больше семнадцати лет. Кожа ее была покрыта прыщами.

     Врач указал на первую женщину в строю:

     — Ложись на стол и поставь ноги на скобы.

     Женщина никак не могла решиться.

     — Ну же. Ты задерживаешь весь строй.

     Она сделала так, как он сказал.

     Доктор вставил расширитель во влагалище. Во время осмотра он спросил: — У тебя есть венерическое заболевание?

     — Нет.

     — Скоро мы об этом узнаем.

     Следующая женщина сменила первую. Когда доктор начал вводить те же инструменты, Трейси не выдержала и закричала:

     — Подождите минуту!

     Доктор остановился и с удивлением посмотрел на Трейси:

     — Что такое?

     Все воззрились на Трейси. Она сказала:

     — Я… вы не простерилизовали инструменты.

     Доктор Гласко одарил Трейси медленной холодной улыбкой.

     — Отлично! У нас в доме появился гинеколог. Вас волнуют микробы, не так ли? Так отправляйтесь в конец строя!

     — Что?

     — Вы что, не знаете английского языка? Отправляйтесь в конец.

     Трейси, не понимая почему, заняла место в конце шеренги.

     — А сейчас, если вы не возражаете, мы продолжим, — сказал доктор.

     Он вставил расширитель в женщину, лежавшую на столе, и Трейси вдруг поняла, почему она была последней в шеренге. Он собирался проверить всех женщин одними нестерилизованными инструментами, и она будет последней из осматриваемых. Она почувствовала, как ярость закипает в ней. Он мог проверять их отдельно, вместо намеренного оскорбления их достоинства. И они могли заставить его подчиниться, если бы протестовали все вместе… Подошла ее очередь.

     — На стол, мисс Доктор.

     Трейси заколебалась, но у нее не было выбора. Она взобралась на стол и закрыла глаза. Она чувствовала, как он развел ее ноги, как холодные инструменты внутри зондировали, жали и больно кололи.

     Она скрежетала намеренно зубами.

     — Есть у вас сифилис или гонорея? — спросил доктор.

     — Нет.

     Она не собиралась говорить ему о ребенке. Не этому чудовищу. Она обсудит это с начальником тюрьмы.

     Она почувствовала, как инструменты вынули. Доктор Гласко надел резиновые перчатки.

     — Отлично, — сказал он, — становитесь в строй и нагнитесь. Сейчас мы проверим вашу хорошенькую маленькую задницу.

     Не сдержавшись, Трейси спросила:

     — Зачем вы делаете это?

     Доктор Гласко посмотрел на нее:

     — Я скажу вам зачем, Доктор. Потому что у задницы превосходные тайники. У меня целая коллекция марихуаны и кокаина, которые я вытащил у таких, как вы, дамочек. Теперь нагнитесь.

     И он прошел вдоль строя, засовывая пальцы из отверстия в отверстие. Трейси затошнило. Она почувствовала, как горячая слюна заполняет рот, и начала давиться.

     — Если кого-то вырвет, я ткну ее личико в блевотину, — он повернулся к охранникам. — Отведите их в душ. Они воняют.

     Держащие одежду, нагие, заключенные были отправлены другим коридором в большую бетонную комнату с дюжиной открытых душевых.

     — Кладите одежду в угол и идите в душ. Используйте дезинфекционное мыло, — приказала надзирательница. — Вымойте каждый кусочек вашего тела от головы до пяток и шампунем волосы.

     Трейси ступила с цементного пола в душ. Она скребла себя, думая:

     Я никогда не буду снова чистой. Что здесь за люди? Так они выбьют все человеческое. Я не вынесу 15 лет.

     Охранница окрикнула ее:

     — Эй, ты, время истекло. Вылезай.

     Трейси вышла из душа, и ее место тут же заняла другая заключенная. Ей протянули тонкое изношенное полотенце, и она кое-как вытерла тело.

     Когда последняя заключенная вымылась, их привели в большую кладовую, где находились полки с платьем, охраняемые заключенными — латиноамериканцами, и где каждой подобрали и выдали серую униформу. Трейси и остальным заключенным дали по два серых униформенных платья, две пары трусиков, два бюстгальтера, две пары туфель, две ночные рубашки, гигиенический пояс, расческу и пакет для грязного белья. Надзирательницы стояли, наблюдая, как заключенные одевались. Когда они закончили, их препроводили в комнату, где заключенные, пользующиеся особыми привилегиями, сидели на трехногих стульях возле больших фотокамер. — Всем встать напротив стены.

     Трейси двинулась на указанное место.

     — Повернитесь лицом.

     Она стала против камеры.

     — Налево. Руки на стол.

     На столе стояло устройство для снятия отпечатков пальцев. Пальцы Трейси положили на скользящую чернильную прокладку, потом прижали к белому картону.

     — Левую руку. Правую руку. Вытрите руки полотенцем. С вами закончено. Она права, думала Трейси оцепенело. Со мной покончено. Я только номер. Без имени, без лица.

     Охранница указала на Трейси:

     — Уитни? Начальница тюрьмы хочет поговорить с вами. Следуйте за мной. Сердце Трейси вдруг взмыло. Чарльз занялся ее делом. Конечно же, он не покинул ее, как и она не смогла кого-либо бросить! У него прошло внезапное потрясение, случившееся перед тем разговором. У него было достаточно времени обо всем подумать и осознать, что он все еще любит ее. Он переговорил с начальником тюрьмы и объяснил ужасную ошибку, которая произошла с Трейси. Она собралась сказать слово "свободна". Ее провели совершенно другим коридором, через двойные тяжелые с огромными замками двери, охраняемые мужской и женской охраной. Когда Трейси допустили через вторые двери, ее чуть не сбила с ног заключенная. Это была гигантского размера женщина, большей Трейси не видела в жизни — талия ее была не меньше 6 футов, весила она около 12 стоунов, с квадратным, изрытым оспой лицом и тяжелыми глазами. Она схватила Трейси за руку, рывком поставила рядом и облапила ее грудь. — Эй, — сказала гигантша охраннику, — мы поймали новую рыбку. Как бы устроить ее со мной?

     У нее был тяжелый шведский акцент.

     — Прости, но ее уже определили, Берта.

     Амазонка хлестнула Трейси по лицу. Трейси отлетела к стене, гигантша захохотала:

     — Отлично, малышка. Большая Берта встретится с тобой позже. Мы чудненько проведем время. Ты никуда не денешься.

     Наконец они достигли конторы начальника тюрьмы. Трейси стало плохо от омерзения. Придет ли Чарльз сюда? Или пришлет своего адвоката?

     Секретарша начальника кивнула охраннику.

     — Он ждет ее. Подожди здесь.

***

     Начальник тюрьмы, Джордж Брэнинген, сидел за видавшим виды столом, изучая какие-то бумаги, лежавшие перед ним. Это был мужчина лет сорока с небольшим, худой, измученный, с нервным лицом и глубоко сидящими светло-коричневыми глазами.

     Начальник тюрьмы Брэнинген работал в этой должности уже 5 лет. Он пришел сюда, к этим отбросам общества, как современный исследователь и ревностный идеалист, намеривающийся провести быстрые, все сметающие реформы в тюрьме. Но она смяла его, как смяла его предшественников. Тюрьма первоначально была построена с расчетом нахождения в камере двух заключенных. Он знал, что аналогичная ситуация наблюдалась и в других тюрьмах. Все тюрьмы страны были переполнены и недоукомплектованы персоналом. Тысячи преступников слонялись днем и ночью без дела, взращивая свою ненависть и составляя планы мести. Это была глухая, жестокая система, но такова она была везде. Он прогудел секретарше:

      — Отлично. Пусть войдет.

     Охранник открыл дверь во внутреннее помещение, и Трейси вошла.

     Начальник Брэнинген взглянул на стоявшую перед ним женщину. Одетая в грубую тюремную униформу, с утомленным лицом, Трейси все равно была прелестной. У нее было красивое открытое лицо, и начальник Брэнинген удивился, как же оно смогло остаться таким. Он особенно заинтересовался этой заключенной, потому что прочел о ее случае в газетах и изучил ее документы и протоколы. Она впервые совершила преступление, никого не убила, и 15 лет были необычно суровым наказанием. Тот факт, что Джозеф Романо был ее обвинителем, делал ее приговор еще более подозрительным. Но начальник был только стражем. Он не мог противоречить системе. Он сам был частью системы.

     — Пожалуйста, садитесь, — сказал он.

     Трейси с радостью уселась. Колени ее подгибались. Он собирался сейчас сказать ей о Чарльзе. И скоро ее освободят.

     — Я просмотрел ваше дело, — начал начальник.

     Наверное Чарльз попросил его об этом.

     — Я вижу, вы собираетесь пробыть с нами долгое время. Ваш приговор 15 лет.

     Какая-то чудовищная ошибка.

     — Разве… разве вы не разговаривали с Чарльзом? — от волнения она начала заикаться.

     Он удивленно взглянул на нее:

     — Чарльз?

     И она уже знала. Внутри у нее все помертвело.

     — Пожалуйста, — сказала она. — Пожалуйста, выслушайте меня. Я невиновна. Я не должна здесь находиться.

     Сколько раз в своей жизни он слышал эти слова? Сотню? Тысячу? Я невиновна.

     Он сказал:

     — Суд признал вас виновной. Лучший совет, который я могу вам дать, это попытаться спокойно относиться ко времени. Вы получили срок заключения, и он должен пройти для вас как можно легче. В тюрьме нет часов, в тюрьме есть только календарь.

     Я не смогу быть запертой здесь 15 лет, думала Трейси в отчаянии. Я хочу умереть. Господи, помоги мне умереть. Но разве я могу умереть? Разве могу? Тогда я убью своего ребенка. Это и твой ребенок, Чарльз. Почему ты не здесь, чтобы помочь мне?

     С этого момента она начала ненавидеть его.

     — Если у вас есть какие-то особые проблемы, — сказал начальник Брэнинген. — Я имею в виду, если я смогу вам помочь, я бы хотел, чтобы вы пришли ко мне.

     Даже когда он произносил эти слова, он знал, что это ложь. Она была молода, свежа и красива. Все эти тюремные дряни накинутся на нее словно звери. Здесь даже не было спасительной камеры, в которую он мог бы ее определить. Почти каждая камера контролировалась коблом. До начальника Брэнингена доходили слухи об изнасилованиях в душах, в туалетах и просто в коридорах. Но это были только слухи, потому что жертвы всегда хранили молчание или умирали.

     Начальник Брэнинген мягко сказал:

     — При хорошем поведении ваш срок, может быть, сократят до 12 лет или...

     — Нет! — это был крик такого отчаяния и безнадежности, что Трейси почувствовала, как стены офиса валятся на нее. Она стояла, пронзительно крича. Охранник влетел и схватил ее за руки.

     — Полегче, — скомандовал начальник Брэнинген.

     Он сидел, беспомощно глядел, как Трейси уводят прочь. Она опять шла коридорами мимо камер, переполненных заключенными всех сортов: белые, черные, коричневые, желтые. Они смотрели на идущую Трейси и звали ее, говоря с различными акцентами:

     — Ночная рыбка.

     — Французская жена.

     — Свежая крошка.

     — Свежее мясо.

     Пока Трейси не достигла своей камеры, она не осознавала, что такое подразумевали женщины, крича: "Свежее мясо!"

Глава 6

     В блоке С размещалось 60 женщин по 4 в камере. Трейси вели по длинному вонючему коридору, и из-за решеток на нее смотрело множество лиц. Они выражали целую гамму чувств: от безразличия до злобы. Она как будто бы шла по какой-то странной подводной стране, совершенно одинокая в медленно разворачивающемся сне. Горло у нее болело после того дикого крика, вырвавшегося из пойманного в ловушку тела. Вызов в кабинет начальника тюрьмы был ее последней слабой надеждой. Теперь не было ничего. Ничего, за исключением дикой перспективы сидеть в клетке этого чистилища ближайшие 15 лет.

     Надзирательница открыла дверь камеры: — Внутрь!

     Трейси вошла и огляделась. В камере находились три женщины, молча смотревшие на нее.

     — Иди! — приказала надзирательница.

     Трейси заколебалась, потом вошла в камеру. Она услышала, как позади нее захлопнулась дверь.

     Она была дома. Тесная камера едва вмещала четыре койки, маленький стол с треснутым зеркалом на нем, четыре маленькие табуретки и в дальнем углу туалет без сидения.

     Ее товарки по камере уставились на нее. Первой нарушила молчание женщина-пуэрториканка:

     — Поглядите, мы получили новую сокамерницу.

     Голос ее был грудной и низкий. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не синеватый шрам от удара ножом, идущий от виска до горла. Она казалась не старше четырнадцати, если не смотреть на умудренные опытом глаза. Сидящая на корточках мексиканка среднего возраста сказала:

     — Добро пожаловать. Рады видеть тебя. За что они засадили тебя сюда, подружка?

     Трейси словно парализовало, она не смогла ответить.

     Третья женщина была черной, почти 6 футов ростом, с наглыми выжидающими глазами и холодным тяжелым выражением лица. Голова у нее была обрита и череп поблескивал черно-синим отливом в тусклом свете.

     — Твоя койка — вон в том углу.

     Трейси через камеру двинулась к койке. Матрас был грязный, выпачканный всякими выделениями Бог знает скольких предшественниц. Она не могла заставить себя прикоснуться к нему. Непроизвольно она выпалила:

     — Я не могу спать на таком матрасе.

     Толстая мексиканка усмехнулась:

     — Ну и не спи, милочка. Yay tiempo. Можешь спать вместе со мной.

     Трейси вдруг ощутила себя обнаженной. Они подомнут ее, имея физическое превосходство. Три женщины следили за ней, разглядывали, как бы щупали тело: "Свежее мясо". Она внезапно ужаснулась.

     Я здесь — неправильная, подумала Трейси. О, пожалуйста, дайте мне остаться неправильной."

     Она обрела голос:

     — Я попрошу выдать мне чистый матрац.

     — У Бога? — поинтересовалась чернокожая. — Но он что-то давно не появлялся здесь в последнее время.

     Трейси повернулась и еще раз взглянула на матрац, который пересекали несколько жирных черных полос.

     Я не могу оставаться здесь, думала Трейси. Я сойду с ума.

     Как бы читая ее мысли, чернокожая сказала:

     — Ты спятила, малышка.

     Трейси вновь услышала голос начальника: "Лучший совет, который я могу вам дать — это попытаться спокойно относиться ко времени."

     Чернокожая продолжала:

     — Я — Эрнестина Литтл.

     Она кивнула в сторону женщины с длинным шрамом:

     — Это Лола. Она из Пуэрто-Рико, а это — Паулита из Мексики. Кто ты?

     — Я… Я Трейси Уитни.

     Она чуть не сказала: Я была Трейси Уитни. У нее было кошмарное ощущение, что она теряет сознание. Тошнота подошла к горлу, и Трейси вцепилась в край койки, чтобы не упасть.

     — Откуда ты приехала, милочка? — спросила толстуха.

     — Простите, но я не могу сейчас разговаривать.

     Почувствовав слабость в коленях, она опустилась на конец грязной койки и вытерла бусинки пота кончиком юбки. Мой ребенок, думала она. Я должна сказать начальнику тюрьмы, что собираюсь родить ребенка. Он переведет меня в чистую камеру. Возможно, даже позволит мне быть в одиночной камере. Она услышала шаги по коридору. Надзирательница прошла мимо камеры. Трейси кинулась к двери.

     — Извините, — сказала она, — я должна увидеть начальника тюрьмы. Я… — Я прямо сейчас и пришлю его, — бросила надзирательница через плечо. — Вы не поняли. Я...

     Надзирательница удалилась. Трейси вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать.

     — Ты больная или еще что-то, милашка? — спросила пуэрториканка.

     Трейси только покачала головой, не имея сил говорить. Она присела на койку, лишь взглянув на нее, потом медленно легла. Это был акт беспомощности. Она закрыла глаза.

***

     Ее далекий день рождения был одним из самых захватывающих дней в жизни.

     — Мы идем обедать к Энтони, — торжественно объявил отец.

     Энтони! Это имя сразу воскресило в памяти другой мир, мир красоты, очарования и богатства. Трейси знала, что отец ее не был богат.

     — Мы сможем позволить себе каникулы на следующий год, — то был постоянный припев в их доме.

     И сейчас они вдруг собираются пойти к Энтони! Мама нарядила Трейси в новое зеленое платье.

     — Вы только поглядите на этих двух дам, — похвалил их отец. — Я в окружении двух самых прекрасных женщин Нового Орлеана. Каждый бы не отказался быть на моем месте.

     Энтони — это было то, о чем Трейси мечтала намного больше. Это была волшебная страна, элегантно и со вкусом оформленная, с белыми скатертями и украшенными блестящими золотыми и серебряными монограммами тарелками.

     Это дворец, думала Трейси. Держу пари, туда ходят обедать король и королева.

     Она была слишком взволнованна, чтобы есть, поэтому старательно рассматривала всех этих великолепно одетых мужчин и женщин.

     "Когда я вырасту, — мечтала Трейси, — буду ходить к Энтони каждый вечер и брать с собой папу и маму."

     — Ты же не ешь, — сказала Трейси мама.

     И чтобы ей угодить, Трейси все съела несколькими глотками. Был приготовлен именинный торт с десятью свечами, и их гости пели "Хэппи Бездей", другие посетители ресторана обернулись и аплодировали, а сама Трейси чувствовала себя принцессой. За окнами она могла слышать звуковые сигналы проносившихся по улице машин.

***

     Звон был громкий и настойчивый.

     — Время ужинать, — объявила Эрнестина Литтл.

     Трейси открыла глаза. Двери камер с хлопаньем открывались. Трейси лежала на своей койке, отчаянно пытаясь вернуться в прошлое.

     — Эй! Время хавать, — сказала пуэрториканка.

     От всякой мысли о еде Трейси затошнило.

     — Я не голодна.

     Паулита, толстая мексиканка, сказала:

     — Es llano. Это просто. Их не волнует, голодна ты или нет. Каждый должен идти в столовую.

     Заключенные были построены в коридоре в одну шеренгу.

     — Ты лучше иди, или они поимеют тебя в зад, — предупредила Эрнестина. Я не могу двигаться, подумала Трейси. Я останусь здесь.

     Ее товарки по камере вышли и встали во втором ряду. Приземистая надзирательница с вытравленными перекисью волосами увидела, что Трейси лежит на койке.

     — Эй, ты! — сказала она. — Ты что, не слышала звонок?! Иди сюда.

     Трейси ответила:

     — Я не голодна, спасибо. Я бы хотела, чтобы меня оставили в покое. Надзирательница раскрыла широко глаза, не веря своим ушам. Она ворвалась в камеру и остановилась около койки, где лежала Трейси.

     — Кто дал тебе право думать, что ты можешь лежать? Ты что, ждешь прислугу? Ну-ка, поставь свою задницу в строй. Я должна буду подать рапорт об этом случае. Если еще раз такое повторится, отправишься в карцер. Поняла?

     Она не поняла. Она вообще ничего не понимала, что с ней происходит. Она с трудом поднялась с койки и встала в строй за чернокожей.

     — Почему я должна?

     — Заткнись! — проворчала сквозь зубы Эрнестина Литтл. — В строю не говорят.

     Женщины строем направились по узкому коридору через двойные двери в огромную столовую, уставленную большими деревянными столами со стульями. Кроме того, там был длинный сервировочный прилавок с движущейся поверхностью, где заключенные выстраивались за пищей. Меню этого дня состояло из отварного тунца, зеленых бобов, бледного заварного крема и на выбор: разбавленный кофе или фруктовая вода. Порции неаппетитно выглядевшей еды накладывались в оловянные тарелки заключенных по ходу их движения вдоль прилавка, а заключенные, стоявшие за прилавком и обслуживающие остальных, только покрикивали:

     — Двигайтесь, держите строй, следующая… следующая.

     Трейси получила свою порцию еды и неприкаянно стояла, не зная, куда ей идти. Она оглянулась, ища Эрнестину Литтл, но та как сквозь землю провалилась. Трейси направилась к столу, где разместились Лола и Паулита. За столом сидели 12 женщин, с огромным аппетитом поглощавшие еду. Трейси посмотрела на то, что было в тарелке, и отставила от себя, так как волна желчи поднялась и заполнила рот.

     Паулита пододвинула ее тарелку к себе:

     — Если ты не хочешь, то я съем.

     Лола сказала:

     — Если ты не будешь есть, ты долго здесь не протянешь.

     Я не хочу долго протянуть, безнадежно думала Трейси. Я хочу умереть. Как могут все эти женщины терпеть такую жизнь? Сколько они уже здесь? Месяцы, годы?

     Она подумала о жуткой камере и омерзительном матрасе, и ей захотелось закричать, завыть. Но она только крепче сжала челюсти, так что ни один звук не вырвался наружу. Мексиканка продолжала говорить:

     — Если они увидят, что ты не ешь, то посадят тебя в карцер.

     Она непонимающе взглянула на Трейси.

     — Это нора, и ты там одна. Тебе не понравится там.

     Она наклонилась к Трейси:

     — Ты здесь впервые, да? Я дам тебе совет, querida. Эрнестина Литтл управляет этим местом. Будь с ней хорошей — и все будет отлично.

     Через тридцать минут после того, как женщины пришли в столовую, прозвенел звонок и они поднялись. Паулита выхватила одну зеленую фасолинку из соседней тарелки. Трейси встала за ней в строй, и женщины промаршировали назад в камеры. Ужин закончился. Было четыре часа дня. Когда Трейси вернулась в камеру, Эрнестина Литтл была уже на месте.

     Без всякого любопытства Трейси представила, где та провела обеденное время. Она взглянула на туалет в углу. Ей отчаянно хотелось воспользоваться им, но она никак не могла заставить себя усесться перед остальными женщинами. Придется ждать, пока не выключат свет. Она уселась на край койки.

     Эрнестина Литтл сказала:

     — Как я понимаю, ты ничего не ела за ужином. Это глупо.

     Как она узнала? И какое ей дело? — думала Трейси.

     — Как я могу увидеть начальника?

     — Ты пишешь требование. Охранники используют его как туалетную бумагу. Того, кто хочет увидеться с начальником, они считают смутьяном. Она подошла к Трейси:

     — Тута оченно много странных вещей. Тебе нужна подруга, которая оградила бы тебя от всяческих ужасов. Она улыбнулась, показав золотые передние зубы. Голос ее был мягок.

     — Такую, кто знает всякие пути этого зоопарка.

     Трейси взглянула в ухмыляющееся черное лицо женщины. Казалось, что оно плывет где-то около потолка.

***

     Это была самая высокая вещь из тех, что она когда-либо видела.

     — Это жираф, — сказал папа.

     Они находились в зоопарке в Одибон-Парк. Трейси очень там нравилось. По воскресеньям они направлялись туда послушать выступление оркестров, а потом родители вели ее к аквариуму в зоопарк. Они медленно прогуливались, разглядывая животных в клетках.

      — Они, наверное, ненавидят всех за то, что их посадили в клетки, папа?

     Отец смеялся:

     — Нет, Трейси. У них прекрасная жизнь. О них заботятся, их кормят и защищают от врагов. Животные жалостно смотрели на Трейси. Ей так хотелось открыть клетки и выпустить всех.

     Я бы не хотела быть запертой, как они, думала девочка.

***

     В 20.45 прозвенел звонок по всей тюрьме. Товарки по камере начали раздеваться. Трейси не двигалась. Лола сказала:

     — У тебя 15 минут, чтобы приготовиться ко сну.

     Женщины разделись и надели ночные рубашки. Надзирательница с перекисными волосами зашла в камеру. Она даже остановилась, увидев Трейси одетую.

     — Давай раздевайся, — приказала она и повернулась к Эрнестине:

     — Ты говорила ей?

     — Ага. Мы сказали.

     Надзирательница, ища слова, повернулась к Трейси:

     — Мы ужо найдем способ разделаться со смутьянкой. Ты будешь делать то, что тебе здесь сказали, — или я разобью твою задницу.

     Надзирательница ушла. Паулита предостерегла ее:

     — Ты лучше слушай ее, детка. Старая Железные Трусы одна из главных сук.

     Медленно Трейси поднялась и начала раздеваться, повернувшись к остальным спиной. Она сняла все, кроме трусиков, и натянула через голову грубую ночную рубашку. Она чувствовала на себе глаза женщин.

     — У тебя по-настоящему красивое тело, — прокомментировала Паулита.

     — Ух, действительно, красивое, — подхватила Лола.

     Трейси почувствовала холодок, пробежавший по спине. Эрнестина подошла к Трейси и посмотрела на нее сверху вниз.

      — Мы твои друзья. Мы будем заботиться о тебе, — сказала она хрипло.

     Трейси отпрянула:

     — Оставьте меня. Все. Я… Я не из этого сорта.

     Чернокожая захихикала:

     — Ты будешь того сорта, какого мы захотим, детка.

     — Hay tiempo. Уже много времени.

     Свет погас.

     Темнота была врагом Трейси. Она села на край койки, вся в напряжении. Она чувствовала, как остальные ожидают удобного случая напасть на нее. Или это только ее воображение? Она была настолько взвинчена, и ей казалось, что отовсюду грозит опасность. Угрожали ли они ей? На самом деле — нет. Они, вероятно, только пытались быть дружелюбными, а она истолковала их заигрывания как зловещие намерения. Она много слышала о гомосексуальных отношениях в тюрьмах, но чаще это было исключением, а не правилом. В тюрьмах не разрешаются такого рода развлечения. Все еще не проходило назойливое сомнение. Она решила, что будет бодрствовать всю ночь. Если одна из них хотя бы двинется в ее сторону, она позовет на помощь. Обязанностью охраны было наблюдать, чтобы ничего не случилось с заключенными. Трейси успокоила себя, что ничего плохого не случится. Она только должна оставаться настороже.

     Трейси сидела на уголке койки в темноте, прислушиваясь к каждому звуку. Она слышала, как одна за одной женщины сходили в туалет и вернулись на свои койки. Когда Трейси уже не могла терпеть, она также сходила в туалет. Она попыталась спустить воду, но бачок не работал. Вонь была почти нестерпимой. Она вернулась к своей раскладушке и уселась на нее.

     Скоро рассвет, думала она, утром я попрошу устроить мне встречу с начальником. Я расскажу ему о ребенке. Он переведет меня в другую камеру. Тело Трейси было напряжено и стеснено. Она прилегла на койку и через минуту почувствовала, как что-то поползло по шее. Она подавила крик.

     Я должна вытерпеть это до утра. Утром все будет хорошо, думала Трейси — только одну минуту.

     В три ночи она не могла уже больше лежать с открытыми глазами. Она заснула.

***

     Трейси разбудила рука, зажавшая ей рот, и кто-то хватал ее за грудь. Она попыталась сесть и закричать, но тут увидела, что ночная рубашка и трусики содраны. Руки ползали по ее бедрам, раздвигая ноги в стороны. Трейси яростно боролась, стараясь подняться.

     — Полегче, — зашептал в темноте голос. — Тебе не будет больно.

     Трейси изо всех сил ударила ногой в направлении голоса. Она почувствовала, что попала.

     — Carajo! Вмажь этой суке, — задохнулся голос. — Тащи ее на пол.

     И Трейси получила один удар в лицо, другой — в солнечное сплетение. Кто-то взобрался на нее, пытаясь удушить, в то время как другие руки хладнокровно насиловали ее.

     Трейси сумела на мгновение выбраться, но одна из женщин схватила ее и стукнула головой о край кровати. Она почувствовала, как из носа потекла кровь. Ее бросили на бетонный пол, а ноги и руки развели в стороны. Трейси боролась как сумасшедшая, но не могла ничего сделать.

     Она чувствовала, как холодные руки и горячие языки ласкают тело. Кто-то раздвинул ноги и сунул в нее тяжелый холодный предмет. Она беспомощно корчилась от боли, отчаянно пытаясь позвать на помощь. Рука зажала ей рот, и Трейси со всей силой впилась в мучителя.

     Раздался дикий крик:

     — Ах ты, сволочь!

     Удары один за одним посыпались в лицо. Она почувствовала адскую боль и потеряла сознание...

***

     Ее пробудил вой сирены. Она лежала на холодном цементном полу, нагая. Три сокамерницы лежали на своих койках.

     В коридоре раздавался голос Железных Трусов. — Вставайте и умывайтесь.

     Надзирательница подошла к камере и увидела Трейси, лежавшую на полу, в небольшой луже крови, с разбитым лицом и заплывшим глазом.

     — Что, черт побери, здесь происходит?

     Она отперла дверь и вошла в камеру.

     — Она свалилась с койки, — ответила Эрнестина Литтл.

     Надзирательница подошла к лежащей Трейси и ткнула ее ногой.

     — Ты! Вставай!

     Трейси слышала этот голос откуда-то издалека.

     Да, думала она. Я должна встать, я должна выбраться отсюда.

     Но она совершенно не могла двинуться. Тело ее кричало от боли. Надзирательница схватила девушку за плечи и рывком посадила на пол.

     Трейси почти пребывала в полуобморочном состоянии.

     — Что случилось?

     Одним глазом Трейси видела смутные очертания камеры и силуэты своих сокамерниц, ждущих, что же она ответит.

     — Я… я… — Трейси пыталась говорить, но слова не шли из горла. Она снова попыталась, и какой-то глубоко сидящий древний инстинкт самосохранения заставил ее сказать:

     — Я свалилась с койки.

     Надзирательница отрезала:

     — Ненавижу хитрые задницы, надо тебя в мусорку. Посидишь, пока не научишься вести себя.

***

     Это было что-то вроде забвения, возвращения в чрево матери. Она была одна в темноте. В этой тесной подвальной камере совсем не было мебели, только тоненький грязный матрас, брошенный на цементный пол. Вонючая яма в полу служила туалетом.

     Трейси лежала в темноте, напевая народную песенку, которой ее когда-то научил отец. Она даже не представляла, как близка была к помешательству.

     Она не была уверена, где она была, но это и не имело значения. Только тупая неутихающая боль.

     Я, должно быть, упала и разбилась, но мама позаботится обо мне.

     Она позвала надломленным голосом:

     — Мама!

     Ответа не последовало, и она вновь уснула.

     Она проспала около 48 часов и мучения окончательно отступили, боль заменили душевные страдания. Трейси открыла глаза. Ее окружало ничто. Было настолько темно, что она даже не видела очертаний камеры. Она, наконец, вспомнила. Они потащили ее к доктору. Она слышала его голос.

     — Сломанное ребро и сломанное запястье. Мы забинтуем их… Порезы и синяки плохи, однако они залечатся. Но она потеряла ребенка...

     — О, мой малыш, — заплакала Трейси. — Они убили моего ребенка.

     И она зарыдала. Она оплакивала потерю ребенка, оплакивала себя, оплакивала потерю целого мира.

     Трейси лежала на тонком матрасе в холодной темноте и ее переполняла такая ненависть, которая, казалось, буквально клокотала в ней. Лишь одна мысль, одно чувство жило в ее сознании — месть. Эта месть не была направлена против трех ее напарниц по камере. Они были такие же жертвы, как и она. Нет, месть для тех людей, которые сделали с ней это, тех, кто разбил ее жизнь.

     Джо Романо:

     — Старая леди держалась за меня. Но она утаила, что у нее есть такая красотка-дочь...

     Энтони Орсатти:

     — Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти. Орсатти держит в руках Новый Орлеан...

     Перри Поуп:

     — Признавая себя виновной, вы избежите судебного разбирательства...

     Судья Генри Лоуренс:

     — Следующие 15 лет вы проведете в Южной Луизианской Исправительной Колонии для женщин.

     Вот они и были ее врагами. А потом был еще Чарльз, который даже не выслушал ее:

     — Если тебе нужны были деньги, это скверно, ты могла обсудить это со мной. Вероятно, я никогда по-настоящему не знал тебя… Поступай с твоим ребенком, как ты считаешь нужным...

     Она собиралась заставить их заплатить. Каждого. Как — она еще не знала. Но она знала, что собиралась взять реванш.

     Завтра, думала она. Если наступит завтра.

Глава 7

     Время потеряло свою ценность. В камере никогда не было света, поэтому не существовало разницы между днем и ночью. Она не имела представления, сколько же времени провела в этом одиночном заключении. Время от времени через маленькое отверстие в нижней части двери проталкивали холодную пищу. Но хотя у Трейси не было аппетита, она силой заставляла себя съесть каждую порцию.

     Тебе надо есть, а то ты долго здесь не протянешь.

     Теперь Трейси это поняла. Она знала, что ей нужен каждый кусочек, чтобы иметь силы для того, что она задумала. Она была в таком положении, которое любой мог рассматривать как безвыходное: была посажена на 15 лет, без денег, без друзей, без любой другой поддержки. Но в глубине души у нее был мощный источник силы.

     Я выживу, думала Трейси. Я посмотрю в глаза моих врагов и моя смелость послужит мне щитом.

     Она выживет, как выжили ее предки. В ее жилах текла английская, ирландская и шотландская кровь. Она вобрала лучшее от своих предков — интеллигентность, смелость, волю.

     Предки мои пережили голод, чуму, потоп, и я собираюсь все это пережить.

     Они были теперь с ней, в этой камере: пастухи и охотники, фермеры и лавочники, врачи и учителя. Призраки прошлого, каждый был частичкой ее прошлого.

     — Я не дам тебе пропасть, Трейси, — шептала девушка в темноте.

     Она уже приступила.

***

     Трейси знала: первое, что она должна сделать, — это восстановить физические силы. Камера была слишком мала для интенсивных физических упражнений, но вполне достаточна для легкой разминки. Она выбрала один из хорошо знакомых ей старейших видов восточного боевого искусства. Эти упражнения требовали небольшого пространства, но так разминали тело, что работал каждый мускул. Трейси вставала и начинала разминаться. Каждое движение имело свое название. Она начала с воинственного Удара Демонов, затем более мягкого Собирания Света. Плавные и грациозные движения делались очень медленно. Каждый жест исходил от физического центра, и все движения шли по кругу. Трейси будто слышала голос своего учителя: Разбуди свою жизненную энергию. Она выше и сильнее самой высокой горы и легче птичьего перышка.

     Трейси чувствовала энергию, перетекающую через пальцы. Она сосредотачивалась до тех пор, пока ее все существо не сфокусировалось на теле, движущемся по вневременным маршрутам.

     Поймай птичий хвост, стань белым аистом, отрази обезьяну, столкнись с тигром, позволь рукам стать облаками и управлять круговоротом жизни. Дай белой змее подкрасться и вскочить на тигра. Стреляй в тигра, собери свою энергию и возвращайся к центру.

     Полный цикл занимал час, и, когда он заканчивался, Трейси падала на матрац от изнеможения. Она повторяла весь ритуал каждое утро и во второй половине дня. Постепенно тело ее пришло в норму и стало сильнее.

     В свободное от упражнений время она тренировала мозг. Лежа в темноте, она выполняла сложные математические расчеты, мысленно работала на банковском компьютере, декламировала стихи, вспоминала роли, которые она играла в студенческих спектаклях. Она была отличницей и, когда получала роль в школьной пьесе, где должна была использовать различные акценты, то изучала эти акценты и после того, как пьеса была сыграна. Как-то к ней подкатился ассистент режиссера и предложил попробовать свои силы в Голливуде.

     — Нет, благодарю, я не хочу быть в центре внимания. Это не для меня, — ответила ему Трейси.

     Голос Чарльза: Твое имя на первой полосе Дейли Ньюс.

     Трейси выбросила из головы Чарльза. Для него нет места в ее памяти.

     Она продолжала логические игры.

     Назови три абсолютно невозможные вещи.

     — Объяснить муравью разницу между католиком и протестантом;

     — Убедить пчелу, что Земля движется вокруг Солнца;

     — Растолковать кошке разницу между коммунизмом и демократией.

     Но в основном она концентрировалась на том, как бы ей уничтожить врагов, каждого, по очереди. Она вспомнила игру, в которую играла в детстве. Держа руку вытянутой в небо, можно было зачеркнуть Солнце. Вот так же они хотят поступить с ней. Они подняли руку и зачеркнули ее жизнь.

***

     Трейси понятия не имела о том, сколько же заключенных было брошено в карцер, ни о том, имело ли это значение для нее.

     На седьмой день дверь камеры отворилась, и Трейси ослепил заливший камеру свет. На пороге стоял охранник.

     — Подняться. Поднимайся по лестнице.

     Он спустился, чтобы подать Трейси руку, и, к его удивлению, она легко встала на ноги и без помощи выбралась из камеры. Другие заключенные, которых он выводил из карцера были либо разбиты, либо вели себя вызывающе, но эта была не такой. Вокруг нее светилась аура благородства, этакая самоуверенность, что было несвойственно этому месту. Трейси стояла на свету, прикрыв веки и постепенно давая глазам привыкнуть к освещению. "Шикарная задница, — думал охранник. — Ее бы отмыть и со смаком поиметь. Держу пари, она все сделает за хорошее отношение."

     А вслух он сказал:

     — Такая красивая девочка не должна терпеть такие мучения. Если бы мы с тобой подружились, я бы позаботился, чтобы такое не повторилось.

     Трейси повернулась, и, когда он почувствовал на себе ее взгляд, ему расхотелось продолжать.

     Охранник повел Трейси вверх по лестнице к надзирательнице. Надзирательница засопела:

     — Господи, как же ты воняешь. Иди и прими душ. Мы сожжем эту одежду. Холодный душ был просто прекрасен. Трейси вылила шампунь на волосы и намылилась с головы до пяток резко пахнувшим мылом.

     Когда она вымылась и переоделась в чистую одежду, надзирательница сказала:

     — Начальник хочет встретиться с тобой.

     Когда последний раз Трейси слышала эти слова, она думала, что они означают свободу. Никогда в жизни она не будет столь наивной.

     Начальник Брэнинген стоял около окна, когда Трейси вошла в кабинет. Он повернулся и сказал:

     — Пожалуйста, садитесь.

