ОДИН РАССКАЗ. НАЧАЛО

Мих. Лимаренко

                                                                                                                                                  Светлой памяти СССР посвящается

                                                                                              ОДИН РАССКАЗ

   В том, что у Самсона Самусива было довольно редкое отчество – Блюмингович, ничего особенно удивительного, конечно, нет. Бывают и более экзотические отчества, не говоря уже о фамилиях. Самое удивительное заключалось в том, что Самсон был полным тёзкой со своим соседом, Петром Ивановичем Зуёвым, – и того, и другого всё население Слабогорной улицы с поразительным единодушием называло одинаково: «Жлоб».

Как-то разнить их при таком совпадении именных характеристик было поначалу непросто, но затем попривыкли, и Самсона меж собой называли «мордатый жлоб», а Петра – «вонючий жлоб», хотя никаких особенных запахов от Петра вовсе и не исходило.

Семьи у Жлобов тоже были абсолютно одинаковые: у Самсона – жена Изабелла и двое детей (Колька и Владимир) и у Петра  двое (Леонид и Венька) да жена Кира.

Называли Жлобы своих домочадцев одинаково – «иждивенцы».

   Где, по каким городам и весям, по каким дорогам и трассам насмешница-судьба отыскивала Самсона; по каким баракам и нарам, приискам и забоям вынюхивала она Петра – неведомо. Но, всё ж, добыла обоих. Добыла, схватила за шиворот, пронесла сквозь бури и пожары нашего неспокойного времени и пососедила в тихом городке Динамите.

   Городок был действительно тихий, уютный и никакой особой промышленностью не отличался. Женское и детское население выращивало люцерну, гусей и кроликов, а всё мужское – работало на единственном заводишке, выпускавшем неизвестно что и именовавшемся официально «Завод технических изделий имени XVIIсъезда КПСС».

Завод охраняли военные и называли его не иначе как «ящик» или «пэ-я».

Что означали эти названия – никто в городе толком не знал. Иногда только, когда на «ящике» случались аварии, смутно ассоциировали это слово с запаянными и мало похожими на гробы цинковыми ящиками, в которых родственникам  выдавали пострадавших. Ящики были лёгкими, и донести их до кладбища труда не составляло.

Кладбище располагалось в самом центре города, и дома окружали его двумя кольцевыми улицами. Правда, случалось, что некоторые ретивые родные и близкие возмущались этой лёгкостью и ругались в заводоуправлении, требуя распаять ящики, но военные не разрешали.

   Самсон и Пётр работали, или, как они говорили «трудились», на заводе уже много лет. Работа нравилась. Платили хорошо, да плюс ко всему, можно было иногда умыкнуть пару литров технического спирта. Самсон спирт выпивал сразу же по приходу домой и потом долго валялся в дальнем углу огорода за кучей свежеперегнившего гусиного помёта. Стонал, ругал какого-то Митрича, скрежетал зубами и мочился под себя. Впрочем, к утру это всё кончалось, и он, попыхивая папиросой, уже стучал ногой в забор соседа:

   — Петро! На работу!

   Пётр же, несмотря на полное во всём сходство с Самсоном, не пил и не курил. Свою долю спирта он аккуратно сливал в цинковый ящик, украденный по случаю с хоздвора того же завода. Слив очередную порцию, Пётр загадочно подмигивал жене:

   — На свадьбу.

   Кира понятливо кивала головой, вытирая нос брату жениха, Веньке, краем «марселевого» одеяла, которым накрывался ящик. Ящик стоял на двух табуретках и служил обеденным столом.

   — А ну-ко гулять, пострел! – смеялась она, шлёпая мальца по затылку. – Батька голодный с работы!

   Смышлёный Венька мигом исчезал – свежо ещё было в памяти вчерашнее. Вчера батька тоже, слив спирт, ужинал, когда в дверь без стука вломился мордатый дядька Самсон, волоча за собой на штанине ихнего Рэкса. Мордатый шагнул прямо к столу (отчего Рэкс, задержанный натянутой цепью, оторвался вместе со штаниной) и выдохнул:

   — Твой выкидыш, сосед ткнул пальцем в Веньку, — на нашей скамейке написал мелом: «Далой спикулянтов!».

    Стало тихо. Отец сглотнул:    

   — Как?

   — Да-лой спи-ку-лян-тов, — раздельно повторил мордатый и добавил с выражением:

  — Твой выкидыш! – и опять ткнул в Веньку пальцем.  

   Долго потом Венькины крики сотрясали Динамит, долетая до противоположной околицы. В редкие минуты тишины слышались только причитания матери да рокот батьки:

   — Учись! Учись! Учись! Учи русский язык, гнида! Не дАлой, а дОлой! Не дАлой, а дОлой, стервец!

    Обидно было Веньке. Батька при нём говорил матери, что Самсон спекулянт. Точно. Весной это было. Тогда ещё отец выменял у Самсона трофейный велосипед на пачку махорки.                                 

   Вздыхал Венька, шмыгал носом, но вынес и второе отцовское наказание – сорок раз написать в тетрадке: «Долой спикулянтов!». Правописание второго слова в этом лозунге отцом не оговаривалось. А на другой день в школе Венька схлопотал двойку за диктант, написав, кроме прочих ошибок, и «удолой казак».

