ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

nirvana Авторская проза 15 апреля 2011 Рейтинг: +4 Голосов: 6 2311 просмотров

 

          Мих. Лимаренко

 

                                                                                                                                   Светлой памяти СССР посвящается.

                                              

                                                                              ОДИН РАССКАЗ

                                                                             Продолжение 1

 

    В одну из таких ночей Самсон отправился за Добычей. Добычей в городе называлось всё, что можно было стащить с завода. Утилитарность добытого значения не имела. Ценились добротность, размер (чем больше – тем лучше) и красота вещи.

   Сунув за пазуху мешок, Самсон вышел на улицу. Он спустился по Слабогорной до  Первой кольцевой, затем пересёк вслепую кладбище и бесшумно юркнул в амброзию за лозунгом «Решения съезда – в жизнь!». Заросли были абсолютно непроходимые и лишь утрамбованная несколькими поколениями рабочих ботинок тропа, ведущая прямиком к дыре в заводском заборе, нарушала эту девственную непроходимость. У забора Самсон лёг на землю (дальше нужно было ползти) и заглянул в дыру. И сразу же увидел Добычу.

Озаряемая неясным мерцанием головешек от недавно потушенного пожара, она лежала совсем рядом – большая и красивая. Даже, пожалуй, чересчур большая и красивая.

«Как же это её никто не упёр до сих пор?» — спросил внутренний голос.

   Вопрос остался без ответа, но всё же посеял смятение в душе у Самсона. Он замер и прислушался. Храпел часовой на вышке… На пепелище переругивались служаки из похоронной команды… В цеху громыхнуло – то ли взорвалось что-то, то ли кран упал… Чуть поодаль, в отстойнике с мазутом, зачавкало – блюёт кто-нибудь… Обычные заводские звуки. Ничего подозрительного. Внутренний голос молчал, и Самсон двинулся по-пластунски вперёд – к Добыче. И только тогда, когда он схватил это большое и красивое и потянул к себе, внутренний голос внятно и убедительно произнёс: «Кранты, Самсон. Это приманка».

   Всё ожило: выскользнул из железной петли и, прочертив по ночному небу бело-жёлтый шрам, отлетел стопор; пружина, взвизгнув как ударенная болонка, распрямила свои скрученные в смертельный комок кольца – и ржавая от крови дуга, стремительно переметнувшись на привычные полкруга, разрубила Самсона на две подпрыгнувшие части. На какую-то долю секунды в голове у Самсона промелькнула мысль. Последняя мысль. Она возникла вся сразу, целиком: «Хорошо-что-не-больно-наверное-потому-что-быстро-это-не-Добыча-а-приманка-а-это-мышеловка-только-очень-большая».

   Самсон попытался, как обычно, сформулировать её для себя словами, но на этот раз у него было слишком мало времени. Время кончилось на первом же слове – «хорошо». А мысль, не распадаясь на составные элементы, тускнела и угасала вместе с сознанием, пока не угасла совсем…

   Приятного во всём этом было, конечно же, мало. Но, всё же, было. К моменту срабатывания этой адской мышеловки Самсон уже знал, что всё происходящее – сон, но не просыпался намеренно. Очень интересно было узнать – что же будет дальше. Дальше не было уже ничего, и Самсон Самусив открыл глаза навстречу восходящему субботнему солнцу.

   Оглядевшись, он обнаружил, что лежит под забором на границе с участком Петра, а через его, Самсона, огород ночью протащили, очевидно, что-то тяжёлое, оставив на грядках люцерны мокрый, лохматый след. «Ползал-таки во сне», — заключил Самсон и огляделся уже настороженно. И только убедившись в том, что, кроме этого следа в люцерне, других признаков ночного кошмара не наблюдается, облегчённо вздохнул и проснулся окончательно. Попытался вспомнить сколько вчера было выпито и чем закончился день, но быстро бросил это занятие, зная его бесполезность.

   Самсон воткнул в зубы мятую «Беломорину» и чиркнул спичкой. После первой же затяжки стало легче. Похмелье чуть-чуть ослабило свою тошнотную хватку, но тут же, реагируя на контакт с никотином, дал знать о своём бедственном положении желудок, или, как говорил Самсон, «абдомен».

  Это шустрый Колька, вычитав как-то в словаре, что абдомен – брюшко у членистоногих животных, спросил у отца:

   — Па? А это кто – членистоногие?

