Вижу нечто странное..." Часть 8. (Писульки Эспри де Л'Эскалье)

19. Сумасшедший телефон.

Рассказ Рамоны Вайскопф.

В торговой компании работали 25 человек, каждый сидел за своим столом и имел свой телефон. Компания эта занималась куплей и продажей товаров – в одних местах покупала, в других – продавала. Начальник служащих и, одновременно владелец компании, сидел в отдельном кабинете со стеклянными стенами и видел работу сотрудников, а сотрудники видели его. И вот, однажды, один служащий заболел и через некоторое время умер. Владелец хотел было принять на его место нового работника, но в мировой торговле в это время наступил спад, люди стали покупать и продавать меньше и хозяин решил, что оставшихся работников пока хватит с лихвой. А стол сотрудника так и остался стоять — и на нём телефон. Но он не умер вместе с сотрудником, он продолжал жить. Телефон этот сначала звонил, люди и компании, с которыми имел дело умерший, ещё звонили, что-то выясняли, что-то хотели изменить, но это скоро прекратилось, потому что другие сотрудники отвечали на вопросы, занимались доулаживанием начатых дел и, конечно, просили звонить по своим телефонам, чтобы не бегать каждый раз к опустевшему столу.
Тут надо сказать, что телефоны исправно работали, выполняли все приказы людей и аккуратно передавали все их разговоры в рабочее время, когда люди находились в конторе. А когда все уходили и контору запирали, телефоны начинали друг с другом разговаривать, делиться мыслями, сообщениями, которые они днём передавали по приказам людей, рассказывать друг другу истории, услышанные ими и о людях, которые с ними работали. Особенно телефоны смеялись над маленькими хитростями людей: одни в рабочее время звонили домой, говорили с жёнами, мужьями и с детьми, другие звонили к друзьям и, чтобы начальник не заметил, всегда обращались строго официально, придумывая родным и знакомым всякие чужие имена. Интересное было в том, что у начальника телефон был особенный, с коммутатором, который давал ему возможность подсоединяться к любой другой линии в комнате, так что он легко мог разоблачить не очень радивых работников. Но был он человек не злой, и поскольку служащие не злоупотребляли частными разговорами и работу свою делали неплохо, то и он старался избегать подслушивания чужих разговоров.
И вот, когда один стол опустел и телефон на нём перестал звонить (оставшиеся дела были переадресованны уже другим сотрудникам) начальник позвонил в телефонную компанию и попросил отключить неиспользуемый телефон. Дело в том, что за неработающий телефон тоже надо было платить, причём немалые деньги, даже по сравнению с загруженным работой. Через несколько дней пришёл техник из телефонной компании и где-то на лестнице, на каком-то нижнем этаже, отключил телефон. Телефон умолк и несколько дней, вернее вечеров и ночей, участие в обычных разговорах не принимал. Случилось так, что во время ночного разговора телефонов между собой, кто-то обратился к отключённому телефону с каким-то вопросом, но тот не ответил.
Ты, что, совсем оглох после отключения, — с лёгким раздражением спросили его.
Нет, — тихо ответил тот, — Простите, я просто задумался
Над чем же? – уже с иронией спросил его соседний телефон, — Ты же теперь на пенсии, отдыхаешь, разговорами не занят, тогда как мы работаем по восемь часов в день! Над чем думать-то тебе?
Я думаю над одной странной особенностью моего отключения. Дело в том, что я всё равно слышу разговоры! Очень тихие, не ко мне обращённые, часто вообще ни к кому из нас всех не адресованные. Иногда даже слышу передачи радиотрансляции, новости, музыку, беседы на разные политические и экономические темы. Даже на научные...
В комнате повисло тяжёлое молчание. Все телефоны поняли — с этим отключённым беднягой произошло что-то непоправимое.
Послушай, Двадцать Пятый, (это были две последних цифры номера отключённого телефона), — сказал 14-ый, — ты не переживай так! Пройдёт немного времени, и тебя снова подключат.
Я не переживаю, я просто слышу тихие разговоры, звуки, музыку.
У него явная депрессия, — сказал телефон номер 05, которым пользовался сотрудник компании, несколько лет до этого учившийся на медицинском факультете и начавший уже изучать психологию и патологическую психологию, – Галлюцинаторный слуховой бред, потеря ориентации во времени и пространстве, сумеречное состояние души.
Не бред и никаких сумерек, — уже с раздражением отозвался Двадцать Пятый, — я совершенно отчётливо слышу звуки, не знаю, правда, как и почему. Может быть, моя линия что-то чувствует, что-то воспринимает и передаёт мне? Если бы кто-нибудь из вас мог подсоединиться ко мне в параллель, он бы услышал то же самое!
Меня не раз отключали, — с подчёркнутой значительностью сказал номер 08, — И ни разу я ничего не слышал! Мёртвое молчание в проводе! А линия, которая что-то «чувствует», — это полный интеллектуальный маразм у нашего друга! Он ведь отлично знает, что линия – это просто мёртвый кусок провода, не как мы, сложные приборы, наделённые слухом, тактильными ощущениями и, главное, способностью к мышлению. А линия – мёртвый провод, ничего не «чувствует», а значит ничего сообщать нашему бедному и больному, увы, другу, не может!
И я тоже, — сказал 21-ый, — Мне тоже никогда ничего не слышалось.
И нам тоже, и нам тоже, — заговорили все другие телефоны.—Никогда и ничего не слышалось и не могло слышаться!