     Трейси села.

     — Я был в отъезде на конференции в Вашингтоне. Утром вернулся и увидел рапорт о происшедшем. Вас не должны были помещать в карцер.

     Трейси сидела и наблюдала за ним, ее бесстрастное лицо ничего не выражало.

     Начальник взглянул на какую-то бумагу, лежавшую на столе.

     — Согласно этому рапорту, вы подверглись сексуальному нападению со стороны ваших сокамерниц.

     — Нет, сэр.

     Начальник Брэнинген кивнул, понимающе:

     — Я понимаю ваш страх, но не могу позволить заключенным верховодить в тюрьме. Я хочу наказать тех, кто сделал это, но мне нужны ваши свидетельские показания. Я позабочусь, чтобы вас охраняли. А сейчас, я хочу чтобы вы рассказали мне точно, что же произошло и кто должен ответить за это.

     Трейси взглянула ему в глаза.

     — Я сама… Я упала с койки.

     Начальник долго изучающе смотрел на нее, и она увидела, что он явно разочарован.

     — Вы в этом уверены?

     — Да, сэр.

     — Вы не измените ваше решение?

     — Нет, сэр.

     Начальник сказал:

     — Хорошо. Если это ваше решение. Я хочу перевести вас в другую камеру, где...

     — Я не хочу, чтобы меня переводили.

     Он с удивлением уставился на нее.

     — То есть хотите вернуться назад в ту же камеру?

     — Да, сэр.

     Он был в явном недоумении. Возможно, он неправильно думал, возможно, она не понимает, что с ней случилось. Только Бог знает, о чем думают эти ненормальные женщины-заключенные.

     Он мечтал, чтобы его перевели в какую-нибудь хорошую, нормальную мужскую тюрьму, но его жене и Эми, маленькой дочери, очень здесь нравилось. Они жили в очаровательном коттедже, а вокруг тюремной фермы были очень красивые места. По ним, это было замечательно — жить в деревне, но он-то должен управляться со всеми этими сумасшедшими бабами 24 часа в сутки.

     Он взглянул на юную женщину, стоявшую перед ним, и сказал неловко:

     — Хорошо. Старайтесь в будущем избегать неприятностей.

     — Да, сэр.

     Возвращение в камеру стало для Трейси настоящим испытанием. Когда она вошла туда, ее сразу же охватил ужас воспоминаний. Сокамерницы были на работах. Трейси прилегла на койку, уставясь в потолок и обдумывая план дальнейшего поведения. Потом, она наклонилась под койку и выломала широкий металлический прут. Она положила его под матрац. В 11.00 прозвенел звонок, и Трейси первой вышла в коридор.

     Паулита и Лола сидели в столовой за крайним к выходу столом.

     Эрнестина Литтл отсутствовала.

     Трейси выбрала стол, за которым сидели незнакомые ей женщины, уселась и съела безвкусную еду, всю, до последней крошки. Послеобеденное время она провела в одиночестве.

     В 14.45 вернулись ее сокамерницы.

     Паулита с удивлением усмехнулась.

     — Ты вернулась к нам, кошечка. Тебе так понравилась то, что мы выделывали с тобой, да?

     — Хорошо, мы еще постараемся, — сказала Лола.

     Трейси не обращала внимания на их насмешки. Она сосредоточилась на чернокожей. Из-за нее пришлось вернуться в эту камеру. Трейси не доверяла ей ни на минуту, но чернокожая была нужна ей.

     Я дам тебе совет, дорогуша. Эрнестина Литтл держит в руках это место. Этой ночью, когда прозвучал предупреждающий сигнал о выключении света, через 15 минут, Трейси поднялась с койки и начала раздеваться, но уже без всякой ложной стыдливости. Она разделась, и мексиканка даже присвистнула, взглянув на полные, крепкие груди, длинные, стройные ноги и кремовые бедра. Лола тяжело дышала. Трейси надела ночную рубашку и легла на койку. Погас свет. Камера погрузилась в темноту.

     Прошло минут тридцать. Трейси лежала, прислушиваясь к дыханию женщин. Через всю камеру Паулита прошептала:

     — Мама хочет немножко заняться любовью по-настоящему. Сними рубашку, детка.

     — Мы хотим учить тебя, как надо есть, киска, а ты подумай про это, пока не научишься хорошо, — хихикнула Лола.

     Чернокожая молчала. Трейси почувствовала легкое движение, это Паулита и Лола подошли к ней, но она была наготове. Она достала металлический прут, припрятанный ранее, и со всей силой ударила одну из женщин по лицу. Последовал крик боли, и в это время Трейси лягнула ногой вторую, да так, что та упала на пол.

     — Еще один шаг — и я убью вас, — сказала Трейси.

     — Сука!

     Трейси услышала, как они снова собираются напасть, и подняла металлический прут.

     Внезапно из темноты раздался голос Эрнестины:

     — Кончай. Оставьте ее.

     — Эрни, я вся в кровище. Щас я врежу.

     — Делай, что тебе сказано.

     Воцарилось долгое молчание. Трейси слышала, как те две вернулись на свои места, тяжело сопя. Трейси лежала напрягшись, готовая к следующему нападению.

     Эрнестина сказала:

     — А ты с характером, детка.

     Трейси молчала.

     — Ты не настучала начальнику, — Эрнестина довольно засмеялась в темноте. — Если бы стукнула, то уже бы подохла.

     Трейси верила.

     — Чего-же ты не далася начальнику перевести себя в другую камеру?

     Итак, она знала даже это.

     — Я хотела вернуться сюда.

     — Ну да! А чего же? — Эрнестина была явно озадачена.

     Вот этого момента Трейси и ждала.

     — Ты поможешь мне сбежать отсюда.

Глава 8

     Надзирательница подошла к Трейси и объявила:

     — К тебе посетитель, Уитни.

     Трейси с удивлением взглянула на нее.

     — Посетитель?

     Кто бы это мог быть? И вдруг она поняла — Чарльз. Он пришел после всего. Но он опоздал. Его не было здесь, когда она так отчаянно нуждалась в Нем. Он мне больше не нужен, ни кто другой.

     Трейси направилась вслед за надзирательницей в комнату для приема посетителей.

     Трейси вступила в комнату.

     За маленьким столом сидел совершенно незнакомый человек. Более непривлекательного мужчину Трейси никогда прежде не встречала. Коротышка, с обрюзгшим телом, длинным прыщавым носом и маленьким сжатым ртом. У него был выпуклый лоб и темно-коричневые глаза, увеличенные толстыми стеклами очков. Он даже не поднялся.

     — Меня зовут Даниэль Купер. Начальник разрешил мне поговорить с вами. — О чем? — подозрительно спросила Трейси.

     — Я следователь МАЗС — Международной Ассоциации Защиты Страхования. Один из наших клиентов застраховал картину Ренуара, которую похитили у мистера Джозефа Романо.

     Трейси затаила дыхание.

     — Не могу вам помочь. Я не крала ее.

     Она направилась к двери.

     Но следующие слова Купера заставили ее остановиться.

     — Я знаю это.

     Трейси повернулась и осторожно взглянула на него. Лицо сковало напряжение.

     — Никто ее не крал. Вас ложно обвинили, мисс Уитни.

     Трейси медленно опустилась на стул.

***

     Даниэль Купер начал заниматься этим делом три недели назад, когда его вызвали в офис его начальника Дж. Дж. Рейнольдса, расположенный в Манхэттене.

     — У меня для тебя поручение, Дэн, — сказал Рейнольдс. Даниэлю Куперу не нравилось, когда его называли Дэном. — Я изложу кратко.

     Рейнольдс предпочитал излагать кратко, потому что недолюбливал Купера. По правде говоря, в организации Купер всех раздражал. Это был странный человек — просто жуткий, как многие его описывали. Даниэль Купер все держал в себе. Никто не знал, где он жил, был ли он женат и имел ли детей. Он ни с кем не дружил и никогда не посещал ни вечеринки, ни собрания. Рейнольдс терпел его только потому, что это человек по милости Божьей был гениален. Бульдог с компьютером вместо головы. На счету Даниэля Купера, без чьей-то помощи, было столько возвращенных украденных предметов и разоблачений страховых мошенничеств, сколько не было у всех других следователей вместе взятых. Рейнольдс иногда просто подозревал, что Купер, черт его побери, знает все на свете. Ему даже сидеть напротив этого человека с фанатичными коричневыми глазами было как-то неловко.

     Рейнольдс сказал:

     — Один из наших клиентов застраховал картину на полмиллиона долларов. — Ренуар. Новый Орлеан. Джо Романо. Женщина по имени Трейси Уитни была признана виновной и осуждена на 15 лет. Картина не была возвращена. Ах ты, сучий сын! — подумал Рейнольдс. Если бы это кто-либо еще, я бы подумал, что он пускает пыль в глаза.

     — Точно, — неохотно подтвердил Рейнольдс. — Женщина по имени Уитни припрятала где-то картину, и мы хотим вернуть ее. Займитесь этим делом. Купер повернулся и, не говоря ни слова, покинул офис. Наблюдая, как он уходит, Дж. Дж. Рейнольдс подумал не в первый раз:

     — Когда-нибудь я все-таки докопаюсь, как он все делает, этот клещ-ублюдок.

     Купер прошел через офис, где пятьдесят сотрудников сидели бок о бок, работая на компьютерах, составляя рапорты, отвечая на телефонные звонки. Сплошной бедлам.

     Купер проходил мимо стола, и один из его коллег сказал:

     — Слышал, тебе поручили дело Романо. Счастливчик. Новый Орлеан — это...

     Не отвечая, Купер прошел мимо. Почему они не оставят его в покое? Ему ничего не надо от них, но они постоянно докучали ему своими несносными предложениями. Это стало как бы игрой в офисе. Они пытались пробиться сквозь его фанатическую скрытность и определить, кто же он был на самом деле.

     — Как ты относишься к обеду в пятницу вечером, Дэн?..

      — Если ты не женат, у нас с Сарой есть на примете симпатичная девушка, Дэн?..

     Неужели они не видели, что никто из них ему не нужен — ни один из них?

     — Приходи, только выпьем и...

     Но Даниэль Купер знал, к чему все это приведет. Вполне невинная выпивка может привести к обеду, обед может дать начало дружбе, а уж дружба непременно к доверительности. Это — опасно.

     Даниэль Купер жил в смертельном страхе, что однажды кто-нибудь узнает о его прошлом. Предоставь прошлому самому хоронить своих мертвецов. Ложь, ложь. Мертвые никогда не будут похоронены.

     Каждые два или три года какая-нибудь скандальная газетенка ворошила старое дерьмо, и тогда Даниэль Купер исчезал на несколько дней и напивался.

     Даниэль Купер мог бы занять не одного психиатра для изучения его эмоциональных всплесков, но он никогда ни с кем не говорил о прошлом. Единственным вещественным доказательством, которое он сохранил с того ужасного давнего дня, была выцветшая, пожелтевшая газетная вырезка, надежно спрятанная в комнате, где никто не смог бы ее найти. Время от времени он рассматривал ее в качестве наказания себе, каждое слово этой статьи надежно врезалось в его память.

     Он принимал душ или мылся по крайней мере трижды в день, но никогда не чувствовал себя чистым. Он твердо верил в дьявола и дьявольский огонь и знал, что его спасение на земле есть лишь искупление. В Нью-Йорке он попытался поступить в полицию, но ему отказали, потому что не хватало 4-х дюймов до соответствующего роста.

     Став частным сыщиком, он воображал себя охотником, выслеживающим тех, кто нарушил закон. Купер считал себя божьим мстителем, орудием, которое гневно бросал на головы правонарушителей. Все это являлось единственно возможным путем искупления прошлых грехов и подготовки к вечности.

***

     Первой остановкой Даниэля Купера стал Новый Орлеан. Он провел в городе 5 дней и за это время успел узнать о Джо Романо, Энтони Орсатти, Перри Поупе и судье Лоуренсе все необходимое. Купер прочел копии стенограмм заседаний суда и приговора Трейси Уитни. Он встретился с лейтенантом Миллером и узнал о самоубийстве матери Трейси. Он переговорил с Отто Шмидтом и разыскал причины, разорившие фирму Уитни. В течение всех этих встреч Даниэль Купер не сделал ни одной записи, но мог наизусть пересказать каждый разговор. На 99 процентов Купер был уверен, что Трейси Уитни — лишь невинная жертва, но он не понимал ее поведение. Он слетал в Филадельфию и пообщался с Кларенсом Десмондом, вице-президентом банка, где работала Трейси Уитни. Чарльз Стенхоуп III встретиться с ним отказался.

***

     Сейчас, глядя на сидящую напротив него женщину, он уже на 100% уверился, что эта женщина не имела никакого отношения к краденой картине. Он подготовился написать рапорт.

     — Романо ложно обвинил вас, мисс Уитни. Рано или поздно, но он собирался организовать похищение картины. Вы просто случайно попали к нему в нужный момент и облегчили кражу.

     Трейси чувствовала, как сердце ее учащенно забилось. Этот человек знал, что она невиновна. У него, вероятно, достаточно доказательств против Романо, чтобы обелить ее. Он переговорит с начальником или управляющим. Ее выпустят из этого кромешного ада. Ей вдруг стало трудно дышать.

     — Тогда вы поможете мне?

     Даниэль Купер недоуменно спросил:

     — Помочь вам?

     — Да.

      — Нет.

     Это слово уподобилось пощечине.

     — Нет? Но почему? Если вы знаете, что я невиновна...

     — Это просто глупо рассчитывать на меня. Мое поручение уже выполнено...

***

     Первым делом, вернувшись, Купер принял душ. Он скреб себя с головы до пят, плескаясь под горячей водой почти полчаса. Вымывшись и одевшись, он сел за стол и написал рапорт.

     Кому: Дж. Дж. Рейнольдсу N 4-72-830-412 От кого: Даниэля Купера Предмет: Картина. Две женщины танцуют в кафе. Роже Ренуар — масло, холст.

     Мое заключение:

     Трейси Уитни не связана с похищением картины никоим образом. Я полагаю, что Джо Романо застраховал картину с намерением представить кражу со взломом, получить страховку, а картину продать в частную коллекцию. В настоящее время картина, вероятно, находится за пределами страны. Так, я предполагаю, что она обнаружится в Швейцарии, в которой можно найти надежного покупателя и соответствующие законы. Если покупатель докажет, что он честно приобрел произведение искусства, швейцарское правительство позволяет его сохранить даже несмотря на то, что оно краденое. Рекомендация:

     Так как нет конкретного доказательства вины Романо, наш клиент вынужден заплатить ему по страховому полису. Далее, совершенно бесполезно следить за Трейси Уитни как из-за похищения картины, так и возмещения убытков, потому что она не знает, где спрятана картина, и не имеет состояния, это факт. К тому же, Трейси Уитни будет отбывать наказание в Южной Луизианской Исправительной колонии для женщин следующие 15 лет.

***

     Даниэль Купер остановился на минутку и подумал о Трейси Уитни. Он полагал, что другие мужчины примут во внимание ее красоту. Без всякого интереса он прикинул, что сделает с ней тюрьма за 15 лет.

     С ним она ничего не сделала.

     Даниэль Купер заклеил послание и задумался, хватит ли ему времени принять душ.

Глава 9

     Пожилая женщина по прозвищу Железные Трусы направила Трейси работать в прачечную. Заключенным полагалось работать тридцать пять часов в неделю, и работа в прачечной считалась самой тяжелой. Огромная, жаркая комната, рев стиральных машин и стук гладильных досок, гнетущая душная атмосфера парилки. Наполнить и включить стиральные машины, таскать тяжелые корзины к гладильным машинам — все это — бессмысленный, непосильный и каторжный труд.

     Работа начиналась в 6.00, и через каждые 2 часа заключенным полагался десятиминутный отдых. К концу девятичасового рабочего дня большинство женщин падало от истощения. Трейси приходила после работы опустошенная, не говорила ни с кем, вся в собственных мыслях.

     Когда Эрнестина Литтл услышала о назначении Трейси, она заметила:

     — Железные Трусы вцепилась в твою задницу.

     Трейси ответила:

     — Она не беспокоит меня.

     Эрнестина Литтл недоумевала: эта женщина сильно отличалась от той перепуганной насмерть девушки, которую бросили в тюрьму месяц назад. Что-то изменило ее, и Эрнестине очень хотелось знать, что же именно.

***

     На восьмой день работы Трейси в прачечной к ней во второй половине дня подошел охранник.

     — Тебя переводят в другое место. Ты назначаешься на кухню.

     Наиболее желанное место работы в тюрьме.

     В исправительной колонии еда была двух типов: заключенные ели рубленное мясо, сосиски, бобы или несъедобную рыбу, в то время как еду для охраны и официальных лиц готовили профессиональные повара. В их меню входили антрекоты, свежая рыба, цыплята, отбивные котлеты, свежие овощи и фрукты и соблазнительные десерты. Осужденные, работавшие на кухне, получали доступ к этим блюдам и вовсю пользовались этим.

     Когда Трейси явилась на работу на кухню, она даже не удивилась, увидав там Эрнестину Литтл.

     Трейси приблизилась к ней.

     — Спасибо, — с большим трудом она заставила себя произнести это слово как можно дружелюбнее.

     Эрнестина молча кивнула.

     — Как ты смогла меня вытащить, минуя Железные Трусы?

     — Ее больше нет с нами.

     — Что с ней стряслось?

     — У нас своя система. Если охранник — жестокий мерзавец и начинает доставать нас придирками и цеплянием, мы избавляемся от него.

     — Значит, начальник прислушивается к...

     — Какой начальник?

     — Как же вы можете?..

     — Просто если хочешь, чтобы охранника сняли, начинают происходить всякие беспорядки. Направляется жалоба от заключенной о том, что Железные Трусы хватает ее за гриву. На другой день следующая заключенная обвиняет ее в зверствах. Потом кто-нибудь говорит, что она украла что-то из камеры, например радиоприемник, — и будь уверена, его находят в комнате охранницы. Все. Железные Трусы убирают. Охранники не управляют этой тюрьмой, управляем мы.

     — За что ты здесь? — спросила Трейси. Она не особенно интересовалась ответом, самым важным было установить дружеские отношения с этой женщиной. — Не по вине Эрнестины Литтл, ты мне поверь. На меня работала целая группа девушек.

     Трейси взглянула на нее.

     — Ты имеешь в виду… — она застеснялась.

     — Зазывал? — засмеялась Эрнестина. — Не-а. Они работали горничными в больших домах. Я открыла агентство по найму прислуги. У меня было не менее 20 девушек. Богачи чертовски обожают заводить дома прислугу. У меня была прекрасная реклама в лучших газетах, и, когда мне звонили, я отправляла девушек по адресу. Девушки оценивали обстановку домов, и когда их наниматели отправлялись на работу, выносили из квартир серебро, золото, меха и какие-либо другие ценные вещи.

     Эрнестина закончила:

     — Если бы я сказала тебе, сколько зеленых, не обложенных налогами, мы собрали, ты бы мне никогда не поверила.

     — Как же тебя поймали?

     — Это был мерзкий перст судьбы, киска. Одна из моих девушек накрывала стол к обеду в большом доме, а там была гостья, старая леди, у которой эта горничная работала и обчистила квартиру. Большой шум был. Когда полиция поднасела на девицу, та пропела на все голоса целую оперу, и вот — бедная Эрнестина здесь.

     Они вдвоем стояли у плиты.

     — Я не могу здесь оставаться, — прошептала Трейси, — мне надо кое о ком позаботиться там, на воле. Ты поможешь мне сбежать. Я...

     — Начинай чистить лук. У нас сегодня на ужин мясо по-ирландски.

     И она ушла.

***

     По тюрьме распространялись самые невероятные слухи. Заключенные знали все, что когда-либо случалось, даже задолго до их попадания сюда. Осужденные, известные как мусорные крысы, рылись в отбросах в поисках кусков бумаг с информацией, подслушивали телефонные звонки, читали почту начальника, и вся эта информация тщательно и скрупулезно усваивалась и пересылалась особо важным осужденным. Во главе этого списка стояла Эрнестина Литтл. Трейси сознавала, что охрана и заключенные относятся к Эрнестине с почтением. С тех пор, как другие осужденные решили, что Эрнестина стала покровительницей Трейси, ее совершенно оставили в покое. Трейси с ужасом ждала, что Эрнестина сделает новую попытку подъехать к ней, но большая черная женщина держала ее на расстоянии от себя. Почему? Трейси удивлялась.

***

     Правило N 7 официальной десятистраничной брошюры, адресованной новоприбывшим, гласило:

     "Любая форма сексуальных отношений строго воспрещается. В камере не может быть больше четырех осужденных. Не более одного заключенного может находиться на койке одновременно."

     Реальность же так сильно отличалась от того, что рекомендовали заключенным, что брошюра воспринималась как шутка. Каждую неделю Трейси наблюдала новую заключенную-рыбку, прибывшую в тюрьму, и все повторялось снова. Во первых, заключенные, которые были раньше сексуально нормальны, не имели шанса остаться нормальными. Они приходили робкие и забитые, а кобел уже была тут как тут, поджидала. Драма проходила запланированно, по стадиям. В ужасном и враждебном окружении кобел казалась дружелюбной и симпатичной. Она приглашала свою жертву в комнату отдыха, где они смотрели бы вдвоем телевизор, и, когда кобел гладила руку, новенькая позволяла, так как боялась обидеть новоприобретенную подругу. Новенькая быстро замечала, что другие заключенные оставляли ее в покое, а так как зависимость ее от кобла росла, интимную близость представить было невозможно, потому что она делала все, чтобы на ней лежала только ее подруга и больше никто. Те, кто отказывался от сожительства добровольно, были изнасилованы. Девяносто процентов поступающих в тюрьму женщин силой обращены в гомосексуализм — добровольно или неохотно — в течение первых тридцати дней. Трейси приходила в ужас.

     — Почему начальство позволяет всему этому происходить? — спросила она Эрнестину.

     — Это система, — объяснила та, — и так в каждой тюрьме, малышка. Нет такого способа, чтобы изолировать от мужчин 120 женщин и не позволить им хоть как-то трахаться. Мы даже насилуем не из-за секса. Мы насилуем для власти, чтобы показать, кто здесь хозяин. Новая рыбка, приплывающая сюда, это мишень для каждой, которая хочет ее изнасиловать. Одна защита существует для рыбки — это стать женой кобла. Этого еще никому не удавалось избежать.

     Да, это Трейси проверила на собственном опыте.

     — Это только то, что касается осужденных, — продолжала Эрнестина, — охрана еще хуже. Приходит свежее мясо, а она — как на иголках. Ее ломает, ей надо порцию, ей плохо, она готова на все. И тут появляется надзирательница, которая может дать героин рыбке, но взамен хочет немножко любви и ласки, понятно? Так что рыбка добровольно укладывается под надзирательницу. Мужская охрана еще хуже. У них ключи от всех камер. Они могут прийти ночью и трахнуть свободную киску. Они могут сделать тебе ребенка, но окажут благосклонность. Ты хочешь плитку шоколада или увидеться с приятелем — пожалуйста, только подставь охраннику свою задницу. Это называется бартер, и так происходит во всех тюрьмах страны.

     — Это ужасно!

     — Это выживание.

     Свет освещал выбритую голову Эрнестины.

     — Ты знаешь, почему они не разрешают здесь держать жевательную резинку?

     — Нет.

     — Потому что девочки используют ее в качестве заклейки отверстия в двери камеры, закрывая обзор охране. Ночью они выскальзывают и ходят друг к другу. Мы следуем правилам, которым мы хотим следовать. Девушки, которые понимают это, могут быть глупыми, но они глупы по-умному.

     Любовные отношения внутри колонии процветали, а правила этикета между любовниками соблюдались даже более строго, чем на воле. В этом искусственном мирке роли жеребцов и жен создавались и разыгрывались. Жеребцами называли женщин изображавших недостающих мужчин. Они даже меняли свои имена. Эрнестина звалась Эрни, Тесси — Тэкс, Барбара стала Бобом, Кэтрин — Келли. Жеребцы стригли коротко волосы или даже выбривали наголо — и никаких хлопот. Жена, женщина, должна была стирать, гладить, штопать для своего жеребца. Лола и Паулита прямо-таки состязались за внимание Эрнестины, каждая пытаясь превзойти другую.

     Ревность здесь была просто лютой и часто вела к насилию, и если жена бросала взгляд на другого жеребца или разговаривала с кем-то в тюремном дворе, то страсти разгорались. Любовные послания постоянно летали по тюрьме, передаваемые мусорными крысами. Письма завертывались в маленькие треугольники, известные как змейки, так что их легко прятали в бюстгальтере или туфлях. Трейси видела, как женщины передавали друг другу змейки во время обеда или по дороге домой.

     Время от времени она замечала осужденных, любовно заигрывающих с охранниками. Это была любовь, рожденная отчаянием, безысходностью, покорностью. Заключенные зависели от охраны во всех отношениях: еды, нормального житья, а иногда и жизни. Трейси запретила себе как-то реагировать на эти события.

     Сексом занимались днем и ночью. Это происходило в ванных, туалетах, камерах, а ночью практиковали оральный секс через перегородку. Охранники выводили своих любовниц из камер и вели на ночь на квартиры.

     После того, как гасли огни в камере, Трейси ложилась на койку и затыкала уши ладонями, пытаясь скрыться от всех звуков. Однажды ночью Эрнестина вытащила коробку рисовых хлопьев из под койки и начала рассыпать их по коридору за стенами камеры. Трейси слышала, что обитательницы других камер проделывают то же самое.

     — Что происходит? — спросила Трейси.

     Эрнестина повернулась к ней и сказала резко:

     — Не твоего ума дело. Лежишь и лежи на своей вонючей койке. Несколькими минутами позже из соседней камеры, где только что поселилась новенькая, раздался душераздирающий крик:

     — О, Господи, нет. Не надо. Пожалуйста, оставьте меня.

     Трейси знала, что последует потом, у нее вдруг все заболело внутри. Крики продолжались и продолжались пока, наконец, не перешли в безнадежное измученное рыдание. Трейси заткнула уши, ее переполняла жгучая ярость. Как могли эти женщины творить такое друг с другом? Она подумала, что тюрьма сделала из нее черствую женщину, но, когда она поднялась утром, лицо ее было мокро от слез. Она решила не показывать свои чувства Эрнестине.

     — Для чего нужны рисовые хлопья?

     — Для предупреждения опасности. Если охрана решит подкрасться к нам, мы услышим шаги.

***

     Вскоре Трейси узнала, что означает выражение "идти в колледж". Тюрьма являлась местом обучения, но то, чему учились здесь заключенные, было весьма необычным.

     В тюрьме имелись крупные специалисты в области криминалистики. Они обменивались методами мошенничества, краж в магазинах, как обчистить пьяного. Они напоминали друг другу даты мучительных игр, обменивались информацией о методах воровства и надувательства полицейских.

     Во время прогулки во дворе Трейси однажды слышала, как старая заключенная-карманница давала своим более молодым товаркам урок по своей специальности:

     — Настоящие специалисты приходят из Колумбии. В Боготе есть школа, называемая "Школа десяти колокольчиков", где, заплатив 25 сотен баксов, вы обучаетесь искусству карманника. На экзамене там подвешивают к потолку манекен, одевают в платье с десятью карманами, наполненными деньгами и драгоценностями.

     — А в чем трюк?

     — Трюк в том, что к каждому карману привязан колокольчик. Вы считаетесь окончившим обучение, если сумеете очистить все десять карманов, не задев колокольчика.

     Лола заметила:

     — Я привыкла ходить с парнем, который, прогуливаясь сквозь толпу одетых в пальто, держа руки открытыми, умел очистить карманы каждого до последнего цента.

     — Как же он умудрялся?

     — Правая рука была искусственная. Он просовывал настоящую руку через дыру в пальто и шуровал втихую.

     В комнате отдыха обучение продолжалось.

     — Я расскажу, как обчистить камеру хранения, — говорила ветеранша. — Вы слоняетесь вокруг железнодорожной станции до тех пор, пока не увидите какую-нибудь маленькую старую леди, пытающуюся поднять и засунуть чемодан или большой пакет в одну из ячеек камер хранения. Вы делаете это за нее и отдаете ключ. Только ключ-то этот от пустой ячейки. Когда она уходит, вы опустошаете ее ячейку и смываетесь.

     Во дворе, на следующий день, две женщины, осужденные за проституцию и хранение кокаина, говорили новоприбывшей, хорошенькой молодой девушке, выглядевшей не старше семнадцати лет:

     — И не удивительно, что ты засыпалась, милочка, — говорила одна из старших женщин. — Прежде чем ты назовешь цену Джону, ты должна приобнять его и похлопать по заднице, чтобы убедиться, что у него нет пистолета. И никогда не говори ему, чем ты собираешься заняться с ним. Заставь его сказать, что он хочет получить. Если потом он окажется копом, это для него ловушка, поняла?

     Другая добавила:

     — Ага. И всегда гляди на их руки. Если обманщик говорит, что он рабочий, смотри на руки, они должны быть грубые и шершавые. Если так, все о'кей. Почти все переодетые ищейки представляются рабочими, но как дело доходит до их рук, они забывают, что ручки-то у них гладкие да мягкие.

***

     Время текло не быстро и не медленно. Просто время. Трейси вспомнила высказывание Святого Августина:

     Что есть время? Если никто не спрашивает меня о нем, я знаю. Но если мне надо это объяснить, я не знаю.

     Расписание в тюрьме никогда не менялось:

     4.40 Предупредительный звонок 4.45 Подъем, одеться, умыться 5.00 Завтрак 5.30 Возвращение в камеру 5.55 Предупредительный звонок 6.00 Работа на указанном объекте 10.00 Физические упражнения во дворе 10.30 Обед 11.00 Работа на указанном объекте 15.30 Ужин 16.00 Возвращение в камеру 17.00 Комната отдыха 18.00 Возвращение в камеру 20.45 Предупредительный звонок 21.00 Выключение общего света.

     Правила непоколебимо исполнялись. Все осужденные должны идти обязательно есть, и в строю не разрешалось разговаривать. Не более чем пять предметов косметики разрешалось держать в маленьких шкафчиках камер. Постели убирались к завтраку и должны были быть опрятными весь день.

     В исправительной колонии весь день звучала своя музыка — пронизывающая трель звонка, шарканье ног по цементу, скрипение железных дверей, дневной шепот и ночные крики… Хриплые крики охраны, стуки подносов во время приема пищи. И всегда и всюду — колючая проволока и высокие стены, одиночество и изоляция, и все пропитано жгучей ненавистью. Трейси превратилась в идеальную заключенную. Тело ее автоматически откликалось на все позывные тюрьмы: решетки около ее камеры поднимались с наступлением дня и опускались в конце, звонок на работу и сирена, говорившая об окончании работы. Тело Трейси действительно было телом идеальной заключенной в тюрьме, но разум был совершенно свободным и планировал побег. Заключенные не могли звонить за пределы колонии, им разрешалось ответить на два пятиминутных телефонных звонка.

     Трейси позвонил Отто Шмидт.

     — Я подумал, ты хотела бы знать, — сказал он неловко, — с похоронами все нормально. Я оплатил все счета, Трейси.

     — Благодарю вас, Отто, большое спасибо. Больше им нечего было сказать друг другу. Больше ей никто не звонил.

     — Девочка, ты лучше забудь, что было на воле, — предупреждала ее Эрнестина. — Там тебя никто не ждет.

     Ты не права, сурово думала Трейси.

     Джо Романо Перри Поуп Судья Генри Лоуренс Энтони Орсатти Чарльз Стенхоуп III

***

     Как-то на площадке во время зарядки Трейси вновь встретилась с Большой Бертой. Спортивная площадка представляла собой большой прямоугольник под открытым небом, ограниченный внешней высокой стеной с одной стороны и внутренней стеной самой тюрьмы с другой. Осужденные занимались на площадке по тридцать минут каждое утро. Здесь допускались разговоры между заключенными, и кучки женщин перед обедом обменивались друг с другом новостями и сплетнями. Когда Трейси впервые пришла на площадку, то неожиданно почувствовала себя свободной. Это произошло потому, что площадка находилась на открытом воздухе. Она увидела солнце, клубящиеся облака, и там далеко, в голубом небе, она услышала далекий гул самолета, летящего совершенно свободно.

     — Это ты?! Ну-ка, я погляжу на тебя, — раздался голос.

     Трейси оглянулась и увидела огромную шведку, напавшую на нее в первый день в тюрьме.

     — Я слыхала, ты обзавелась чернокожим коблом?

     Трейси старалась вырваться из рук этой женщины. Но Большая Берта железной хваткой впилась в руку девушки.

     — Никто не уйдет от меня, — выдохнула великанша. — Будь хорошей, малышка. — Она прижала Трейси к стене своим огромным телом.

     — Уйди от меня прочь.

     — Что тебе нужно — так это хорошая трепка. Ты знаешь, чего я хочу? Я собираюсь поучить тебя. Ты будешь полностью моей, alskade.

     Знакомый голос позади Трейси проскрипел:

     — А ну, убери от нее свои вонючие руки, ты, задница.

     Эрнестина Литтл стояла тут же, огромные кулаки сжаты, глаза горели, солнце отражалось от черного, гладко выбритого черепа.

     — Ты не тот мужик для нее, Эрни.

     — Но вполне подходящий для тебя, — ответила чернокожая. — Если еще тронешь ее, я съем твою задницу на завтрак. Зажарю.

     В воздухе чувствовалась гроза. Две огромные амазонки глазами пожирали друг друга с огромной ненавистью.

     Господи, да они же готовы убить друг друга из-за меня, подумала Трейси. Потом она поняла, это в малой степени касалось именно ее. Она помнила, как как-то Эрнестина сказала ей:

     — Здесь ты должна драться, кусаться, бить палкой. Ты должна отшивать любую мразь, не то погибнешь.

     Первой повернула Большая Берта. Она бросила на Эрнестину презрительный взгляд.

     — Я не спешу, — она косо посмотрела на Трейси. — Ты будешь здесь еще очень долго. Как и я, детка. Так что увидимся.

     Она развернулась и ушла.

     Эрнестина молча следила, как та уходит.

     — Это — плохая сиделка. Та самая сиделка, которая в Чикаго убивала своих пациентов. Вкалывала цианистый калий и следила за тем, как они умирали. Да, ангел милосердия на твоей стороне, Уитни. Тебе надо крепкого охранника. Она собирается напасть на тебя.

     — Ты поможешь мне сбежать?

     Раздался сигнал.

     — Время покажет, — ответила Эрнестина.

     Ночью, лежа на койке, Трейси думала об Эрнестине. Даже несмотря на то, что Эрнестина больше не пыталась снова трогать Трейси, она все еще ей не доверяла. Она никогда не сможет забыть, что Эрнестина и те две сокамерницы сделали с ней. Но ей нужна была помощь чернокожей женщины.

***

     Каждый день после ужина заключенным разрешалось провести один час в комнате отдыха, где они могли посмотреть телевизор или поболтать, посмотреть последние газеты и журналы. Трейси просматривала кипу журналов, когда ей на глаза попался снимок. Это была свадебная фотография Чарльза Стенхоупа III и его невесты, они, улыбаясь, выходили из часовни, рука в руке. Трейси словно ударили по лицу. Она сидела и смотрела на их смеющиеся счастливые лица и чувствовала, как боль перерастала в холодную ярость. Когда-то она хотела соединить свою жизнь с жизнью этого человека, а он отвернулся от нее, позволил им уничтожить ее, позволил убить их ребенка. Но это было другое время, другое место, другой мир. Это была сказка. А сейчас — реальность. Она захлопнула журнальную страницу.

***

     В посетительские дни легко узнавалось, кто из осужденных имел друга или к кому приходили родственники. Заключенные хвастались и складывали свежие платья и косметику. Обычно Эрнестина возвращалась из комнаты посетителей счастливая, улыбающаяся.

     — О, мой Эл, он всегда приходит проведать меня, — рассказывала она Трейси. — Он дождется, пока я выйду отсюда. А знаешь почему? А потому, что я даю ему то, чего другая женщина не даст.

     Трейси не смогла скрыть недоумение.

     — Ты имеешь в виду… сексуально?

      — Конечно, ах ты задница. То, что происходит в этих стенах, никогда не происходит на воле. Здесь иногда нам нужно подержаться за теплое тело. Кто-то держится за нас и говорит, что любит. Кто-то проклинает нас. Не имеет значения, было ли это раньше или есть сейчас. У нас у всех это было. Но когда я выйду отсюда, — Эрнестина бросила взгляд, ухмыльнувшись, — вот тогда я стану нимфоманкой, черт меня побери.

     Но оставалась какая-то тайна, которую Трейси хотелось узнать. И она решила однажды спросить:

      — Эрни, почему ты взяла меня под свою защиту?

     Эрнестина пожала плечами:

     — Отстань ты от меня.

     — Но я правда хочу знать, — Трейси тщательно подбирала слова.

     — Каждый, кто твой… твой друг, принадлежит тебе. Они делают все, что ты приказываешь им делать.

     — Да, если они не хотят ходить с голой задницей, да уж.

     — Но не я, почему?

     — Ты что, жалуешься на это?

     — Нет, я серьезно.

     Эрнестина на минутку задумалась.

     — Хорошо. В тебе есть что-то, чего я хотела, — она бросила на Трейси взгляд. — Нет, не то. Я получила все, что хотела, малышка. Но ты — это класс. Я имею в виду настоящий, высший класс. Как те холодные леди на страницах журнала "Бог, город и деревня", все разодетые в пух и прах, и попивающие чай из серебряных чашек. К ним принадлежишь и ты. Это все твой мир. Я не знаю, как ты спуталась со всеми этими крысами там, на воле, но я догадываюсь, что кто-то к тебе присосался.

     Она опять взглянула на Трейси и сказала, почти застенчиво:

     — В своей жизни я имела дело со многими приличными штучками. Ты одна из них.