   Самсон ответа не дал, но, усомнившись в цензурности слова «членистоногие», взял у Кольки словарь и внимательно изучил всю страницу. А, наткнувшись там же на слово «абандон» — изъял словарь у сына из обращения, лишив тем самым Кольку одного из главных пособий по составлению печально известных «нецензурных рифм». Но слово «абдомен» понравилось своим научным звучанием, и Самсон не упускал случая им щегольнуть.

   Самсон присел тут же, у забора, хотя дощатый сортир кособочился совсем рядом. Сортиром Самсон не пользовался, считая, что там можно задохнуться от собственных газов, и отдал его в полное распоряжение Кольки. Того однажды привели домой дружинники с повязками, застукав за украшением стен общественной уборной нецензурщиной, и Самсон педагогично позволил сыну использовать для этих целей собственную ретираду. И усилил воспитательное воздействие фразой:

   — А будешь марать городскую парашу – в ней же и утоплю!

  Самсон поднялся, застегнул штаны и заглянул поверх забора к соседу. Пётр сидел у верстака и чистил шилом свои вставные челюсти, зажав их для удобства в слесарные тиски. Выковыряв из зубов очередной застрявший кусочек пищи, он подносил его к глазам и долго и внимательно изучал. Некоторые кусочки отправлял в рот, а некоторые с омерзением стряхивал на землю, и их пожирал Рэкс, звеневший цепью тут же, под ногами у хозяина.

   — Здоров, Зуёв! – окликнул Самсон соседа.

   Пётр оторвался от своего занятия и нервно передёрнулся, увидев торчащую над забором голову соседа.

   — Здоров-здоров, — отозвался Пётр, отметив, однако, про себя: «Я б с такой мордой – повесился».

   Аккуратно вставил зубы в рот, предварительно полирнув их рукавом, и поинтересовался:

   — Как там твой жених? Всё стихи строчит?

   — Не. Ещё с ночной смены не пришёл. Скоро будет, — ответил Самсон и стукнул кулаком по доскам забора. – Ну что? Ломать будем?

   — Да, пожалуй, начнём, — согласился Зуёв. – Ещё ж столы сбивать – пусть бабы накрывают. И навес же ж надо.

   Убрать забор соседи договорились заранее и по необходимости. Предстояло грандиозное событие – свадьба.

   Старшие сыновья Жлобов, Леонид и Владимир, привели в прошлое воскресенье своих невест и, познакомив их с родителями, сообщили, что торжественное бракосочетание назначено на субботу грядущей недели. Внешний осмотр будущих невесток убедил, что дальше тянуть со свадьбой просто неприлично.

   Самсон не возражал. Он свадьбы любил и откровенно радовался предстоящей. Суетился вокруг Ларисы, так звали избранницу Владимира, вводя её в смущение то вопросом: «Ну что? Родим богатыря мы к исходу сентября?», то советом: «Тяжёлого не поднимай, а то, не дай Бог, скинешь».

   У Изабеллы реакция на происходящее была слабой и неопределённой, но не отрицательной.

   Будущую невестку Зуёвых звали Телеэфира. Выбор сына понравился. Только Пётр что-то невнятно пробурчал, услыхав имя. Но и он успокоился, узнав, что можно просто – Фира.

   Свадьбу решили сыграть одну на два двора, и вечером того же дня, когда молодёжь разошлась, соседи собрались в доме у Самусива – обсудить план действий. Женщины, сидя на кровати, пили чай и, ежеминутно переходя на шёпот, решали свои проблемы, а главы семейств держали совет за поллитровкой «технического». (Трезвенник Пётр в особо торжественных случаях позволял себе выпить рюмку-другую). Дети на полу играли шашками в «Чапаева». Венька и Колька не были выставлены за дверь только потому, что их присутствие было необходимо при составлении списка гостей. Приглашённым на свадьбу мог быть только тот житель Динамита, который не называл бы Самсона – мордатым, а Петра – вонючим жлобом. По крайней мере, публично. Этот критерий был решающим. А информацией по данному вопросу младшие чада владели в полном объёме, черпая её из школьных контактов.

   — Я считаю, — предложил Пётр, закусывая селёдкой, — человек пятьдесят достаточно будет.

   Самсон закурил и пыхнул папиросой:

   — Вполне.