После этого краткое общее собрание телефонов решило, что бедный Двадцать Пятый свихнулся, и настолько, что даже не прислушивается к мнению товарищей, а агрессивно упорствует в своём заблуждении и посему все контакты с ним следует прервать.
И остался Двадцать Пятый в полном одиночестве, «дослушивать свой шизофренический бред», как едко сказал один из его бывших товарищей телефонов.
Телефоны перешли на другую частоту собеседования, и отверженный сумасшедший не мог даже к ним подключиться. Так продолжалось неделю.
А в конце недели один из телефонов услужливо доложил Главному Телефону, на столе начальника, что произошло с Двадцать Пятым и какое решение приняло, на сугубо демократической основе, общее собрание. Главный в ночных беседах почти не участвовал, ибо был Главный, кроме того, это был немолодой телефон и обычно просто спал в то время, как вокруг него кипели споры и дискуссии рядовых телефонов, так что он о случае с Двадцать Пятым узнал только теперь. Но его тоже заинтересовали утверждения бедного отключённого сумасшедшего, и он спросил у Двадцать Пятого, когда на того находит вот такое затмение. Двадцать Пятый, обрадованный возможностью хоть с кем-то пообщаться, сказал, что это не затмения, а реальные звуки, которые он слышит, и если Главный хочет его проверить, то он может прямо сейчас подключиться к его оборванной линии, единственный из всех телефонов, могущий это сделать, как уже было сказано, и послушать. Ведь если это бред, он, Главный, ничего не услышит, а если это правда, то он тоже услышит звуки и, причём, в точности те же, что и Двадцать Пятый! Главный хотел спать, но он всё же согласился с предложением и подключился к Двадцать Пятому. Некоторое время он молча слушал, а потом спросил:
Что ты сейчас слышишь, Двадцать Пятый?
Менуэт Боккерини, — ответил тот.
Правильно, — сказал Главный. — Я тоже это слышу, правда, очень тихо.
А сейчас?
А сейчас какая-то женщина спорит по телефону со своим мужем! Он говорит, что новая машина не нужна им, а она настаивает, приводя какие-то нелепые доводы!
Правильно, — снова удивлённо сказал Главный, — Я тоже это слышу и даже её странные доводы.
Так продолжалось добрых два часа, и Главный даже забыл о сне!
Наконец он объявил: «Всё, что говорит Двадцать Пятый – правда! Это действительно происходит, он действительно слышит реальные звуки, это не бред его свихнувшегося ума! И, вообще, кто дал вам право объявлять его сумасшедшим? Я лично никакого сумасшествия не вижу!»
Все телефоны бросились поздравлять счастливого Двадцать Пятого и все уверяли, что они всегда верили в него, всегда восхищались его тонким музыкальным слухом и были уверены в его безусловной честности и ясном уме! Многие начали вспоминать, что вот и они такое часто переживали, что тоже слышали голоса и звуки в отключённой линии, но стеснялись в этом признаться, ибо не знали объяснения этому явлению.
Я сейчас подсоединюсь к компьютерному центру, — сказал Главный, — Там много серьёзных ребят — Компьютеров и они-то, наверно, смогут объяснить, что происходит и почему.
Ты, Двадцать Пятый, — спросил он немного спустя, — гудение легкое слышишь, это меня Компьютер из центра спрашивает?
Да, слышу.
Главный передал ответ в центр.
Вот и ответ, — сказал Главный, — И никакой мистики и галлюцинаций! Компьютер сказал, что Двадцать Пятый подключён, наверно к длинной линии, которая где-то в этом здании действительно отключена от коммутатора телефонной станции. Но рядом с его проводом проходят провода электроснабжения, которые где-то дальше тоже идут паралельно и близко расположены с другими «живыми» линиями телефонов и трансляции. С этих проводов на электрический провод наводятся индукционные сигналы с «живых» линий, а затем они с электрического провода снова наводятся на отключённую линию, ведущую к Двадцать Пятому. Поэтому он и слышит разные звуки, разговоры и передачи трансляции, конечно тихие, так как здесь происходит двойная индукция: сначала с «живых» линий на электрический провод, а потом с него — на линию Двадцать Пятого. И ещё Компьютер сказал, — добавил значительно Главный, — что Двадцать Пятый — молодец и талант, раз не отмахнулся от каких-то странных звуков, а стал их слушать и старался их объяснить!!! Такой телефон, сказал Компьютер, это редчайшая находка среди всех телефонов, так как он не только передавал слова людей, как автомат, не как это всегда делают все ОБЫЧНЫЕ телефоны, а почувствовал СТРАННОЕ и задумался над этим!!! И он, Центральный Компьютер, почтёт за честь познакомиться с Двадцать Пятым и поговорить с ним о разных проблемах, с которыми сталкиваются сами Компьютеры!!!
Все опять бросились поздравлять и говорить всякие комплименты радостному Двадцать Пятому. Ведь Главный говорил правду, САМ Ведущий Компьютер Центра похвалил его и даже хочет с ним побеседовать о Компьютерных проблемах! Осталось немного подождать, когда его снова подсоединят к линии.
И все были горды, что, вот, у них в конторе, рядом с ними, находится такой замечательный, выдающийся телефон! Двадцать Пятый стал героем компании и все старались спросить у него что-нибудь и посоветоваться. А телефоны, с которыми работали женщины-сотрудницы и которые всегда говорили приятными женскими голосами, даже начали слегка кокетничать с ним и игриво смеялись его остроумным шуткам.
Жизнь вернулась к Двадцать Пятому и засверкала яркими красками любви и уважения всех его коллег!