     Она отвернулась, и последние слова были едва слышны:

     — И прости меня за твоего ребенка. Я действительно...

     Этой ночью, после того как выключили свет, Трейси прошептала в темноте:

     — Эрни, я хочу сбежать. Помоги мне. Пожалуйста.

     — Я хочу заснуть, Христа ради. Заткнись ты, наконец.

***

     Эрнестина ввела Трейси в мир заушного языка тюрьмы. Группы женщин во дворе беседовали:

     — Этот кобел уронил ремень на серый брод и с него на тебя, а ты кормишь ее длинной ложкой...

     — Она была короткой, но они схватили ее в снегопад, и каменный коп засунул ее к мяснику. Это и прекратило ее подъем. Пока, Руби-до.

     Что касается Трейси, то ей казалось, что она слушает марсиан.

     — О чем они говорят? — спрашивала она.

     Эрнестина покатывалась со смеху.

     — Разве ты не говоришь по-английски, девочка? Когда лесбиянка "бросает ремень", это значит, она меняет роль мужа на роль жены. Она тащит за собой "серый брод" — это кличка такой, как ты. Она не может быть верной, это значит ты остаешься брошенной. Она была "кроткой" — значит, ей немного осталось до конца срока, но ее поймали при получении героина около каменного копа — это кто-то, кто живет по закону и не может быть подкуплен — и они отправили ее к "мяснику", тюремному доктору.

     — Что это "Руби-до" и "подъем"?

     — Неужели ты ничегошеньки не знаешь? "Руби-до" — это пароль, а "подъем" — день освобождения.

     Трейси знала, что она не будет ждать.

***

     Схватка между Эрнестиной Литтл и Большой Бертой произошла на следующий день во дворе. Заключенные играли в мяч под наблюдением охраны. Большая Берта, отбившая две подачи, сильно ударила в третий раз и побежала к первой базе, которую прикрывала Трейси. Большая Берта врезалась в Трейси, повалила на землю и оказалась верхом на ней. Руки ее шарили у Трейси между ног и она шептала:

     — Никто не говорит мне "нет", и ты не сможешь. Я приду и возьму тебя сегодня ночью, малышка. Я собираюсь разорвать тебе задницу.

     Трейси яростно сопротивлялась, пытаясь освободиться. Неожиданно она почувствовала, что Большая Берта поднимается с нее. Эрнестина вцепилась Большой Берте в шею и подняла ее.

     — Ах, ты, вонючая сука! — заорала Эрнестина. — Я предупреждала тебя. Она запустила пальцы в лицо Берты, вцепившись ногтями в глаза.

     — Я ослепла, — закричала Большая Берта. — Я ослепла. — Она схватила Эрнестину за груди и рванула.

     Две женщины так вцепились друг в друга, что четыре охранника с трудом растаскивали их в течение пяти минут. Обеих женщин направили в лазарет. Только поздно ночью Эрнестина возвратилась в камеру. Лола и Паулита пришли к ней на койку, чтобы утешить.

     — У тебя все в порядке? — спросила Трейси.

     — Чертовски в порядке, — ответила Эрнестина приглушенным голосом, и Трейси захотела узнать, насколько сильно она была побита.

     — Я устроила ей такую выволочку, что теперь у нее возникла проблема. Сейчас эта чертова сиделка оставила тебя в покое. Но нет пути назад. Когда она закончит цепляться, она убьет тебя.

     Они молча лежали в темноте. Наконец, Эрнестина сказала:

     — Может, теперь как раз и настало время, когда нам стоит потолковать о той неудаче, что привела тебя сюда.

Глава 10

     — Завтра тебе придется расстаться с нашей гувернанткой, — сообщил начальник Брэнинген своей жене.

     Сью Эллен Брэнинген с удивлением посмотрела на мужа.

     — Почему? Джуди прекрасно ладит с Эми.

     — Я знаю, но ее срок подошел к концу. Завтра утром она выходит на свободу.

     Они сидели за завтраком в своем комфортабельном доме, что был одной из льгот, полагавшихся начальнику тюрьмы. К остальным льготам относились питание, прислуга, шофер и гувернантка для их дочери Эми, которой было около пяти лет. Вся прислуга верно служила этой семье. Когда Сью Эллен поселилась здесь пять лет назад, она очень переживала, что ей придется жить на территории исправительной колонии и беспокоилась, что ее дом будет полон слуг — осужденных каторжников. — Откуда ты знаешь, что они не хотят нас ограбить и перерезать нам глотки где-нибудь посреди ночи, — требовательно спрашивала она мужа.

     — Если они посмеют это сделать, — обещал ей Брэнинген, — то я напишу на них рапорт.

     Он пытался успокоить жену, хотя и без особого успеха, но страхи Сью Эллен были совершенно необоснованны. Их подопечные пытались произвести как можно лучшее впечатление и как только можно меньше старались попадаться на глаза и, вообще, были очень совестливыми.

     — Я только-только начала привыкать к тому, что Эми отдали на попечение Джуди, — объяснила миссис Брэнинген.

     Она желала Джуди только добра, но ей не хотелось, чтобы девушка уезжала. Кто знает, что за женщина будет следующей гувернанткой ее дочери? Она наслышалась столько ужасных историй, происходящих с детьми.

     — У тебя есть кто-нибудь на примете, чтобы заменить Джуди, Джордж? Начальник уже неоднократно задумывался об этом. В колонии было несколько женщин, которые отлично подошли бы на должность гувернантки для их дочери. Но он никак не мог выкинуть из головы Трейси Уитни. Он уже 15 лет занимался криминалистикой и гордился, что одной из его сильных сторон была способность оценить заключенного. Некоторые из его подопечных были ожесточившимися преступниками, другие совершили преступление в порыве страсти или поддавшись минутному искушению, но было очевидно, что Трейси Уитни не принадлежит ни к одной категории. Его не тронули ее протесты о невиновности, что было свойственно всем заключенным. Что беспокоило его, так это люди, которые упекли в тюрьму эту женщину. Начальник был назначен Ново-Орлеанской гражданской комиссией, возглавляемой губернатором штата, и, хотя он стойко отказывался заниматься политикой, он прекрасно разбирался в интригах.

     Джо Романо был мафиози на побегушках у Энтони Орсатти. Перри Поуп — адвокат, защищавший Трейси Уитни, был у них на жаловании, как и судья Генри Лоуренс. Так что осуждение Трейси Уитни имело явно определенный запашок.

     Итак, начальник Брэнинген принял решение. Он сказал своей жене:

     — Да, у меня есть кое-кто на примете.

***

     В тюремной кухне, в маленькой нише, стоял старый изъеденный муравьями стол и четыре стула, и вот там, в тишине, можно было немножко побыть вдали от чужих глаз. Трейси и Эрнестина частенько посиживали там и попивали кофе в десятиминутные перерывы.

     — Я все время думала о том, что ты талдычишь, о своей большой злости на тех, кто тебе сунул сюда, — начала Эрнестина.

     Трейси колебалась. Могла ли она доверять Эрнестине? Но у нее не было выбора.

     — Там… там, есть несколько человек, которые кое-что сделали мне и моей семье. Я хочу заплатить им сполна.

     — Да-а, а что они сделали?

     Трейси медленно, слово за слово произнесла:

     — Они убили мою мать.

     — Кто они?

     — Я не знаю, значат ли что-нибудь для тебя их имена: Джо Романо, Перри Поуп, судья по имени Генри Лоуренс, Энтони Орсатти...

     Эрнестина уставилась на нее с открытым ртом.

     — Иисус Христос! Да что ты говоришь, девочка!

     Трейси удивилась:

     — Ты слышала о них?

     — "Слышала о них"! Да кто о них не слышал. Ничего не происходит в этом вонючем Новом Орлеане, пока Орсатти или Романо не дадут своего разрешения. Ты не справишься! Они сдуют тебя одним дуновением, как дым. Трейси ответила бесцветным голосом:

     — Они уже развеяли меня.

     Эрнестина оглянулась вокруг. Убедившись, что никто не сможет их подслушать, сказала:

     — Ты или сумасшедшая, или самая дурная из всех, кого я когда-либо встречала. Говорить о неприкасаемых!

     Она покачала головой.

     — Забудь о них. И как можно быстрей!

     — Нет. Я не могу. Я должна вырваться отсюда. Можно это сделать?

     Эрнестина долго молчала, наконец, сказала:

     — Ладно, поговорим во дворе.

***

     Они стояли одни, в углу двора.

     — Из этого местечка сбежало 12 заключенных, — сказала Эрнестина. — Две были застрелены. Другие десять пойманы и брошены назад.

     Трейси молчала.

     — На вышках все 24 часа в сутки сидит охрана с автоматами, это настоящие сукины дети. Если кто-нибудь сбегает, то это может стоить охраннику работы, поэтому они, не раздумывая, как только найдут тебя, то убьют. Тюрьму окружают стены с колючей проволокой, и если ты сумеешь пробраться через проволоку мимо автоматов, то они спустят собак, которые могут найти след комара. Рядом размещены войска Национальной Армии, и если заключенный бежит, высылают на поиски вертолеты с автоматчиками и прожектором. И неизвестно, что лучше: притащат тебя живой или мертвой. Они считают, что мертвой лучше. Во всяком случае, отвадят других, кто задумает сбежать.

     — Но ведь люди еще пытаются, — сказала Трейси упрямо.

     — Тем, кто вырвался отсюда, помогли с воли — друзья, которые сумели пронести пистолеты, деньги и одежду. И их ждали автомобили.

     Она для эффекта промолчала.

     — Но их все равно поймали.

     — Они не поймают меня, — поклялась Трейси.

     Появилась надзирательница. Она кивнула Трейси:

     — Тебя хочет начальник Брэнинген.

***

     — Нам нужно, чтобы кто-нибудь присматривал за нашей маленькой дочерью, — сказал начальник Брэнинген, — но это совершенно добровольная работа. Если вы не желаете, то и не будете.

     Чтобы кто-нибудь присматривал за нашей маленькой дочерью, — мозг Трейси яростно заработал. Возможно, это поможет облегчить ее побег. Работая в доме начальника, она узнает о структуре тюрьмы несравнимо больше.

     — Да, — сказала Трейси, — меня устраивает эта работа.

     Джорджу Брэнингену это понравилось. У него было странное, непонятное чувство, что он чем-то обязан этой женщине.

     — Отлично. Цена составляет 60 центов за час. Деньги будут переводиться на ваш счет в конце каждого месяца.

     Заключенным не разрешалось иметь на руках деньги, и все деньги, заработанные заключенными, выдавались при выходе на свободу.

     Меня не будет здесь в конце месяца, думала Трейси про себя, но вслух она сказала:

     — Это будет хорошо.

     — Вы можете начать завтра. Старшая надзирательница расскажет вам подробнее.

     — Спасибо начальник.

     Он взглянул на Трейси и хотел добавить еще что-нибудь. Но не был вполне уверен, что именно. Вместо этого, он сказал:

     — Это все.

***

     Когда Трейси принесла новость Эрнестине, чернокожая сказала задумчиво:

     — Это значит, они тебя расконвоируют. Ты совершишь побег из тюрьмы. Это немного облегчит твое дело.

     — А как я сделаю это?

     — У тебя три пути, но все они рискованные. Первый путь — выскользнуть. Ты берешь жевательную резинку и однажды ночью впихиваешь в замок камеры и коридорной двери. Ты пробираешься во двор, перелезаешь через колючую проволоку, ты на свободе, и бежишь...

     С собаками и вертолетом...

     Трейси как будто слышала выстрелы пистолетов охраны, стреляющих в нее. Она содрогнулась.

     — А какой второй путь?

     — Второй путь — это вырваться. Это когда ты с пистолетом и берешь с собой заложника. Если они поймают тебя, они наделят тебя чертом с никелевым хвостом. — Она посмотрела на удивленное лицо Трейси. — А это еще два или пять лет к твоему сроку.

     — А третий путь?

     — Прогулка. Это для подопечных, которые заняты свободной работой. Однажды, ты окажешься перед открытой дверью и сделаешь ноги.

     Трейси задумалась. Без денег, без машины и места, где бы она могла спрятаться, у нее не будет шанса.

     — Они узнают, что я ушла, и пойдут искать меня.

     Эрнестина заметила:

     — Идеального плана побега отсюда нет. Вот поэтому никто отсюда и не смывается.

     Я смоюсь, подумала Трейси.

***

     В то утро, когда Трейси в первый раз пришла в дом начальника тюрьмы Брэнингена, начался пятый месяц ее пребывания в колонии. Она очень переживала по поводу встречи с женой и дочерью Брэнингена, потому что ей было просто необходимо получить эту работу. Возможно, это — ключ к свободе.

     Трейси вошла в красивую большую кухню и села. Она вспотела, лоб покрылся испариной. В дверях появилась женщина, одетая в домашнее платье приглушенно-розового цвета.

     — Доброе утро, — сказала она.

     — Доброе утро.

     Женщина собиралась присесть, потом раздумала и осталась стоять.

     Сью Эллен была симпатичной блондинкой тридцати с небольшим лет, с неопределенными, отвлеченными манерами. Худенькая и простая, она никогда не чувствовала себя уверенной в обращении со слугами-заключенными. Должна ли она благодарить их за сделанную работу или просто давать им распоряжения? Должна ли она относиться к ним дружески или только как к заключенным? Сью Эллен все еще не могла привыкнуть к мысли, что она живет среди воров, наркоманов и убийц.

     — Я миссис Брэнинген, — начала она. — Эми почти пять лет, а вы знаете, как дети подвижны в этом возрасте. Боюсь, что вам придется постоянно следить за ней.

     Она взглянула на левую руку Трейси. Обручального кольца не было, но, конечно же, это ничего не значило. "Особенно у этих низших классов", — подумала Сью Эллен.

     Она помолчала и деликатно спросила:

     — У вас есть дети?

     Трейси подумала о своем неродившемся ребенке и ответила:

     — Нет.

     — Заметно. Сью Эллен чувствовала себя не в своей тарелке перед этой молодой женщиной. Она была совершенно не такой, какую ожидала увидеть миссис Брэнинген. В ней чувствовалась элегантность. — Я приведу Эми, — с этими словами она исчезла из комнаты.

     Трейси оглянулась. Это был большой красивый дом, чистый, аккуратный, со вкусом обставленный. Трейси показалось, что прошла вечность с тех пор, как она последний раз побывала в таком доме. Это был совершенно другой мир, потусторонний.

     Возвратилась Сью Эллен, держа за руку маленькую девочку.

     — Эми, это… — как же называть заключенную, по имени или фамилии? Она приняла компромиссное решение: — Это Трейси Уитни.

     — Хей! — сказала Эми.

     Она была тоненькой в мать, с умными, глубоко посаженными глазами. Не очень красивая, но необыкновенно приветливая девочка, что брало за сердце. Я не позволю ей растрогать меня.

     — Ты будешь моей новой няней?

     — Да, я буду помогать маме присматривать за тобой.

     — Джуди освободили досрочно, ты знала это? А тебя тоже досрочно освободят?

     Нет, подумала Трейси, но сказала вслух: — Я собираюсь пробыть здесь очень долго, Эми.

     — Хорошо, — бодро вступила Сью Эллен. Она покраснела и кусала губы.

     — Я думаю… — она закружилась по кухне и начала объяснять Трейси ее обязанности. — Кушать вы будете с Эми. Вам надо приготовить завтрак и поиграть с ней утром. Потом повар готовит обед. После обеда Эми спит, а затем ей нравится прогуляться по ферме. Мне кажется, для ребенка очень полезно понаблюдать, как все выращивается, не так ли?

     — Да.

     Ферма располагалась на другой стороне от основного здания тюрьмы, там же были двадцать акров земли, засаженной овощами и фруктовыми деревьями, там работали заключенные, там же находился большой искусственный пруд, воду которого использовали для полива. За ним располагалась высокая каменная стена.

***

     Следующие пять дней стали для Трейси совершенно новой жизнью. Под различными предлогами она с радостью выбиралась из ненавистных тюремных стен, чтобы свободно погулять около фермы, вдыхая свежий деревенский воздух, но она не переставала думать о побеге. Когда она не занималась с Эми, ей требовалось возвращаться в тюрьму. Каждую ночь Трейси ночевала в камере, но днем у нее сохранялась иллюзия свободы. После завтрака в тюремной кухне она направлялась в дом начальника и готовила завтрак для Эми. Трейси научилась хорошо готовить у Чарльза, на полках в кухне начальника было много всякой всячины, но Эми нравился простой завтрак, состоящий из овсяной или хлебной каши с фруктами. После этого Трейси играла с малышкой или читала ей. Потихоньку, Трейси начала учить Эми играм, в которые играла с ней ее мама.

     Эми любила кукол. Трейси попыталась изобразить клоуна для нее из одного из старых носков, но он выглядел как нечто среднее между лисой и уткой.

     — Какой он чудесный, — сказала Эми восторженно.

     Трейси заставляла куклу говорить с различными акцентами — французским, итальянским, немецким, но больше всего Эми нравился выговор мексиканки Паулиты. Трейси смотрела на счастливое лицо ребенка и думала: Я не хочу привязываться к ней. Она — всего лишь мой способ бежать из тюрьмы. После дневного сна девочки они вдвоем отправлялись на долгую прогулку, и Трейси внимательно вглядывалась в земли, принадлежавшие тюрьме, которые она никогда раньше не видела. Она наблюдала все входы и выходы, посты охраны и отмечала, когда происходила смена караула. Ей стало очевидно, что ни один из планов побега, которые она обсуждала с Эрнестиной, не подойдет.

     — А если попытаться сбежать, спрятавшись в один из грузовиков, которые привозят продукты в тюрьму. Я видела молоковоз и...

     — Забудь это, — категорично говорила Эрнестина, — каждая машина, приезжающая и уезжающая из тюрьмы, тщательно обыскивается.

     Как-то утром за завтраком Эми сказала:

     — Я люблю тебя, Трейси. Будешь моей мамой?

     Слова девочки болью отозвались в душе Трейси.

     — Тебе хватит и одной мамы. Тебе не надо двух.

     — Да, я знаю. Но у моей подружки Салли Энн папа снова женился, и у Салли Энн теперь две мамы.

      — Но ты же не Салли Энн, — оборвала ее Трейси, — заканчивай завтрак. Эми взглянула на нее с болью в глазах.

     — Я не хочу есть.

     — Отлично. Теперь я тебе почитаю...

     Когда Трейси начала читать, она почувствовала, как Эми положила свою мягкую ладошку ей на руку.

     — Можно я сяду к тебе на колени?

     — Нет.

     Ласкайся со своей семьей, думала Трейси. Ты не принадлежишь мне. Ничто не принадлежит мне.

     Легкие, свободные от тюремного порядка дни — и ночи, проводимые в камере. Трейси ненавидела возвращения в камеру так, как ненавидит животное клетку. Она с трудом сдерживала крик отчаяния, рвавшийся наружу во тьме камеры. Она плотнее сжимала челюсти.

     Еще одна ночь, успокаивала она себя, я могу вытерпеть еще одну ночь" Она мало спала, потому что ее голова была постоянно занята планами побега. Первый шаг — это побег, второй шаг — иметь дело с Джо Романо, Перри Поупом, судьей Лоуренсом и Энтони Орсатти. А третьим шагом будет Чарльз. Но об этом даже больно думать.

     Я справлюсь, когда придет время, думала Трейси.

***

     Совершенно невозможно оказалось избежать встречи с Большой Бертой. Трейси была просто уверена, что огромная шведка шпионила за ней. Только стоило Трейси войти в комнату отдыха, как несколькими минутами позже там появлялась Большая Берта. Приходила Трейси во двор — там же появлялась и великанша.

     Однажды Большая Берта подошла к Трейси и сказала:

     — Сегодня ты чудесно выглядишь малышка. Я жду не дождусь, когда мы будем вместе.

     — Отойди от меня, — предупредила Трейси.

     Амазонка ухмыльнулась:

     — Или что? Твоя черная сука освобождается. Я сделаю так, что тебя переведут в мою камеру.

     Трейси уставилась на нее.

     — Уж я сделаю это, кошечка. Верь мне, — добавила Большая Берта.

     Трейси знала, что начался отсчет ее времени. Она должна бежать, пока Эрнестина не освободилась.

***

     Любимый маршрут Эми проходил через луг, расцвеченный полевыми цветами всех оттенков радуги. Огромный искусственный пруд находился поблизости, окруженный низкой бетонной стеной с длинным спуском к темной воде.

     — Давай поплаваем, — упрашивала Эми. — Пожалуйста, ну, Трейси?

     — Этот пруд не для купания, — ответила Трейси. — Здесь берут воду для полива.

     Один вид этого холодного, так неприветливо выглядевшего пруда, вызывал у нее дрожь.

     Отец относил ее на плечах в океан и, когда она кричала, говорил ей:

     — Не будь ребенком, Трейси, — и опускал ее в холодную воду, а когда вода накрывала ее всю целиком, то она пугалась и начинала задыхаться...

***

     Хотя Трейси и жила ожиданием этого события, все же объявление Эрнестины потрясло ее.

     — Я освобождаюсь через неделю после этой субботы, — сказала Эрнестина.

     По телу Трейси пробежал холодок. Она еще не рассказывала Эрнестине о своем разговоре с Большой Бертой. Эрнестины уже не будет рядом, чтобы защитить ее. Вероятно, у Большой Берты достаточные связи, чтобы переместить Трейси к ней в камеру. Чтобы избежать этого, у Трейси оставался лишь один выход — рассказать все начальнику, но она знала, что, если она так поступит, это будет равносильно смерти. Каждая заключенная отвернется от нее.

     Ты должна драться, кусаться, бить палкой. Отлично, она будет защищать себя палкой.

     Она с Эрнестиной еще раз обсудила все возможности побега. Ни один из них не подходил.

     — У тебя нет ни машины, ни того, кто бы помог на воле, а без этого тебя, уж это точно, поймают, и тебе будет еще хуже. Тебе бы лучше поостыть и отсидеть срок здесь.

     Но Трейси знала, что она не поостынет. Уж конечно же, не с Бертой, после Эрнестины. Она просто-напросто заболела, думая, что же эта огромная обезьяна задумала с ней сделать.

***

     Было воскресенье, как раз за 7 дней до освобождения Эрнестины.

     Сью Эллен вместе с Эми направилась на уикэнд в новый Орлеан, и поэтому Трейси работала на кухне.

     — Как у тебя дела с новой работой? — спросила Эрнестина.

     — Отлично.

     — Я видела малышку. Она правда очень миленькая.

     — Она в порядке.

     Голос Трейси был совершенно безразличен.

     — Я так счастлива, что ухожу отсюда. Я скажу тебе одну вещь, я больше никогда не вернусь сюда. Если я или Эл можем что-нибудь сделать для тебя на воле...

     — Отойди, — услышали они мужской голос.

     Трейси повернулась. Работник прачечной тащил огромную тележку, до верху наполненную грязной униформой и постельным бельем. Трейси смотрела, озадаченная, как он продвигался к выходу.

     — Что я тебе говорю, если мы с Элом сможем сделать что-нибудь для тебя, ну, знаешь там, прислать вещи или...

     — Эрни, что этот грузовик для прачечной делает здесь? Ведь у тюрьмы своя прачечная.

     — А, это для охраны, — засмеялась Эрнестина. — Они раньше пользовались тюремной прачечной, но все пуговицы ухитрялись сорвать, рукава оказывались связанными, внутрь засовывались всякие непристойные записки, рубашки усаживались, материя возвращалась в грязных пятнах. И разве это было не стыдно, мисс Скарлетт? Потому сейчас охрана и отсылает свою одежду и постельное белье в прачечную на воле.

     Эрнестина засмеялась.

     Трейси больше не слушала ее. Теперь она знала, как сбежит отсюда.

Глава 11

     — Джордж, я думаю, что нам не следует больше держать у себя Трейси.

     Начальник Брэнинген взглянул на жену из-за газеты:

     — Что за проблема?

     — Я, конечно, точно не уверена. Я чувствую, что Трейси не любит Эми. Возможно, она вообще не любит детей.

     — Она плохо обращается с Эми? Бьет ее, кричит на нее?

     — Нет...

     — Тогда почему?

     — Вчера Эми подбежала и обняла Трейси, а Трейси оттолкнула ее. Это меня беспокоит, потому что Эми прямо сходит с ума по ней. Сказать по правде, я даже немного ревную. Разве так может быть?

     Начальник Брэнинген засмеялся.

     — Это многое объясняет, Сью Эллен. Я думаю, Трейси Уитни очень подходит для этой работы. Если у тебя опять возникнут проблемы с ней, дай мне знать, и я что-нибудь придумаю.

     — Хорошо, дорогой. — Сью Эллен не была удовлетворена. Она подняла иголку и начала шить. Вопрос оставался открытым.

***

     — Почему это не сработает?

     — Я ж тебе говорила, девочка, что охрана обыскивает каждую машину, выезжающую за ворота.

     — Но грузовик, который везет корзины для прачечной, — они же не будут выворачивать все грязное белье, чтобы проверить его.

     — Да, не будут. Но корзины приносят в общую комнату, где охранник следит, как их заполняют бельем.

     Трейси задумалась.

     — Эрни… А сможет кто-нибудь отвлечь охранника на пять минут?

     — Чем черт не шутит, — бросила та, и улыбка осветила ее лицо.

     — Пока кто-нибудь подпустит ему немножечко тумана, ты залезешь на дно корзины и прикроешься бельем. — Она кивнула.

     — Ты знаешь, черт побери, а это, может, и получится.

     — Тогда ты поможешь мне?

     Эрнестина на минуту задумалась. Потом медленно сказала:

     — Ага. Я тебе помогу. Это мой последний шанс дать пинка Большой Берте.

     Тюремные слухи пополнились новостями о предстоящем побеге Трейси Уитни. Это событие действовало на всех заключенных. Заключенные переживали каждую попытку побега, мечтая, что и у них самих хватит смелости попробовать сбежать. Но существовала охрана, собаки, вертолеты и, в конце концов, тела тех заключенных, которых привозили назад.

     С помощью Эрнестины, план побега быстро продвигался вперед. Эрнестина сняла с Трейси мерки, Лола помогла достать материал для платья из мастерской, а Паулита организовала пошив платья у знакомой швеи в соседнем блоке. Пара тюремных туфель была украдена из шкафа отделения и выкрашена под цвет платья. Шляпка, перчатки и сумочка появились, как по мановению волшебной палочки.

     — Нам надо достать тебе некоторые документы, — проинформировала ее Эрнестина.

     — Тебе нужна пара кредитных карточек и водительские права.

     — Как это возможно?

     Эрнестина ухмыльнулась.

     — Предоставь это старой Эрни Литтл.

     На следующий вечер Эрнестина вручила Трейси три основных кредитных карточки на имя Джейл Смит.

     — Теперь остались водительские права.

***

     Где-то после полуночи Трейси услышала, как дверь камеры открылась. Кто-то проскользнул в камеру. Трейси вскочила, будучи постоянно настороже. Голос прошептал:

      — Уитни, пойдем.

     Трейси узнала голос Лилиан, расконвоированной.

     — Что тебе нужно? — спросила Трейси.

     Голос Эрнестины разорвал тишину.

     — И что за идиотку родила твоя мать? Лети и не задавай вопросы!

     Лилиан мягко сказала:

     — Мы должны провернуть все это быстро. Если нас поймают, они мне устроят по первое число. Пойдем.

     — Куда мы пойдем, — спросила Трейси Лилиан, идя за ней по темному коридору к лестнице. Они спрятались за углом, и, убедившись, что поблизости нет охраны, спустились в большую комнату, где по приезде в тюрьму у Трейси взяли отпечатки пальцев и сфотографировали.

     Лилиан открыла дверь.

     — Сюда, — прошептала она.

     Трейси следом за Лилиан вошла в помещение. В стороне стояла другая заключенная.

     — Встань против стены.

     Трейси почувствовала, что ее трясет.

     Трейси встала против стены, желудок свело.

     — Смотри в объектив. Попытайся расслабиться.

     Все хорошо, думала Трейси. Никогда в жизни она еще так не нервничала. Фотоаппарат щелкнул.

     — Фотография будет к утру готова, — сказала заключенная. — Это для водительских прав. А теперь быстро уходите.

     Трейси и Лилиан отправились назад. По пути Лилиан спросила:

     — Я слышала, ты меняешь камеру.

     Трейси удивилась:

     — Как?

      — Разве ты не знаешь. Ты будешь жить с Большой Бертой.

***

     Эрнестина, Лола и Паулита ждали возвращения Трейси. — Как прошло?

     — Отлично.

     Разве ты не знаешь? Ты будешь жить с Большой Бертой. — Платье будет готово к субботе, — сказала Паулита. День освобождения Эрнестины.

     Это мой последний срок, думала Трейси.

     Эрнестина прошептала:

     — Все схвачено. Пикап из прачечной будет в 2 часа дня. Ты должна быть в общей комнате полвторого. Не беспокойся об охраннике. Лола займется им. В общей комнате тебя будет ждать Паулита с платьем. Твои документы — в сумочке. Ты должна смыться из тюрьмы в 2 часа 15 минут.

     Трейси стало трудно дышать. Даже разговоры о побеге приводили ее в дрожь.

     Будет плохо, если они притащат тебя мертвой или живой… Они считают, что мертвой лучше.

     В несколько дней она все разрушила ради свободы. У нее не было иллюзий: шансы против нее. Они могли легко найти ее и привезти назад.

***

     Вся тюрьма была наслышана, благодаря сплетням, о борьбе за Трейси между Эрнестиной Литтл и Большой Бертой. Сейчас же прошел слух, что Трейси переведут в камеру к Большой Берте, и не случайно, что никто даже не намекнул Большой Берте о плане побега Трейси: великанша не любила плохих новостей. Так что Большая Берта ничего не знала о плане Трейси, пока за день до побега ей не поведала обо всем расконвоированная, которая сделала фотографию Трейси.

     Большая Берта выслушала новость в зловещем молчании. Казалось, что, пока она выслушала весть, она стала еще больше.

     — Когда? — только и спросила она.

     — В два часа дня, Берта. Они собираются упрятать ее на дно бельевой корзины в общей комнате.

     Большая Берта надолго задумалась, затем вразвалочку она подошла к надзирательнице и сказала:

     — Мне срочно надо увидеть начальника тюрьмы.

     Всю ночь Трейси не сомкнула глаз. Нервы ее были напряжены до предела. Месяцы, которые она провела в тюрьме, казались ей вечностью.

     Она лежала на койке, уставившись в потолок, и образы прошлого возникали у нее в голове, сменяясь один за другим.

     Я чувствую себя принцессой из волшебной сказки, мамочка. Я не знаю никого, кто был бы так счастлив!

     Итак! Вы и Чарльз хотите пожениться.

     Как долго вы планируете продлить ваше свадебное путешествие?

     Ты застрелила меня, сука!..

     Ваша мать совершила самоубийство.

     Я никогда по-настоящему не знал тебя...

     Свадебная фотография с улыбающимися Чарльзом и его невестой...

     На каких планетах это происходило? Сколько эпох назад?

     Прозвенел утренний звонок. Трейси села на койке и оглянулась, Эрнестина уже ждала ее.

     — Ну, как себя чувствуешь девочка?

     — Отлично, — солгала Трейси. Рот ее дрожал, сердце неровно билось.

     — Хорошо, мы обе уйдем отсюда сегодня.

     Трейси с трудом глотнула.

     — Ага.

      — Ты уверена, что сможешь уйти из дома начальника полвторого?

     — Нет проблем. Эми всегда ложится спать после обеда.

     Паулита сказала:

     — Ты можешь опоздать, если будет какая-нибудь работа.

     — Я буду вовремя.

     Эрнестина вытащила из-под матраса свернутые в трубочку банкноты:

     — Тебе понадобятся на воле деньги. Тут только 200 долларов, но ты их возьми на дорогу.

     — Эрни, я и не знаю, как...

     — О, девочка, заткнись и бери.

***

     Трейси заставила себя позавтракать. В голове звенело, каждый мускул тела был напряжен.

     Я не могу сделать это, думала она. Я должна сделать это сегодня.

     В кухне царила странная, напряженная тишина, и Трейси вдруг поняла, что виновницей была она. Она была объектом любопытных взглядов и взволнованного шепота. Все ждали, что же произойдет. Она была героиней драмы. Через несколько часов она будет или свободна, или мертва.

     Она поднялась, так и не доев, и направилась к дому начальника Брэнингена. Пока Трейси ждала, чтобы охранник открыл входную дверь, она столкнулась лицом к лицу с Большой Бертой. Огромная шведка усмехнулась.

     Ее ожидает большой сюрприз, подумала Трейси.

     Она в моих руках, думала Берта.

***

     В это утро время шло настолько медленно, что Трейси казалось, что она сойдет с ума. Минуты тянулись бесконечно. Она читала Эми, не понимая, что читает. Вмешалась миссис Брэнинген.

     — Трейси, поиграйте в прятки.

     Трейси слишком нервничала, чтобы играть в игры, но она не противоречила миссис Брэнинген, боясь вызвать подозрение. Она пересилила себя и улыбнулась.

     — Хорошо. Почему бы тебе не прятаться первой, Эми?

     Они находились во дворе перед домом. Вдалеке Трейси видела здание, где располагалась бытовая комната. Она обязательно должна быть там не позже половины второго. Ей надо успеть переодеться в приготовленное платье, и не позже 13 часов 45 минут она должна уже лежать на дне корзины, укрытая униформой и бельем. Ровно в 14 часов работник прачечной придет за корзиной, чтобы отнести ее в грузовик. В 14 часов 15 минут грузовик проедет через тюремные ворота и направится в ближайший город, где расположена прачечная.

     Водитель не видит заднюю часть грузовика с переднего сиденья. Когда грузовик въедет в город и остановится на красный свет, тогда открывай дверь фургончика, выскакивай, малость поостынь и лови себе автобус или на чем собираешься уехать.

     — Ты меня видишь? — позвала Эми.

     Она спряталась за стволом большой магнолии и полувыглядывала. Ладошкой она прикрыла рот, не давая смеху вырваться наружу.

     Мне будет не хватать ее, подумала Трейси. Когда я покину это место мне будет не хватать двоих — чернокожей бритой наголо женщины и маленькой девочки.

     Интересно, чтобы сказал на это Чарльз?

     — Я иду тебя искать, — крикнула Трейси.

***

     Сью Эллен следила за игрой из глубины дома. Ей, показалось, что Трейси какая-то странная. Все утро она постоянно смотрела на часы, как будто чего-то ждала, и думала, вероятно, не об Эми.

     Я должна сказать об этом Джорджу, когда он придет обедать, решила Сью Эллен. Я собираюсь настаивать на том, чтобы он заменил ее.

***

     А в это время во дворе Трейси и Эми немножко поиграли в классики, потом догонялки, потом Трейси читала Эми, и наконец, о блаженство, часы показали половину первого, время обеда. Время Трейси отправляться из этого дома. Она отвела Эми в коттедж.

     — Я пойду, миссис Брэнинген.

     — Что? О, разве вам не сказали, Трейси? Сегодня к нам приезжает делегация. Они будут обедать у нас в доме. Поэтому Эми сегодня днем спать не будет. Вы можете взять ее с собой.

     Трейси стояла, с трудом сдерживая крик отчаяния.

     — Я… Я не могу сделать это, миссис Брэнинген.

     Сью Эллен жестко спросила:

     — Как это понимать, что вы не можете так поступить?

     Трейси увидела, что она злится и подумала: Я не должна расстраивать ее. Она скажет начальнику, и меня отправят в камеру.

     Трейси улыбнулась через силу.

     — То есть… Эми не пообедает. Она будет голодна.

     — Я велела приготовить вам обед сухим пайком. И вы сможете подольше прогуляться, там и пообедаете. Эми так нравятся пикники. А вам, дорогая?

     — Я так люблю пикники!

     Эми умоляюще посмотрела на Трейси.

     — Мы пойдем, Трейси? Да, пойдем?

     Нет! Да! Осторожно. Это все еще работа.

     Будь в общей комнате полвторого, не опоздай.

     Трейси взглянула на миссис Брэнинген.

     — Когда мне нужно будет привести Эми?

     — О, к трем часам. Они к этому времени уже уедут.

     В это время она должна быть уже в грузовике. Мир обрушился на нее.

     — С вами все в порядке? Вы бледны.

     Вот и все. Она может сказать, что больна. Пойти в больницу. Они захотят проверить и продержат ее там. Она не сможет успеть вовремя. Должен же быть другой выход.

     Миссис Брэнинген смотрела на нее.

     — Хорошо.

     Что-то с ней не так, решила Сью Эллен Брэнинген. Я все-таки скажу Джорджу подобрать кого-нибудь другого.

     Глаза Эми прямо-таки светились от счастья.

     — Я дам тебе самый большущий сэндвич, Трейси. Мы здорово проведем время, да?

     Трейси молчала.

***

     Визит делегации Очень Важных Персон был неожиданным. Губернатора Уильяма Хэбера в его поездке в исправительную колонию сопровождали представители Комитета Реорганизации Тюрем. С этим начальник тюрьмы Брэнинген вынужден был смиряться раз в году.

     — Их надо будет провести по территории, Джордж, — объяснил губернатор. — Приберите место. Скажи своим дамам улыбаться помилее, и мы снова получим увеличение нашего бюджета.

     Этим утром приказ начальника охраны звучал так:

     — Избавиться от наркотиков, ножей и т. п.

     Губернатор Хэбер и его команда должны были сразу по приезде в десять утра во-первых, проинспектировать саму колонию, посетить ферму, а потом отобедать в доме начальника тюрьмы.

***

     Большую Берту охватило нетерпение. Когда утром она обратилась с просьбой увидеть начальника, ей сказали, что начальник очень занят и, возможно, встретиться можно будет завтра.

     — К черту завтра! — бушевала Большая Берта. — Мне надо увидеть его сегодня, сейчас. Это очень важно.