   — Так и запишем, — Пётр аккуратно вырисовал на листке бумаги цифру 50. Потом подумал и обвёл её кружочком. – Но это только знакомых. А прибавить сюда родственников. Наших. И ваших. Да и невесты не сироты… Это ж сколько будет?

   — Сто! – звонко выкрикнул снизу Венька.

   Все разом повернули головы к Веньке. Воцарилась тишина. Стало слышно как в углу зудит карликовой бормашинкой спелёнатая пауком муха. Все уставились в угол с сосредоточенностью старцев, впервые обретших слух и, казалось, не дышали. Муха смолкла. Пауза становилась тревожной. Первым встрепенулся Самсон:

   — Накормить мы их, конечно, накормим, — он старательно затушил окурок в селёдочном глазу. – А вот где рассадить такую ораву?

   Проблема была не из простых, но после недолгих дебатов её решили просто и остроумно. Было решено выдернуть из земли забор, разделяющий соседские участки, уложить его горизонтально на кроличьи клетки, накрыть брезентом — вот тебе и стол; а над столом, на случай дождя, соорудить навес из того же брезента. С брезентом проблем не возникало – в Динамите он был тривиальной Добычей.

   Самсон налил ещё по полчашки и со словами: «Внутрикишечная инъекция. Оч-чень симулирует свежесть мозга», выпил. Пётр недоверчиво покрутил головой, но выпил тоже. Закусив, приступили к поимённому отбору гостей.

   Начали со своей улицы. Проверку на лояльность к Жлобам выдержал только один человек со всей Слабогорной – глухонемой Владлен Сорокин. В спецшколах он не обучался и во всех случаях жизни пользовался только тремя жестами: бил себя в грудь кулаком правой руки, тыкал в собеседника указательным пальцем левой, а затем хлопал ладонью своей левой руки по локтевому сгибу сжатой в кулак правой. Это можно было понять как угодно, но только не как «жлоб», и Владлена в список приглашенных внесли. Свою роль сыграло и то обстоятельство, что на заводе к Сорокину относились хорошо и как специалиста – работал он диспетчером в транспортном цехе – ценили.

Остальным соседям отводилась роль завистливых свидетелей эпохального пиршества.

   Покончив со Слабогорной, тёзки принялись за Первую кольцевую. Центр города был отброшен сразу, поскольку там располагались только кладбище и заводоуправление. С Первой кольцевой решили пригласить Сергея Петровича Матюка, преподавателя музыки, по кличке Мефодий. Это прозвище он получил за абсолютное сходство с героем книги «Козёл Мефодий». Со своим аккордеоном «Weltmeister» Мефодий был желанным гостем на любом застолье. Знал он, правда, только одно музыкальное произведение – «Красный сарафан», но исполнял его виртуозно и с переключением регистров, что безотказно приводило слушателей в восторг. Мефодий был включён в список без колебаний, а вот со следующей кандидатурой, Иваном Кальтенбруненко, получилась промашка. Иван точно попал бы в список гостей, если бы Колька не вспомнил вовремя о своих обязанностях и не сообщил:

   — А меня Кальтенбруненко всегда называет жлобским отродьем.

   — Жалко, — вздохнул Самсон, разглядывая на просвет пустую бутылку. – Ну, что ж. Обойдёмся и без него.

   Колька так и не понял о чём сожалеет отец, но жизненный опыт подсказывал, что уточнять не следует.

   А Самсон, как и Пётр, хотел бы видеть Ивана Кальтенбруненко на свадьбе. Иван был в городе человек знаменитый. Во-первых, он был делегатом на последнем съезде партии, а во-вторых, у него в огороде стояла самая большая и красивая Добыча – гигантский, шесть метров в диаметре, радар. А когда волкодав, привязанный к нему для охраны, переходил с места на место – радар вращался, поблескивая своей сетчатой поверхностью, и казалось, что он работает. Но «жлобское отродье» не могло быть проигнорировано, и Иван в заветный список не попал. Больше на Первой кольцевой никто не жил. Часть кольца от Советской радиальной улицы до Юбилейной параллельной занимали два здания – баня и санэпидемстанция. На весь следующий квартал раскинулось футбольное поле, заваленное металлоломом, посреди которого высилась двухэтажная красавица-школа. Школу построили пленные немцы, и деревянный барак, где жили когда-то строители, напоминал о том далёком времени, догнивая свой век в районе вратарской площадки. Квартал заканчивался улицей Пионеров-героев. На неё смотрел зарешёченными окнами городской ломбард имени Павлика Морозова, расположившийся в одном здании с горотделом милиции и универсальным магазином «Хозбакалейгалантторг». Правда, магазин был закрыт на переучёт и следствие с тех пор, когда, во время внезапно нагрянувшей плановой ревизии, пьяный в стельку завмаг Воронкин заперся в подсобке и повесился, не приходя в сознание. Тогда же пропала без вести завсекцией бакалеи Надя Косова (её уже два года почти никто не видел), а Изабеллу – жену Самсона, работавшую старшим продавцом, – разбил паралич. Изабелла тяжело переживала потерю рабочего места. Когда ещё такое найдёшь – и центр города, и рядом с домом (Слабогорная начиналась сразу же за принадлежащим магазину пустырём).