Спустя несколько дней в кабинет к заведующему компанией постучал один из его сотрудников, Билл Дебилтон, и спросил, не мог бы он взять этот неработающий телефон домой. У него есть телефон, но тот расположен в гостиной и, когда к нему звонят поздно друзья и родственники, он должен из кровати бежать в салон. А так он сможет установить его и в спальне.
Как уже было сказано, владелец компании был человек не злой и не скупой. И он дал согласие. Билл выдернул провод телефона из стенной розетки и отнёс его домой.
Билл солгал хозяину. Он уже проверил: в спальне никакой розетки для подключения телефона не было, а устанавливать её стоило, по мнению Билл, дорого. Телефон он понёс домой по другой причине. Его дети, десятилетняя Тавана и восьмилетний Анан давно надоедали ему, чтобы он подарил им игрушку – телефон. Но Билл скупился тратить деньги на игрушку, а тут как раз была не игрушка, а настоящий телефон! И бесплатно!
Билл Дебилтон был американцем, удравшим в Уругвай от призыва в американскую армию, очень уж не хотелось ему ехать воевать во Вьетнам. И не потому, что считал войну несправедливой со стороны Америки — ему вообще, было безразлично, кто прав, кто виноват, — просто свою любимую кожу было жаль одевать в хаки и царапать о колючки вьетнамских джунглей. Всем знакомым он, правда, рассказывал, что, де, бежал из США и от армии из-за белого расизма. Он, вообще, умело использовал демагогию: и всюду, где только мог, обыгрывал карту расизма по отношению к нему и его семье. Сделал сосед замечание о хулиганском поведении его детишек — Билл моментально в ответ: «Ты просто расист и ненавидишь негров!» Поставил учитель в школе плохую оценку его сыну или дочке, опять – расист! Задержал его полицейский за езду в пьяном виде – и тут Билл обнаруживал белый расизм.