     Несколько осужденных в тюрьме могли выходить с такими просьбами, и Большая Берта была одной из них. Начальство тюрьмы было хорошо осведомлено о ее власти.

     Ни одна тюрьма в мире не может существовать без лидеров, а Большая Берта была несомненным лидером.

     Она просидела в офисе начальника тюрьмы почти час. Ее огромное тело расплылось в кресле.

     Она похожа на ужасное животное, думала секретарша начальника. У меня мурашки по спине бегают.

     — Сколько еще ждать?

     — Возможно, очень долго. С ним делегация. Начальник сегодня очень занят.

     Большая Берта сказала:

     — Тогда скоро он будет занят еще больше.

     Она взглянула на часы. Без пятнадцати час, время еще есть.

***

     Был чудесный денек, ясный и теплый, веял мягкий ветерок, наполненный ароматами окружающих полей и лесов. Трейси расстелила скатерть на травке около озера, и Эми со счастливым чавканьем поглощала сэндвич с салатом и яйцом.

     Трейси взглянула на часы. Было почти 13.00. Она не могла поверить. Утро прошло, шел день. Она должна была что-то быстро придумать, или время убежит и унесет с собой последний шанс на свободу.

***

     13.10.

     В приемной начальника Брэнингена секретарша положила трубку и сказала Большой Берте.

     — Извините, но начальник сказал, что не сможет увидеться с вами сегодня. Мы запишем вас на другое время.

     Большая Берта вскочила с кресла. — Он должен увидеть меня! Это… — Мы вызовем вас завтра.

     Большая Берта только хотела сказать: Завтра будет поздно", но вовремя остановилась. Никто, кроме начальника, не должен знать, что она собиралась сделать. С ябедниками происходят всякие фатальные происшествия. Но она отнюдь не собиралась сдаваться. Выбора не было, иначе она не смогла бы удержать ускользающую от нее Трейси Уитни. Она направилась в тюремную библиотеку, уселась в дальнем углу комнаты за один из столов и нацарапала записку. Когда надзирательница отошла к выходу, чтобы помочь одной из осужденных, Большая Берта оставила на столе записку и ушла.

     Когда надзирательница вернулась, она обнаружила записку и дважды прочла ее:

     Сегодня как можно лучше проверьте грузовик прачечной.

     Подписи не было. Шутка? Надзирательница не знала, что и думать. Она сняла телефонную трубку.

     — Позовите начальника охраны.

***

     13.15.

     — Ты что не кушаешь, — спросила Эми. — Может, хочешь мой бутерброд?

     — Нет, оставь меня в покое.

     Она не должна так резко разговаривать.

     Эми даже прекратила есть.

     — Ты сердишься на меня, Трейси. Пожалуйста, не надо сердиться. Я так люблю тебя. Я на тебя никогда не сержусь.

     Ее мягкие глазки были полны боли.

     — Я не сержусь.

     Черт возьми, но она сердилась.

     — И я не хочу есть, если ты не хочешь. Давай поиграем в мячик, Трейси.

     И Эми достала резиновый мячик из пакета.

***

     13.16.

     Она должна идти. Ей потребуется не менее 15 минут, чтобы добежать до общей комнаты. Она еще успеет, если поторопиться. Но она не может оставить Эми одну. Трейси оглянулась кругом. Вдалеке она увидела группку расконвоированных заключенных, работавших в поле. Тут Трейси сразу же сообразила, что ей надо сделать.

     — Ты не хочешь играть в мячик, Трейси?

     Трейси вскочила.

     — Да. Мы поиграем в новую игру. Давай посмотрим, кто сможет дальше бросить мячик. Я брошу мяч, а потом будет твоя очередь.

     Трейси схватила упругий резиновый мячик и со всей силой бросила его в направлении работающих женщин.

     — Ой, здорово, — восхитилась Эми, — это действительно далеко.

     — Я побегу за мечом, — сказала Трейси, — а ты подожди здесь.

     И она побежала, побежала за своей жизнью, она словно летела по полям. Было уже 13 часов 18 минут. Если она опоздает, они подождут ее. Или нет? Она побежала еще быстрее. Позади она услышала, как Эми звала ее, но не обратила внимания. Работавшие в поле женщины двинулись в другом направлении. Трейси позвала их, они остановились. Запыхавшись, она, наконец, догнала их.

     — Что-нибудь случилось? — спросила одна из них.

     — Нет, нет, ничего, — только и смогла сказать Трейси. — Там осталась маленькая девочка. Кто-нибудь из вас присмотрите за ней. Мне надо сделать кое-что важное. Я...

     Она услышала свое имя, ее звали издалека. Она обернулась. Эми стояла на самой верхушке бетонной стены, окружавшей пруд. Она махала ей рукой.

     — Посмотри на меня, Трейси!

     — Нет! Слезай сейчас же! — закричала Трейси.

     Пока Трейси в ужасе смотрела на Эми, та потеряла равновесие и упала в пруд.

     — О, Господи!

     Кровь отлила от лица Трейси. У нее был всего один шанс, теперь его не стало.

     Я не могу помочь ей. Только не сейчас. Кто-нибудь еще спасет ее. Я должна спасти себя саму. Я должна убежать отсюда, или я погибла.

     Было уже 13 часов 20 минут...

     Трейси повернула и побежала так, как не бегала никогда в жизни. Ее звали, но она никого не слышала. Она летела, не замечая, что потеряла туфли, что острые камни впивались в ноги. Сердце выскакивало из груди, легкие разрывались от напряжения, но она заставляла себя бежать все быстрее и быстрее. Она добежала до бетонной стены и влетела наверх. Там, далеко внизу, она увидела в темной ужасной воде Эми, которая барахталась, пытаясь удержаться на плаву. Ни секунды не раздумывая, Трейси бросилась за ней. И уже в воде она подумала:

     О, Господи! Я же не умею плавать...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 12

НОВЫЙ ОРЛЕАН. ПЯТНИЦА, 25 АВГУСТА — 10 ЧАСОВ ДНЯ

     Мистер Торранс, кассир Первого Торгового Банка Нового Орлеана, гордился двумя своими достоинствами: сексуальной удалью при общении с дамами и умением ладить с клиентами. Лестеру было далеко за 40, долговязый, с нездоровым желтоватым цветом лица, он носил усы в стиле Тома Селлена и длинные бакенбарды. Он дважды прохлопал продвижение по службе и поэтому использовал банк как личное средство повышения своего жизненного уровня. Он мог узнать зазывал за милю, и ему нравилось уговаривать на благодарность в материальной форме. Одинокие вдовушки были особенно легкой добычей. Они приходили, толстые, стройные, всех возрастов и положений в обществе, рано или поздно все равно появлялись перед кассой Лестера. Если они временно превышали остаток на счету, то Лестер превращался в симпатичного слушателя и задерживал предъявление чека. В ответ на эту любезность, может быть, он найдет немного времени и отобедает вместе с ней? Многие его клиентки искали его помощи и доверительно рассказывали свои секреты: им просто необходимо получить заем, но так, чтобы муж ничего не знал. Они хотели бы хранить конфиденциальный определенный чек, который они бы подписали. Они вообще-то подумывали о разводе, и Лестер мог бы помочь им закрыть их общие счета, как раз сейчас?.. Лестер хотел только помочь. И его благодарили.

     В это особенное утро Лестер знал, что он должен сорвать банк. Он увидел женщину, входившую в банк. Она была совершенно потрясающего вида. Черные блестящие волосы падали на плечи, узкая юбка и свитер облегали фигурку, которой позавидовала бы любая красавица из Лас-Вегаса.

     Кроме него, в банке работали еще 4 кассира. Молодая женщина, как бы прося о помощи, смотрела то на одного, то на другого кассира. Когда она взглянула на Лестера, тот слегка кивнул ей и одобрительно улыбнулся. Она, как Лестер и предполагал, подошла к кассе.

     — Доброе утро, — сказал тепло Лестер. — Что я могу сделать для вас?

     Он близко увидел ее грудь, туго обтянутую шерстяным свитером, и подумал:

     Малышка, что я хочу для тебя сделать...

     — Я боюсь, что у меня проблема, — мягко сказала женщина.

     У нее оказался самый чудесный южный акцент, какой он когда-либо слышал.

     — Вот для этого я здесь, — сказал он тепло, — чтобы решить все проблемы.

     — О, я надеюсь, что это так. Боюсь, что я сделала нечто ужасное.

     Лестер подарил ей самую отеческую, "вы-можете-на-меня-положиться", улыбку.

     — Я не могу поверить, что такая прекрасная дама, как вы, могла бы совершить что-нибудь ужасное.

     — О, но я смогла.

     Ее мягкие карие глаза даже потемнели от испуга.

     — Я секретарша Джозефа Романо, он велел мне заказать новые бланки чеков для его текущего счета неделю назад, а я совершенно забыла об этом, и они неожиданно кончились. Когда он узнает об этом, я даже не представляю, что он со мной сделает.

     Все это было сказано мягко и нежно.

     Лестер, естественно, знал имя Джозефа Романо, который считался ценным клиентом банка, несмотря на то, что на его счету было относительно небольшое количество денег. Каждый знал, что его основные капиталы были вложены еще где-то.

     "Да, он отлично разбирается в секретаршах", — подумал Лестер.

     Он снова улыбнулся.

     — Ну, тут нет ничего страшного, миссис?..

     — Мисс Хартфорд, Лорин Хартфорд. Сегодня счастливый день.

     Лестер чувствовал, что все может прекрасно устроиться.

     — Я закажу эти новые бланки чеков для вас прямо сейчас. Вы сможете получить их через две или три недели...

     Она издала стон, звук которого, как показалось Лестеру, обещал бесконечно многое.

     — О, это слишком поздно. Мистер Романо очень расстроится из-за меня. Мне, кажется, что я не могу думать только о работе, вы понимаете?

     Она наклонилась вперед, и ее груди коснулись внешней стороны кассы. Она сказала, запыхавшись:

     — Если вы сможете быстро сделать чеки, я бы с радостью оплатила услуги.

     Лестер печально улыбнулся.

     — Увы, Лорин, но это невозможно.

     Он увидел, что девушка вот-вот разрыдается.

     — Сказать по правде, это может стоить мне работы. Пожалуйста… Я сделаю для вас все.

     Эти слова прозвучали как музыка.

     — Я скажу вам, что я сделаю, — объяснил Лестер. — Я позвоню и сделаю специальный срочный заказ. Вы получите их в понедельник. Ну как, устраивает?

     — О, это было бы замечательно!

     Голос ее наполнился благодарностью.

     — Я пришлю их вам в офис и...

     — Лучше, если я заберу их сама. Я не хочу, чтобы мистер Романо узнал о моей глупой промашке.

     Лестер снисходительно улыбнулся.

     — Не глупой, Лорин. Мы все что-нибудь когда-нибудь забываем.

     Она ласково улыбнулась.

     — Я никогда не забуду вас. Увидимся в понедельник.

     — Я буду здесь.

     Она подарила ему многообещающую улыбку и медленно двинулась к выходу. Ее походка была как бы знаком — смотри!

     Лестер ухмыльнулся, когда подошел к шкафу, взял номер счета Джозефа Романо и позвонил, чтобы сделать срочный заказ на новые чеки.

***

     Отель на Кармен-стрит совершенно не отличался от сотни себе подобных, поэтому Трейси и выбрала его. Трейси жила в маленькой, бедно меблированной комнате уже неделю. По сравнению с ее камерой это был дворец.

     Когда Трейси вернулась после встречи с Лестером, она стянула черный парик, расчесала свои собственные блестящие волосы, вытащила мягкие контактные линзы и смыла темную косметику. Затем уселась на стул и отдышалась. Все прошло отлично. Узнать, где Джо Романо держит банковский счет, оказалось легко. Трейси просмотрела отмененные чеки фирмы своей матери, подписанные Романо.

     Романо? Ты не сможешь добраться до него, сказала Эрнестина.

     Эрнестина ошиблась, и Джо Романо стал первым. Потом — другие. Каждый из них.

     Она прикрыла глаза и заново пережила то чудо, что привело ее сюда.

***

     Она почувствовала, как темная холодная вода сомкнулась у нее над головой. В ужасе она поняла, что тонет. Она нырнула, схватила девочку и выбросила ее на поверхность. Эми в панике, ничего не видя, брыкалась, стараясь освободиться, таща их обеих назад, под воду, руки и ноги ее дико молотили воду. Легкие Трейси были готовы вот-вот разорваться. Она боролась, стараясь выбраться из водной могилы, вцепившись в девочку мертвой хваткой. Она чувствовала, что силы убывают.

     Мы не сможем выбраться, думала она. Мы умрем.

     Звучали голоса, и она почувствовала, как тельце Эми отбирают у нее. Она закричала:

     — О, Господи, нет!

     Сильные руки обхватили ее талию, и кто-то сказал:

     — Теперь все хорошо. Держись легче. Все кончено.

     Трейси взглянула, отчаянно ища Эми, и увидела, что ее спасли крепкие мужские руки. Секундой позже их обеих вытащили из темной, ужасной воды. Это событие не нашло более достойного места, чем статья на внутреннем развороте утренних газет, где было сказано, что заключенная, не умеющая плавать, рискуя жизнью, спасла ребенка.

     Моментально журналисты и телекомментаторы превратили ее в героиню. Губернатор Хэбер собственной персоной в сопровождении начальника тюрьмы Брэнингена посетили Трейси в больнице.

     — Вы совершили очень смелый поступок, — сказал начальник. — Вы должны знать, что мы с женой вам благодарны.

     Голос его дрожал от волнения.

     Трейси была еще слишком слаба и потрясена случившимся. — Как там Эми?

     — Она скоро поправится.

     Трейси прикрыла глаза.

     Я бы не вынесла, если бы с ней что-нибудь случилось, подумала она.

     Она вспомнила свою холодность, когда ребенку нужна была ее любовь, и Трейси стало стыдно. Это происшествие стоило ей шанса на побег, но она знала, что, если бы все повторилось, она поступила бы так же.

     Провели короткое следствие этого несчастного случая.

     — Это моя вина, — сказала Эми отцу. — Мы играли в мяч, Трейси побежала за мячом, велела мне ждать, но я взобралась на стенку, чтобы лучше ее видеть, и упала в воду. Но Трейси спасла меня, папочка.

***

     Трейси направили в больницу вечером, для наблюдения за ее здоровьем. Уже на следующее утро ее привели в офис начальника тюрьмы. Там ее уже ждали представители средств информации. Они прослышали об этой чрезвычайно трогательной истории, поэтому здесь присутствовали ведущие журналисты ЮПИ и Ассошиэйтед Пресс, кроме того, бригаду новостей прислала местная телевизионная компания.

     В этот вечер вовсю развернулось шоу, посвященное героизму Трейси. Толпы спасателей ринулись на телестудию, все закрутилось, обрастая подробностями, словно снежный ком. Тайм, Ньюсуик, Пипл и сотни других газет и журналов со всей страны дружно перелопачивали эту историю. Поскольку широкое освещение поступка Трейси в прессе продолжалось, в ее адрес в тюрьму потоком хлынули письма и телеграммы с благодарностями. Губернатор Хэбер обсуждал их с начальником Брэнингеном.

     — Трейси Уитни находится здесь за совершение серьезного преступления, — заметил начальник тюрьмы.

     Губернатор задумался.

     — Но у нее же нет прежде судимостей, правильно, Джордж?

     — Да, сэр.

     — Не хочу давить на вас, но надо сказать, что на меня со всех сторон навалились, прося сделать для нее что-нибудь.

     — Понятно, сэр.

     — Конечно, мы не можем позволить публике учить нас, как поступать с заключенными, не так ли?

     — Безусловно.

     — С другой стороны, — губернатор сказал рассудительно, — эта девушка Уитни продемонстрировала просто чудеса героизма. Она стала настоящей героиней.

     — Без вопросов, — согласился начальник Брэнинген.

     Губернатор погасил сигарету.

     — Каково ваше мнение, Джордж?

     Джордж Брэнинген очень осторожно подбирал слова.

     — Вы понимаете, конечно, губернатор, что в этом случае у меня очень большой личный интерес. Это ведь моего ребенка она спасла. Но, помимо прочего, я не считаю Трейси Уитни преступницей и я не думаю, что она будет представлять опасность для общества, если будет на свободе. Я твердо убежден, что вы должны ее помиловать.

     Губернатор, который собирался выдвинуть свою кандидатуру на новый срок, признал услышанное хорошей идеей. В политике время определяло все.

***

     Переговорив с мужем, Сью Эллен сказала Трейси:

     — Начальник Брэнинген и я хотели бы, чтобы вы переехали к нам в дом. У нас есть свободная спальня в задней части дома. Вы могли бы заботиться об Эми целый день.

     — Благодарю вас, — сказала радостно Трейси, — это будет просто здорово.

***

     Вот так все обернулось. Трейси не только могла проводить ночи вне камеры, но и ее отношения с Эми полностью изменились.

     Эми обожала Трейси, и Трейси отвечала ей тем же. Ей нравилось находиться рядом с этой светлой ласковой девочкой. Они играли, смотрели диснеевские мультики по телевизору, читали. Она стала частью семьи.

     Но когда Трейси с каким-либо поручением попадала в тюремные блоки, она неизменно встречала Большую Берту.

     — Ты везучая сучка, — рычала Большая Берта, — но ты все равно вернешься с простым народом сюда. Уж я-то постараюсь, не волнуйся.

***

     Через три недели после спасения Эми, Трейси с девочкой играли в салочки во дворе, когда Сью Эллен выглянула из дома. Она минуту постояла, наблюдая за ними.

     — Трейси, позвонил начальник. Он хочет видеть вас в офисе прямо сейчас.

     Трейси испугалась.

     Неужели меня опять переведут в тюрьму? Неужели Большая Берта все-таки использовала все свое влияние и организовала этот перевод? Или миссис Брэнинген решила, что Эми и Трейси слишком тесно общаются?

     — Да, миссис Брэнинген.

     Начальник стоял в дверях офиса, когда Трейси провели к нему.

     — Вы лучше сядьте, — сказал он Трейси.

     Трейси попыталась узнать, что ей уготовано по тону его голоса.

     — У меня для вас новости, — он остановился, переполненный чувствами. Какими — Трейси не могла разобрать.

     — Я только что получил приказ губернатора Луизианы, дающий вам полное помилование, вступающее в силу немедленно.

     Господи, Боже мой, неужели он говорит то, о чем я мечтала?

     Она не могла сказать ни слова.

     — Я хочу, чтобы вы, знали, — продолжал начальник, — что это не плата за спасение моего ребенка. Вы действовали инстинктивно так, как любой достойный гражданин поступил бы. Не надо иметь особого воображения, чтобы поверить, что вы не представляете опасности для общества.

     Он улыбнулся и добавил:

     — Эми вас потеряет. Как и мы.

     У Трейси не было слов. Если бы начальник знал всю правду, не произойди тот случай, они бы разыскивали ее как беглянку.

     — Вы будете свободны послезавтра.

     Ее освобождение. Трейси не могла поверить.

     — Я… Я не знаю, что сказать.

     — Вам и не надо ничего говорить. Каждый гордится вами. Мы с миссис Брэнинген уверены, что вас ждут большие дела на воле.

     Итак, это правда. Она была свободна. Трейси так ослабела, что должна была держаться за спинку стула, чтобы не упасть. Когда она, наконец, смогла говорить, голос ее был тверд.

     — Там мне надо многое сделать, начальник Брэнинген.

***

     В последнюю ночь, проведенную Трейси в тюрьме, к ней пришла заключенная из ее старого блока.

     — Итак, ты выходишь на волю.

     — Да, так.

     Это была женщина, по имени Бетти Франсискус, лет сорока, все еще привлекательна и довольно независима.

     — Если тебе понадобится помощь на воле, ты должна будешь увидеться с мужчиной из Нью-Йорка. Его зовут Конрад Морган. — Она протянула Трейси кусочек бумаги. — Он занимается реабилитацией преступников. Он с радостью подаст руку человеку, побывавшему в тюрьме.

     — Спасибо, но я не думаю, что мне понадобится.

     — Это неизвестно. Держи его адрес.

     Через два часа Трейси вывели через тюремные ворота мимо телекамер. Она не хотела говорить с репортерами, но Эми вырвалась у матери и кинулась в объятия Трейси, тут и камеры заработали. Эта сцена вышла в вечерних новостях.

     Свобода не была для Трейси простым абстрактным понятием. Это нечто осязаемое, физическое, чем можно восхищаться и смаковать. Свобода — это вдыхать свежий воздух, уединение, не ходить строем в столовую, не слышать сирены. Это означало горячие ванны и вкусные супы, мягкую постель, красивые платья и туфли на высоком каблуке. Это — возможность иметь имя, а не номер. Свобода значила спасение от лап Большой Берты, страха быть изнасилованной целой бандой и монотонной убивающей рутины тюрьмы.

     Вот и пришла долгожданная свобода. Идя по улице, она не заботилась о том, чтобы не толкнуть кого-либо. В тюрьме столкновение с другим заключенным могло вызвать прямо-таки пожар. Не было постоянного контроля, к чему Трейси никак не могла приспособиться. Ей никто не угрожал.

     Она освободилась и собиралась привести в исполнение свои планы.

***

     В Филадельфии Чарльз Стенхоуп III увидел по телевидению Трейси, покидающую тюрьму. "Она все еще красива", — подумал он. По ее виду невозможно было даже предположить, что она совершила инкриминированное ей преступление. Он взглянул на свою жену, безмятежно сидевшую напротив и вяжущую свитер.

     "Интересно, ошибся ли я", — подумал он.

***

     Даниэль Купер увидел Трейси в телевизионной программе новостей у себя в Нью-Йорке. Его особенно не тронул тот факт, что ее освободили из тюрьмы. Он выключил телевизор и вернулся к досье, над которым работал.

***

     Увидев Трейси Уитни в телевизионной программе новостей, Джо Романо вслух рассмеялся:

     — Все-таки эта Уитни — красивая сучка. Держу пари, тюрьма пошла ей на пользу. У нее, небось, на руках мозоли. Может, однажды мы встретимся с ней.

     Романо был очень доволен собой. Он уже пристроил Ренуара в частную коллекцию в Цюрихе. Пятьсот тысяч долларов от страховой компании и еще двести тысяч от продажи — совсем не плохо. Естественно, Романо поделился деньгами с Энтони Орсатти. Романо вел дела с ним очень аккуратно, потому что прекрасно знал, что случалось с людьми, бывшими не совсем корректными в сделках с Орсатти.

***

     В понедельник, в полдень Трейси в образе Лорин Хартфорд, появилась в Первом Торговом Банке Нового Орлеана. В это время в банке толпилось много посетителей. Несколько человек стояли перед окошечком Лестера. Трейси встала в очередь, когда Лестер увидел ее, он просиял и радостно закивал. Она показалась ему еще более красивой, чем он ее запомнил.

     Когда Трейси, наконец, подошла к окошку, он прокричал:

     — Пришлось трудновато, но я сделал это исключительно для вас, Лорин. Теплая признательная улыбка.

     — Вы так любезны.

     Лестер открыл ящик, вынул целую коробку чеков и аккуратно поставил перед Трейси.

     — Вот они. Четыреста штук. Этого будет достаточно?

      — О, более чем достаточно, если мистер Романо не устроит какой-нибудь чековый кутеж.

     Она взглянула в глаза Лестера.

     — Вы спасли мне жизнь.

     Лестер почувствовал приятное волнение в паху.

     — Я верю, люди должны хорошо относиться друг к другу, не так ли, Лорин?

     — Вы безусловно правы, Лестер.

     — Знаете, вам надо открыть у нас счет. Я буду заботиться о вас. По-настоящему хорошо.

     — Я уверена, что хорошо, — мягко сказала Трейси.

     — Почему бы нам не потолковать об этом за хорошим обедом где-нибудь? — Это будет чудесно.

     — Куда мне позвонить, Лорин?

     — Я сама позвоню, — сказала она и пошла к выходу.

     — Подождите минутку… — Но следующий клиент вырос перед окошком и протянул расстроенному Лестеру счет.

     В центре банка стояли четыре стола с контейнерами банковских депозитов и бланков снятия денег со счетов, около столов толпились клиенты, которым требовались бланки. Трейси скрылась из зоны видимости Лестера. Когда одна из клиенток освободила место за столом, Трейси села. Коробка, переданная Трейси Лестером, содержала восемь пакетов с бланками чеков. Но не они интересовали Трейси, в конце каждой пачки лежали бланки депозитов. Она аккуратно отделила бланки депозитов от чеков, и меньше чем через три минуты у нее в руках оказалось восемьдесят депозитов. Уверившись, что ее не видно, Трейси опустила двадцать бланков в контейнер. Она подошла к следующему столу и опустила еще двадцать бланков. Всего за несколько минут, все бланки были распределены по всем столам.

     Депозиты были чистые, но на каждом в нижней части помещался магнитный код, который компьютер использовал для записи кредитов различных счетов. Не важно, кто вкладывал деньги, потому что, имея магнитный код, компьютер мог автоматически переводить деньги со счета Джо Романо на любой другой депозит. Из опыта работы в банке Трейси знала, что в течение двух дней все намагниченные депозиты могли бы быть использованы и потребуется по меньшей мере дней пять, чтобы обнаружить путаницу. И что ей вполне хватит времени привести в исполнение то, что она запланировала.

     По дороге домой Трейси выбросила бланки чеков в урну. Мистеру Джозефу Романо они вряд ли когда-нибудь понадобятся.

     Следующей остановкой Трейси стало Бюро путешествий Нового Орлеана. Молодая девушка, сидящая за столом, спросила:

     — Чем я могу вам помочь?

     — Я секретарша мистера Джо Романо. Мистер Романо желает сделать заказ на Рио-де-Жанейро. Ему надо уехать в пятницу.

     — Нужен один билет?

     — Да. Первый класс. Место около прохода. Курящий салон, пожалуйста.

     — С возвращением?

     — В один конец.

     Девушка обратилась к своему компьютеру. Через несколько секунд она проговорила:

     — Мы все устроили. Одно место первого класса, Пан Американ, рейс 7-28, отправление 18.30, в пятницу, с посадкой в Майами.

     — Он останется доволен, — уверила Трейси девушку.

     — Это будет стоить 1929 долларов, чек или наличные?

     — Мистер Романо всегда расплачивается наличными — наложенным платежом. Могли бы вы доставить билет в четверг в его офис?

     — Мы могли бы доставить его и завтра.

     — Нет. Завтра мистера Романо не будет. Могли бы вы принести его в четверг к 11 утра?

     — Хорошо. Пожалуйста, адрес?

     — Мистер Джозеф Романо, 217 Пойдрес-стрит, Сьют 408.

     Девушка записала.

     — Очень хорошо. Я прослежу, чтобы его доставили в четверг утром.

     — Обязательно в одиннадцать, — сказала Трейси. — До свидания.

     На расстоянии полуквартала от Бюро путешествий находился магазин по продаже принадлежностей для путешествий и багажа. Трейси, прежде чем войти внутрь, хорошенько изучила витрину. Ее приветствовал клерк.

     — Доброе утро. Чем могу быть вам полезен в такое утро?

     — Мне надо купить чемодан для мужа.

     — Да, мы получили. У нас как раз есть несколько очень недорогих.

      — Нет, — сказала Трейси. — Недорогие не подойдут.

     Она остановилась около витрины с выставленными на ней несколькими вутоновскими чемоданами.

     — Это лучше, что я смогла найти. Мы собираемся путешествовать.

     — Отлично. Я уверен, он будет доволен получить такой чемодан. У нас три различных размера, какой угодно?

     — Я возьму по одному каждого размера.

     — Отлично. Наличные или чек?

     — Наложенным платежом. Имя — Джозеф Романо. Вы можете их доставить в контору мужа в четверг утром?

     — Конечно, миссис Романо.

     — К 11-ти утра?

     — Я лично прослежу.

     И подумав, Трейси добавила:

     — И еще… Могли бы вы сделать его инициалы на них — в золоте: Дж. Р. — Конечно. Все будет замечательно, миссис Романо.

     Трейси улыбнулась и дала ему адрес офиса.

     Из отделения Вестерн Юнион Офис Трейси послала телеграмму, адресованную в Рио Оттон Палас, Копакабана Бич, Рио-де-Жанейро.

     — Просим забронировать ваши лучшие апартаменты сроком на два месяца, начиная с этой пятницы. Согласие телеграфируйте по адресу: Джозеф Романо, 217, Пойдрес-стрит, Сьют 408, Новый Орлеан, Луизиана, США.

***

     Через три дня Трейси позвонила в банк и попросила позвать мистера Торранса. Услышав его голос, она мягко начала:

     — Вы, наверное, и не помните меня, Лестер. Это Лорин Хэртфорд, секретарша, мистера Романо.

     Забыть ее! Его голос задрожал:

     — Конечно же, я помню вас, Лорин!

     — Помните? Я польщена. Вы встречаете стольких людей.

     — Но не таких как вы, — уверил ее Лестер, — вы не забыли, что мы собирались пообедать?

     — Вы и не знаете, как я жду этого дня. Следующий вторник устроит вас, Лестер?

     — Великолепно!

     — Вот вам и дата. О, какая я идиотка. Вы так взволновали меня своими разговорами, что я и забыла, зачем звоню. Мистер Романо просил меня проверить состояние его банковского счета.

     — Хорошо. Никаких сложностей.

     Обычно, Лестер Торранс спрашивал дату рождения или какие-либо удостоверения личности звонившего, но в этом случае это определенно не было нужным.

     — Не вешайте трубку, Лорин.

     Он вошел в компьютер, нажал имя Джозефа Романо и замер в удивлении. Чрезвычайное количество вкладов были сделаны на счет Романо. В последние несколько лет Романо никогда ранее не хранил столько денег на своем счету. Лестер Торранс удивился, что же случилось. Вероятно, несколько грандиозных сделок. Когда он будет обедать с Лорин, он попробует кое-что разузнать. Небольшая секретная информация никогда не помешает. Он взял трубку телефона.

     — О, ваш босс заставляет нас работать, — сказал он Трейси. — У него почти 300 000 тысяч долларов на текущем счету.

     — Отлично. Эти цифры мне и нужны.

     — Не хочет ли он перевести эти деньги на инвестиционный счет? Так на нем ничего не заработаешь. Я мог бы...

     — Не надо. Он хочет, чтобы все осталось как прежде, — объяснила ему Трейси.

     — О'кей.

     — Благодарю вас, Лестер. Вы так милы.

     — Минутку! Могу ли я позвонить вам в офис, чтобы договориться о вторнике?

     — Я сама позвоню, сладкий мой, — ответила Трейси и положила трубку.

***

     Современное высотное здание офиса, принадлежавшего Энтони Орсатти, стояло на Пойдрес-стрит. Всемирная Импортно-Экспортная Компания занимала полностью четвертый этаж. На одном конце апартаментов помещался офис Орсатти, а на другом конце — комнаты, занимаемые Джо Романо. Пространство между ними занимали четыре молоденькие секретарши, услугами которых вечерами пользовались друзья Орсатти и деловые партнеры. Перед дверями Орсатти постоянно торчали два дюжих молодца, охранявших своего босса. Они по совместительству исполняли обязанности официанта, массажиста и просто мальчика на побегушках.

     В тот четверг утром Орсатти сидел в своем офисе, подсчитывая выручку за предыдущий день, полученную с бегов, от букмекеров, проституток и дюжины других прибыльных местечек, контролируемых Всемирной Импортно-Экспортной Компанией.

     Энтони Орсатти было за шестьдесят. Он имел довольно странную фигуру с массивным крупным торсом и короткими костлявыми ногами, которые, как казалось, должны были достаться какому-нибудь коротышке. Стоя, он казался сидящей лягушкой. Лицо его перекрещивали неровные паутинки морщин, которые, вероятно, были результатом пьяных загулов, огромный рот и черные луковицеподобные глаза. Он с пятнадцатилетнего возраста имел совершенно лысую голову и поэтому надевал черный парик. Тот плохо сидел на нем, но за все годы никто не осмелился сказать ему в лицо об этом. У него были холодные глаза игрока, ничего не обещавшие, и лишенное всякого выражения лицо, за исключением моментов, когда он общался с пятью дочерями, которых просто обожал. Единственным выразителем его чувств был голос. Он имел хриплый скрипучий голос, ставший таким после его двадцать первого дня рождения, когда ему попытались сделать галстук из железной проволоки вокруг горла. Те двое, которые совершили эту ошибку, оказались в морге на следующей неделе. Когда Орсатти расстраивался по-настоящему, голос пропадал и переходил в едва слышимый шепот.

     Орсатти был королем, который правил своим королевством с помощью взяток, оружия и шантажа. Он правил Новым Орлеаном, и тот щедро платил ему. Главы других Семейств страны уважали его и постоянно советовались с ним.

     В тот момент Орсатти пребывал в доброжелательном расположении духа. Он собирался позавтракать со своей любовницей, проживавшей в его квартире в доме около Лэйн Виста. Он навещал ее три раза в неделю, и этот утренний визит должен быть особенно приятным. Она проделывала в постели с ним такие штучки, о которых другие женщины и не мечтали. Орсатти искренне верил, что она делала это из-за большой любви к нему. В работе его все шло как по маслу. Проблемы не возникали, потому что Орсатти предпочитал решать трудные вопросы прежде, чем они перерастали в проблемы. Он однажды объяснил свою жизненную философию Джо Романо:

     — Никогда не позволяй маленькой проблеме перерасти в большую, Джо, или она превратится в снежный ком. Ты держишь капиталы округа, который думает, что должен получить большой кусок, — ты растопи его, понял? И никакого снежного кома. Ты получаешь несколько горяченьких просьб из Чикаго от человека, который просит разрешения провернуть маленькое дельце здесь, в Новом Орлеане. Ты знаешь, что довольно скоро "маленькое" дельце перерастет в большую операцию и начнет влезать в твои прибыли. Поэтому ты говоришь "да", и, когда он появится здесь, ты растапливаешь этого сучьего сына. И нет снежного кома. Картина ясна?

     Джо Романо все было ясно.

     Энтони Орсатти любил Романо. Он считал его сыном. Орсатти подобрал его, когда Романо катался на роликах и хулиганил в пьяном виде в переулках. Он собственноручно воспитал его, и теперь малыш топал его дорогой, превзойдя всех. Он был быстрый, способный и честный. За десять лет он достиг в иерархии Орсатти чина старшего лейтенанта. Он следил за всеми операциями семьи и отчитывался только перед Орсатти.

     Люси, личная секретарша Орсатти, постучала и вошла в офис. Это была двадцатичетырехлетняя выпускница колледжа, с такой внешностью, что обеспечила бы ей победу не в одном конкурсе красоты. Орсатти любил окружать себя красивыми женщинами.

     Он взглянул на настольные часы. 10.45. Он сказал Люси, чтобы его не беспокоили до полудня. Хмуро глядя, он бросил:

     — Что случилось?

     — Простите за беспокойство, мистер Орсатти. Вас беспокоит мисс Джиджи Дюпре. Она истерически кричит, но не хочет ничего мне объяснить, что ей надо. Она настаивает на личном разговоре с вами. Я подумала, может это важно.

     Орсатти набрал имя на компьютере. Джиджи Дюпре? Одна из шлюшек, с которой он пообщался последний раз в Вегасе? Джиджи Дюпре? Не мог же он забыть, ведь до последнего времени он не мог пожаловаться на свою память. Без всякого любопытства он взял трубку и махнул Люси, чтобы ушла.

     — Да, кто это?

     — Это мистер Орсатти? — она говорила с французским акцентом.

     — Итак.

     — О, спасибо Господу, я добралась до вас, мистер Орсатти.

     Люси права. Дама явно истерична. Энтони Орсатти стало неинтересно. Он уже собирался положить трубку, когда ее голос снова заверещал.

     — Вы должны остановить его, пожалуйста.

     — Леди, я не знаю, о чем вы толкуете, и вообще, я занят.

     — Мой Джо Романо. Он обещал мне взять меня с собой, понимаете?

     — Господи, у вас жалобы на Джо, ну и решайте их с ним. Я не его нянька.

     — Он лгал мне! Я только что узнала, что он собирается смыться в Бразилию без меня. Но ведь половина от трехсот тысяч долларов — моя. Внезапно Энтони Орсатти заинтересовался.

     — О каких это трехстах тысячах долларов вы говорите?

     — Тех денежках, что Джо припрятал на своем текущем счету. Деньги — как это вы говорите — сливки.

     Энтони Орсатти очень заинтересовался.

     — Пожалуйста, скажите Джо, что он должен взять меня с собой в Бразилию. Пожалуйста. Скажите, вы сделаете это?

     — Да, — пообещал Энтони Орсатти. — Уж я позабочусь об этом.

***

     Ультрасовременный офис Джо Романо, выдержанный в белом цвете и украшенный хромированными деталями, обставляли самые дорогие дизайнеры Нового Орлеана. Единственными цветовыми пятнами в этой сияющей белизне служили три чрезвычайно дорогие картины импрессионистов. Романо гордился хорошим вкусом. Он начал свое восхождение с самых низов Нового Орлеана и постоянно занимался самообразованием. Глаза ему были даны, чтобы оценить картины, а уши — чтобы слушать музыку. Обедая, он не забывал поговорить со знатоком об искусстве виноделия. Да, у Джо Романо было действительно много поводов для гордости. В то время как его сверстники выживали за счет своих кулаков, он добился успеха благодаря уму. Считалось, что Энтони Орсатти принадлежал весь Новый Орлеан, но также общеизвестным фактом было и то, что правил им Джо Романо.

     В его кабинет вошла секретарша.

     — Мистер Романо, пришел посыльный с авиабилетом до Рио-де-Жанейро. Могу ли я подписать чек на наложенный платеж?

     — Рио-де Жанейро? — Романо покачал головой. — Скажите ему, что произошла какая-то ошибка.

     Посыльный в униформе стоял в дверях.

     — Мне сказали доставить билет Джозефу Романо по этому адресу.