   Слабогорная была последней из радиальных улиц. Весь оставшийся сектор Первой кольцевой представлял собой единый ансамбль, состоявший из Дома культуры и центральной проходной завода имениXVII съезда КПСС.

   Дом культуры отличался монументальностью и изысканностью архитектуры. Фронтон покоился на восьми дорийских колоннах, увенчанных разлапистыми коринфскими капителиями. Фриз украшали рельефные фигуры рабочих и колхозниц, жнущих и кующих в самых разнообразных позах. Каждый из многочисленных портиков поддерживал атлант напару с кариатидой. Атланты были с кувалдами, реже – с отбойными молотками или штангенциркулями, а кариатиды – с серпами. Поскольку руки каменных трудяг были заняты укрощением многотонности железобетонных мраморных балок, то свои инструменты они держали в зубах.

   Проходная выглядела попроще: шлакоблочная будка, турникет из гнутых труб, железные ворота со звёздами и сваренная из арматуры арка с указанием назначения завода и информации – имени какого он съезда.

   Завершала ансамбль полированная гранитная глыба. На передней части постамента было высечено: «Сержанту Петрову – первому ворвавшемуся в освобождённый город», а наверху, в окружении букетов цветов, стояли выкрашенные бронзовой краской сапоги Петрова – всё, что осталось от отважного сапёра.

   Заводской забор, начинавшийся от проходной, огибал постамент полукругом и тянулся вверх по склону, параллельно Слабогорной улице. Пройдя тылами хозяйских подворий, он уходил дальше, за город, цепляясь за низкое небо штыками сторожевых вышек. Он то исчезал в овраге, то вновь появлялся на дальнем косогоре, чтобы, в конце-концов, выползти из амброзии с другой стороны всё той же проходной. Завод стонал за колючей оградой, потел мазутом, кислотой и ещё какой-то гадостью; сипел, как тяжелобольной прикрытым осклизлой марлевой повязкой свищом, и, вцепившись в землю когтями фундаментов, выдавливал из себя то, секретное, для чего и был создан.

   Роды не всегда бывали успешными, и тогда не обходилось без воя спецмашин и отключения электричества.

   Погас свет и в тот вечер, нарушив торжественность процедуры составления гостевого перечня. Самсон привычно, буркнув незлобиво под нос: «Мать бы ихнюю в лоб», — достал из кармана свечку, зажёг её и установил в закапанном парафином блюдце на середине стола. В комнате стало тесно от разросшихся теней: они оккупировали всё свободное от людей пространство и казались теперь весомее и значительнее своих хозяев. Лица собравшихся, потеряв в неверном свете свечи остатки привлекательности, очарования общей картине тоже не придавали. Стало неуютно и как-то жутковато.

   — Может, после закончим? – предложил Пётр, и, зевнув, добавил: — Вторая кольцевая длинная ж. И до утра всех не перебрать.

   На том и порешили.

   Кира засобиралась домой, подгоняя недовольного Веньку. Пётр тоже встал и двинулся наощупь к двери. Самсон вышел проводить соседей до калитки. На улице постояли немного и полюбовались полной июльской луной. По ней красиво ползли чёрные космы тянувшегося с завода дыма. Зрелище было завораживающее, и все долго бы ещё предавались созерцанию, если бы внезапно налетевший ночной ветерок не залопотал листьями в саду у соседей через дорогу. Зуёвы, испуганно озираясь, торопливо исчезли в своём дворе. В темноте хлопнула дверь и лязгнули запоры. Самсон сплюнул, выбросил окурок и тоже ретировался…

 

                                                                                  Продолжение следует

Похожие статьи:

Авторская прозаОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 5
Авторская прозаОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 4
Авторская прозаОДИН РАССКАЗ. НАЧАЛО
Авторская прозаОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 2
Авторская прозаОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 3
Комментарии (4)
Vilenna #
10 ноября 2012 в 11:21 Рейтинг: +1
Вот, прочла еще одну часть..... Написано здорово - легко читается, без замудренностей. Но, я пока не могу определиться в полученном ощущении. Одно знаю точно - к следующей части вернусь в ближайшее время.
Юрий Леж #
18 января 2013 в 19:20 Рейтинг: 0
Во второй главке я бы добавил в сон Самсона несколько сюрреалистических, именно «сонных» деталей, шрихов, подчеркивающих сновидение, а не реальность происходящего. Думается, это бы не повредило.
А вот фамилия Кальтенбруненко, на мой взгляд, звучит слишком уж сатирически утрированно. Примерно, как «первый секретерь горкома КПСС Фашистов». Помнится, в те далекие времена даже болгарскому космонавту поменяли просто неблагозвучную фамилию.
Из «запятых» (так по привычке называю мелкие огрехи по тексту) отмечу не совсем корректное использование слов «амброзия» и «ретирада»
затем пересёк вслепую кладбище и бесшумно юркнул в амброзию
и Самсон педагогично позволил сыну использовать для этих целей собственную ретираду
Все-таки изначальное, да и привычное большинству читателей значение у этих слов иное, чем в тексте.

разрубила Самсона на две подпрыгнувшие части
А вот здесь, на мой взгляд, слово «подпрыгнувшие» не очень подходит даже для сна. «Дернувшиеся», «развалившиеся» – что-то в этом роде было бы получше.
Самсон налил ещё по полчашки и, со словами
Здесь просто лишняя запятая.

Из достоинств хочется отметить описание города, очень уж живое и жизненное. И приготовления к общей свадьбе – очень харАктерное.
nirvana #
18 января 2013 в 21:14 Рейтинг: +1
Запятую я убрал, спасибо. Тут такая петрушка - все персонажи списаны с натуры, а текст автора я намеренно подгонял под общую атмосферу. Сначала коробит - а потом ещё раз перечитать хочется. Спасибо Вам за внимание. Пока. Удачи!
Юрий Леж #
19 января 2013 в 10:19 Рейтинг: 0
Сначала коробит - а потом ещё раз перечитать хочется.
Не сказал бы, что коробит, просто, к примеру, слово "ретирада" чисто военное (и старинное к тому же!) и означает простое отступление. В контексте всего эпизода
Самсон присел тут же, у забора, хотя дощатый сортир кособочился совсем рядом. Сортиром Самсон не пользовался, считая, что там можно задохнуться от собственных газов, и отдал его в полное распоряжение Кольки. Того однажды привели домой дружинники с повязками, застукав за украшением стен общественной уборной нецензурщиной, и Самсон педагогично позволил сыну использовать для этих целей собственную ретираду.
это слово неверно употреблено.
а потом ещё раз перечитать хочется
Насчет "перечитать" пока не скажу, но просто читать - хочется!  v

Свежее в блогах

Они кланялись тем кто выше
Они кланялись тем кто выше Они рвали себя на часть Услужить пытаясь начальству Но забыли совсем про нас Оторвали куски России Закидали эфир враньём А дороги стоят большие Обнесенные...
Говорим мы с тобой как ровня, так поставил ты дело сразу
У меня седина на висках, К 40 уж подходят годы, А ты вечно такой молодой, Веселый всегда и суровый Говорим мы с тобой как ровня, Так поставил ты дело сразу, Дядька мой говорил...
Когда друзья уходят, это плохо (памяти Димы друга)
Когда друзья уходят, это плохо Они на небо, мы же здесь стоим И солнце светит как то однобоко Ушел, куда же друг ты там один И в 40 лет, когда вокруг цветёт Когда все только начинает жить...
Степь кругом как скатерть росписная
Степь кругом как скатерть росписная Вся в траве пожухлой от дождя Я стою где молодость играла Где мальчонкой за судьбой гонялся я Читать далее.........
Мне парень сказал что я дядя Такой уже средних лет
Мне парень сказал что я дядя Такой уже средних лет А я усмехнулся играя Словами, как ласковый зверь Ты думаешь молодость вечна Она лишь дает тепло Но жизнь товарищ бесконечна И молодость...