Тавана и Анан, получив такой подарок, очень ему обрадовались. Они начали сразу «звонить» к соседским детям, говорить им гадости и тут же бросать трубку, как они и делали в отсутствии папы и мамы по их настоящему, действующему телефону, пока Билл не запер их квартирный телефон на специальный замочек, обнаружив в громадном счёте звонки, которые ни он, ни жена не делали. Потому они и приставали к мамочке и папочке с требованиями купить им игрушечный телефон. Они думали, что по нему они смогут продолжать пакостить соседям. Но игра с новым телефоном, Двадцать Пятым, очень быстро детишкам надоела. Ведь телефон, не подключённый к линиии, просто молчал. Не было слышно в нём гудка при снятии трубки, не слышалось знакомое «Алло» кого-то, на другом конце провода, и удивлённо возмущённое «Ах!», когда они быстро выстреливали в трубку гадости и непристойные ругательства (услышанные от папы и мамы во время их частых скандалов – Билл и жена детей не стеснялись и «выражения» подбирали по мере своего раздражения и оскорбительности для адресата!), а затем бросали трубку.
Это плохой телефон, — сердито сказал Анан сестре, — он не слушается нас!
Давай накажем его! – предложила Тавана, заранее предвкушая удовольствие от такого «наказания».
Ага, — обрадовался Анан, — накажем его по заслугам, чтобы больше не капризничал и не ленился играть с нами!
Они взяли телефон и понесли его во двор, где в одном укромном закутке «наказывали» живые и неживые игрушки, «провинившиеся» перед ними. Они всегда придумывали, в чём надо обвинить наказуемого, так, чтобы расправа выглядела оправданной и законной. Отец их, Билл, был недоучившимся студентом юридического факультета, с которого был отчислен за плохую успеваемость и попойки в кампусе, и часто дома использовал выражения из юридического лексикона.
Анан взял спрятанную толстую палку и сказал:«За злостное уклонение от исполнения служебных обязанностей я приговариваю тебя, телефон, к двадцати палочным ударам!»
Он поднял палку и с силой ударил по телефону. Раздался тихий как стон звон. Но телефон устоял. Анан ударил вторично. Но тут он слегка промахнулся, и палка ударила по одному концу лежавшей на телефоне трубке. Трубка от удара взлетела в воздух и, вращаясь, задела ухо Анана. Ухо начало краснеть.
Ах так? – В бешенстве заорал Анан, — Ты ещё и нападаешь на меня? Вот тебе, получай, скотина! — И начал молотить палкой по телефону и лежащей в стороне трубке. Тавана схватила небольшой камень и тоже начала с яростью бить по Двадцать Пятому. Бакелит треснул, лопнула трубка. Дети били озлобленно, сосредоточено и целенаправленно. Рванули провод телефонной трубки, с корнем вырвав его из треснувшего корпуса, летели обломки пластмассы, детальки схемы, рычажки, изогнутые, размозженные, разорванные, как будто силой взрыва, треснула нижняя панель, сплющили микрофон и телефон, выпавшие из раздробленной трубки. Анан тоже взял небольшой булыжник и стал крушить всё, что ещё оставалось на панели телефона, Тавана в это время дробила выпавший диск номеронабирателя. Устав от такой ярости и усилий, они остановились, выискивая, что бы ещё раздробить или смять. Дело было сделано добросовестно. Ни одной целой части несчастного телефона обнаружено не было. Даже металлический полуколокол звонка был смят бешенными ударами в комок. Утомлённые, но очень счастливые, дети вернулись домой.
А где телефон? – спросил папа Билл.
Знаешь, папа, — сказала Тавана, — этот телефон такой гадкий, он стоял вот здесь на полу и специально под ноги Анану попал. Видишь, ухо у него красное? Анан упал, споткнувшись о него, а сам телефон, как живой, подпрыгнул и вылетел через окно!
Мы побежали вниз, папа, — добавил Анан, — Хотели его подобрать, но он упал на бетон и весь разбился! Зачем ты принёс нам такую злую игрушку, — сказал он и в голосе его послышались закипающие слёзы.
Я ничего не слышу теперь этим ухом! – Вдруг истерично завопил он, — Вези меня к врачу, пап! Я не хочу быть глухим!
Хотя отлично всё слышал и ухо лишь чуть болело от удара трубки.
Обломки выдающегося Двадцать Пятого лежали в закутке двора ещё несколько дней, пока приходящий уборщик их не заметил и не смёл в мусорный ящик.


Рамочка, но ведь это и не детский рассказ и очень даже серьёзный, мне кажется. Он явно написан для взрослых!

И для них тоже, чтобы знали, что может потом вырасти из вот таких деток.

Это всё твоя фантазия? — спросил Фёдор
Почти всё –правда, исключая, конечно, «мышление» у телефонов.
Когда мне было лет шесть, Мама зашла со мной в контору к другу нашей семьи. Мама говорила с ним, а меня посадили за свободный стол, дали бумагу и цветные карандаши и я принялась рисовать. В увлечении я, наверно, сдвинула с рычажков трубку стоящего на этом столе телефона. И вдруг я услышала откуда-то слабые голоса. Я посмотрела вокруг, все сотрудники работали, одни писали, другие тихо говорили по телефонам на их столах, но я слышала тихие звуки именно у моего стола. Я подняла трубку, ожидая услышать гудок, я уже знала как обращаться с телефоном.
Гудок не услышала, но зато поняла, что голоса, а потом и музыку я услышала из трубки вот этого телефона. Потом Мама позвала меня и я пошла с ней домой. Дома я рассказала Маме про странный телефон, который не гудит, когда снимаешь трубку, но тихо говорит тебе что-то. Мама решила, что это моя фантазия, но я упорно стояла на своём. Мама уже заметила, что у меня твёрдый характер и что я не вру, и рассказала Папе. Папа тоже не поверил, но решил проверить и позвонил своему другу. Тот ему ответил, что да, телефон на том столе уже неделю отключён от сети, но то, что я слышала голоса в отключённом телефоне – это, конечно, детская фантазия.
А я настаивала на своём наблюдении. На следующий день Мама снова взяла меня в контору и я, подняв трубку, снова услышала слабые звуки, музыку и голоса. Тут же дала Маме послушать, та признала, что тоже слышит. А ещё через неделю я снова была с Папой в этой конторе, но телефона на столе не было. Папа объяснил мне, что его друг отдал вчера телефон Дебилтону. Я эту семью знала, мерзкие детишки и их родители не лучше, они жили недалеко от нас. Вернувшись домой, я вышла на улицу и направилась в их двор. Анан и Тавана, увидев меня, убежали, а я стала искать этот чудесный телефон. Заглянув в закуток, я увидела разможенные останки этого телефона и поняла, что они разбили его! Убили его! Ведь для меня он был живым! Он был ЖИВЫМ! Я помню, что горько плакала над обломками, собрала их в мешочек и похоронила в садике около нашего дома. И рассказала папе и маме об этом случае. Вот и всё!
Много лет спустя я узнала, что Анан сидит в тюрьме за групповое изнасилование молоденькой девушки, а Тавана сбежала на Кубу, спасаясь от тюрьмы по обвинению в торговле наркотиками. Как видишь, Федя, фантастики в этом рассказе немного. А уж до физического объяснения явления я дошла сама, когда в школе начала учить электромагнитную индукцию!