     — Вам сказали неправильно. Что же это такое, может какое-то поощрение пассажиров на новых авиалиниях?

      — Нет, сэр. Я...

     — Позвольте посмотреть. — Романо взял билет у посыльного и стал рассматривать его.

     — Пятница. Зачем бы мне отправляться в Рио в пятницу?

     — Хороший вопрос, — это сказал Энтони Орсатти. Он стоял позади посыльного. — Куда это ты собрался, Джо?

     — Какая-то глупая ошибка, Тони.

     Романо возвратил билет посыльному.

     — Отнесите это туда, откуда принесли...

     — Не так быстро.

     Орсатти взял билет и стал его рассматривать.

     — Здесь сказано: один билет первого класса, место около прохода, в салоне для курящих, в Рио-де-Жанейро на пятницу. Только в один конец.

***

     Джо Романо засмеялся:

     — Кто-то ошибся.

     Он повернулся к секретарше:

     — Марж, позвоните в бюро путешествий и скажите им, что они спятили. Какой-то бедный растяпа рискует потерять билет на самолет.

     Вошла Джолин, помощница секретарши:

     — Извините, мистер Романо, но прибыл багаж. Вы желаете, чтобы я присмотрела за ним?

     Джо Романо уставился на нее.

     — Какой багаж? Я не заказывал никакого багажа.

     — Скажите, чтобы внесли, — скомандовал Энтони Орсатти.

     — Господи Иисусе! — простонал Романо. — Неужели все спятили?

     Посыльный вошел, таща три вутоновских чемодана.

     — Что это? Я никогда не заказывал их.

     Посыльный проверил рассыльный лист.

     — Здесь сказано: "Мистер Джозеф Романо, 217 Пойдрес-стрит".

     Джо Романо вышел из себя.

     — Мне плевать, что говорит этот придурок. Я не заказывал их. Уберите их сейчас же!

     Орсатти внимательно осматривал багаж.

     — На всех чемоданах твои инициалы, Джо.

     — Что? О, Господи. Подожди минутку! Может, это подарок?

     — А у тебя что, день рождения?

     — Нет. Но ты же знаешь их штучки, Тони. Они всегда стараются всучить какой-нибудь подарок.

     — Ты собирался когда-нибудь в Бразилию?

     — В Бразилию? — Джо Романо засмеялся. — Это какая-то шутка.

     Орсатти мягко улыбнулся, повернулся к секретаршам и посыльным и рявкнул:

     — Вон.

     Когда двери закрылись за ними, Энтони Орсатти сказал:

     — Сколько денег на твоем личном текущем счету, Джо?

     Джо Романо в недоумении взглянул на него:

     — Не знаю. Сотен 15, а может и пара тысяч. А что?

     — Просто из спортивного интереса, почему бы тебе не звякнуть в банк и не узнать?

     — Зачем?

     — Проверь, Джо.

     — Пожалуйста. Если это будет тебе приятным, — он вызвал секретаршу.

     — Вызовите мне главного бухгалтера Первого Торгового.

     Через минуту его соединили.

     — Привет, сладкая. Говорит Джозеф Романо. Не дадите ли мне справку, какая сумма у меня на текущем счету. Мой день рождения 16 октября.

     Энтони Орсатти взял параллельную трубку. Через несколько минут бухгалтер ответила:

     — Простите, что заставила вас ждать, мистер Романо. На это утро на вашем счету 310905 долларов и 32 цента.

     Романо почувствовал, как кровь отлила от лица.

     — 310905 долларов? Ах ты, глупая сука! — заорал он. — У меня не было такой суммы на счету. Ты ошиблась. Дай мне поговорить с...

     Он почувствовал, как телефонную трубку вырвали из его руки и положили на место. Орсатти спросил его:

     — Откуда эти деньги, Джо?

     Джо Романо побледнел.

     — Клянусь Богом, Тони. Я ничего не знаю об этих деньгах.

     — Нет?

     — Ты должен верить мне. Ты знаешь, что случилось? Кто-то подставил меня!

     — Этот кто-то очень тебя любит. Он подарил тебе триста десять тысяч долларов. Орсатти тяжело плюхнулся на обитое шелком кресло и взглянул на Джо Романо, затем очень тихо произнес:

     — Все обделал тип-топ, да? Билет до Рио, новый багаж… Так ты планировал начать новую жизнь?

     — Нет… — в голосе Джо чувствовался настоящий испуг. — Тони, ты же отлично знаешь меня. Ты мне заменил сына. Я всегда был на твоей стороне.

     Он вспотел. Послышался стук в дверь, и Мэдж просунула хорошенькую головку.

     — Простите, мистер Романо, но тут для вас телефонограмма и вы должны ответить на нее сам!

     Словно затравленное животное Романо ответил:

     — Не сейчас. Я занят.

     — Я возьму ее, — сказал Орсатти.

     Он шустро вскочил с кресла до того, как девушка закрыла дверь. Прочтя телефонограмму, он, сузив глаза, посмотрел в лицо Романо.

     Тихо, как никогда ранее не слышал Романо, Энтони Орсатти произнес:

     — Я прочту ее тебе, Джо: "Пожалуйста подтвердите ваш заказ на Королевские Апартаменты на два месяца, начиная с этой пятницы, первое сентября. Подписано: Монтел Бенд, менеджер, Рио Оттон Палас, Копакабана Бич, Рио-де-Жанейро." Итак, это твой заказ, Джо. Вероятно, он тебе уже не понадобится.

Глава 13

     Андре Жильян находился на кухне, готовя спагетти а ля карбанара, сложный итальянский салат и грушевый торт, когда услыхал громкий, зловещий звук, и минутой позже приятное жужжание кондиционера сменилось тишиной. Андре топнул ногой:

     — Дьявол! Ни ночи без приключений.

     Он наскоро влез в шкаф, где находилась распределительная коробка, и начал переключать электрические выпрямители, один за одним. Никакого успеха.

     О, Мистер Поуп разозлится. Просто будет в бешенстве. Андре знал, с каким нетерпением его работодатель предвкушал еженедельную игру в покер по вечерам в пятницу. Это была традиция, она продолжалась годами, собирались сливки общества, постоянно одни и те же люди. Без кондиционера будет невыносимо. Просто невыносимо! Новый Орлеан в сентябре представлял собой место только для нецивилизованной публики. Даже заход солнца не приносил облегчения от жары и влажности.

     Андре вернулся на кухню и взглянул на часы. 16.00. Гости будут к 20.00. Андре сначала решил позвонить мистеру Поупу и рассказать о создавшемся положении, но потом вспомнил, что адвокат сказал, что будет занят в суде весь день.

     Этот добрый человек был такой занятой. И ему требуется отдых и развлечения. А тут — вот что!

     Андре вынул из кухонного шкафчика телефонную книгу, нашел номер и позвонил.

     После трех звонков металлический голос автоответчика отчеканил:

     — Вы дозвонились до компании Эскумо по обслуживанию кондиционеров. Наши мастера в настоящее время заняты. Если вы оставите ваше имя и номер телефона и вкратце опишете неисправность, мы придем к вам на помощь при первой возможности. Пожалуйста, подождите гудка.

     Дьявол! Только в Америке вас заставляют разговаривать с машиной. Резкий, пронзительный зуммер пропищал в ухо Андре. Он проговорил:

     — Говорят из резиденции месье Перри Поупа, 42, Чарльз-стрит. У нас вышел из строя кондиционер. Будьте добры, пришлите кого-нибудь как можно скорее.

     Он положил трубку.

     Конечно же, никого свободного. Кондиционеры постоянно ломались в этом жутком городе. Конечно же, кондиционерам трудно было справиться с чудовищной жарой и влажностью. Ну, ничего, будем надеяться, что кто-нибудь вскоре явится. Иначе мистер Поуп выйдет из себя.

     За эти три года, которые Андре Жильян работал поваром у адвоката, он отлично узнал, какой влиятельной особой тот был. Просто изумительно. Столько блеска и такой молодой! Перри Поуп знал просто каждого. Стоило ему щелкнуть пальцами, как люди прыгали.

     Андре казалось, что в доме становилось все жарче. Если что-то не делается быстро, тогда хозяин просто исходится дерьмом.

     Когда Андре возвратился к резке салями тонкими кусочками и терке сыра для салата, он не мог избавиться от ужасного чувства, что в этот вечер произойдет катастрофа.

     Когда через полчаса раздался дверной звонок, одежда Андре была мокра от пота, да и в кухне стояла жара, как в духовке. Андре побрел открывать. На пороге стояли двое рабочих, в спецовках, с рабочими чемоданчиками.

     Один — высокий негр, второй — белый на несколько дюймов ниже, с сонным выражением на лице. Сзади виднелся их ремонтный грузовичок.

      — Имеете проблемы с кондиционером? — спросил чернокожий.

     — Qui! Благодарю, господа, что вы пришли. Вы как раз вовремя, чтобы успеть все починить. Скоро уже заявятся гости.

     Чернокожий направился прямо к плите и сунул нос в грушевый торт и сказал:

     — Здорово пахнет.

     — Пожалуйста! — подгонял Жильян. — Сделайте что-нибудь!

     — Давай посмотрим в комнате, где плита, — сказал низенький. — Где это?

     — Вот сюда.

     Андре повел их по коридору в комнату общего пользования, где стоял блок кондиционеров. — Хороший аппарат, Ральф, — сказал чернокожий своему компаньону.

     — Ага, Эл. Здесь нечего делать.

     — Господи помилуй, почему же он не работает? — спросил Жильян.

     Они вдвоем уставились на него.

     — Мы для этого и пришли, — укоризненно произнес Ральф. Он опустился на колени и открыл маленькую дверцу внизу аппарата, вынул карманный фонарик, плюхнулся на живот и посветил внутрь. Через минуту он поднялся.

     — Здесь нет проблем.

     — Тогда где же? — спросил Андре.

     — Может быть, короткое замыкание в одном из выходов. Сколько кондиционеров у вас в квартире?

     — В каждой комнате по одному. Давайте посмотрим. Должно быть, по крайней мере, штук девять.

     — Это действительно проблема, влагоприемник перегружен. Давай посмотрим. Все трое группой направились в холл. Проходя через жилую комнату, Эл пробормотал:

     — А правда, здорово здесь, у мистера Поупа.

     Гостиная была прекрасно обставлена антикварной мебелью, которая стоила целое состояние. На полах лежали персидские ковры приглушенных тонов. Слева от гостиной находилась официальная столовая, а справа — кабинет с большим, покрытым зеленым сукном столом для игры в центре. В одном из углов комнаты находился круглый стол, использовавшийся для ужина. Два официанта крутились в кабинете, готовя ужин, и Эл направил фонарик в выход для кондиционера, который находился высоко в стене.

     — Да, — пробормотал он, взглянув на потолок над карточным столом.

     — А что над этим столом?

     — Чердак.

     — Давайте посмотрим. Рабочие направились за Андре на чердак — длинную комнату с низким потолком, пыльную и увитую паутиной.

     Эл подошел к распределительной коробке. Он внимательно исследовал путаницу проводов. — Да!

     — Что-нибудь нашли? — спросил Андре с беспокойством.

     — Что-то с конденсатором. Он гудит. На этой неделе мы получили штук сто звонков по поводу конденсаторов. Его закоротило. Мы заменим его.

     — О, Господи! Это надолго?

     — Сейчас. Мы возьмем новый конденсатор из машины.

     — Пожалуйста, побыстрее, — поторопил их Андре, — а то скоро вернется Поуп.

     — Предоставьте все это нам, — сказал Эл, возвращаясь на кухню. Андре вверил им это дело.

     — Я должен закончить приготовление салата. Сумеете найти дорогу на чердак?

     Эл поднял руку. — Не потей, приятель. У тебя своя работа, у нас своя. И каждый должен заниматься своим делом.

     — Спасибо, спасибо.

     Андре смотрел, как мужчины направились к грузовичку и вернулись с двумя большими брезентовыми сумками.

     — Если вам что-нибудь понадобится, — сказал он им, — позовите меня.

     — Не волнуйся.

     Мужчины поднялись вверх по лестнице, а Андре вернулся на кухню.

     Когда Ральф и Эл залезли на чердак, они открыли брезентовые сумки и вытащили маленький складной стул, дрель со стальной насадкой, поднос с бутербродами, две банки тушенки, цейссовский бинокль для наблюдения в притушенном свете и двух живых хомячков, которым ввели по 3/4 миллиграмма промазина. Двое начали работать.

     — О, Эрнестина будет гордиться мной, — подумал Эл, когда они начали работать.

     В самом начале Эл упорно сопротивлялся этой идее.

     — Ты совсем спятила, женщина. Я не хочу связываться ни с каким Перри Поупом. Эта сволочь так вопьется мне в задницу, что я никогда не увижу дневного света.

     — Да не беспокойся ты о нем. Потом он уже никогда никого не побеспокоит.

     Обнаженные, они лежали с Эрнестиной на заполненном водой надувном матрасе.

     — Слушай, детка, какое тебе дело до всего этого? — допытывался Эл.

     — Он — колючка.

     — Эге, детка, мир полон колючек, но ты же не собираешься посвятить свою жизнь сбиванию их головок?

     — Хорошо. Я делаю это для подруги.

     — Трейси?

     — Да.

     Ему нравилась Трейси. Они обедали вместе в день ее освобождения из тюрьмы.

     — Классная дамочка, — согласился Эл, — но почему мы должны совать наши шеи в петлю ради нее?

     — Потому что, если мы не поможем ей, ей придется привлечь кого-нибудь другого, не такого шустрого как ты, и ее схватят за задницу и сунут назад в тюрьму.

     Эл уселся на кровати и внимательно посмотрел на Эрнестину.

     — Неужели это так много значит для тебя, детка?

     — Да, милый.

     Она никогда бы не смогла бы объяснить ему настоящую причину, но точно знала, что не может допустить возвращения Трейси в тюрьму к Большой Берте. Дело касалось не только Трейси, оно касалось и ее самой. Она сама стала покровительницей Трейси, и, если бы Трейси попала бы снова в лапы Большой Берты, это стало бы поражением Эрнестины.

     Но она только сказала:

     — Да. Это имеет для меня большое значение, сладкий. Ты сделаешь это? — Черт возьми, но я не смогу действовать один, — заворчал Эл. Эрнестина знала, что одержала маленькую победу. Она начала опускаться, покусывая его длинное стройное тело. И мягко промурлыкала:

     — А разве старина Ральф не должен был освободиться несколько дней назад?

***

     В 18.30 двое мужчин вошли в кухню, пыльные и вспотевшие.

     — Он починен? — спросил нервно Андре.

     — Это было совсем дерьмово, — информировал его Эл. — Видишь ли, у вас тут был конденсатор, который закорачивал на постоянном и переменном токе, и при этом...

     — Никогда бы не подумал, — перебил Андре нетерпеливо, — так вы починили его?

     — Да, все они вылечены. Через пять минут он уже будет работать как новенький.

     — Великолепно. Оставьте счет на письменном столе.

     Ральф покачал головой.

     — Не беспокойтесь. Компания сама пришлет вам счет.

     — Тогда будьте здоровы. Оревуар.

     Андре посмотрел, как мужчины вышли с черного хода, таща брезентовые сумки. Вне его видимости они обошли вокруг двора и открыли корпус, в котором помещался наружный выход главного кондиционера. Ральф держал фонарик, а Эл снова соединил провода, которые он порвал пару часов назад. Кондиционер немедленно заработал.

     Эл списал номер обслуживающей компании, который был выгравирован на кондиционере. Позже он набрал номер и, услышав записанный на пленку голос компании Эскумо, сказал:

     — Говорит резиденция Перри Поупа, 42, Чарльз-стрит. Наш кондиционер снова заработал. Не беспокойтесь присылать кого-нибудь. Желаю вам спокойного дня.

***

     Еженедельная по пятницам игра в покер в доме Перри Поупа всегда была событием, к которому игроки готовились загодя. Это была тщательно отобранная компания, состоявшая из Энтони Орсатти, Джо Романо, судьи Генри Лоуренса, члена городского совета, сенатора, и конечно же, хозяина дома. Ставки были высокие, еда великолепная, а вся компания обладала мощной властью.

     Перри Поуп в спальне переодевался в белые широкие слаксы и подходящую спортивную рубашку. Он весело напевал в предвкушении предстоящего вечера. В последнее время у него шла полоса удач.

     Это факт, но вся моя жизнь — это победное шествие, — думал Перри. Если кому-нибудь требовалось начальное расположение в Новом Орлеане, об этом позаботится адвокат Перри Поуп. Его власть исходила от его связей с семьей Орсатти. Он был известен как организатор, и занимался всем, начиная с торговли наркотиками и кончая убийствами.

     Орсатти привез с собой гостя.

     — Джо Романо больше не будет играть с нами, — объявил Орсатти. — Вы все знаете инспектора Ньюхауза. — Мужчина пожал протянутые руки.

     — Выпивка в буфете, господа, — сказал Перри Поуп. — Ужин будет позже. Почему бы нам не начать по маленькой?

     Мужчины уселись вокруг покрытого зеленым сукном стола в кабинете. Орсатти указал на пустующий стул Джо Романо и сказал инспектору Ньюхаузу: — Теперь это ваше место.

     Один из мужчин вскрыл новую колоду карт, и Поуп начал распределять покерные жетоны. Он объяснил инспектору:

     — Черный жетон — 5 долларов, красный жетон — 10 долларов, синий жетон — 50 долларов, белый жетон — сотня долларов. Каждый начинает, покупая жетонов на 500 долларов. Мы играем по большой, три повышения ставки с прикупом.

     — Приятно слышать, — сказал инспектор.

     Энтони Орсатти пребывал в плохом настроении.

     — Начинаем. Давайте, вперед. — Голос его странно шептал. Плохой знак. Перри Поуп дорого бы заплатил, чтобы узнать, что же случилось с Джо Романо, но законник знал, что лучше не поднимать этот вопрос. Орсатти скажет, когда сам решит.

     Мысли же Орсатти были чернее тучи.

     Я был как отец для Джо. Я доверял ему, я дал ему чин старшего лейтенанта. И сукин сын воткнул мне нож в спину. Если бы не звонок той французской психопатки, он бы дал деру с деньгами. Но теперь он никогда никуда не смоется. Его нет. Если он так умен, пусть себе поплавает с рыбками.

     — Тони, ты играешь или нет?

     Энтони Орсатти вернулся к игре. Большие суммы выигрывались и проигрывались за этим столом. Проигрыш всегда расстраивал Энтони Орсатти, но это касалось не только денег. Он просто не выносил быть в проигрыше где-либо вообще. Он всегда считал себя прирожденным победителем. По его мнению, в жизни преуспевали лишь победители. Последние шесть недель Перри Поуп попал в сумасшедшую полосу везения, а Энтони Орсатти было суждено прервать ее.

     Поскольку они играли на прикуп, каждый торгующийся выбирал игру, в которой был сильнее, на руках было по пять карт, семь карт, низкий мяч, вытащенный покер — но весь вечер, какую бы игру не выбирали, Энтони Орсатти неизменно проигрывал. Он начал повышать ставки, играл рискованно, пытаясь восполнить потери. Где-то, в середине вечера, когда они прекратили игру, чтобы поужинать, Орсатти проиграл уже 50 тысяч долларов. В большом выигрыше был Перри Поуп.

     Ужин был просто великолепен. Обычно Орсатти уходил после полночной трапезы, но в этот вечер ему не терпелось вернуться за игральный стол.

     — Ты совсем не ешь, Тони, — сказал Перри Поуп.

     — Я не голоден.

     Орсатти взял серебряный кофейник и налил кофе в тончайшую китайскую чашечку, расписанную в викторианском стиле, и вернулся за покерный стол. Он наблюдал, как едят остальные и удивлялся, почему они такие прожорливые. Ему не терпелось вернуть проигранную сумму. Он успел лишь пригубить кофе, как маленький кусочек упал прямо в его чашку. С отвращением Орсатти поставил чашку на стол и стал изучать кусочек. Похоже, это был кусок штукатурки. Он взглянул на потолок, и что-то ударило его по голове. Внезапно он осознал, что наверху кто-то бегает.

     — Кто, черт побери, носится у тебя на чердаке? — спросил Энтони Орсатти.

     Перри Поуп как раз рассказывал анекдот инспектору Ньюхаузу.

     — Прости, Тони, я не расслышал, что ты говоришь?

     Звуки беготни стали слышнее. Куски штукатурки отваливались и падали на зеленое сукно.

     — По звуку похоже, что там у вас бегают мыши, — заметил сенатор.

     — В этом доме их нет, — негодующе ответил Перри Поуп.

     — Ты слишком самоуверен, черт бы тебя побрал, — прорычал Орсатти.

     Большой кусок штукатурки плюхнулся прямо на середину зеленого стола. — Я скажу Андре, пусть разузнает, в чем дело, — сказал Перри Поуп. Если мы закончили есть, почему бы нам не продолжить игру?

     Энтони Орсатти внимательно разглядывал маленькое отверстие в потолке прямо у него над головой.

     — Подожди, давайте-ка пойдем взглянем, что же там такое.

     — Зачем, Тони? Андре может...

     Но Орсатти уже поднялся и направился к лестнице. Остальные переглянулись и направились следом.

     — Наверное, на чердаке завелась белка, — предположил Перри Поуп. — В это время года их здесь много. Наверное, делят запасы на зиму, — засмеялся он маленькой шутке.

     Когда они подошли к двери на чердак, Орсатти толчком ноги открыл ее и Перри Поуп включил свет. Они мельком увидели пару белых хомячков, бешено носившихся по чердаку.

     — Господи! — сказал Перри Поуп. — У меня завелись крысы.

     Но Энтони Орсатти не слушал его. Он внимательно рассматривал помещение. В середине чердака стоял раскладной стул с лежащими на нем бутербродами и двумя открытыми банками тушенки. Рядом на полу лежала пара биноклей.

     Орсатти подошел, взял один предмет за другим и осмотрел их. Затем опустился на колени на пыльный пол и потрогал крошечную металлическую трубу, скрывавшую отверстие. Орсатти приложил глаз к отверстию. Прямо под ним отлично просматривался карточный стол.

     Перри Поуп стоял посередине чердака, ошарашенно смотря на происходящее.

     — Какая сволочь сыграла эту шутку? Я сейчас разберусь с Андре.

     Орсатти медленно поднялся с колен и отряхнул с брюк пыль.

     Перри Поуп рассматривал пол.

     — Взгляните! — воскликнул он. — Они оставили эту проклятую дырку в потолке. Рабочие нынче ни черта не стоят.

     Он присел, посмотрел через отверстие в полу, и вдруг лицо его побелело. Он поднялся и затравленно оглянулся, остальные выжидающе смотрели на него.

     — Эй, — сказал Перри Поуп, — неужели вы думаете, что это я? Поймите, друзья, вот он я, я был с вами, я ничего не знаю об этом. Я и не думал обманывать вас. Господи, Боже мой, мы же друзья!

     Рука его непроизвольно поднялась ко рту, и он начал покусывать палец. Орсатти потрепал Перри по руке:

     — Не беспокойся, — голоса его почти не было слышно.

     Перри Поуп яростно впился зубами в свою плоть на большом пальце.

Глава 14

     — Двоих уже нет, Трейси, — подвела итог Эрнестина Литтлчеп. — На улице говорят, что твой приятель, адвокат Перри Поуп, больше не будет практиковать. Он попал в какую-то жуткую аварию.

     Они тихонечко потягивали кофе и ели пирожные в кафе на Ройал Стрит.

     Эрнестина хихикнула:

     — А у тебя мозги отлично варят, малышка. Слушай, не хочешь заняться бизнесом со мной, а?

     — Спасибо, Эрнестина. У меня другие планы.

     Эрнестина нетерпеливо спросила:

     — Кто же следующий?

     — Лоуренс. Судья Генри Лоуренс.

***

     Генри Лоуренс начал свою карьеру с должности адвоката в маленьком городке Линсвиль, в Луизиане. Он обладал весьма незначительными способностями к юриспруденции, но имел два очень важных качества — чрезвычайно представительную внешность и необыкновенно гибкие моральные устои. Он считал, что закон — это гибкий прут, изгибающийся туда, куда требовал клиент. С такими установками совершенно неудивительно, что вскоре после его появления в Новом Орлеане судья Лоуренс начал практиковать со специфическими клиентами. Он шел от всяких мелких делишек и случайностей с наркотиками к преступлениям, караемых смертной казнью, и потихоньку достиг своих вершин. Он был специалистом в подкупе присяжных, в дискредитации свидетелей и подкупал каждого, кто требовался в его деле. Короче, это был человек типа Энтони Орсатти, и неудивительно, что пути их пересеклись. Их союз был заключен в небесах мафии. Лоуренс стал рупором Семейства Орсатти. И со временем Орсатти постоянно возвышал судью.

     — Не знаю, как ты собираешься прижать к ногтю этого судью, — сказала Эрнестина. — Он и богат, у него власть, он неприкасаемый.

     — Да, он богатый и влиятельный, — поправила ее Трейси, — но не неприкасаемый.

     Трейси прилично поработала над своим планом, но позвонив в палату к судье Лоуренсу, она поняла, что должна изменить его.

     — Я хотела бы поговорить с судьей Лоуренсом.

     — Извините, но судьи Лоуренса нет на месте, — ответила секретарша.

     — Когда же он будет?

     — Я даже не могу сказать.

     — Это очень важно. Он будет завтра утром?

     — Нет. Судья Лоуренс уехал из города.

     — Но, возможно, я смогу его где-нибудь найти?

     — Боюсь, что это невозможно. Его Честь уехал из страны.

     Трейси с трудом скрыла разочарование.

     — Хорошо, могу я узнать, где он?

     — Его Честь в Европе, на международном симпозиуме по юриспруденции.

     — Как жаль, — сказала Трейси.

     — Кто звонит, скажите пожалуйста?

     Трейси лихорадочно думала.

     — Это Элизабет Роун Дастин, председатель южного отделения Американской Ассоциации Адвокатов. 20 числа этого месяца у нас в Новом Орлеане состоится ежегодный благотворительный обед, и мы выбрали судью Лоуренса Человеком года.

     — Как хорошо, — ответила секретарша, — но боюсь, судья Лоуренс не успеет вернуться к этому времени.

     — Какая жалость. Нам так хотелось услышать одного из лучших ораторов страны. Кандидатура судьи Лоуренса была единодушно выбрана нашей отборочной комиссией.

     — Он будет страшно разочарован.

     — Да. Я уверена, вы знаете, какая это честь. Одни из лучших судей нашей страны удостаивались этой чести. Минутку! У меня идея. Как вы полагаете, судья мог бы записать короткую приветственную речь для нас — несколько слов благодарности, а?

     — Да, но я не уверена — у него все расписано.

     — Там, вероятно, будет телевидение и журналисты.

     Молчание. Секретарша знала, как судья любит внимание прессы. Как она предполагала, путешествие, в котором находился в настоящее время судья, было предпринято исключительно в этих целях. Наконец, она сказала:

     — Наверное, он найдет все-таки время, чтобы записать несколько слов для вас. Я смогу попросить его.

     — О, это было бы чудесно, — воскликнула Трейси, — это спасет вечер.

     — Вы бы хотели, чтобы его Честь внес в свою речь что-то особенное?

     — Безусловно. Мы бы хотели, чтобы он рассказал об… — она задумалась. — Боюсь, это немножко сложно. Лучше бы мне объяснить ему непосредственно.

     Воцарилась тишина. Перед секретаршей возникла дилемма: ей не разрешено было разглашать маршрут босса. С другой стороны, он еще и обвинит ее, если посчитает это выступление важным. Она сказала:

     — Я действительно не должна давать какую-либо информацию, но я уверена, он позволил бы мне сделать исключение для событий такого рода, как ваше. Вы можете найти его в Москве, в гостинице "Россия". Он будет там еще пять дней, а после...

     — Отлично. Я постараюсь сегодня же до него дозвониться. Спасибо вам, мисс Дастин.

***

     Телеграммы, адресованные судье Лоуренсу, гостиница "Россия", Москва: Первая телеграмма гласила: Следующая юридическая совещательная встреча должна быть организована. Подтверждение удобного времени и места должно было быть запрошено. Борис.

     Вторая телеграмма, отправленная на следующий день, гласила: Обсудите проблему и отправьте чертежи. Чертежи вашей сестры получены позже, но доставлены благополучно. Утерян паспорт и деньги. Они должны быть пересланы на адрес в первого класса швейцарский отель. Счет будет представлен позже. Борис.

     Текст последней телеграммы: Ваша сестра должна попытаться в американском посольстве получить временный паспорт. Не получили информацию о новом получении визы. Швейцарцы считают русских почти святыми. Прибытие сестры на корабле ожидается как можно быстрее. Борис.

     КГБ ознакомилось со всем этим и ждал, будут ли в дальнейшем еще телеграммы. Когда телеграммы поступать перестали, судью Лоуренса арестовали.

***

     Допросы продолжались 10 дней и ночей.

     — Кому вы посылали информацию?

     — Какую информацию? Я не понимаю, о чем вы говорите.

     — Мы говорим о чертежах. Кто давал вам чертежи?

     — Какие чертежи?

     — Чертежи советской атомной подводной лодки.

     — Вы сошли с ума. Что я могу знать о советской подводной лодке?

     — Это-то мы и собираемся узнать. С кем у вас было секретное совещание?

     — Какое секретное совещание? У меня нет никаких секретов. — Тогда расскажите нам, кто такой Борис?

     — Какой Борис?

     — Человек, который переводил деньги на ваш швейцарский счет.

     — Какой швейцарский счет?

     Они разозлились до предела.

     — Вы просто идиот, — говорили судье. — Мы собираемся преподать пример вам и другим американским шпионам, пытающимся подорвать нашу великую отчизну.

     К тому времени, когда американскому послу разрешили навестить его, судья Лоуренс похудел на 15 фунтов. Он не мог даже вспомнить, когда его мучители разрешали ему поспать. Он представлял собой какую-то ужасную развалину.

     — Господи, почему они вцепились в меня? — прокаркал судья. — Я американский гражданин. Я — судья. Ради Бога, вытащите меня отсюда!

     — Я делаю все, что в моих силах, — заверил его посол. Его потряс вид Лоуренса. Только две недели назад посол приветствовал судью Лоуренса и других гостей на Юридическом симпозиуме. Но тот человек решительно ничего общего не имел с потерянным, забитым существом, сидящим перед ним сейчас. — Что, черт побери, придумали эти русские? — удивлялся посол. — Судья не больше шпион, чем я.

     Потом он решил:

     — На их месте я бы выбрал что-нибудь получше.

     Посол потребовал встречи с Генеральным Секретарем Политбюро. Но когда ему отказали, он встретился с одним из министров:

     — Я должен заявить вам протест, — произнес гневно посол.

     — Поведение вашей страны в деле с судьей Лоуренсом просто непростительно. Назвать человека его ранга шпионом нелепо.

     — Если вы закончили, — холодно ответил министр, — то, пожалуйста, взгляните на это.

     И он протянул послу копии телеграмм. Посол прочел и в недоумении взглянул:

     — Что здесь такого? Они же совершенно невинны.

     — Правда? Тогда прочтите их еще раз. Расшифрованные.

     И он протянул послу другие копии телеграмм. Каждое четвертое слово было подчеркнуто:

     "Следующая юридическая совещательная ВСТРЕЧА должна будет быть ОРГАНИЗОВАНА. Подтверждение удобного времени КАК и места должно БЫЛО быть ЗАПРОШЕНО. Борис.

     Обсудите проблему и отправьте ЧЕРТЕЖИ. Чертежи вашей сестры ПОЛУЧЕНЫ позже, но доставлены БЛАГОПОЛУЧНО. Утерян паспорт и ДЕНЬГИ. Они должны быть ПЕРЕСЛАНЫ НА адрес в первого класса ШВЕЙЦАРСКИЙ отель. Будет представлен СЧЕТ позже. Борис.

     Ваша сестра должна ПОПЫТАТЬСЯ в американском посольстве ПОЛУЧИТЬ временный паспорт. Не получили ИНФОРМАЦИЮ О НОВОМ получении визы. Швейцарцы считают РУССКИХ почти святыми. Прибытие сестры на КОРАБЛЕ ожидается КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ. Борис.

     — Придется мне быть сукиным сыном, — подумал посол.

     Пресса и публика на суд не допустились. Заключенный стоял на своем, отказываясь признать, что прибыл в Союз со шпионской миссией. Обвинение обещало ему снисхождение, если он расскажет, кто его босс. И в общем-то душа судьи Лоуренса готова была признаться в чем угодно, да только не знала в чем.

     На следующий после суда день в краткой заметке в "Правде" говорилось, что пресловутый американский шпион судья Генри Лоуренс признан виновным в шпионаже и приговорен к исправительным работам в Сибири сроком на 40 лет. Все американские разведывательные службы просто недоумевали над делом судьи Лоуренса. Слухи носились среди ЦРУ, ФБР, Армейской Разведки и министерства Финансов. — Он не наш, — сказали в ЦРУ. — Наверное, он из финансистов. Но министерство Финансов отрицало любые сведения об этом случае.

     — Нет, сэр. Лоуренс не наше дитя. Наверное, это мерзкое ФБР залезло снова на нашу территорию.

     — Никогда не слышали о нем, — сказали в ФБР, — наверное, он подчиняется Государству или ЦРУ.

     Но и Разведывательное Управление, также теряясь в догадках, осмотрительно отвечало:

     — Никаких комментариев. Каждое управление было уверено, что Генри Лоуренс был заслан за границу кем-то из остальных организаций.

     — Ну что же, вы достаточно полюбовались на его кишки, — сказал глава ЦРУ. — Он упрям. Он не сознался и не назвал имен. Сказать по правде, я бы хотел иметь побольше таких, как он.

***

     Дела у Энтони Орсатти шли не очень хорошо, и он не мог сообразить почему. Впервые в жизни удача отвернулась от него. Все началось с предательства Джо Романо, потом Перри Поуп, и вот сейчас — судья Лоуренс. Эта дикая неувязка со шпионским делом. Все они были частями механизма Орсатти — людьми, на которых он полагался.

     Джо Романо был хребтом в организации, и Орсатти не мог подыскать, кто бы смог его заменить. Дела начались вестись неряшливо, начали поступать жалобы от клиентов, которые ранее никогда не жаловались. Стали поговаривать, что Тони Орсатти начал сдавать, стареет, что не может уже держать своих мальчиков в узде, что его организация разваливается. Последней каплей стал звонок из Нью-Джерси:

     — Мы прослышали, что ты попал в беду, Тони. Мы хотели бы помочь тебе. — У меня нет никаких неприятностей, — ощетинился Орсатти. — Правда, в последнее время у меня была пара проблем, но все уже организовалось.

     — Это не то, что мы прослышали. Говорят, что в твоем городе неспокойно, некому контролировать его.

     — Я контролирую город.

     — Возможно, это слишком много для тебя. Наверное, эта работа слишком тяжела для тебя. Возможно, тебе следует отдохнуть.

     — Это мой город. Никто не отнимет его у меня.

     — Тони, голубчик, кто же говорит, чтобы отобрать его у тебя. Мы просто хотим помочь. Семьи с востока объединились и хотят послать нескольких наших мальчиков, чтобы протянуть тебе маленькую руку помощи. Между старыми друзьями не должно быть ничего плохого. Не так ли?

     Энтони Орсатти почувствовал холодок внутри. Одно было плохо — маленькая рука станет большой рукой и покатится снежный ком.

***

     Эрнестина приготовила на обед креветки, но они почти выкипели на плите, пока они с Трейси дожидались прихода Эла. Жаркий сентябрьский ветер раскалил всех до белого каления, и, когда Эл переступил порог, Эрнестина рявкнула:

     — Где черт тебя носит? Этот вонючий обед сгорел, и вместе с ним — я. Но настроение Эла было слишком приподнятым, чтобы его можно было так легко испортить.

     — Я был занят, женщина. А я думал, что ты слышала, чем же я занимался.

     Он повернулся к Трейси:

     — Люди наложили лапу на Тони Орсатти. Семейство из Нью-Джерси прибудет сюда, чтобы прибрать все к рукам. — Он довольно ухмыльнулся. — Ты поймала сукиного сына! — Он взглянул в глаза Трейси, и улыбка стерлась с его черного лица. — Неужели ты не счастлива, Трейси!

     Господи, что за странное слово, думала Трейси. Счастлива.

     Да, она забыла, что значит это слово. Интересно, сможет ли она когда-нибудь быть снова счастливой, сможет ли иметь нормальные человеческие эмоции. Уже давно голова ее была забита мыслями о том, как бы отомстить за себя и за маму. А теперь, когда все почти закончилось, осталась только пустота.

***

     На следующее утро Трейси зашла в цветочный магазин.

     — Я хочу отправить цветы Энтони Орсатти. Похоронный венок из белых гвоздик с широкой лентой. На ленте должно быть написано: "Покойся с миром" — она написала на карточке, и подпись: "от дочери Дорис Уитни".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 15

ФИЛАДЕЛЬФИЯ. ВТОРНИК, 7 ОКТЯБРЯ — 16.00

     Пришло время разобраться с Чарльзом Стенхоупом III. Все предыдущие были посторонними, чужими людьми. А Чарльза она любила, он был отцом ее неродившегося ребенка, и он отвернулся от них обоих.

***

     Эрнестина и Эл провожали Трейси в аэропорту Нового Орлеана.

     — Я буду скучать по тебе, — сказала Эрнестина. — Здорово ты надрала задницу этому городу. Пожалуй, тебя выбрали бы мэром.

     — Что ты будешь делать в Филли? — спросил Эл.

     — Хочу вернуться на старую работу в банке.

     Эрнестина и Эл обменялись взглядами.

     — Они в банке знают, что ты возвращаешься?

     — Нет. Но вице-президент любит меня. Здесь не должно быть проблем. Хорошего оператора для работы на компьютере трудно найти.