   Вообще-то, тяга к шрифтовому творчеству у Веньки была, очевидно, от старшего брата, от Леонида. Леонид работал художником на заводе. Попал он в художники неожиданно. Помог случай. В день своего восемнадцатилетия Леонид, хлебнув из отцовского ящика, забрался на арку проходной завода и с величайшей тщательностью исправил в надписи

«Завод технических изделий имени XVII съезда КПСС» цифру XVII на краткое непристойное слово. Был скандал. Грозили тюрьмой. Но батька, порывшись в комоде, сходил со свёртком в заводоуправление – и Леонида отпустили. А потом и художником зачислили.

   Писал он таблички: «Не стой под грузом!», «Не влезай – убьёт!» и прочую дребедень. Неплохо и регулярно подрабатывал на стороне, исполняя эпитафии на могильных крестах и памятниках. Но больше всего Леониду нравилось раз в несколько лет переделывать цифру на висящем в центре города плакате «Решения XXIIсъезда КПСС – в жизнь!». Нравилось Леониду, когда от его кисти рождалась новая цифра – XXIII. За эту работу платили особенно хорошо. Поэтому и свадьбу свою Леонид приурочил к моменту получения гонорара за цифру XXIIII.

   У Самсона было не меньше хлопот и неприятностей с детьми. Изабелла воспитанием сыновей не занималась. Она была прикована к постели параличом и поднималась только тогда, когда мужа не было дома. Косила люцерну, задавала кролям корм, вяло переругиваясь через забор с Зуёвской Кирой. Впрочем, ссорились они редко и крепче, чем «сучья стерва» или «подстилка немецкая» выражений не употребляли.

   Из сыновей Изабелла больше любила меньшенького – Кольку. Тот рос способным парнишкой, учился на «отлично». В классе к нему подсадили соседского Веньку – отпетого двоечника, чтобы Колька его подтянул, следуя лозунгу «Стал отличником – сделай товарища!». Лозунг этот висел в их родном 5-А над доской, под Лениным, и был изваян тем же Венькой (не без помощи старшего брата, конечно). Проблем с учёбой у младшего Самусива не возникало. Науки давались легко, и нерастраченную энергию и залежи одарённости он щедро использовал по своему усмотрению. Особенно преуспевал Колька, как было записано в протоколе заседания педсовета: «в сочинении нецензурных рифм и осквернении фамилий преподавателей школы». По этому поводу Самсона неоднократно вызывали к директору. Просили повлиять на не в меру одарённое чадо, зачитывали Колькины опусы. На нецензурные рифмы Самсон реагировал слабо и недоуменно, а вот за осквернение фамилий классного руководителя, Евгения Борисовича Банного, и математички, Беллы Эммануиловны Лядской, Колька был бит отцом крепко, долго и с назиданиями. Из назиданий Колька вынес не поддающееся счёту и запоминанию количество новых для него нецензурных рифм, а процент осквернённых фамилий преподавателей школы достиг отметки 100.

   В наличии у Кольки таких особенностей мышления ничего странного не было. Как  Венька Зуёв тянулся к живописным манипуляциям под влиянием Леонида, так и Самусив-младший, безусловно, равнялся во всём на своего старшего брата – Владимира. Так его назвали в честь Суворова, а когда через три года выяснилось, что Суворова звали не Владимир, а Александр, метрику выправлять уже не стали.

   Владимир Самусив, хоть и работал на заводе электриком, писал стихи. Сначала — просто для себя, в тетрадке, а потом, под псевдонимом Самсон Дантец, и для заводской многотиражки «За взрыв».

   Жлобы гордились своими «иждивенцами», хоть виду особенно не подавали. Правда, Зуёв по дороге с работы немного дольше обычного задерживался у плаката «Решения XXIII съезда КПСС – в жизнь!», присаживался на канистру с очередной порцией «технического» и умилённо смотрел на творение сына, добрея щетинистым лицом. «Моя порода! Это тебе не Самсонов стихосос», — резюмировал Пётр Иванович и помолодевшей походкой отправлялся дальше, не ощущая тяжести пудовой ноши.

   Самсон о своём сыне был иного мнения, и стихи его читал внимательно. Больше всего нравились военные:

                                   Налетели мессершмиты и фантомы –

                                   Разбомбили хату, кузню, магазин

                                   И побили очень много населенья:

                                   Из живых остался я один.

   А в любовной лирике терялся и, прочитав:

                                   «Она звала, она меня манила,

                                   Всегда и всюду помня об одном,

                                   Что для неё чреватость чувств бессильных

                                   Сегодня, завтра и потом»,

долго сидел молча и каменно, вперившись невидящим, стеклянным взором в парализованную Изабеллу, пока на заводе не взгрохатывала маленьким землетрясением очередная авария и не выводила его из оцепенения.

   Тогда, обычно, во всех домах вырубался свет, и вместе с едким динамитным дымом, под визг далёких пожарных сирен, в городок вползала трепещуще-розовая от дальнего зарева, густая и удушливая ночь. По радиальным улицам и улочкам, расползаясь по кольцевым, она стекала от окраин к центру, сливаясь там в зыбкое, утыканное крестами облако. Облако росло, чернело, ширилось и накрывало собою и центр, и околицы, и завод, и Слабогорную улицу; тушило мраком дальний пожар и сжирало последние звуки дневной суеты своей ватной аспидной пастью.

   И уже не различить – то ли сова ухает на спящем кладбище, то ли за навозной кучей мается и стонет Самсон…

                                                                                                         Продолжение следует

Похожие статьи:

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 5

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 2

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 3

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 4