20. С моральным кодексом сверяясь...

Через две недели Франц снова позвонил: Федия, я забыл Вам сказать, что заведение Мадам Шмидке закрылось!
Неужто из-за моей статьи, — испугался Фёдор.
Франц рассмеялся: Нет, Ваша статья наделала столько шума даже в обычной и, конечно, бульварной прессе, что наоборот – в него повалили валом все, у кого только были деньги!
Так почему же оно закрылось?
Я неточно выразился, — сказал Франц, — Оно закрылось там, где было и переехало в новое здание, в более роскошный район, в общем выросло и физически и по стоимости. Мадам Шмидке, женщина «бизнес-ориентед», деловая, одним словом, даже позвала недавно меня для конфиденциального разговора.
Вы, Франц, с Вашим приятелем, этим русским гением, который про нас научную статью написал, — сказала она, — сделали хорошую рекламу моему заведению и доходы резко выросли. Поэтому я бы хотела выплачивать Вам (и Вашему приятелю) некоторые «роялтиз», проценты с дохода, полученного благодаря Вам!
Ну и что? — спросил Фёдор, — согласились?
Федия, подумайте сами, как я могу стать чем-то, вроде совладельца борделя! Предложение, конечно, от чистого сердца, но я не мог его принять! Я всё-таки физик, и иметь побочную «Профессию Миссис Уоррен» не хочу и не могу. Помните, мы в Мюнхене пошли на старый фильм с Лилли Пальмер, по этой пьесе Бернарда Шоу?
Да, прекрасный фильм, Пальмер там играла, как жила в этой роли.
Ну, она вообще, прекрасная актриса!
Но о Вас я ничего не сказал. Я не мог отказываться за Вас, Федия. Если у Вас туго с деньгами, несколько сотен (может даже тысяча) марок, Вам совсем не помешают.
Франц, Вы с ума сошли! Так Вы меня себе представляете?? Ну, спасибо, за честь!
Федия, я о Вас думаю хорошо, и Вы это знаете! Но я не имею права давать ответ от Вашего имени!
Послушайте, Франц, — внезапно перебил его Фёдор, — А на новом месте у фрау Шмидке Вы уже побывали?
Только для беседы с Мадам Шмидке по её просьбе. Должен сказать – впечатление сильное!
В заведении Мадам Шмидке теперь звучит мелодия из четвёртой части Девятой симфонии Бетховена, где хор поёт:
Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Вы, Федия, в классике разбираетесь?
Да, немного… Конечно, Девятую симфонию Бетховена знаю. И хор в финальной части
Но, поскольку не все посетители заведения такие специалисты в классической музыке, фрау Шмидке ещё велела изготовить художественно выполненный барельеф над входом на лестницу «во внутренние покои» с этими же словами:
Обнимитесь миллионы!
Слейтесь в радости одной!
И подпись к ней: Из оды Фридриха Шиллера «К радости».

Не подозревал, что Мадам Шмидке такой утончённый знаток музыки и Шиллера, хотя её заведение именно на улице его имени и находилось....
Да это, Федия, она сделала тоже больше для смеха.
Скажите, Франц, а… Вы… «просто так» туда не заходили?
Франц опять засмеялся:
Вы – наив, Федия! Я же сказал, что стоимость визитов к ней резко поднялась — район, девушки супер-экстракласса, услуги на уровне для очень богатых людей, я к ним не принадлежу!
Но она же Вам предлагала проценты!
Но за визит я должен всё же платить!
А бесплатно нельзя, вместо процентов?
Ну, вот, Федия, — засмеялся Франц, — мы квиты, отплатили Вы мне той же монетой, Вы что, сутенёром меня считаете? Альфонсом? Как я могу идти туда бесплатно?
Франц, — извинительно пробормотал Фёдор, — Я-то вот о чём подумал --простите, наверно – полный бред: а что, если проверить, нет ли в новом месте какой-нибудь странности! Вдруг там снова...
Федия, Вы сошли с ума, — решительно сказал Франц, — Во-первых, сингулярность исчезла задолго до переезда заведения! Во-вторых, если тогда Мадам Шмидке согласилась на проведение опытов, то, наверно, потому, что почувствовала, что это может принести коммерческую пользу её заведению, я же сказал, она – хорошая «бизнес-вумен»! В-третьих, мне никогда не позволят тратить деньги, время и прочее на такие эксперименты! Тогда шли маленькие партизанские опыты без утечки в прессу, но теперь – любое движение в эту сторону, вызовет немедленный взрыв гласности… Она тоже ни за что мне не позволит снова...
Впрочем, ладно, попробую с ней поговорить и с нашими друзьями из экспериментальной лаборатории. Может быть, сделают личную любезность мне и Таксару, он, кстати, хоть в эту гипотезу не верит, но единственный (кроме Мотта), кто понимает, что здесь что-то спрятано!