     — Тогда удачи тебе. Держи нас в курсе, слышишь, ладно? И будь подальше от неприятностей, девочка.

     Через тридцать минут Трейси была уже в воздухе, направляясь к Филадельфии.

***

     Она остановилась в Хилтоне и привела в порядок свое единственное хорошее платье. В 11.00 на следующее утро она вошла в банк и обратилась к секретарше Кларенса Десмонда:

      — Привет, Мэй.

     Девушка с изумлением воззрилась на Трейси, как будто перед ней стояло приведение.

     — Трейси! — Она не знала, куда деть глаза. — Как ты?

     — Отлично. Мистер Десмонд на месте?

     — Я… Я не знаю. Давай я посмотрю. Извини.

     Она поднялась, возбужденная, и исчезла в кабинете вице-президента. Через несколько минут она вышла.

     — Ты можешь войти.

     Она притиснулась к двери, когда Трейси проходила мимо.

     — Что это с ней, — удивилась Трейси.

     Кларенс Десмонд стоял около письменного стола.

     — Здравствуйте, мистер Десмонд. Вот я и вернулась, — живо сказала Трейси.

     — Зачем? — голос звучал недружелюбно. Определенно недружелюбно. Трейси удивилась. Она поднажала:

     — Вы всегда говорили, что я лучший оператор, которых вы когда-либо встречали, и я подумала...

     — Вы подумали, что я вам предоставлю вашу прежнюю работу.

     — Да, сэр. Я еще не потеряла квалификацию. Я могу еще...

     — Мисс Уитни, — больше уже не Трейси, — простите, но то, что вы просите, невыполнимо. Я уверен, вы понимаете, что наши клиенты не захотят иметь дело со служащим, который отбыл срок в исправительной колонии за вооруженное ограбление и покушение на убийство. Это плохо может отразиться на репутации нашего банка. Думаю, маловероятно и то, что с вашим прошлым любой другой банк возьмет вас на работу. Я советую вам попытаться найти себе работу, более подходящую в вашем положении. Надеюсь, вы понимаете, это не мое личное мнение.

     Трейси выслушала его речь сначала в шоке, потом с растущей ненавистью. Он отнесся к ней, как к отверженной, как к прокаженной.

     Мы бы не хотели потерять вас. Вы одна из наших самых ценных сотрудников, вспомнила она.

     — Еще что-нибудь, мисс Уитни?

     — Все. — Трейси хотела еще много сказать, но поняла, что в этом нет нужды.

     Трейси повернулась и вышла из кабинета, лицо ее горело. Глаза банковских служащих были устремлены на нее. Мэй уже пустила слушок — осужденная возвратилась. Трейси шла к выходу, гордо подняв голову.

     Я не позволю им так ко мне относиться. Единственное, что у меня осталось, — это гордость, и я не позволю никому отнять ее у меня.

     Трейси в тоске просидела весь день у себя в номере. Как она могла подумать, что ее примут здесь с распростертыми объятиями? Она стала притчей во языцех.

     О тебе говорили на первой странице Дейли Ньюс.

     — Ладно, черт с ней, этой Филадельфией, — подумала Трейси.

     У нее здесь несколько незавершенных дел, но когда она с ними покончит, тогда она уедет отсюда. Она отправится в Нью-Йорк, где ее никто не знает. Приняв решение, она сразу почувствовала себя лучше.

     В этот вечер Трейси решила развеяться и пообедать в кафе Ройал. После этой подлой встречи с Кларенсом Десмондом ей определенно нужна была атмосфера мягкого света, элегантных платьев и приятной музыки. Она заказала мартини, и когда официант принес заказ, вздрогнула и сердце ее оборвалось. В другой стороне зала сидели Чарльз и его жена. Они не видели ее. Первым желанием Трейси было встать и уйти. Она не была готова к встрече с Чарльзом, потому что не знала, какие действия предпримет.

     — Будете еще что-нибудь заказывать? — обратился к ней официант.

     — Я… Я подожду, спасибо.

     Она должна решить, оставаться ли ей здесь.

     Трейси снова взглянула на Чарльза, и вдруг произошло чудесное превращение, у нее словно спала с глаз пелена. Она смотрела и видела перед собой незнакомца — мужчину среднего возраста, с болезненно-желтым цветом лица, лысоватого, сутулого, с выражением неописуемой скуки на лице. Совершенно невозможно поверить, что однажды она решила, что любит этого мужчину, что она спала с ним, собиралась прожить с ним бок о бок оставшуюся жизнь. Трейси взглянула на его жену. Она сидела с тем же выражением отчаянной скуки на лице. Они производили впечатление людей, запертых в клетку, в которой им суждено провести вместе вечность, превратившись со временем в ледышек. Они просто сидели вместе, не говоря друг другу ни слова. Трейси вдруг совершенно четко представила бесконечно нудные годы их совместной жизни. Без любви. Без радости.

     Вот и расплата для Чарльза, — подумала Трейси и вдруг внезапно ощутила волну освобождения, свободу от глубоких, темных эмоциональных цепей, так крепко державших ее.

     Трейси кивнула официанту и сказала:

     — Сейчас я сделаю заказ.

     Все. Прошлое окончательно похоронено.

     Вернувшись в свой номер отеля в тот вечер, Трейси вспомнила, что у нее, как у служащей, должен быть свой пай в банке. Она села и прикинула сумму. Вышло 1375 долларов 65 центов. Она составила письмо Кларенсу Десмонду и через два дня получила ответ от Мэй:

***

     "Дорогая мисс Уитни.

     В ответ на ваш запрос мистер Десмонд попросил меня проинформировать вас, что в связи с морально-этической политикой в финансовых делах служащих ваш пай возвращен в общий капитал. Он просит уверить вас, что лично не имеет каких-либо претензий к вам.

     Искренне ваша, Мэй Трентон, секретарь первого вице-президента."

***

     Трейси никак не могла поверить. Они просто-напросто украли ее деньги под предлогом защиты морального климата банка! Она была оскорблена.

     — Я не позволю им обманывать меня, — поклялась она. — Никто никогда больше не обманет меня.

***

     Трейси стояла перед главным входом в Филадельфийский банк "Доверия и Надежды". Она надела длинный парик и накрасилась темной тяжелой косметикой, подбородок пересекал толстый красный шрам. Если будет что-то не так, все запомнят только шрам. Несмотря на всю эту маскировку, Трейси чувствовала себя голой, ведь она проработала в этом банке пять лет и в нем продолжали работать те, кто прекрасно ее знает. Она должна быть очень осторожной, чтобы не дать себя узнать.

     Она вытащила из сумочки крышку от бутылки, засунула в туфлю и, хромая, вошла в банк. Банк был заполнен клиентами, ведь Трейси специально выбрала время, на которое приходился пик занятости. Хромая, она подошла к одному из окошек, и, когда человек, сидевший за ним, закончил разговор, он сказал:

     — Да?

     Это был Джон Крейтон, банковский фанат. Он ненавидел евреев, чернокожих и пуэрториканцев, и не только в банке. Трейси испытывала к нему неприязнь в течение всего времени работы в банке. Сейчас на его лице не было и намека на то, что он узнал ее.

     — Buenos dias, senor, я бы хотела открыть текущий счет, — сказала Трейси. Акцент был явно мексиканский, она слышала его ежедневно в те месяцы от своей сокамерницы Паулиты. С пренебрежением Крейтон взглянул на Трейси:

     — Имя?

     — Рита Гонзалес.

     — Какую сумму вы собираетесь положить на ваш счет?

     — Десять долларов. В голосе явно слышалась усмешка.

     — Это будет чек или наличные?

     — Наличные.

     Она осторожно вынула из кармана смятую, свернутую банкноту в десять долларов и протянула ему. Он пихнул ей белый бланк.

     — Заполните его.

     Трейси вовсе не собиралась оставлять образец своего почерка. Она нахмурилась:

     — Простите, сеньор, но я повредила руку — авария. Не могли бы вы все написать за меня, si se puede?

     Крейтон фыркнул — ну же эти безграмотные мокрожопые!

     — Итак, Рита Гонзалес, вы говорите?

     — Si.

     — Адрес.

     Она дала адрес и телефон отеля.

     — Девичья фамилия матери?

     — Гонзалес. Моя мать вышла замуж за своего дядю.

     — Дата вашего рождения?

     — 20 декабря 1958 года.

     — Место рождения?

     — Сьюдад де Мехико.

     — То есть Мехико-сити. Подпишите здесь.

     — Мне придется подписаться левой рукой.

     Она взяла ручку и нацарапала подпись. Джон Крейтон подписал депозитный чек.

     — Я дам временную чековую книжку. Ваши отпечатанные чеки будут присланы вам в течение трех или четырех недель.

     — Спасибо. Большое спасибо, сеньор.

     — Да, да. — Он смотрел, как, хромая, она вышла из банка. — Чертова кукла.

***

     Существует множество незаконных способов войти в компьютер, уж в этом Трейси была знатоком. Она помогала установить систему защиты для Филадельфийского банка "Доверия и Надежды", а сейчас ей надо было обмануть ее.

     Первым шагом нужно было найти компьютерный магазин, где бы она могла бы воспользоваться терминалом, чтобы войти в компьютерный банк. Магазин, расположенный недалеко от банка, был почти пуст.

     Пожилой продавец спросил Трейси:

     — Чем могу помочь, мисс?

     — Пока ничем. Я только посмотрю.

     Он сразу же переключился на подростков, игравших в компьютерные игры. — Извините, — и поспешно отошел.

     Трейси села за настольный компьютер, стоявший перед ней, который соединялся с телефоном. Войти в систему не составляло труда, но без основного кода, обеспечивающего доступ к компьютеру, Трейси была беспомощна, тем более что код менялся ежедневно. Трейси присутствовала на совещании, когда обсуждался новый разрешающий код.

     — Мы должны иметь возможность часто менять его, — сказал тогда Кларенс Десмонд. — Так, чтобы никто не мог вломиться в компьютер, но так, чтобы он был достаточно простым для пользования сотрудниками.

     В конце концов в качестве кода решили использовать четыре времени года и текущее число.

     Трейси вошла в компьютер и набрала код Филадельфийского банка "Доверия и Надежды". Она услышала пронзительный вой и поместила телефонную трубку в модем терминала. На маленьком экране появился сигнал: "ВАШ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ КОД, ПОЖАЛУЙСТА".

     Было 10-е число.

     — Осень, 10, — набрала Трейси.

     — ЭТОТ КОД НЕПРИЕМЛЕМ, — ответил компьютер.

     Неужели они изменили код? Краем глаза она увидела, что продавец снова направился к ней. Она перешла к другому компьютеру, мельком посмотрела на него и направилась в проход. Продавец замедлил шаг. Зрительница, решил он и направился к процветающего вида паре, вошедшей в магазин. Трейси вернулась к настольному компьютеру.

     Она попыталась представить себя на месте Кларенса Десмонда. Это был ортодоксальный человек, и потому Трейси была уверена, что он не будет полностью изменять код. Он сохранил основную идею времен года и чисел, но как же он поменял их? Вряд ли он поменял числа, потому что это было бы неудобно, поэтому он, вероятно, поменял местами времена года. Трейси снова начала пробовать:

     — ВАШ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ КОД, ПОЖАЛУЙСТА.

     — ЗИМА, 10.

     — ЭТОТ КОД НЕПРИЕМЛЕМ, — высветил экран снова.

     Неужели не выйдет, — безнадежно подумала Трейси, — я попытаюсь еще раз.

     — ВАШ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ КОД, ПОЖАЛУЙСТА.

     — ВЕСНА, 10.

     Экран через минуту высветил:

     — ПРОДОЛЖАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА.

     Итак, он переменил местами времена года. Она быстро набрала:

     — ВНУТРЕННЕЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ ДЕНЕГ. Мгновенно на экране высветилось меню, каталог всех возможных операций:

     ВЫ ЖЕЛАЕТЕ:

     А. ВНЕСТИ ДЕНЬГИ.

     В. ПЕРЕВЕСТИ ДЕНЬГИ.

     С. ИЗВЛЕЧЬ ДЕНЬГИ СО СБЕРЕГАТЕЛЬНОГО СЧЕТА.

     D. ВНУТРЕННИЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ.

     Е. ИЗВЛЕЧЬ ДЕНЬГИ С ТЕКУЩЕГО СЧЕТА.

     Трейси выбрала В. Тотчас на экране появилось другое меню:

     КАКУЮ СУММУ ПЕРЕВЕСТИ?

     КУДА?

     ОТКУДА?

     Она набрала:

     ИЗ ОБЩЕГО РЕЗЕРВНОГО ФОНДА РИТЕ ГОНЗАЛЕС Когда Трейси набирала сумму, она на минутку задумалась. Заманчиво! — подумала Трейси. Так как она имела доступ, то для нее не существовало предела суммы, которую компьютер мог бы перевести ей. Она могла взять даже миллион. Но она не воровка. Она хочет получить лишь то, что ей по праву принадлежало. Она набрала 1375.65 долларов и добавила счет Риты Гонзалес. Загорелся экран.

     — ПЕРЕМЕЩЕНИЕ ЗАВЕРШЕНО. ВЫ ЖЕЛАЕТЕ СОВЕРШИТЬ ДРУГИЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ?

     — НЕТ.

     — РАБОТА ЗАВЕРШЕНА.

     Деньги будут автоматически перечислены через СОМСП (Свободную Общественную Межбанковскую Систему Платежей), которая осуществляла банковские операции с перемещением денег из банка в банк до 220 миллионов операций в день.

     — Вы хотите купить этот компьютер, мисс?

     — Нет, спасибо, я совершенно не разбираюсь в компьютерах, — солгала Трейси.

     Она позвонила в банк из аптеки на углу и попросила главного кассира. — Здрасьте, говорит Рита Гонзалес. Я бы хотела перевести свой текущий счет в главное отделение Первого Ганноверского Банка Нью-Йорка.

     — Номер счета, мисс Гонзалес?

     Трейси дала ей номер.

     Через час Трейси, рассчитавшись в Хилтоне, была уже в пути в Нью-Йорк.

     Когда на следующее утро в 10 утра открылся Ганноверский Банк, Трейси была тут как тут, чтобы получить деньги со счета.

     — Сколько у меня на счету?

     Кассир подсчитал:

     — 1385 долларов. — Si, все правильно.

     — Не хотите ли взять чек на эту сумму, мисс Гонзалес?

     — Нет, спасибо, — сказала Трейси, — я не доверяю банкам. Я лучше возьму наличными.

***

     После выхода из тюрьмы Трейси получила положенные при освобождении заключенного 200 долларов плюс небольшую сумму, которую ей заплатили за работу в качестве воспитательницы Эми. Но даже с деньгами, полученными с резервного капитала банка, это составляло весьма мизерную сумму. Все это указывало на необходимость как можно быстрее подыскать работу.

     Она зарегистрировалась в недорогом отеле на Лексингтон-авеню и начала искать работу в банках Нью-Йорка в качестве специалиста по компьютерам. Но тут Трейси обнаружила, что вдруг компьютер превратился во врага. Ее жизнь больше не была личной.

     Компьютеры в банках хранили историю ее жизни и с готовностью рассказывали каждому нажавшему нужную кнопку. Криминальная страничка из прошлого Трейси теперь была известна всем, и ее прошения об устройстве на работу автоматически отклонялись.

     Маловероятно, что, имея такое прошлое, вы сможете устроиться на работу в какой-либо банк.

     Выходит, Кларенс Десмонд был прав. Трейси подавала заявления о приеме на работу во множество страховых компаний и дюжину других, связанных с компьютерами, служб. И ответ всегда был один — отрицательный.

     Отлично, подумала Трейси. Тогда я займусь чем-нибудь еще. Она купила экземпляр Нью-Йорк Таймс и начала искать предложения о работе.

     Одним из предложений в списке была должность секретаря экспортной фирмы.

     Трейси только вошла, как менеджер по кадрам присвистнул:

     — Привет, а я видел вас по телевизору. Вы спасли ребенка в тюрьме, не так ли?

     Трейси повернулась и молча вышла.

     На следующий день она устроилась продавщицей в детский магазин на Пятой Авеню. Конечно, жалование не шло в сравнение с тем, что она получала ранее, но, по крайней мере, оно было достаточным, чтобы поддержать ее.

     На второй день покупательница-истеричка узнала ее и заявила менеджеру, что она не желает, чтобы ее обслуживала убийца, утопившая ребенка. Трейси даже не предоставили возможность объясниться. Ее немедленно рассчитали.

     Трейси стало казаться, что последнее слово осталось все-таки за мужчинами, которым она отомстила. Они втравили ее в преступление. Сделали изгоем. Несправедливость, случившаяся с ней, была подобна разъедающей коррозии. Она не представляла себе, как ей жить дальше, и вначале она впала в отчаяние. В тот вечер она проверила карманы, чтобы подсчитать оставшиеся деньги, и в дальнем углу сумочки обнаружила кусочек бумаги, тот, что Бетти Франсискус дала ей на прощание в тюрьме.

     КОНРАД МОРГАН, ЮВЕЛИР, 640 ПЯТАЯ АВЕНЮ, НЬЮ-ЙОРК.

     Он занимается реабилитацией преступников. Он с радостью протянет руку помощи людям, отсидевшим в тюрьме.

***

     Ювелирная фирма Конрада Моргана была элегантным предприятием, со швейцаром в ливрее около двери и вооруженным охранником внутри. Сам магазин был неброский, но со вкусом обставленный. И украшения были изысканными и дорогими.

     Трейси обратилась к секретарю в приемной:

     — Мне бы хотелось видеть мистера Конрада Моргана.

     — Вам назначено?

     — Нет. Наш общий друг предложил мне встретиться с ним.

     — Ваше имя.

     — Трейси Уитни.

     — Пожалуйста, минутку.

     Секретарша сняла трубку и что-то пошептала, но что именно Трейси не расслышала. Она положила трубку:

     — Мистер Морган сейчас занят. Он интересуется, сможете ли вы прийти в 6 вечера?

     — Да, спасибо, — ответила Трейси. Она вышла из магазина и, задумавшись, остановилась на тротуаре. Приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Вероятно, и Конрад ничем не сможет помочь ей. Да и почему он должен ей помогать? Она же ему совершенно не знакома.

     Он, наверное, прочтет мне лекцию и подаст милостыню. Ну мне не надо ни того, ни другого. Не только от него, но и от кого-либо еще. Я выжила.

     Когда-нибудь я соберусь сделать это. Черт с ним, с этим Конрадом Морганом. Не пойду я к нему.

     Трейси бесцельно бродила по улицам, рассматривая витрины шикарных магазинов на Пятой Авеню, охраняемые особняки на Парк Авеню, шумные магазины на Лексингтон и Третьей Авеню. Она бродила по улицам Нью-Йорка бесцельно, ничего не видя, полностью разочарованная в жизни.

     В 18.00 она очутилась на Пятой Авеню, перед магазином Конрада Моргана. Швейцар уже ушел, а дверь была закрыта. Трейси махнула в расстройстве рукой и пошла прочь, как дверь вдруг открылась.

     На пороге стоял добродушного вида мужчина. Он был лыс, с торчащими седыми волосами около ушей, с веселым радостным румяным лицом и сверкающими синими глазами. Похож на маленького гнома.

     — Вы, должно быть, мисс Уитни?

     — Да.

     — Я Конрад Морган. Пожалуйста, входите.

     Трейси вошла в пустой магазин.

     — Я ждал вас, — сказал Конрад Морган. — Давайте пройдем в мой кабинет, где сможем поговорить.

     Он повел ее через магазин к закрытой двери, которую он отпер ключом. Кабинет его был элегантно обставлен, и больше походил на квартиру, нежели на деловой кабинет, без письменного стола, только кушетки, кресла и столы, весьма ловко расставленные. Стены были украшены картинами старых мастеров. — Что будете пить? — обернулся Конрад Морган. — Виски, коньяк, может быть, шерри?

     — Нет, ничего, спасибо.

     Трейси вдруг разволновалась. Она гнала саму мысль, что этот человек может как-то помочь ей, хотя в то же время, она совершенно отчаянно надеялась, что он поможет ей.

     — Бетти Франсискус советовала, чтобы я встретилась с вами, мистер Морган. Она говорила, что вы помогаете людям, которые были… в затруднении. — Она никак не могла себя заставить сказать слово "тюрьма". Конрад Морган сложил руки, и Трейси отметила, что они тщательно ухожены, с прекрасным маникюром.

     — Бедная Бетти. Такая красивая дама. Ей не повезло, вы знаете.

     — Не повезло?

     — Да. Ее поймали.

     — Я… Я ничего не понимаю...

     — Все очень просто, мисс Уитни. Бетти работала на меня. Она была хорошо защищена. Но бедная возлюбленная внезапно влюбилась в шофера из Нового Орлеана и сбежала от своего любовника. Ну и… Они схватили ее. Трейси смутилась.

     — Она работала у вас продавщицей?

     Конрад Морган уселся и так расхохотался, что прослезился.

     — Нет, дорогая, — сказал он, вытирая слезы.

     — Похоже, Бетти не все объяснила вам. — Он вернулся в кресло и сплел пальцы. — У меня чрезвычайно прибыльная побочная работа, мисс Уитни. И я с большим удовольствием делюсь со своими коллегами. Я с большим успехом нанимаю людей, подобных вам, уж не взыщите, тех, кто отсидел срок в тюрьме.

     Трейси изучала его лицо, еще более загадочное, чем прежде.

     — Я нахожусь в необыкновенном положении, вы видите это. У меня крайне богатая клиентура. Мои клиенты становятся моими друзьями. Они мне доверяют, — он нежно перебирал пальцами. — Я узнаю, когда мои клиенты отправляются путешествовать. Немногие в наше ужасное время отправляются в путешествие с ювелирными украшениями. Поэтому они оставляют украшения дома. Я обычно советую им, как спрятать ценности дома, чтобы сохранить их. Я точно знаю, какие украшения у них хранятся, потому что они приобрели их у меня.

     Трейси поднялась:

     — Спасибо, мистер Морган, за то время, что вы затратили на меня.

     — Разве вы уже уходите?

     — Если вы говорите, что я думаю, что вы сказали...

     — Да. В самом деле, я так говорю.

     Она почувствовала, что краснеет.

     — Я не преступница. Я пришла сюда искать работу.

     — И я предлагаю ее вам, дорогая. Я займу час или два вашего времени и смогу обещать вам двадцать пять тысяч долларов, — он улыбнулся ехидно. — Без налога, конечно.

     Трейси с трудом сдерживала гнев. — Меня это не интересует. Позвольте уйти.

     — Конечно, конечно, если вы так желаете.

     Он поднялся и проводил ее до двери.

     — Вы должны понять, мисс Уитни, если бы существовала даже незначительная опасность, что кого-то поймают, я никогда бы не взялся за эту авантюру. Я храню свою репутацию.

     — Мне больше нечего сказать по этому поводу, — ответила холодно Трейси.

     Он ухмыльнулся.

     — Ну что ж, если вам действительно нечего мне сказать. Я вот думаю, кто поверит вам? Только я, Конрад Морган.

     Когда они подошли к дверям, Морган сказал:

     — Сообщите мне пожалуйста, если вы перемените свое решение. Мне лучше звонить после 18 часов. Буду ждать вашего звонка.

     — Нет, — Трейси ответила кратка, и она пошла в приближающуюся ночь. Когда она пришла к себе в номер, то почувствовала себя опустошенной.

     Она заказала по телефону кофе с бутербродами. После разговора с Конрадом Морганом она чувствовала себя облитой грязью. Он смешал ее со всеми этими забитыми, униженными преступницами из Южной Луизианской Исправительной колонии для женщин. Но она не из них. Она Трейси Уитни, специалист по компьютерам, добропорядочная, уважающая закон гражданка. Которую никто не хочет брать на работу.

     Трейси без сна пролежала всю ночь, думая о своем будущем. У нее не было работы, да и денег кот наплакал. Она приняла два решения: утром она подыщет более дешевую квартиру и найдет работу. Любую работу.

***

     Эта дешевая однокомнатная квартира размещалась в мрачном доме на четвертом этаже в Нижнем Ист-Сайде. Из этой комнаты, сквозь тонкие, как бумага стены, Трейси слышала из соседних помещений крики на иностранных языках. Окна и двери маленьких магазинов, выстроившихся вдоль улицы, были наглухо забиты, и Трейси могла понять почему — в округе селились воры, пьяницы, проститутки.

     По дороге в магазин к Трейси пристали три раза — дважды мужчины и один раз женщина.

     Я могу выдержать это, я не пробуду здесь долго, — уговаривала себя Трейси.

     Она отправилась в маленькое агентство по найму недалеко от ее квартиры. Им руководила миссис Морфи, солидно выглядевшая, тяжеловесная дама. Она взяла анкету Трейси и принялась изучать ее.

     — Не понимаю, почему вы обратились ко мне. Существует дюжина компаний, которые с радостью возьмут вас на работу.

     Трейси затаила дыхание.

     — У меня некоторые проблемы, — сказала она. Она объяснила, потому что миссис Морфи тихо сидела, слушая ее, и, когда она закончила, миссис Морфи сказала решительно:

     — Вы должны забыть о поисках работы на компьютере.

     — Но вы же говорили.

     — Компании сейчас очень чувствительны к всякого рода преступлениям. Они никого не наймут с таким прошлым.

     — Но мне просто необходима работа. Я...

     — Существует множество других профессий. Что вы думаете о работе продавщицы?

     Трейси сразу вспомнила свой эксперимент в государственном магазине. Ей очень не хотелось пройти через то испытание еще раз.

     — Есть еще что-нибудь?

     Женщина задумалась. Трейси Уитни имела слишком высокую квалификацию для этой работы, о которой подумала миссис Мерфи.

     — Посмотрите, — сказала она, — конечно, я знаю, что вы слишком образованы, но есть вакансия официантки в Джексон Холле. Это закусочная, где подают гамбургеры, в Верхнем Ист-Сайде.

      — Работа официантки?

     — Да. Если вы согласитесь на нее, я даже не возьму с вас комиссионные. Я услышала о ней случайно.

     Трейси сидела, обдумывая предложение. Я работала официанткой в колледже. Но это было развлечение. Сейчас перед ней стояла проблема выжить.

     — Я попробую, — сказала он.

***

     В Джексон Холле стоял полнейший бедлам, он был набит нетерпеливыми шумными клиентами, пахло резкой жаренной пищей. Готовили здесь довольно прилично, цены были приемлемые, и поэтому в Холле толкалось много народу. Официантки работали в бешеном темпе, ни минутки не отдыхая, и в конце первого рабочего дня Трейси ужасно вымоталась. Зато у нее появились деньги.

     В полдень на второй день Трейси обслуживала столик, занятый компанией продавцов, и один из мужчин залез ей под юбку. В ответ на это Трейси вылила ему на голову острый соус. Работе ее в качестве официантки пришел конец.

     Она вернулась к миссис Мэрфи и рассказала о случившемся.

     — У меня для вас хорошие новости, — сказала миссис Мэрфи. — В Виллингтон Армс требуется помощница домоправительницы. Я хочу вас послать туда.

     Веллингтон Арм оказался маленьким элегантным отелем, обслуживающим богатых известных клиентов. С Трейси переговорила домоправительница, и ее приняли. Работа была не очень трудной, обслуживающий персонал — приятный, оплата — приличная.

     Через неделю Трейси вызвали в кабинет домоправительницы. Там же находился помощник менеджера.

     — Вы проверяли сегодня апартаменты номер 827? — спросила домоправительница.

     Эти апартаменты были заняты Дженифер Марлоу, актрисой из Голливуда. В круг обязанностей Трейси входила проверка работы горничных в каждом номере.

     — Да, — ответила она.

     — Когда?

     — В два часа дня. Что-нибудь не так?

     Тут в разговор вступил помощник менеджера.

     — В три часа дня мисс Марлоу вернулась и обнаружила пропажу дорогого кольца с бриллиантом.

     Трейси почувствовала, как ее затрясло.

     — Вы заходили в спальню, Трейси?

     — Да. Я проверила каждую комнату.

     — Когда вы заходили в спальню, видели ли вы украшения, лежавшие там? — Нет, не видела, я так не думаю.

     Помощник менеджера подчеркнул:

     — То есть как не думаете. Вы не уверены?

     — Я не смотрела на ювелирные украшения, — сказала Трейси. — Я проверяю постельное белье и полотенца.

     — Мисс Марлоу утверждает, что, когда она уходила, кольцо лежало на обеденном столе.

     — Я ничего не знаю о кольце.

     — Больше никто не входил в номер. Горничные работают здесь много лет. — Я не брала его.

     Помощник менеджера сказал:

     — Мы собираемся поставить в известность полицию.

     — Оно лежит где-нибудь еще, — зарыдала Трейси, — или, возможно, мисс Марлоу просто потеряла его.

     — С вашим прошлым...

     Вот все и открылось. С вашим прошлым...

     — Я попрошу вас проследовать в комнату сотрудников безопасности и подождать там приезда полиции.

     Трейси почувствовала, как к щекам прилила кровь.

     — Да, сэр.

     Ее проводил в комнату охраны один из служащих. И ей показалось, что она снова вернулась в тюрьму. Она читала о преследовании бывших заключенных, но ей и в голову не приходило, что все это может случиться с ней. Они навесили на нее ярлык и надеются, что она будет с ним жить. Или под ним, — грустно подумала Трейси.

     Через несколько минут в комнату вошел помощник менеджера, улыбаясь.

     — Отлично, — сказал он. — Мисс Марлоу нашла кольцо. Она просто положила его в другое место. Произошла маленькая ошибочка.

     — Замечательно, — воскликнула Трейси.

     Она вышла из кабинета и направилась к Конраду Моргану.

***

     — Все очень просто, — объяснил Конрад Морган. — Моя клиентка, Лоис Беллами, отправилась в Европу. Дом ее находится на Си Клиф на Лонг-Айленде. По уикэндам прислуги в доме нет, так что дом пуст. Специальная служба охраны проверяет дом каждые четыре часа. Вы можете войти и выйти за несколько минут.

     Они сидели в кабинете Конрада Моргана.

     — Я знаю систему безопасности и мне известна комбинация цифр в сейфе. Все, что от вас требуется, дорогая, это войти, взять камни и выйти. Вы принесете камни мне, я вытащу их из оправы и снова продам.

     — Если все это так просто, почему вы сами не занимаетесь этим? — прямо спросила его Трейси.

     Глаза его блеснули:

     — Потому что я собираюсь уехать по делам в это время. Когда случаются такого рода инциденты, я всегда уезжаю по делам.

     — Понятно.

     — Если у вас есть какие-то сомнения относительно ограбления миссис Беллами, то вы их отбросьте. Она, действительно, очень богатая женщина, имеет по всему свету особняки, набитые чрезвычайно дорогими вещами. И, кроме того, она застраховала украшения на сумму, дважды превышающую их стоимость. Естественно, камни оценивал я.

     Трейси смотрела на Конрада Моргана и думала:

     Я, наверное, сошла с ума. Я здесь сижу и спокойненько обсуждаю с этим человеком похищение драгоценностей.

     — Но я не хочу снова попасть в тюрьму, мистер Морган.

     — Это совершенно безопасно. Ни один из моих людей не был пойман. Нет, до тех пор, пока они работают на меня. Ну… Что скажете?

     Все было совершенно ясно. Она собиралась сказать "Нет". Сама идея казалась безумной.

     — Вы сказали 25 тысяч долларов?

     — Деньги — по получении товара.

     Господи, да это улыбка фортуны. Их вполне хватит, пока она разберется, что же ей делать в жизни. Она подумала о маленькой нищей комнатке, в которой жила, о раздающихся за стенкой криках, о визге покупательницы: "Я не хочу, чтобы меня обслуживала убийца". Вспомнила слова помощника менеджера: "Мы собираемся вызвать полицию". Но все равно Трейси никак не могла заставить себя сказать "Да".

     — Я предлагаю провернуть дельце в ночь с субботы на воскресенье, — сказал Конрад Морган. — Прислуга уходит в субботу после обеда. Я сделаю вам водительские права и кредитную карточку на вымышленное имя. Вы возьмете на прокат машину здесь, в Манхэттене, и отправитесь на Лонг-Айленд к 11 часам вечера. Возьмете драгоценности, приедете снова в Нью-Йорк и вернете машину. Вы умеете управлять машиной?

     — Да.

     — Отлично. Поезд отправится до Сент-Луиса в 7.45 утра. Я зарезервирую вам место. Встречу вас на станции в Сент-Луисе, вы отдадите мне камешки, я вам — деньги.

     Когда он говорил, все казалось совсем просто.

     Еще было время сказать "Нет", встать и уйти.

     Уйти, но куда?

     — Мне потребуется светлый парик, — медленно сказала Трейси.

***

     Когда Трейси ушла, Конрад Морган сидел в темноте кабинета и думал о ней. Красивая женщина. Очень красивая. Черт возьми, стыдно. Наверное, надо было признаться ей, что он не очень освоил эту особую систему защиты от воров.

Глава 16

     С тысячью долларов, данными ей Конрадом Морганом, Трейси купила два парика. Один светлый, второй — черный, весь заплетенный в мелкие косички. Она купила темно-синий брючный костюм, черную спецовку и чемодан — имитацию Гаучо у уличного торговца на Лексингтон-авеню. Пока все шло гладко. Как Морган и обещал, Трейси получила водительские права на имя Эллин Бренч, план системы защиты от воров в доме Беллами, код от сейфа в спальне и билет до Сент-Луиса в отдельном купе. Трейси собрала все свои вещи и съехала из комнаты.

     — Никогда больше не буду жить в таком месте, как это, — пообещала себе Трейси.

     Она взяла напрокат машину и направилась к Лонг-Айленду. Она направлялась совершить ограбление.

     То, что она делала, было нереально, и она просто боялась. Что, если ее поймают? Стоило ли рисковать, осуществляя задуманное?

     Все очень просто, сказал ей Конрад Морган.

     Он никогда бы не влез в подобное, если бы не был уверен в безопасности. Его защищает репутация. У меня тоже есть репутация, горько подумала Трейси. И, к сожалению, она очень плохая. Если где-нибудь пропадет хотя бы кусочек драгоценности, то я буду под подозрением, пока не докажу свою невиновность.

     Трейси осознавала, что делает: она пыталась возбудить в себе ярость, психологически подготовить себя к совершению преступления. Но ничего не получалось. За время, за которое она доехала до Си Клиф, Трейси была в нервном шоке. Дважды ее машину выбрасывало на встречную полосу.

     Может, полиция остановит меня за нарушение дорожных правил, в надежде думала она. И я скажу мистеру Моргану, что ничего не вышло.

     Но ни одной полицейской машины не было и в помине.

     Ну же, в тоске думала Трейси. Они никогда не появляются, когда нужны вам.

     Она направилась по Лонг-Айленду в направлении, указанном Конрадом Морганом.

     — Дом прямо около воды. Его название "Янтарь". Особняк в Викторианском стиле. Вы не сможете спутать его.

     Пожалуйста, Боже, дай мне перепутать его, молилась Трейси.

     Но вот и он, смутно белеющий во мраке, будто замок Людоеда. Он выглядел покинутым.

     Как смеют слуги проводить свой уикэнд вне дома, думала гневно Трейси. Их следует всех уволить.

     Она поставила машину позади высоких деревьев, которые полностью закрыли автомобиль, вышла из нее, прислушиваясь к звукам ночных насекомых. Ничто не нарушало тишины. Дом стоял далеко от дороги, и туда не долетали звуки проезжающих автомобилей.

     — Здание хорошо скрыто за деревьями, моя дорогая. Ближайшие соседи отсутствуют, так что не волнуйтесь, что вас увидят. Служба безопасности проверяет дом в 22 часа ночи. Вы все сделаете до двух часов ночи.

     Трейси взглянула на часы. Они показывали 23.00. Первая проверка уже прошла. До второй проверки у нее есть три часа. Или три секунды, чтобы вернуться к автомобилю и отправиться назад в Нью-Йорк и забыть об этом безумстве. Но вернуться КУДА? В голове пронеслись незваные образы. Помощник менеджера у Сакаса...

     — Ужасно неприятно, мисс Уитни, но наших клиентов надо ублажать...

     — Вы должны забыть о работе на компьютере. Они никогда не возьмут на работу сотрудника с прошлым...

     — Двадцать пять тысяч долларов без налога и все за час или два. Если у вас сомнения, то она, по-настоящему, богатая женщина.

     Что я делаю? думала Трейси. Я же не воровка. Не настоящая. Я любительница, которая находится на грани сумасшествия.

     Если у меня еще остался разум, я должна повернуться, пока еще есть время. Пока команда СВАТ не выследила меня и не бросила мой труп в морг. Я даже представляю заголовки газет: "ОПАСНАЯ ПРЕСТУПНИЦА УБИТА ПРИ ПОПЫТКЕ ОГРАБЛЕНИЯ".

     Кто поплачет на ее похоронах? Только Эрнестина и Эл. Трейси взглянула на часы — пока она сидела тут, мечтая, прошло уже 20 минут.

     Если я собираюсь совершить это, то надо шевелиться. Но она не могла двинуться с места. Ее сковал страх. Не могу же вечно здесь сидеть, сказала она себе. Почему бы мне только не взглянуть на этот дом. Быстренько взглянуть, и все.

     Затаив дыхание, Трейси выскользнула из машины. На ней была черная спецовка, колени ее дрожали. Она медленно подошла к дому. Он был совершенно темен и пуст.

     Для надежности наденьте перчатки.

     Трейси вынула из пакета и надела перчатки.

     О, Господи, я все-таки делаю это, — подумала она. — Я действительно совершаю это. Ее сердце билось так отчаянно, что она не слышала других звуков. С левой стороны находится сигнал тревоги. Там пять кнопок. Красный цвет означает, что сигнальная система включена. Код входной двери 3-2-4-1-1. Когда красный свет погаснет, вы будете знать, что система отключена. Вот ключ от входной двери. Когда войдете, обязательно закройте за собой дверь. Пользуйтесь фонариком. Ни в коем случае не включайте свет в доме, это может увидеть кто-нибудь случайно проезжающий мимо. Спальня хозяйки находится на втором этаже, слева. Там окно с эркером. Сейф расположен позади портрета Лоис Беллами. Он очень прост. Чтобы его открыть, надо набрать эту комбинацию из цифр...