Фёдор Иванович, Вы Рамону Альбертовну уже поздравили?
С чем, Боряра, я должен её поздравлять?
Вы не должны, но могли бы, Такое случается нечасто.
Что, Боряра? Что Вы темните7
Я не «темню». Вчера слышал в русской программе Би-Би-Си о том, что по либретто Рамоны Альбертовны «Дар Аполлона» написана опера. Правда, названа она иначе: «Дочь троянского народа». Это было в программе, посвящённой искусству и литературе. Там в качестве музыкальной заставки звучит знаменитый вальс Лары из фильма «Доктор Живаго».
Так вот, какой-то сибирский, или, может, якутский, композитор написал оперу… Они даже передали несколько наиболее красивых отрывков. И арию-увертюру!.. Тоже очень красивая!
Боряра, с каких пор увертюрой к опере стала ария? Обычно, во всех известных мне операх, это оркестровое вступление, как бы предваряющее будущие мелодии.
Фёдор Иванович, укажите, пожалуйста, хоть одну музыкальную тему из оперы Россини «Севильский цирюльник», которая прозвучала бы в его увертюре к этой опере… Кроме того, этот композитор, его зовут Л.И. Тавра, кажется, новатор-революционер в музыке. Он сделал увертюрой к опере арию одного героя! У него там есть ещё очень красивый квартет: Аполлон, Кассандра, Елена и Приам.
Аполлон начинает: Ах, красавица младая! Я твой раб на всё готовый.
А Елена Прекрасная ему отвечает: Это шутки, без сомненья, знаю цену им давно…
Кассандра грустно вступает: Это он завёт любовью...
А Приам строго говорит ей: Поздно, уж слёзы не помогут...
Вы что, Боряра, услышали по радио арию и уже запомнили?
У меня, Фёдор Иванович, слух и музыкальная память хорошие. Да, запомнил!
Там, в опере, между прочим, есть ещё и секстет. Исполняется на итальянском!
Chi mi frena in tal momento… Поют: Аполлон, Кассандра Приам, Елена, Парис и Менелай (в исполнении Амелиты Галли-Курчи, Биньямино Джильи, Энцио Пинца, Луизы Хармер, Джузеппе де Лукка и Анджело Бада).
Боряра, Вы, я вижу, запомнили не не только квартет, но и исполнителей секстета? Что-то странно?!
Почему, Фёдор Иванович? Это всё певицы и певцы с мировым именем! Я слышал их и раньше. Хотите, спою хотя бы увертюру? А Вы потом сможете пропеть это Рамоне. Я слова записал… Если она этой передачи не слышала!

Вот мчится Троя, поспешая
Навстречу битве роковой.
Приам, уныло напевая,
Качает буйной головой.

О чём задумался, Папаня? –
Парис приветливо спросил, --
Какая мысль пришла на память?
Тебя, скажи, кто огорчил?

Ах, Паря, Паря, думу злую
О мыслей оселок точу:
Кассандру, доченьку родную,
Журят троянцы. Я ж – молчу!

Ах, Паря, Паря, не напрасно
Кассандра реченьки ведёт.
К Елене не стремись Прекрасной,
Она беду нам принесёт!

Приам умолк и жезл тронный
За пояс в золоте заткнул...
Парис! Постой… неугомонный!...
Но тот давно улепетнул...

Вот мчится Троя, обрекая
Себя на гибель и разбой...
Кассандра это предрекая,
Качает грустно головой.

Боряра, что Вы поёте?! Это же народная песня!
Многие композиторы, Фёдор Иванович, использовали в своей музыке народные мотивы.
Знаете, Боряра, если бы я не был знаком с Рамоной, я бы, может быть, поверил Вам. Но теперь я понимаю, что Вы тоже заразились склонностью к мистификациям… Если у Вас есть тексты этой «арии-увертюры», квартета и секстета, дайте мне, пожалуйста, я передам Рамоне и, конечно, сообщу, имя автора этой «оперы».