     Трейси замерла, готовая ретироваться от малейшего звука. Тишина. Медленно, она нажала нужные кнопки, молясь, чтобы ничего не получилось. Но красный огонек потух. Следующим шагом будет уже преступление. Она вспомнила, что на этот случай у летчиков есть выражение: "Точка, с которой нельзя вернуться".

     Трейси повернула замок и дверь открылась. Она минутку подождала, потом вошла внутрь. Каждый нерв был напряжен, она стояла, боясь шелохнуться. Но дом безмолвствовал. Она включила фонарик и нашла ведущую наверх лестницу, быстро поднялась по ней. Единственное, что она хотела, это побыстрее закончить и убежать.

     В свете фонарика лестница имела совершенно жуткий вид, по стенам перемещались страшные тени. Трейси вглядывалась в каждую комнату. Они были пусты.

     Комната хозяйки находилась в конце коридора и точно соответствовала описанию Моргана. Спальня была просто восхитительная, выдержанная в темно-розовом цвете, с канапе, пуфиками, комодом, украшенными розами. Там был камин, чудесные кресла и небольшой обеденный стол.

     И я бы жила в такой комнате и в таком доме с Чарльзом и нашим малышом, подумала Трейси.

     Она подошла к окну и взглянула на корабли, стоявшие на якоре в заливе.

     Господи, скажи мне, почему Лоис Беллами должна жить в чудесном особняке, а я должна грабить ее? Иди, девочка, — уговаривала она себя, — не время заниматься философией. Это минутное дело. Все будет кончено за несколько секунд, если ты не будешь стоять здесь.

     Она отошла от окна и подошла к портрету, описанному Морганом. У Лоис Беллами был тяжелый надменный взгляд.

     И правда. Она выглядит как очень богатая женщина.

     Она отодвинула картину со стены и позади оказался маленький сейф. Трейси отлично помнила комбинацию циФр. Три поворота вправо, остановиться на 42. Два поворота влево, остановиться на 10. Поворот направо, остановиться на 30.

     Руки ее дрожали, так что ей пришлось начинать дважды. Она услышала щелчок. Дверца сейфа открылась.

     Сейф был набит всякими свертками и бумагами, но Трейси не обратила на них внимания. Там у стены лежал замшевый мешочек с камнями. Трейси потянулась за ним и стала вытягивать его из сейфа. Вот тут-то и сработала защитная система, и взвыла такая сирена, какой Трейси в жизни не слыхала. Казалось, ее слышно в любом уголке комнаты, предупреждая всех об ограблении. Она стояла, парализованная от страха.

     Что же было сделано неправильно? Разве Конрад Морган не знал о сигнализации внутри сейфа, которая срабатывала, когда доставали камни?

     Она быстро сгребла замшевый мешочек и стрелой понеслась к лестнице. И тут, помимо воя сейфа, она услышала звук другой, приближающейся сирены. Трейси замерла на верхней площадке лестницы в ужасе, сердце стучало, рот пересох. Она подлетела к окну, отодвинула штору и выглянула. Черно-белая патрульная машина остановилась перед домом. Трейси видела, как полицейский в форме побежал к заднему входу, а в это самое время второй пошел к парадной двери. Выхода не было. Сигнализация все еще звенела и внезапно напомнила ей звуки звонка в Южной Луизианской Исправительной Колонии для женщин.

     Ну уж нет! подумала Трейси. Я не позволю им посадить меня туда снова. Зазвенел звонок входной двери.

***

     Лейтенант Мелвил Даркин служил в полиции Си Клифа уже десять лет. Си Клиф считался спокойным городком, и главной задачей местной полиции была борьба с хулиганами, нарушителями дорожного движения, да утихомиривать изредка случавшиеся домашние пьянки. Охрана особняка Беллами относилась к особой категории. Лейтенант Даркин прекрасно знал Лоис Беллами и был осведомлен, что она обладала ценной коллекцией драгоценностей. Когда она отсутствовала, он проверял время от времени ее дом, потому что тот представлял собой лакомый кусочек для грабителей.

     А сейчас, думал лейтенант Даркин, похоже, что я поймал одного.

     Он находился неподалеку, когда позвонили из службы охраны.

     Это хорошо отразится на моей репутации. Чертовски хорошо.

     Лейтенант нажал на кнопку звонка вновь. Он хотел отразить в рапорте, что позвонил три раза, прежде, чем взломал дверь. Его напарник караулил задний ход, чтобы у вора не было никакого шанса смыться. Он, вероятно, мог попробовать спрятаться в помещении, но для него это был сюрприз. Никто не мог спрятаться от Мелвила Даркина.

     Только лейтенант собрался позвонить третий раз, как дверь открылась. На пороге стояла женщина в невообразимо тонкой ночной сорочке. Лицо ее было покрыто кремом, волосы накручены на бигуди и покрыты чепцом. Она требовательно спросила:

     — Что, в конце концов, происходит?

     Лейтенант Даркин опешил:

     — Я… Кто вы?

     — Я Эллен Бранч. Я подруга Лоис Беллами. Она в Европе.

     — Я знаю, — лейтенант сконфузился. — Она не говорила нам, что у нее будут жить.

     Женщина на пороге закивала.

     — Разве это не похоже на Лоис? Извините, но я не могу больше выдерживать этот адский шум.

     Пока Лейтенант Даркин смотрел на гостью Лоис Беллами, она нажала ряд кнопок у системы сигнализации, и звук прекратился.

     — Ну, так лучше, — заметила она. — Сказать не могу, как я рада вашему приходу, — она неуверенно улыбнулась. — Я как раз собралась ложиться, когда сработала сигнализация. Я была уверена, что в дом залезли воры. А я совсем одна. Слуги ушли дНем. — Не возражаете, если мы осмотрим дом?

     — Пожалуйста, я даже настаиваю.

     Лейтенанту и его напарнику потребовалось всего несколько минут, чтобы убедиться, что в доме никто не прячется.

     — Все чисто, — сказал лейтенант Даркин. — Ложная тревога. Что-то задело систему. Никогда нельзя доверять полностью всем этим электронным штукам. Я позвоню в службу безопасности и заставлю проверить сигнализацию. — Конечно.

     — Ну, полагаю, нам надо бы проехать вдоль дороги, — сказал лейтенант. — Большое спасибо. Теперь я чувствую себя в полной безопасности. Какое у нее тело, — подумал лейтенант.

     Ему ужасно интересно было узнать, какова она без косметики и бигуди. — Вы долго пробудете здесь, мисс Бранч?

     — Неделю или две, пока Лоис не вернется.

     — Если что-нибудь потребуется, дайте мне знать. — Спасибо, обязательно.

     Трейси смотрела, как полицейская машина отъехала от дома. От нее остался один неясный силуэт. Когда автомобиль скрылся из виду, она поднялась наверх, смыла косметику, которую нашла в спальне, сбросила мудреный чепчик Лоис Беллами и ее ночную сорочку, одела свою одежду и вышла через парадную дверь, тщательно проверив сигнализацию.

     Уже на полпути до Манхэттена до Трейси наконец дошла вся дерзость совершенного. Она засмеялась, потом смех перешел в хохот, безудержный смех. Она так смеялась, что пришлось остановиться на обочине. Она смеялась, пока из глаз не потекли слезы. Впервые за долгое время она смеялась. Это было прекрасно.

Глава 17

     Только когда экспресс отошел от Пенсильванского вокзала, Трейси начала приходить в себя. Каждую секунду она ждала, что чья-то тяжелая рука опустится ей на плечо и резкий голос произнесет:

     — Вы арестованы.

     Она внимательно разглядывала пассажиров, входящих в поезд, но не чувствовала никакой опасности. Плечи Трейси даже затекли от напряжения. Она уверяла себя, что совершенно невозможно так скоро раскрыть преступление, а если и раскроют, то не свяжут с ней. Конрад Морган должен был ждать ее в Сент Луисе с 25 тысячами. Двадцать пять тысяч, будьте любезны. Чтобы заработать такую сумму, ей пришлось бы работать целый год. — Я поеду путешествовать в Европу, — подумала Трейси, — в Париж. Нет.

     Не в Париж. Мы с Чарльзом собирались провести там медовый месяц. Нет. Я поеду в Лондон.

     Любопытно, но то, что с ней произошло, позволило Трейси почувствовать себя совершенно другим человеком. Вроде бы заново родилась.

     Она закрыла на ключ дверь в купе и открыла замшевый мешочек. В руках у нее горели-переливались всеми цветами радуги камни. Там было три больших бриллиантовых кольца, булавка с изумрудом, браслет с сапфирами, три пары серег и два ожерелья, одно с рубинами, другое — жемчужное.

     — Они стоят, должно быть, больше миллиона долларов, — подумала Трейси.

     Поезд проезжал по сельской местности, Трейси уселась на место и стала прокручивать в голове события минувшего вечера. Взятие напрокат машины… поездка в Си Клиф… тишина ночи… выключение сигнализации и вход в дом… сейф открыт… шок от включившейся сирены и появление полиции. Им в голову не пришло, что женщина в ночной сорочке и бигуди и была тем грабителем, которого они разыскивали.

     А теперь, сидя в отдельном купе экспресса, следующего в Сент-Луис, Трейси позволила себе с удовлетворением улыбнуться. Она радовалась, что обвела полицию вокруг пальца. Быть на волоске от гибели — в этом есть что-то восхитительное, думала она. Она чувствовала себя смелой, умной и непобедимой. Наконец, просто прекрасной...

     В дверь купе постучали. Трейси быстренько сунула драгоценности в замшевый мешочек и убрала его в сумочку. Она вынула билет и открыла дверь купе для кондуктора.

     В коридоре стояли двое мужчин в серых костюмах. Одному на вид было лет тридцать, второму лет на десять больше. Молодой, атлетически сложенный, выглядел довольно привлекательно. У него был волевой подбородок и очки в костяной оправе, из-под которых смотрели интеллигентные глаза. Старший был приземистый, с густой шевелюрой черных волос. Темные глаза холодно блестели.

     — Чем могу помочь? — спросила Трейси.

     — Да, мисс, — ответил старший.

     Он вынул бумажник и протянул визитную карточку.

     — Федеральное Бюро Расследований, Министерство Юстиции Соединенных штатов. Я специальный агент Деннис Тревор. А это специальный агент Томас Бауэрс.

     У Трейси во рту пересохло. Она с трудом улыбнулась.

     — Простите, но я не понимаю. Что-нибудь не так?

     — Извините, мэм, — сказал молодой с мягким южным акцентом. — Несколько минут назад этот экспресс пересек границу Нью-Джерси. Перевозка краденного товара через границу штата считается государственным преступлением.

     Трейси вдруг стало плохо, появилась красная пелена перед глазами. Старший, Деннис Тревор, сказал:

     — Пожалуйста, откройте свой багаж. Это уже не просьба, но приказ.

     Единственной надеждой было попытаться обмануть их:

     — Нет, конечно же. Как вы смеете врываться в мое купе? — возмущенно воскликнула она. — Все, что вы делаете — это ходите вокруг и мешаете невиновным гражданам. Я сейчас позову проводника.

     — Мы уже поговорили с проводником, — сказал Тревор.

     Обман не сработал.

     — Вы… Вы имеете ордер на обыск?

     Молодой мягко сказал:

     — Нам не требуется ордер на обыск, мисс Уитни. Мы арестовываем Вас во время совершения преступления.

     О, они даже знали ее имя. Она попала в западню. Выхода не было. Никакого.

     Тревор подошел к ее сумке, открыл ее. Совершенно бесполезно было пытаться остановить его. Трейси беспомощно смотрела, как он вынул замшевый мешочек. Он открыл его, взглянув на своего партнера, и кивнул. Трейси без сил упала на свое место, она не могла больше стоять.

     Тревор вытащил из кармана листок и, взглянув в него, проверил содержимое мешочка, и опустил его в карман.

     — Все здесь, Том.

     — Но как вы нашли? — спросила Трейси.

     — Мы не уполномочены давать вам какую-либо информацию, — ответил Тревор.

     — Вы арестованы. Мы имеем право хранить молчание и сделать подарочек адвокату до того, как Вы что-нибудь скажете. Все, что Вы скажете теперь, может быть использовано как доказательство против Вас. Вы понимаете?

     Она шепотом ответила:

     — Да.

     Том Бауэрс сказал:

     — Простите, пожалуйста, я знаю о Вашем прошлом и мне действительно неприятно.

     — Ради Христа, Том, — сказал старший. — Это ведь не социальный визит. — Знаю, но тем не менее.

     Старший протянул пару наручников Трейси.

     — Пожалуйста, ваши запястья.

     Сердце Трейси забилось. Она вспомнила аэропорт в Новом Орлеане, когда впервые ей надели наручники.

     — Пожалуйста! Неужели вы сделаете это?

     — Да, мэм.

     Молодой человек сказал:

     — Могу ли я поговорить с тобой наедине, Деннис?

     — Да.

     Двое мужчин вышли в коридор.

     — Ради Бога, Деннис, неужели так необходимо надевать на нее наручники? Она не собирается убегать.

     — И когда ты только вырастешь? Когда ты проработаешь в бюро так же долго, как и я.

     — Пошли. Дай ей шанс. Она так смущена.

     — Мне безразлично, что она собирается делать.

     Она больше не могла слушать остальное. Да и не хотела.

     В этот момент они вернулись в купе. Старший выглядел зло.

     — Хорошо, — сказал он. — Мы не будем надевать на вас наручники. Вы сойдете с нами на следующей станции. По радио мы вызвали машину из бюро. Вы останетесь в своем купе. Ясно?

     Трейси кивнула, не имея сил ответить. Молодой человек, Том Бауэрс, сочувственно пожал плечами и сказал:

     — Надеюсь, я сделал для вас все, что мог. Больше никто ничего не мог сделать. Сейчас — уже нет. Было слишком поздно. Они поймали ее с поличным. Полиция как-то выследила ее и сообщила в ФБР.

     Агенты вышли в коридор, о чем-то говорили с проводником. Бауэрс указал на Трейси и что-то сказал. Но что — она не расслышала. Проводник кивнул. Бауэрс закрыл дверь купе, и Трейси показалось, что за ним закрылась дверь камеры.

     За окнами проплывали деревни, вспыхивали огоньки, но ничто не интересовало Трейси. Она сидела, словно парализованная. В голове только и гудело, что ничего нельзя сделать. Второго такого случая не будет. Она преступница. Они дадут ей максимальный срок, но уже не будет дочки начальника. И она уже не сможет рисковать ради нее жизнью. А там… там бесконечные серые дни до конца и Большие Берты.

     Но как же они поймали ее?

     Только один человек знал о преступлении, и это был Конрад Морган, но у него не было весомых причин отдать ее и драгоценности в руки ФБР. Наверное, какой-то клерк в магазине узнал о плане и предупредил полицию. Все-таки непонятно. Следующая остановка будет началом ее пути в тюрьму. Сначала будет предварительное следствие, потом суд, потом… Трейси прикрыла глаза, отказываясь думать о будущем. Она чувствовала, как горели ее щеки.

***

     Экспресс сбавил скорость. Трейси задыхалась, ей не хватало воздуха. Агенты ФБР с минуты на минуту должны были прийти за ней. Показалась станция, и через минуту экспресс остановился. Время идти. Трейси закрыла сумочку, накинула пальто и села. Она уставилась на дверь купе, ожидая, когда она откроется. Шли минуты. Но мужчины не появлялись. Что случилось? Она вспомнила их слова:

     Вы сойдете с нами на следующей станции. По радио мы вызвали машину бюро. Вы не покинете это купе.

     Она слышала, как проводник прокричал:

     — Все сошли.

     Трейси начала волноваться. Может, они имели в виду, что будут ждать ее на платформе. Так, должно быть. Потому что, если она останется в поезде, они могут обвинить ее в попытке бежать и все еще более осложнится. Трейси схватила сумку, открыла дверь и вылетела в коридор. К ней подошел проводник:

     — Вы сходите здесь, мисс? — спросил он. — Вам не надо торопиться. Позвольте помочь вам. Женщина в вашем положении не должна поднимать тяжести.

     Трейси опешила:

     — В моем положении?

     — Вы не должны стесняться. Ваши братья сказали мне, что вы беременны, и велели за вами приглядывать.

     — Мои братья?

     — Приятные ребята. Они, действительно, беспокоятся о вас.

     Мир перевернулся. Все шло шиворот-навыворот. Проводник поднес сумку Трейси к выходу и помог ей сойти. Экспресс тронулся.

     — Не знаете, куда отправились мои братья, — прокричала Трейси.

     — Нет, мэм. Они впрыгнули в такси, когда экспресс остановился.

     С ювелирными украшениями на миллион долларов.

***

     Трейси направилась в аэропорт. Только здесь она могла отыскать их. Если люди садятся в такси, это значит, у них нет своего транспорта. И скорей всего они хотят смыться как можно скорее. В такси она думала, как же ловко они провели ее. О, да, они были слишком добры, оба. По-настоящему добры. Она даже покраснела, думая, как она могла попасться на доброго дяденьку-полицейского.

     Ради Бога, Деннис, неужели необходимо надевать на нее наручники? Она не собирается убегать.

     Когда ты собираешься, наконец, повзрослеть? Когда ты проработаешь в бюро столько, сколько я.

     Бюро? Они, вероятно, оба не в ладах с законом. Ну, тогда она попытается вернуть драгоценности. Она слишком много пережила, чтобы ее провели эти два артиста. Она должна добраться до аэропорта вовремя.

     Она приподнялась с сиденья и сказала водителю:

     — Пожалуйста, быстрее.

***

     Они стояли у посадочной линии около двери, и она не сразу узнала их. Молодой, который назвался Томасом Бауэрсом, был без очков, глаза поменяли цвет и стали серыми, усов также не было. Старший мужчина лишился роскошной черной шевелюры и был абсолютно лыс. Но ошибиться она не могла. У них не осталось времени поменять одежду. Они уже почти подошли к выходу на посадку, когда Трейси подошла к ним.

     — Вы кое-что забыли, — сказала она.

     Они обернулись и с удивлением уставились на нее. Молодой мужчина нахмурился:

     — Что вы делаете здесь? Машина из бюро, наверное уже ждет вас на станции, — его южный акцент стал еще заметнее.

     — Почему бы нам вместе не отправиться и не поискать ее, — спросила Трейси.

     — Мы не можем. Мы уже занимаемся другим делом, — объяснил Тревор. — Мы должны попасть на этот самолет.

     — Сначала отдайте мне мои камни, — потребовала Трейси.

     — Боюсь, что мы не сможем. Это вещественные доказательства. Мы пришлем вам квитанцию об изъятии.

     — Не надо. Отдайте украшения.

     — Простите. Но мы не можем отдать их вам.

     Они почти уже подошли к дверям. Тревор протянул билеты на посадку.

     Трейси оглянулась в отчаянии и вдруг увидела полицейского, стоящего неподалеку. Она закричала:

     — Офицер! Офицер!

     Двое мужчин удивленно переглянулись.

     — Черт возьми, да что вы делаете, — зашипел Тревор. — Вы что, хотите, чтобы нас всех арестовали?

     Полисмен подошел к ним.

     — Да, мисс? Какие проблемы?

     — О, нет проблем, — сказала Трейси. — Эти два чудесных джентльмена нашли утерянные мной драгоценности и вернули их мне. Я уж боялась, что мне придется обратиться за помощью в ФБР.

     Двое мужчин обменялись взглядами.

     — Они полагали при этом, что вы не откажетесь сопроводить меня до такси.

     — Конечно. С удовольствием.

     Трейси повернулась к мужчинам.

     — Теперь совершенно безопасно вернуть мне мои драгоценности. Этот приятный офицер позаботится обо мне.

     — Не надо, — возразил Том. — Будет лучше, если мы...

     — Нет, нет, я настаиваю, — твердила Трейси, — я же знаю, как важно для вас успеть на этот самолет.

     Двое мужчин взглянули на полицейского, потом безнадежно друг на друга. Делать было нечего. Неохотно Том Бауэрс вытащил мешочек из пакета. — Вот он! — радостно воскликнула Трейси.

     Она взяла мешочек, открыла и заглянула внутрь.

     — Спасибо Господу, все на месте.

     Том Бауэрс предпринял последнюю попытку:

     — Почему бы нам не обеспечить безопасность, до тех пор, пока...

     — В этом нет необходимости, — сказала Трейси весело. Она открыла сумочку, положила туда драгоценности и вытащила две купюры по 5 долларов. Она дала их пожилому мужчине.

     — Моя маленькая благодарность за то, что вы для меня сделали.

     Все пассажиры уже прошли на посадку. Дежурный сказал:

     — Последний звонок. Скорее идите на посадку, джентльмены.

     — Еще раз спасибо.

     Трейси сияла, направляясь к такси в сопровождении полицейского.

     — Это такая редкость — честные люди в наше время.

Глава 18

     Томас Бауэрс, он же Джефф Стивенс, сидел около окна, наблюдая, как самолет взлетает. Он поднес носовой платок к глазам, плечи его то опускались, то поднимались.

     Деннис Тейвор, он же Брендон Хиггинс, сидел рядом с ним и с удивлением смотрел на него.

     — Эй, — сказал он, — но это всего лишь деньги и нечего о них рыдать. Джефф повернулся к нему, и Хиггинс увидел, что Джефф корчится от смеха.

     — Черт побери, в чем дело? — воскликнул Хиггинс. — Нет причин для смеха.

     Для Джеффа, конечно. Способ, с помощью которого Трейси Уитни обвела их в аэропорту, был настолько прост, что трудно и представить.

     Конрад Морган сказал им, что эта женщина не профессионалка.

     О, Господи, думал Джефф, какова бы она была, будь она профессионалкой.

     Такой красотки Джефф никогда в жизни не встречал. И умница. Джефф с гордостью считал себя артистом в своем деле, но она переплюнула его.

     Она понравилась бы дядюшке Вилли, подумал Джефф.

***

     Именно дядюшка Вилли обучал Джеффа. Мать его, доверчивая наследница большого состояния, вышла замуж за непредусмотрительного интригана, набитого проектами быстрого обогащения, которые никогда не сбывались. Отец Джеффа, обаятельный смуглый красавец, отличался бойким убедительным языком и в первые пять лет жизни супружеской жизни ухитрился промотать все женино состояние. С раннего детства Джефф помнил бесконечные ссоры между матерью и отцом относительно денег и частых романов отца. Брак был несчастливым, и Джефф еще в детстве решил:

     — Никогда не женюсь. Никогда.

     Брат отца, дядя Вилли, обладал маленьким походным театром, и когда судьба забрасывала его поближе к Мэрлону, штат Огайо, всегда приезжал навестить их. Он был самым веселым и бодрым из всех знакомых Джеффа, всегда полон оптимизма и обещаний о розовом завтра. Он всегда ухитрялся привозить завлекательные игрушки и учил Джеффа замечательным волшебным трюкам.

     Когда Джеффу исполнилось четырнадцать, его мать погибла в автомобильной катастрофе. А через два месяца его папаша женился на девятнадцатилетней официантке из коктейль-бара.

     — Это естественно для мужчины — жить для себя, — объяснил он.

     Но мальчик негодовал, пораженный бездушным предательством отца.

     Отец Джеффа устроился работать разъездным торговцем и был в дороге три дня в неделю. Однажды, когда Джефф остался в доме один со своей мачехой, его разбудил звук открывшейся двери. И в следующий момент он почувствовал рядом горячее обнаженное тело. Джефф вскочил.

     — Возьми меня, — прошептала его мачеха. — Я так боюсь грома.

     — Но… Но грома нет...

     — Но ведь может. В газете написано, что ожидается гроза. — Она теснее прижалась к нему. — Давай займемся любовью, малыш.

     Мальчишка запаниковал:

     — Отлично. Займемся в постели папочки?

     — Давай, — она рассмеялась, — родственнички, да?

     — Там больше подходит, — сказал он.

     Она соскользнула с кровати и вышла из комнаты. Джефф никогда в жизни не одевался так быстро. Он вылез через окно и направился в Симаррон, штат Канзас, где в то время находился его дядя.

     Когда дядюшка Вилли спросил Джеффа, почему тот сбежал из дома, он ответил:

     — Я не уживаюсь с мачехой.

     Дядюшка Вилли позвонил отцу Джеффа, и после долгого разговора было решено, что пусть парень останется с ним.

     — Он получит лучшее образование, чем в той школе, куда ходит сейчас, — обещал дядя.

     — Мы не проводим воскресные школьные шоу, — объяснял дядюшка Джеффу, — мы только артисты. Но запомни, сынок, ты не можешь пойти против людей, если они, прежде всего, не алчные. Мистер Филдс считает, что так правильно. Ты не можешь обмануть честного человека.

     Участники карнавала стали друзьями Джеффа. Там были "люди первого ряда", те, которые имели концессию, и люди "заднего плана", кто управлял шоу подобно толстой женщине, и дельцы, которые управляли игрой. В карнавале участвовали возмужалые девочки, которые привлекали внимание молодых людей. Джефф унаследовал чувствительность от матери, а от отца смуглое, красивое лицо, и молодые дамы боролись за право лишить его невинности. Первый сексуальный опыт он приобрел в обществе хорошенькой женщины-змеи, и на многие годы она оставалась той высшей отметкой, до которой остальные женщины не могли дотянуть.

     Дядюшка Вилли пристраивал Джеффа на различные работы около карнавала. — Однажды все это будет твоим, — говорил дядюшка мальчику, — и лучший способ управлять всем этим хозяйством — это надо как можно больше знать обо всем.

     Джефф начал с "шести котят", аттракциона, где клиенты платили за возможность бросать шары, пытаясь попасть в шесть котят, нарисованных на холсте с деревянным основанием, и содрать с них наличные. Оператор обычно показывал, как легко попасть в котят, но когда это же пытался сделать клиент, "стрелок", скрывающийся под холстом, поднимал прут, державший постоянно деревянную основу. Никто, даже незабвенный Сэнди Кофокс, никогда бы не попал.

     — Эй, ты держишь их слишком низко, — говорил оператор, — все, что тебе надо сделать, это держать их легко и красиво.

     — Легко и красиво, — это был пароль, который означал, что надо опустить штырь, и оператор стукнул бы котом о доску. А потом он должен был сказать:

     — Видели, как я это сделал? — И это был сигнал, означавший, что надо поднять штырь вверх. Всегда находился какой-нибудь ухарь, который хотел показать своей хихикающей подружке, как он ловко попал в цель.

     Джефф работал считальщиком, когда разодетые волчки выстраивались в одну линию. Клиент должен был заплатить за возможность бросить резиновое кольцо на волчок, который был под определенным номером, и, если общая сумма составила бы двадцать девять, он должен был получить приз — игрушку. И, естественно, любой молокосос не знал, что волчки имели различные номера с обоих концов, поэтому считальщик должен был показать такое число, чтобы никогда не получилось двадцать девять, и клиент, таким образом, никогда не выигрывал.

     Однажды дядя Вилли сказал Джеффу:

     — Ты все делаешь отлично, малыш, я горжусь тобой. Ты готов приступить к работе на "мастерке".

     Операторы "мастерка" считались "сливками общества", и остальные артисты с завистью посматривали на них. У них было больше денег, чем у остальных участников. Останавливались они в лучших отелях и ездили на шикарных машинах. Игра "мастерок" состояла из плоского колеса, которое очень аккуратно балансировало с тонким листком бумаги в центре. Каждая секция была пронумерована, и, когда клиент крутил колесо, оно затем останавливалось на числе. Это число должно было быть заблокировано. Клиент снова платил, чтобы еще раз крутануть колесо, но и другое пространство должно было быть тоже заблокированным. Оператор "мастерка" объяснял, что, когда все пространства будут задействованы, клиент получит солидный куш. Если клиент использовал почти все пространства, оператор должен был предложить ему увеличить ставки. Оператор оглядывался, волнуясь, и шепотом предлагал:

     — Игра не моя, конечно, но мне бы так хотелось выиграть. Если вы согласитесь, то дайте мне небольшое пространство.

     Он должен был всучить клиенту 5 или 10 долларов и сказать:

     — Поставьте за меня, пожалуйста. Сейчас вы уже не проиграете.

     И простофиля будет чувствовать, что с ним союзник.

     Джефф стал асом в доении клиентов. Чем меньше становилось открытое пространство на доске и шансы на победу неизмеримо возрастали, тем больше было и возбуждение.

     — Ну уж теперь вы не проиграете, — восклицал Джефф, и игрок выкладывал все больше денег. В конце концов, когда оставалось малюсенькое пространство, азарт достигал пика. Простофиля мог выложить все деньги, до цента, и часто несся домой, чтобы принести еще. Клиент никогда не выигрывал, потому что оператор или его помощник незаметно подталкивали стол и стрелка указывала не на то место.

     Джефф быстро заучил все используемые сигнальные выражения: "багор" означало остановить игру так, чтобы игрок не мог выиграть. Люди, которые стояли впереди, делая свои ставки, назывались посторонними "тявкалками", но свои называли их "трепачами". "Трепачи" получали свой процент за организацию "советов" толпы. "Трюк" означало отдать приз, "почтальон" обозначал полицейского, которому тоже надо платить.

     Джефф стал крупным специалистом в "пускании пара". Когда заплатившие клиенты смотрели на представление со стороны, Джефф обычно начинал:

     — Леди и джентльмены! Все, что нарисовано, раскрашено и разрекламировано снаружи, вы сможете увидеть внутри этого шатра, что включено в цену входного билета. Однако непосредственно после того, как юную девушку усадят на электрический стул и пропустят через ее несчастное тело ток мощностью 5 тысяч ватт, у нас для вас есть дополнительный аттракцион, который не имеет ничего общего с шоу и не разрекламирован снаружи. За стенами балагана мы собираемся показать нечто особенное, от чего пробирает мороз и волосы становятся дыбом, что мы даже не осмелились поместить снаружи, потому что это может попасть на глаза невинным детям или чувствительным дамам.

     И когда зеваки платили дополнительные доллары, Джефф вводил их внутрь поглазеть на девушку без средней части тела или двухголового ребенка, и конечно же, все это было сделано с помощью зеркал.

     Одним из наиболее прибыльных развлечений этого балагана были "мышиные бега". Живую мышь ставили в центр, а перед ней клали шарик. По краю стола располагались десять лунок и в каждую мышь могла загнать шарик. Лунки имели номера. Тот, кто правильно выбрал лунку, куда мышь загнала шарик, получал игру.

     — Как ты проделываешь такие штуки, — спрашивал Джефф дядюшку Вилли. — У тебя что, ученная мышь?

     Дядя Вилли закатывался смехом.

     — У кого, черт побери, есть время тренировать мышь. Нет, нет. Все гораздо проще. Ведущий аттракциона присматривает на какой номер никто не ставит, тогда он мажет палец уксусом и мажет краешек отверстия, куда требуется загнать шарик. Мышь будет чувствовать запах уксуса и толкнет мячик в нужную лунку.

     Карен, хорошенькая исполнительница танца живота, познакомила Джеффа игрой в "ключ".

     — Когда ты крутишься по вечерам в субботу, — учила его Карен, — отзывай по очереди в сторону нескольких клиентов, и по очереди продай им ключ от моего трайлера.

     Стоимость ключа была пять долларов. Около полуночи дюжина или еще более скучающих мужчин бродило вокруг трайлера Карен. А в это время Карен находилась в отеле в городе и всласть занималась любовью с Джеффом. Когда простофили приходили на следующее утро за реваншем, представление давно уехало.

***

     За четыре следующих года Джефф многому научился. Он узнал, как легко, например, возбудить в человеке алчность и какими они могут быть легковерными. Они верили самым невероятным рассказам, потому что их алчность заставляла их верить. В восемнадцать лет он стал действительно красивым парнем. Даже случайные женщины непроизвольно отличали и сразу же одобряли его большие серые глаза, стройную фигуру и волнистые темные волосы. Мужчины ценили его остроумие и легкий добрый характер. Даже дети немедленно доверяли ему свои тайны. Клиенты иногда недопустимо флиртовали с ним, но дядюшка Вилли предостерегал его:

     — Держись подальше от этих горожанок, мой мальчик, их папочки часто оказываются шерифами.

***

     Причиной, побудившей Джеффа покинуть карнавал, стал нож метателя ножей. В то время шоу прибыло в Милледживиль, Джорджия. Шатер только монтировался. Был подписан новый контракт, и в труппе появился метатель ножей, сицилиец по имени Великий Зорбини, с партнершей — женой, хорошенькой блондинкой. В то время, как великий Зорбини торчал в цирке, устанавливая свое оборудование, жена его пригласила Джеффа к себе в номер гостинцы в городе.

     — Зорбини будет занят весь день, — сказала она Джеффу, — давай немножечко поразвлекаемся.

     Звучало заманчиво.

     — Дай мне час, а потом приходи в номер, — сказала она.

     — А почему надо ждать час? — спросил Джефф.

     Она улыбнулась и ответила:

     — Мне нужно время подготовиться.

     Джефф ждал, нетерпение его росло, и, когда, в конце концов, он вошел в номер, она приветствовала его в дверях, полуголая. Он потянулся было к ней, но она отвела его руки, сказав:

     — Пойдем.

     Он вошел в ванную и в недоумении остановился. Она наполнила ванную смесью желе, размешанных в теплой воде.

     — Что это? — спросил Джефф.

     — Это десерт. Раздевайся, малыш.

     Джефф разделся.

     — А теперь марш в ванную.

     Он залез в ванную, уселся и испытал самые необузданные чувства. Мягкое, скользкое желе, казалось, наполняло каждую пору его тела, массируя его. Блондинка присоединилась к нему.

     — Вот и завтрак, — сказала она. Она уселась лицом к нему, тесно прижалась и начала слизывать желе.

     — О, какой деликатес. Я так люблю землянику.

     Между ее быстро работающим языком и теплом, распространяющимся по телу, занятия любовью было необыкновенно приятным. В самом разгаре дверь ванной отворилась и на пороге возник Великий Зорбини. Он переводил взгляд с жены на Джеффа, и начал завывать:

     — Tu sei una puttana! Vi Ammazzo tutti e due! Dono sono i miei coltelli?

     Джефф не разобрал ни единого слова, но смысл их был совершенно ясен. Как только Великий Зорбини выскочил из ванной за своими страшными ножами, Джефф вылетел из ванной. Тело его напоминало радугу из разноцветных желе. Он схватил одежду, как был, голый, выпрыгнул из окошка и стремглав помчался по аллее. Он слышал за спиной дикие крики и чувствовал над головой летящие ножи. Зиг! Зиг! Еще немного — и он вылетел из опасной зоны. Он натянул майку и брюки прямо на покрытую желе кожу, направился прямиком на станцию и первым же автобусом навсегда уехал из города.

     Шесть месяцев спустя он был уже в Вашингтоне.

***

     У каждого солдата своя война, и Джефф вышел из собственного вьетнамского эксперимента с глубоким презрением к бюрократии и постоянной обидой на власть. Он провел два года на войне, в которой просто не могло быть выигрыша, которая была просто бесполезной тратой денег. Он чувствовал отвращение от предательства и лжи генералов и политиканов. — Нас засосала война, которую никто не желал, — думал Джефф. — Это игра! Самая большая жульническая игра в мире!

     За неделю до его увольнения из армии Джефф получил известие о смерти дядюшки Вилли. Вилли-карнавал распался. С прошлым было покончено.

     Наступило время подумать о будущем.

***

     В последующие годы последовала серия рискованных предприятий. Для Джеффа весь мир был балаганом, а люди — его жертвами. Он изобрел собственные жульнические игры. Он помещал в газетах объявления, предлагавшие купить цветной портрет президента за доллар. Когда он получал доллар, он высылал своей жертве почтовую марку с портретом президента на ней.

     Он помещал объявления в журналах, предупреждающие публику, что только шестьдесят дней осталось, чтобы прислать пять долларов, иначе будет слишком поздно. Объявление не поясняло, на что должны были пойти эти пять долларов, но все равно деньги присылались.

     Месяца три Джефф работал в котельной, продавая поддельное масляное топливо по телефону.

     Ему нравились морские суда, и, когда приятель предложил ему работу на парусной яхте, направляющейся на Таити, Джефф нанялся туда матросом.

     Это была красивая 165-футовая белоснежная яхта, блестящая на солнце, с прекрасно натянутыми парусами. Палуба яхты была обшита тиком, корпус — елью. Основной салон вмещал двенадцать человек. Впереди размещался камбуз с электропечами. Каюты команды находились в передней части. Экипаж состоял из капитана, стюарда, кока и пяти матросов. Джефф должен был помогать поднимать паруса, протирать иллюминаторы и держать линь при сворачивании парусов. На шхуне было восемь пассажиров. — Имя владельца Холландер, — сказал Джеффу его приятель.

     Холландер оказался Луизой Холландер, двадцатипятилетней золотоволосой красавицей, чей папаша заправлял половиной центральной Америки. Остальные пассажиры были ее друзьями, которых приятели Джеффа презрительно именовали "компания шутников".

     Весь первый день Джефф проработал на горячем солнце, начищал до блеска медные ручки. Луиза Холландер остановилась около него. — О, у нас новичок на борту.

     Он взглянул на нее.

     — Да.

     — А у тебя имя есть?

     — Джефф Стивенс.

     — Отличное имя.

     Он промолчал.

     — А ты знаешь, кто я?

     — Нет.

     — Я Луиза Холландер. Это моя шхуна.

     — Знаю. Я работаю на вас.

     Она улыбнулась.

     — Хорошо.

     — Если вы хотите платить свои деньги за дело, то позвольте-ка мне лучше продолжать работу.

     И Джефф направился к следующему поручню.