Рамочка, хочу тебя поздравить, точнее, передать поздравления Боряры.
С чем это Боряра хочет меня поздравлять?
Он сказал мне час тому назад, что слышал оперу, отрывки из неё, в передаче Би-Би-Си, по твоему рассказу «Дар Аполлона». «Дочь троянского трудового народа», так, кажется, она называется.
Федя, дай-ка пощупаю твой лоб, не температура ли у тебя? Какая передача? Какая опера? Что за чепуха?
Нет, не чепуха: Вот текст арии, так сказать, увертюры, к опере. Поёт какой-то бас, не знаю, правда, кто в Лондонской Роял Опере исполняет басовые арии.
Там, по словам Боряры, есть ещё и квартет и секстет. А тексты, записанные Борярей, прочти сама..
Рамона прочла и рассмеялась: Да это же его парафраз. А квартет и секстет тоже, взял у Верди из «Риголетто» и у Доницетти из «Лючии де Ламмермур»...
Как видишь, твоя страсть к розыгрышам перекинулась и на Боряру...
Ну и что? Чем это плохо? «Великий почин» подхвачен! Если делает удачно, ради бога...

Но я хотел поговорить о кое-чём другом. Тоже о «народной песне».

Знаешь, Рамочка, я шёл сейчас по улице и из одного открытого окна услышал громкие звуки этой самой песни: «Из-за острова на стрежень...». И вдруг меня резанула мысль, что песня эта на редкость гнусная и подлая. Что там воспевается? Насилие и убийство! Стенька Разин, этот народный герой, всю ночь насилует несчастную девушку, персидскую княжну, а утром, потакая низменным инстинктам своих сотоварищей по грабежам, убивает её, выбрасывая из лодки в Волгу! Причём, в песне как-то невольно проскальзывает ещё один мотив – этот поступок Разина шокирует своей бессмысленной жестокостью даже чёрствые сердца его товаришей-бандитов, которые не были обременены какими-либо сентиментальными чувствами и переживаниями. Последний куплет ведь как начинается? «Что вы, хлопцы, приуныли? – весело спрашивает Разин у подручных, свидетелей и косвенных соучастников этого гнусного убийства.
А вторая моя мысль была ещё неприятней. Это ведь, так называемая, «народная песня», и, как говорят, «в народных песнях открывается душа народа...» Что-то с душой нашего народа не в порядке, если песня о разбойнике, насильнике и убийце стала народной, причём в ней нет слова осуждения Разина – сплошное восхваление его «славных» деяний!
Федя, а у какого народа ты слышал народные песни, восхваляющие доброту, ум, интеллигентность, честность, порядочность? У всех народов, Федя, песни поют о «героях» весьма сомнительных в морально-этическом отношении.
Возьми того же Лермонтова, «Песнь о купце Калашникове». Там садист и патологический убийца, Иван Грозный, изображается строгим, суровым, но справедливым судьёй! И это уже сам Лермонтов пишет!
Часто поют песни про разбойников, их явно или неявно восхваляющие или сочувствующие, о пронырах, о несчастной любви и прочее. Франсуа Вийон не был образцом этического поведения, бандит и грабитель. С «Моральным Кодексом Строителя Коммунизма» тоже, не очень сверялся. Но талантливый поэт:
Рамочка, ты уходишь от темы. Я говорю о песне, в которой воспевается не просто разбойник, ждущий, скажем, казни. Вся эта песня пропитана восхищением перед
насильником и убийцей, причём таким, что даже его товарищи «сникают» от жестокости атамана!
Федя, ты повторяешься. Я об этом и говорю, полагаю — не знаю, правда, — что большинство «народных» песен тоже посвящены не самым лучшим людям «из народа». Кроме того, о Разине, по-моему, есть ещё несколько народных песен его восхваляющих?
Между прочим, у Пушкина тоже есть стихи «Песни о Стеньке Разине», и в одной из них – вполне одобрительное описание этого преступления Разина.
А «Баллада Рэдингской тюрьмы» Оскара Уайльда, где весьма сочувственно описывается убийца, которого должны казнить. За что? Автор отвечает нам, что он, всего-то, какая мелочь, убил за что-то свою возлюбленную. И вот за такую «малость» его вешают! До чего же жестоко! Ужас какой!
Любимых каждый убивал...
Кто как и чем умел...
Трус – поцелуем, тот кто смел --
Кинжалом наповал!

Недвижны, немы были все мы
Как камни горных стран.
Но сердце билось с силой, словно
Безумец в барабан...