***

     В их каютах по вечерам команда сплетничала о пассажирах и разделывала их под орех. Но Джефф замечал, что завидует их жизни — их происхождению, образованности, их легким манерам. Они происходили из богатых семей и учились в лучших школах. Его школой были дядюшка Вилли и шапито.

     Один из артистов был профессиональным археологом до тех пор, пока его не выставили из колледжа за воровство и продажу ценных древностей. Они с Джеффом проводили время в долгих беседах, и профессор внушил Джеффу интерес к археологии.

     — Ты можешь прочесть будущее человечества в его прошлом, — говорил профессор. — Подумай только, сынок, тысячелетие назад жили люди, похожие на тебя и меня, которые мечтали, сочиняли истории, просто жили, давая жизнь нашим предкам.

     Он становился задумчивым и отрешенным.

     — Карфаген — вот где бы мне хотелось продолжить раскопки. Еще задолго до рождения Христа он был огромным городом, этакий Париж древней Африки. Там люди развлекались, играли в игры, ходили в бани, устраивали соревнования колесниц. Знаменитый Цирк Максимус по площади превышал размер пяти футбольных полей.

     Он отметил интерес в глазах мальчика.

     — А знаешь, как Катон Старший обычно заканчивал свои речи в Римском Сенате? Он обычно говорил: Delenda est cartaga — Карфаген должен быть разрушен. И что же, его мечты в конце концов осуществились. Римляне разрушили город, но через двадцать пять лет вернулись, чтобы построить огромный город на его руинах. Я надеюсь, что когда-нибудь мы вместе с тобой побываем там на раскопках, мой мальчик.

     А через год профессор умер от алкоголизма, но Джефф поклялся себе, что когда-нибудь он продолжит раскопки. И Карфаген будет первым, в честь профессора.

***

     В последний вечер перед тем, как яхте приплыть на Таити, Джеффа пригласили в каюту Луизы Холландер. На ней было надето прозрачное шелковое платье.

     — Вы хотели видеть меня, Мэм?

     — Ты гомосексуалист, Джефф?

     — По-моему, это не ваше дело, мисс Холландер, но отвечу, что нет. И что я разборчив. У Луизы рот так и вытянулся.

     — Какие женщины тебе нравятся? Наверное, шлюхи.

     — Иногда, — сказал Джефф, приятно улыбаясь, — что еще, мисс Холландер?

     — Да. Завтра вечером я устраиваю вечеринку с ужином. Как вы смотрите на то, чтобы прийти?

     Джефф долго смотрел на женщину, прежде чем ответил.

     — А почему бы нет?

     С этого все и началось.

***

     До того, как ей исполнилось двадцать один год, Луиза Холландер сумела побывать дважды за мужем, и адвокат как раз занимался ее разводом с третьим мужем, когда она встретила Джеффа. На другой день яхта причалила в Папите, и, как только пассажиры и команда сошли на берег, Джефф получил следующее приглашение посетить каюту Луизы. Когда Джефф вошел, то увидел ее в цветном шелковом облегающем платье с разрезом до бедра.

     — Я пытаюсь снять его, — сказала жалобно она, — но что-то заела молния.

     Джефф зашел сзади и внимательно рассмотрел платье.

     — Но здесь нет молнии.

     Она повернулась и, улыбаясь, проворковала:

     — Знаю. В этом вся загвоздка.

     Они занимались любовью на столе, где ласковое тропическое солнце ласкало их тела как бы благословляя. После они лежали рядышком, рассматривая друг друга. Джефф перевернулся на живот, положил голову на согнутые в локтях руки и взглянул на Луизу.

     — Твой папочка часом не шериф, а? — спросил он.

     От удивления она села.

     — Что?

     — Ты первая горожанка, с которой я занимаюсь любовью. Дядюшка Вилли предупреждал меня, что их папочки очень часто оказываются шерифами.

     Потом они все ночи проводили вместе. Вначале друзья Луизы забавлялись:

     Он — очередная игрушка Луизы, — подумали они.

     Но, когда она объявила, что собирается за него замуж, они были шокированы.

     — Ради Христа, Луиза, но он же ничтожество. Он работал в шапито. Уж если хочешь быть замужем, то тебе нужна крепкая рука. Он красив — допускаем. И у него прекрасное тело, но кроме секса у вас совершенно нет ничего общего, милочка.

     — Луиза, Джефф — только для завтрака, но не для обеда.

     — Откровенно, ангелочек, но ведь это только порыв, да?

     Но друзья не смогли разубедить Луизу. Джефф оказался самым очаровательным мужчиной из тех, с которыми она имело дело. Раньше ей встречались мужчины, которые будучи красивыми, были либо непроходимо глупы, либо безумно скучны. Джефф оказался интеллигентным и забавным, и это сочетание неотразимо действовало на нее. Когда Луиза поделилась планами о женитьбе с Джеффом, он удивился не менее ее приятелей.

     — Зачем жениться? Ты имеешь мое тело, а большего я дать тебе не смогу.

     — Все очень просто, Джефф. Я люблю тебя. Я хочу провести остаток моей жизни с тобой.

     Женитьба эта была совершенно чуждой ему мыслью, и внезапно она еще не возникала. Из-под искушенной личины Луизы Холландер проглядывали легко ранимая, брошенная девочка.

     Она нуждается во мне, — подумал Джефф. И мысль о прочном семейном счастье, детях вдруг показалась ему чрезвычайно трогательной. Ему показалось, что с тех пор, как он себя помнил, он все время куда-то бежал. Пришло время остановиться.

     Они поженились в городской ратуши в Таити тремя днями позже.

***

     Они вернулись в Нью-Йорк, и Джеффа пригласили в офис Скотта Фогерти, адвоката Луизы Холландер, маленького холодного человечка, молчаливого и, наверное, подумал Джефф, чрезвычайно пунктуального.

     — Вам необходимо подписать кое-какие бумаги, — объявил адвокат.

     — Какие бумаги?

     — Обязательство. Оно гласит, что в случае распада вашего брака с Луизой Холландер...

     — Луизой Стивенс.

      — … Луизой Стивенс, вы не будете делить любое из ее...

     Джефф почувствовал, как каждый мускул челюсти напрягся.

     — Где я должен подписать?

     — Разве вы не хотите, чтобы я закончил чтение?

     — Нет. Я не собираюсь слушать все до конца. Я женился не ради этих проклятых денег. — В самом деле, мистер Стивенс? Я только...

     — Вы хотите, чтобы я подписал или не хотите?

     Адвокат положил документ перед ним. Он поставил подпись и вышел из офиса.

     Автомобиль Луизы с шофером ждали его у выхода. Джефф уселся в него и рассмеялся про себя. Вот, черт побери, на что я пописал. Всю свою жизнь я был артистом-жуликом, и, когда впервые в жизни я поступаю честно, а кто-то думает, что я собираюсь надуть их, я веду себя как проклятый учитель из воскресной школы.

***

     Луиза отвела Джеффа к лучшему парикмахеру на Манхэттене.

     — Ты фантастически выглядишь в этом пиджаке, — восхищалась она.

     И он действительно выглядел. Не прошло и двух месяцев со дня их свадьбы, как пять лучших подружек Луизы пытались соблазнить симпатичного новичка, но Джефф не обратил на них внимания. Его побуждали разбить брак. Бадж Холландер, брат Луизы, выдвинул кандидатуру Джеффа в члены престижного клуба Пилигрим, и Джеффа приняли. Бадж, крепкий мужчина средних лет, получил прозвище играя правым отбирающим в футбольной команде Гарварда, где и получил репутацию игрока, не дающего своим оппонентам двинуться с места. Ему принадлежали корабли, банановая плантация, скотоводческие ранчо, компания по расфасовке мяса и еще куча всяких компаний и корпораций, которых Джефф не мог и сосчитать. Бадж Холландер не очень-то скрывал свое презрительное отношение к Джеффу Стивенсу.

     — Ты в самом деле не из нашего класса, а, старина? Но чем дольше ты будешь забавлять мою сестрицу в постели, тем лучше. Уж я-то знаю свою сестрицу.

     Джеффу стоило немалых сил сдерживать себя.

     В конце концов, женился я на Луизе, а не на этой колючке.

     Остальные члены клуба Пилигрим были столь же несносны. Они считали Джеффа ужасно забавным. Все они обедали в клубе и каждый день просили Джеффа рассказывать истории о его "цирковых" деньках, как они называли то время. Джефф упорно делал эти истории все более и более оскорбительными.

***

     Джефф и Луиза жили в двадцатикомнатном городском доме, полном слуг, в восточной части Манхэттена. У Луизы были поместья в Лонг-Айленде, на Багамах, вилла в Сардинии и большие апартаменты на авеню Фош в Париже. Кроме того, Луиза владела "мазератти", "роллс корнише", "ламборджини" и "даймлером".

     — Это фантастика, — думал Джефф.

     — Это великолепно, — думал Джефф.

     — Это скучно, — думал Джефф. — И унизительно.

     Однажды утром он вскочил с постели восемнадцатого века, накинул шелковый халат и отправился на поиски Луизы. Он нашел ее за завтраком.

     — Я хочу найти себе занятие, — сказал он.

     — Зачем, милый? Нам не нужны деньги.

     — Не в деньгах дело. Неужели ты думаешь, что я всю жизнь просижу у тебя на коленках, а ты будешь кормить меня с ложки? Я должен работать. Луиза на секунду задумалась.

      — Хорошо, мой ангелочек. Я переговорю с Баджем. У него есть одна фирма. Не хочешь ли поработать брокером, дорогой?

     — Я только хочу перестать просиживать задницу, — проворчал Джефф.

***

     И он пошел работать к Баджу. Он никогда не работал полный рабочий день.

     — Я должен привыкнуть к этому, — думал Джефф. Он ненавидел эту работу. Но работал, потому что хотел принести домой жене свое жалованье.

     — Когда же мы заведем ребенка, — спросил Джефф Луизу после ленивого позднего завтрака.

     — Скоро, милый. Я стараюсь.

     — Пойдем в постель. Давай попытаемся снова.

***

     Джеффа посадили в Пилигрим-Клубе за обеденный стол, за которым сидели брат его жены и с полдюжины других промышленных магнатов. Бадж провозгласил:

     — Мы только что получили ежегодный доклад компании по упаковке мяса, друзья. Наши доходы возросли на 40 процентов. — К чему бы им так возрасти? — засмеялся один из присутствующих. — Просто мы дали вонючим инспекторам взятку.

     Он повернулся к остальным, сидящим за столом. — Старина умница Бадж, вот, купил паршивого мяса, поставил высший сорт и продал с чертовской выгодой.

     Джеффа прямо затрясло.

     — Господи, да ведь люди едят это мясо. Они же покупают его для своих ребятишек. Но ведь, это обман, разве не так, Бадж.

     Бадж скривился и воскликнул:

     — Посмотрите, кто у нас читает мораль!

***

     В следующие три месяца Джефф поближе познакомился с остальными соседями по столу. Эд Зеллер заплатил взятку — миллион долларов — для того, чтобы построить фабрику в Ливии. Майк Квинси, глава конгломерата, спекулировал на акциях, подкупая компании и нелегально предупреждая своих приятелей, когда они покупали или перепродавали их. Алан Томсон, богатейший человек, за столом похвалялся хитростью своей компании.

     — Раньше, до изменения этого чертова закона, нам приходилось поджигать старые седые волосы до того, как их пенсионеры успеют умереть. Спасибо удаче.

     Все они жульничали с налогами, имели завышенные страховые полисы, подделывали расходы и платили очередным любовницам как секретаршам или ассистенткам.

     — Господи, — думал Джефф. — Они напоминают разодетых балаганщиков. Жены их были не лучше. Они заграбастывали все, что только могли схватить их загребущие руки, и обманывали своих мужей.

     — Они играют в ключ, — решил Джефф.

     Когда он попытался поделиться с Луизой, что он чувствует, она рассмеялась.

     — Не будь занудой, Джефф. Разве тебе не нравится твоя жизнь?

     А правдой было то, что не нравилась. Он женился на Луизе, веря, что он нужен ей. Он чувствовал, что появление детей все изменит.

     — Давай заведем хотя бы одного. Время пришло. Мы уже год как поженились.

     — Ангелочек, будь терпеливым. Я была у врача, и он сказал, что у меня все в порядке. Может быть, тебе надо провериться и убедиться, что ты в норме.

     Джефф пошел.

     — У вас не будет проблем с появлением здоровых ребятишек, — уверил его доктор.

     Но ничего не происходило.

***

     В тот черный понедельник Джефф неважно себя чувствовал. Он полез в домашнюю аптечку Луизы за аспирином. И нашел полочку, полную противозачаточных пилюль. Одна упаковка была почти пуста. Рядом совершенно невинно стоял пузырек с белым порошком и маленькая золотая ложечка. Но это было только начало дня.

     В полдень Джефф, сидя в глубоком кресле в Пилигриме и ожидая прихода Баджа, услышал, как двое позади него переговаривались.

     — Она клянется, что у этого итальянского певца член длиной около десяти дюймов. — Ну, Луиза всегда предпочитает большие размеры.

     Они говорят о другой Луизе, сказал себе Джефф.

     — Из-за этого, она, наверное, и вышла замуж за своего циркача на первой же стоянке. Но вообще-то она рассказывала о нем такие забавные истории. Ты не поверишь, но однажды он...

     Джефф поднялся и, не видя дороги, пошел из клуба. Он был зол как никогда. Ему хотелось убивать. Убить незнакомого итальянца. Он хотел убить Луизу. Со сколькими мужиками успела она переспать за прошедший год? Они над ним смеялись все это время. Бадж, и Эд Зеллер, и Майк Квинси, и Алан Томсон, их жены, все они безумно смеялись над его расходами. А Луиза, женщина, которую он хотел опекать? Первой реакцией Джеффа было собрать вещи и уехать. Но это будет не лучший финал. Он не собирается давать возможность этим паразитам смеяться последними.

     Когда после обеда Джефф вернулся домой, то Луизы там не оказалось.

     — Мадам ушла утром, — сказал Пикенс, дворецкий. — Я полагаю, у нее несколько встреч.

     — Это уж точно, — подумал Джефф. — Она, небось обмеряет член своего вонючего итальяшки. Господи, спаси и помилуй.

     Когда Луиза вернулась домой, Джефф уже полностью контролировал себя. — Как прошел день? — спросил Джефф.

     — О, как обычно, дорогой. Прелестные свидания, магазины. А как ты провел день, ангелочек?

     — Интересно, — правдиво ответил Джефф. — Я многое узнал.

     Бадж говорил мне, что твои дела идут прекрасно.

     — Конечно, — уверил ее Джефф. — И очень скоро, я уверен, они пойдут еще лучше.

     Луиза мягко коснулась его руки.

     — Мой чудный муженек. Почему бы нам не пойти в постельку пораньше?

     — Не сегодня. У меня болит голова.

***

     Всю следующую неделю он строил планы.

     Он начал с ленча в клубе.

     — Кто-нибудь из вас знает о компьютерных жуликах, — спросил Джефф.

     — Что? — поинтересовался Эд Зеллер. — Ты что, хочешь сам стать им?

     Взрыв смеха.

     — Нет, я серьезно, — объяснил Джефф.

     — Это же огромная проблема. Кое-кто влезает в компьютерный банк и грабит банки, страховые компании и прочие деловые организации на многие миллионы долларов. Это происходит постоянно.

     — Предлагаешь вступить нам в заговор? — промурлыкал Бадж.

     — Как-то я попытался, но компьютер сказал, что не сможет.

     — И ты захотел его как следует стукнуть, — кивнул Майк Квинси.

     — Естественно. Я был заинтересован получить назад свои денежки. Я ужасно удивлюсь, если кто-нибудь из вас разбирается в компьютерах.

     — Нет, — подтвердил Бадж, — но зато мы все знаем о том, как вкладывать деньги, да, ребята?

     Еще взрыв хохота.

     Дня через два Джефф в клубе, проходя мимо своего стола, объяснил Баджу:

     — Извини, но я не смогу сегодня отобедать с вами. У меня сегодня гость.

     Когда Джефф отошел к другому столу, Алан Томсон подмигнул.

     — Наверное, он обедает с какой-нибудь бородатой дамой из цирка. Сутулый седой мужчина вошел в зал и проследовал к столу Джеффа.

     — Господи! — сказал Майк Квинси. — Да это же профессор Аккерман.

     — Господи, Бадж, неужели ты ничего не читаешь, кроме своих финансовых отчетов? Вернон Аккерман, это о нем писала Таймс в прошлом месяце. Он член президентского Национального Научного Совета. Один из самых блестящих ученых нашей страны.

     — Что, черт побери, он делает с моим дражайшим шурином?

     Джефф и профессор были поглощены беседой весь обед, и Бадж с друзьями терялись в догадках. Когда, наконец, профессор ушел, Бадж подозвал Джеффа к своему столу.

     — Эй, Джефф, кто это был?

     Джефф выглядел виноватым.

     — Ты… имеешь в виду Вернона?

     — Ну да. О чем вы так долго беседовали?

     — Мы… ах… — Окружающие видели, как Джефф пытается подобрать ответ на вопрос.

     — Я… Я собираюсь писать о нем книгу. Это очень интересный человек. — А я и не знал, что ты писатель.

     — Да, я надеюсь, что когда-нибудь буду.

     Дня через три с Джеффом обедал следующий гость. В этот раз гостя узнал Бадж.

     — Ба! Да это Сеймур Джаррет, член Международной Компьютерной Ассоциации. Какого черта он делает тут в обществе Джеффа?

     И снова Джефф и его гость долго беседовали. Когда обед закончился, Бадж подозвал Джеффа.

     — Джеффри, мой мальчик, что общего между тобой и Сеймуром?

     — Ничего, — быстро ответил Джефф. — Мы просто болтали. — И поспешил к выходу. Но Бадж остановил его.

     — Не так быстро, старина Сеймур Джаррет очень занятой парень. Он не будет болтать о ерунде так долго.

     Джефф ответил важно.

     — Хорошо. По правде говоря, Бадж, Сеймур собирает марки и я рассказывал ему, какие у меня есть экземпляры для обмена.

     Ах ты, задница, подумал Бадж.

***

     На следующей неделе Джефф обедал в клубе с Чарльзом Бартлетом, президентом компании "Бартлет и Бартлет", одного из самых богатых рискованных частных предприятий в мире. Бадж, Эд Зеллер, Алан Томсон и Майк Квинси с интересом наблюдали, как эти двое беседовали, голова к голове.

     — Твой шурин сегодня в такой высокопоставленной компании, — прокомментировал Зеллер, — интересно, что они состряпали?

     Бадж ответил раздраженно:

     — Я не знаю, но, черт возьми, узнаю. Уж если заинтересовались, значит пахнет деньгами.

     Бартлет поднялся, с энтузиазмом пожал Джеффу руку и ушел. Когда Джефф проходил мимо стола, Бадж схватил его за руку.

     — Присядь, Джефф. Нам надо поговорить.

     — Я должен вернуться в офис, — запротестовал Джефф, — я… — Ты на меня работаешь, что, не помнишь? Садись.

     Джефф сел.

     — С кем ты обедал?

     Джефф заколебался.

     — Ничего особенного. Так, старый приятель. — Это Чарльз Бартлет — старый приятель?

     — Что-то вроде того.

     — Что вы с ним обсуждали?

     — О, машины, в основном. Старина Чарльз любит старые автомобили, а я прослышал о "паккарде" с четырьмя дверями выпуска 1937 года.

     — Кончай заговаривать мне зубы, — вскипел Бадж, — ты не собираешь марки и не покупаешь автомобили и не пишешь вонючих книг. В самом деле, чем ты собираешься заниматься?

     — Ничем. Я...

      — Ты собираешься делать деньги, да? — спросил Эд Зеллер.

     — Нет! — но сказал слишком быстро.

     Бадж положил руку на плечо Джеффу.

     — Малыш, я же твой шурин. Мы же одна семья? — Он крепко обнял Джеффа. — Наверное, что-то связанное с компьютерами, о чем ты упоминал на прошлой неделе, да?

     По лицу Джеффа было очевидно, что они попали в цель.

     — Да.

     С таким трудом они сумели заставить развязать язык этого сукина сына. — Почему же ты не рассказал нам, что ты подключаешь профессора Аккермана.

     — Мы были не правы. Когда тебе нужен капитал, иди к друзьям.

     — Но нам с профессором не нужен капитал, — сказал Джефф, — Джаррет и Бартлет...

     — Джаррет и Бартлет, эти, мать их так, акулы. Да они слопают тебя одного! — воскликнул Алан Томсон.

     Эд Зеллер подхватил.

     — Джефф, когда ты имеешь дело с друзьями, ты ничего не потеряешь.

     — Все уже улажено, — сказал им Джефф, — Чарли Бартлет...

     — Ты уже что-нибудь подписал?

     — Нет, но я дал слово...

     — Тогда ничего не улажено. В бизнесе, Джефф, запомни, люди меняют намерения каждый час.

     — Я не собираюсь с вами все это обсуждать, — запротестовал Джефф. — Имя профессора Аккермана что-нибудь да значит. Он работает с правительственными организациями.

     — Мы знаем, — сказал успокаивающе Томсон, — и что, профессор думает, что эта вещь сработает?

     — О, он знает, что она сработает.

     — Этого достаточно и для профессора Аккермана, достаточно и для нас, правда, ребята?

     Все согласно закивали.

     — Но я ведь не ученый, — сказал Джефф. — Я не могу гарантировать полный успех. Все, что я знаю, это то, что эта вещь вообще не имеет цены. — Верно. Мы понимаем. Но скажи, она имеет ценность, Джефф? Как велик рынок сбыта на эту вещь?

     — Бадж, рынок для нее обширен — целый мир. Я даже не могу оценить ее. Каждый может воспользоваться этой вещью.

     — И какой же начальный капитал тебе нужен?

     — Два миллиона долларов, но нам не хватает еще 250 тысяч. Бартлет обещал...

     — Забудь о Бартлете. Это для цыплят, старина. Мы все провернем сами. Держи это в семье. Правда, ребятки?

     — Правда, правда.

     Бадж оглянулся и щелкнул пальцами, подбежал официант.

     — Доминик, принесите мистеру Стивенсу бумагу и ручку.

     Все произошло моментально.

     — Мы можем провернуть это маленькое дельце прямо тут, — сказал Бадж Джеффу. — Ты напишешь бумаги, передашь нам права, мы подписываем, и на следующее утро ты получишь чек-сертификат на два миллиона двести пятьдесят тысяч долларов. Тебя устраивает?

     Джефф кусал губы.

      — Но, Бадж, я же обещал мистеру Бартлету.

     — Вонючий Бартлет, — заявил Бадж. — В конце концов, ты женат на его сестре или на моей? Давай, пиши.

     — У нас нет патента и...

     — Пиши, будь ты проклят, — Бадж всунул ручку Джеффу.

     С большой неохотой Джефф начал писать.

     — "Передаю все мои права, название и интересы математического компьютера, названного SUCABA, покупателям: Дональду "Баджу" Холландеру, Эду Зеллеру, Алану Томсону и Майку Квинси, за вознаграждение в два миллиона долларов, с оплатой 250 тысяч долларов при подписании. "SUCABA" полностью исследован, недорог, безопасен, требует меньше энергии, чем любой компьютер на современном рынке. SUCABA не требует ремонта и проработает не менее десяти лет."

     Все мужчины заглядывали Джеффу через плечо, пока он писал.

     — Иисус! — сказал Эд Зеллер, — десять лет. На рынке нет ни одного компьютера, который бы отвечал этим требованиям!

     Джефф продолжал.

     — Покупатели понимают, что ни профессор Аккерман, ни я не владеют патентом на SUCABA...

     — Мы позаботимся об этом, — прервал Алан Томсон, — заплатим адвокату по патентам.

     Джефф продолжал писать.

     — Я объяснил покупателям, что SUCABA может не иметь какой-либо ценности, и ни я, ни профессор Аккерман не имеют представления либо гарантий о SUCABA, за исключением написанного выше.

     Он подписал и передал бумагу.

     — Этого достаточно?

     — Ты уверен относительно десяти лет? — спросил Бадж.

     — Гарантировано. Я сделаю копию с этого документа, — сказал Джефф.

     Они наблюдали, как он тщательно переписал бумагу, которую только что подписал.

     Бадж вырвал бумагу из рук Джеффа и подписал ее. Зеллер, Квинси и Томсон также подписали бумагу.

     Бадж сиял.

     — Копия тебе и копия нам. Представляете, как вытянуться физиономии у Сеймура Джаррета и Чарльза Бартлета, а, мальчики? Не дождусь, пока они узнают, что вылетели из этого дельца.

     На следующее утро Бадж передал Джеффу чек на 250 тысяч долларов. — Где компьютер? — спросил Бадж.

     — Его доставят в клуб в полдень, и думаю, что устанавливать его надо, когда мы будем все вместе. Бадж потрепал его по плечу.

     — Знаешь, Джефф, ты отличный парень. Увидимся за обедом.

     В полдень в обеденном зале появился ящик, его поднесли к столу, за которым сидели Бадж, Зеллер, Томсон и Квинси.

     — Вот он! — воскликнул Бадж. — Господи! Да он даже портативный.

     — Будем ждать Джеффа? — спросил Томсон.

     — Ну его. Эта штука принадлежит нам теперь. — Бадж сорвал бумагу с ящика. Внутри была прокладка из соломы. Очень аккуратно он вытащил из стружек предмет. Остальные сидели вокруг и наблюдали. Это был квадратный каркас примерно около фута в диаметре, с натянутым рядом проволок с бусинками на них. Воцарилась тишина.

     — Что это? — наконец спросил Квинси.

     Алан Томсон сказал.

     — Это счеты. Подобные штучки используются на востоке для счета. — Выражение его лица переменилось.

     — Господи! SUCABA это и есть ABACUS — счеты, написанные по-латински наоборот.

     Он повернулся к Баджу.

     — Это что, шутка?

     Зеллер медленно повторил.

     — Недорог, безопасен, требует меньше энергии, чем любой компьютер, продающийся на современном рынке. Аннулируй чертов чек!

     Они кинулись к телефону.

     — Ваш чек? — спросил кассир. — Но вам не надо беспокоиться. Мистер Стивенс получил деньги по нему сегодня утром.

***

     Пикенс, дворецкий, очень извинялся, но мистер Стивенс упаковал чемодан и уехал.

     — Он упоминал о длительном путешествии.

***

     В полдень взбешенный Бадж дозвонился, наконец, профессору Аккерману. — Конечно, знаю. Джефф Стивенс — очаровательный молодой человек. Ваш шурин, вы говорите?

     — Профессор, о чем вы с Джеффом говорили?

     — Я полагаю, здесь нет секрета, Джефф собирается написать обо мне книгу. Он убедил меня, что мир хочет знать, что представляет собой ученый как человек...

***

     Сеймур Джаррет был скрытен.

     — Почему вы хотите знать содержание нашего разговора? Вы что, соперник в собирании марок?

     — Нет, но я...

     — Ничего хорошего не выйдет, если будете совать нос в чужие дела. Существует только одна такая марка, и мистер Стивенс согласился продать мне ее, как только достанет.

     И он бросил трубку.

***

     Бадж уже догадывался, что скажет Чарльз Бартлет после того, как он спросит о Джеффе.

     — Джефф Стивенс? О, да. Я собираю старые автомобили. Джефф знает, где достать "паккард" с четырьмя дверцами выпуска 1937 года.

     На этом Бадж бросил трубку.

     — Ну, ничего, — сказал Бадж партнерам. — Мы вернем свои денежки и засадим сукиного сына на всю оставшуюся жизнь. Все законы против мошенников.

***

     Незадачливые бизнесмены появились в офисе адвоката Скотта Фогерти.

     — Он надул нас на двести пятьдесят тысяч долларов, — рассказал Бадж адвокату. — Я хочу засадить его за решетку на всю его оставшуюся жизнь. Возьми ордер на...

     — У него был договор с тобой, Бадж?

     — Вот он, — и он протянул Фогерти бумагу, написанную Джеффом.

     Юрист быстренько изучил ее, снова перечитал, уже медленно.

     — Он подделал ваши подписи на этом документе?

     — Нет, отчего? — сказал Майк Квинси. — Мы сами подписали эту бумагу. — А сначала вы прочитали этот документ?

     Эд Зеллер раздраженно подтвердил.

     — Конечно, мы читали это. Думаете, мы сделали глупость?

     — Я даю вам возможность оценить ваш поступок самим, джентльмены. Вы подписали контракт, утверждающий, что вы были проинформированы, что купленный вами за двести пятьдесят тысяч долларов предмет не был запатентован и ничего не стоил. Попросту говоря, это мое мнение, старого профессора, вы самые грандиозные придурки.

***

     Джефф получил развод в Рино. Это было как раз в то время, когда он устраивался жить и натолкнулся на Конрада Моргана. Морган однажды работал на дядюшку Вилли.

     — Как ты смотришь на то, чтобы сделать мне маленькое одолжение, Джефф? — спросил его Конрад Морган. — Одна молодая дама путешествует на поезде из Нью-Йорка до Сент-Луиса с бриллиантами...

     Джефф смотрел через иллюминатор самолета и думал о Трейси. Улыбка не сходила с его лица.

***

     Когда Трейси вернулась в Нью-Йорк, она сразу же отправилась в магазин к Конраду Моргану. Конрад Морган провел Трейси в кабинет и закрыл дверь. Он сложил руки и сказал:

     — Я очень беспокоился, дорогая. Я ждал вас в Сент-Луисе и...

     — Вы не ждали меня в Сент-Луисе.

     — Что? Что такое вы удумали? — Его синие глазки замигали.

     — Я думаю, вы и не ездили в Сент-Луис. Вы больше никогда не собирались встретиться со мной.

     — Но, конечно же, я собирался! У вас были бриллианты, и я...

     — Вы послали двоих мужчин отнять их у меня.

     Лицо Моргана выражало полное недоумение.

     — Не понимаю?

     — Сначала я подумала, что в вашей организации была утечка, но где, кто? Это бы вы. Вы сказали мне, что лично купили мне билет, поэтому только вы знали номер купе. Я изменила имя и документы, но ваши люди точно знали, как меня найти.

     Его клоунское лицо выражало удивление.

     — То есть вы хотите сказать, что какие-то люди отобрали у вас бриллианты?

     Трейси улыбнулась.

     — Я же пытаюсь вам объяснить, что нет.

     Лицо Моргана просто вытянулось от удивления.

     — Так бриллианты у вас?

     — Да. Ваши друзья очень спешили на обратный самолет.

     Морган сказал Трейси:

     — Извини меня.

     Он ушел, и Трейси уселась в кресле, полностью расслабившись.

     Минут через пятнадцать Конрад Морган вернулся с совершенно обескураженным видом.

     — Боюсь, что произошла ошибка, большая ошибка. Вы оказались очень умной женщиной, мисс Уитни. Вы получите свои двадцать пять тысяч долларов. — Он улыбнулся. — Давайте сюда бриллианты и...

      — Пятьдесят тысяч.

     — Я не понял.

     — Мне пришлось утащить их дважды. Итак, пятьдесят тысяч долларов, мистер Морган.

     — Нет, — наотрез отказался он. Глаза его потеряли свой блеск. — Боюсь, что я не смогу заплатить вам такую сумму.

     Трейси поднялась.

     — Ну, что ж. Попытаюсь найти кого-нибудь в Лас-Вегасе, который считает, что они стоят такую сумму.

     Она направилась к двери.

     — Пятьдесят тысяч долларов? — переспросил Морган.

     Трейси кивнула.

     — Где камни?

     — В камере хранения на Пенн-Стейшн. Как только вы вернете мне деньги в купюрах и посадите меня в такси, я сразу же отдам вам ключ.

     Конрад Морган проиграл.

     — Вы получите.

     — Спасибо, — вежливо ответила Трейси. — С вами очень приятно иметь дело.

Глава 19

     Даниэль Купер вполне осознавал, что собрание в офисе Рейнольдса уже закончилось, всем следователям компании были разосланы докладные записки о совершении ограбления Лоис Беллами, которое произошло неделей раньше. Даниэль Купер просто ненавидел всякие собрания. Он еле высиживал, слушая глупых трещоток.

     Он прибыл в офис Рейнольдса на 45 минут позже, когда мистер Рейнольдс уже произнес половину своей речи.

     — Как мило с вашей стороны, что зашли, — сказал Дж. Рейнольдс с сарказмом.

     Реплика осталась без ответа.

     — Пустая трата времени, — решил Рейнольдс.

     Купер не понимал сарказма или чего-нибудь в этом роде, вот в чем дело. Исключением была поимка преступников. Уж в этом, он допускал, этот дьявол был настоящим гением.

     В офисе в это время находилось три следователя: Дэвид Смит, Роберт Шнифер и Джерри Дэвис.

     — Все вы прочли докладную записку об ограблении Беллами, — сказал Рейнольдс, — но есть кое-какие дополнительные сведения. Оказалось, что Лоис Беллами — кузина комиссара полиции. Он поднял ужасный вой.

     — Что делает полиция? — спросил Дэвис.

     — Спрятались от прессы. Не вините их. Офицеры, занимавшиеся следствием, вели себя подобно Кейстону Копсу. Они действительно признают, что поймали воровку в доме и дали ей улизнуть.

     — Тогда у них должно быть хорошее описание этой дамы, — подтвердил Смит.

     — У них отличное описание ее ночной рубашки, — ехидно заметил Рейнольдс. — Они были так потрясены ее фигурой, что мозги их расплавились. Они даже не заметили цвет ее волос. Она нацепила бигуди и чепчик, а лицо замазала косметикой. По их описанию, женщине где-то лет двадцать пять — двадцать шесть, у нее совершенно фантастическая грудь и зад. Больше ни одной нити. Чтобы начать следствие, у нас нет ничего. Ничего.

     Впервые за все время заговорил Даниэль Купер.

     — У нас есть кое-что.

     Все взгляды сошлись на нем, с различной степенью удивления.

     — О чем вы говорите, — спросил Рейнольдс.

     — Я знаю, кто была она.

***

     Когда Купер прочитал утром докладную записку, он решил взглянуть на дом Беллами как первую логическую ступень. Для Даниэля Купера, логика была превыше всего. Божьим даром, основным решением любой проблемы и обращаясь к логике, начинать надо было именно с начала. Купер подъехал к поместью Беллами в Лонг-Айленде, взглянул на него, пешком обошел вокруг и вернулся на Манхэттен. Он узнал все, что хотел. Дом был совершенно изолирован, рядом не было общественного транспорта, и это указывало, что грабитель подъехал на машине.

     Он объяснил мотивы присутствующим в офисе Рейнольдса.

     — Ясно, как ей было неудобно пользоваться собственным автомобилем, который легко выследить, то автомобиль она либо украла, либо взяла напрокат. Я решил сначала проверить прокат автомобилей. Я предположил, что она арендовала машину на Манхэттене, где ей легче замести следы.

     Джерри Дэвис был настроен скептически.

     — Ты как ребенок, Купер. На Манхэттене берут на прокат тысячи машин в день.

     Купер не обратил внимания на вмешательство в свое повествование.

      — Все операции с машинами заносятся в компьютер. Соответственно, несколько машин взяли женщины. Я их всех проверил. Разыскиваемая женщина взяла напрокат машину в 61 гараже на Западной 23 Улице, марки "шевроле каприз" в 8 часов вечера, когда произошло ограбление, и вернула ее в два часа на следующий день.

     — Откуда вы знаете, что эта была та самая машина? — скептически спросил Рейнольдс.

     Куперу надоели все эти скучные вопросы.

     — Я проверил спидометр. До поместья Лоис Беллами и обратно 64 мили. Это совпадает с показанием на "капризе". Машина была оформлена на имя Эллен Бранч.

     — Псевдоним, — догадался Дэвид Смит.

     — Правильно. Ее настоящее имя Трейси Уитни.

     Все с удивлением смотрели на него.

     — Черт побери, но как ты докопался до этого? — потребовал ответа Шнифер.

     — У нее фальшивые документы и имя, но она должна была подписать соглашение. Я взял оригинал договора и получил оттуда отпечатки пальцев. Они полностью совпали с отпечатками пальцев Трейси Уитни, отбывавшей наказание в Южной Луизианской Исправительной Колонии для женщин. Если вы помните, я рассказывал о ней около года назад в связи с похищением Ренуара.

     — Вспомнил, — кивнул Рейнольдс. — Вы говорили, что она невиновна.

     — Была — тогда. Но сейчас — нет. Ограбление Беллами — ее работа.

     Маленький ублюдок снова всех обставил. И сделал это так просто. Рейнольдс пытался скрыть зависть.

     — Это… это отличная работа, Купер. По-настоящему отличная работа. Давайте прижмем ее к ногтю. Мы передадим ее полиции и...

     — С каким обвинением? — спросил Купер слабо. — Взяла на прокат машину? Полиция не смогла идентифицировать ее, и против нее нет ни единой улики.

     — И что мы, вы полагаете, будем делать? — спросил Шнифер. — Позволим ей гулять на свободе?

     — В этот раз — да, — сказал Купер. — Но теперь я знаю, кто она на самом деле. Она попытается сделать что-либо подобное снова. Он вытащил маленькую книжку и записал очень тщательно: ТРЕЙСИ УИТНИ.

Похожие статьи:

Проза → БРАТЬЯ ВАЙНЕРЫ. ГОНКИ ПО ВЕРТИКАЛИ. Детектив (начало)

Проза → ВИКТОР СУВОРОВ. КОНТРОЛЬ. Детектив (начало)

Проза → АРТУР ХЕЙЛИ. АЭРОПОРТ. Роман (финал)

Проза → СТИВЕН ЛИКОК. ГВИДО ГАШПИЛЬ ГЕНТСКИЙ. Рыцарский роман

Проза → ВИКТОР АСТАФЬЕВ. ПЕЧАЛЬНЫЙ ДЕТЕКТИВ. Роман