И Шостакович, кажется, тоже написал кантату или ораторию «На казнь Степана Разина», а ведь он-то человек был честный, талантливый и порядочный. Чем его прельстил образ бандита и насильника?
Верно, Рамочка, вот именно! Тогда я задам вопрос предельно конкретно: Слышала ли ты когда-нибудь, испанские и уругвайские песни, а также английские, американские, немецкие, австрийские (где ты ещё была, в Италии и Франции?), значит, итальянские и французские песни, в которых восхищённо воспевался бы герой или герои, насильники и убийцы?
Не могу тебе, Федя ответить на этот вопрос. Не слышала или, по крайней мере, не помню!
Значит, если «не слышала, не помню» — такие песни или вообще отсутствовали в фольклоре или исполнялись не очень часто? Ведь у тебя прекрасная память! Ты бы точно такое заметила и запомнила бы? А вот у нас, да какой русский не знает этой песни?!!! Любой алкаш наизусть её помнит! И в любом состоянии! Даже трезвый!
Федя, спроси у Франца, может он знает что-нибудь такое… Разумеется, не «Хорст Вессель»!
Не могу, Франц сообразительный, сразу спросит, почему я задаю такой странный вопрос. А сказать про эту «Волгу, Волгу, мать родную...» — стесняюсь, стыдно.
Кстати, Рамочка, я вспомнил, вот, в эту минуту, что, когда я был юношей, у нас в школе пели тоже нечто схожее, с явным привкусом блатной задушевности и тоже, с оправданием поступка героя: «Взметнулось сердце в нём, как крылья альбатроса, — — чувствуешь, сентиментальную пошлятину сравнений? — И бросил Леди он в бушующий простор!» Опять – убийство, и опять при «полном одобрении трудящихся!»
Федя, но это же полууголовная дешёвка! На тупиц и придурков рассчитанная!
Совершенно верно, Рамочка! Опять же, почти «народная»!
Между прочим, Федя, я как-то читала (конечно на Западе) материалы расследования убийства царя Николая Второго и всей его семьи. Включая и матроса-няньки цесаревича Алексея, повара и личного врача – доктора Боткина.
Они-то в чём виноваты?
Я не говорю об убийстве большевиками царя и царицы без суда и следствия.
Но зверски убить больного гемофилией мальчика и всех дочерей, великих княжон — для этого необходим особый садизм. У меня где-то есть выписка из прочитанного. Вот она, почитай кусочек. Из уст самих убийц – пламенных рррреволюционеров:
«При выносе трупов некоторые из наших товарищей стали снимать находившиеся при трупах разные вещи, как то: часы, кольца, браслеты, портсигары и другие вещи. Об этом сообщили тов. Юровскому. Тов. Юровский остановил нас и предложил добровольно сдать снятые с трупов разные вещи. Кто сдал полностью, кто часть, а кто и совсем ничего не сдал...».
Из приведённых фраз следует только один вывод: как только убийцы закончили своё дело, они приступили к мародерству. Если бы не «товарищ Юровский», несчастные жертвы были раздеты русскими мародерами догола и ограблены.
Комиссар П. Ермаков перед убийством членов царской семьи предложил русским участникам «изнасиловать великих княжон».
Когда грузовик с трупами проехал Верх-Исетский завод, им повстречался «целый табор»– 25 верховых, и ещё в пролётках. Это были рабочие (члены исполкома совета), которых приготовил Ермаков. Первое, что они закричали: «Что ж вы нам их неживыми привезли». Так сказать: Vox populi – vox Dei! Глас народа – глас Божий! Кровавая, пьяная толпа поджидала обещанных Ермаковым великих княжон… И вот не дали поучаствовать в правом деле – порешить девушек, ребёнка и царя-батюшку. И опечалились» Прокурор Казанской судебной палаты Н. Миролюбов в рапорте министру юстиции правительства Колчака сообщил некоторые имена неудовлетворённых «насильников». Среди них «военный комиссар Ермаков и видные члены партии большевиков, Александр Костоусов, Василий Леватных, Николай Партин, Сергей Кривцов». «Леватных сказал: «Я сам щупал царицу, и она была тёплая… Теперь и умереть не грешно, щупал у царицы… (в документе последняя фраза зачёркнута чернилами. – Авт.) И стали решать. Решили: одежды сжечь, трупы сбросить в безымянную шахту – на дно». *

* Данный отрывок взят из книги В.Опендика «200 лет затяжного погрома», т.3, Глава «Чисто русское убийство»

Страшно читать такое, Рамочка! Нет, «прогнило что-то в датском королевстве», то бишь в народе русском…
Хочу тебя «утешить», Федя.
Любая толпа подонков и «революционеров» такова! Не только русских.
Ты бы почитал, что такая же чернь во Франции в 1793 году сделала с Принцессой Ламбаль, подругой Марии-Антуанетты. Тогдашние «комиссары» выдали её из тюрьмы на растерзание толпе скотов. Была зверски изнасилована и замучена этой бандой инфернальных тварей. Её тело было изрезано на куски, которые часть подонков съели за ужином! Так что великим княжнам ещё «повезло» — их застрелили и потом добили ударами штыков, но хоть не насиловали всей толпой, как хотелось бы многим из тогдашних «строителей светлого будущего»!
«Мы наш, мы новый мир построим!
Кто был ничем – тот станет всем!»
Как были «ничем», так «ничем» и остались!

 

Похожие статьи:

Авторская проза → ВеЛюр. Книга первая. Часть I. Глава 4, Глава 5, Глава 6

Авторская проза → ВеЛюр. Книга первая. Часть I. Глава 7, Глава 8, Глава 9

Авторская проза → ВеЛюр. Книга первая. Часть I. Глава 1

Авторская проза → ВеЛюр. Книга первая. Часть I. Глава 2 и Глава 3

Авторская проза → ВеЛюр. Книга первая. Часть II. Главы 1-2