ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 3

Мих. Лимаренко

                                                                                                                                                      Светлой памяти СССР посвящается.

                                                                                            ОДИН РАССКАЗ

                                                                                             Продолжение 3

   Ровно в начале одиннадцатого к калитке, расплескивая шинами пушистую и тёплую июльскую пыль, подплыл сияющий чернотой ЗИМ. Не менее сияющие женихи, выбритые и прилизанные, в скафандрах из тройного одеколона, уютно разместились в атласной утробе автомобиля, и он, хлопнув дверцами, мягко укатил вверх по Слабогорной – в сторону нового микрорайона Засвалково (невесты жили там).

   Микрорайон начали строить недавно, лет пять назад, решая проблему жилья для молодых специалистов. Завод денег и строительной техники для блага своих новых работников не жалел. И место для нового жилмассива было выбрано удачно – на берегу реки, в зоне отдыха завода, недалеко от пляжа с грибками, навесом и лодочной станцией.

   Раньше здесь ни пляжа, ни грибков, ни станции не было. Географически сложилось так, что единственная речка в этой местности (Северский Смердец – левый приток полноводной, но далёкой Калы) протекала по территории завода, за забором, и была недосягаема для горожан. Этот недостаток в общественно-культурной жизни Динамита был устранён только тогда, когда директором завода назначили армянина Радамантяна, работавшего до этого начальником пляжа где-то в Сусановане.

   По приказу Радамантяна часть забора, вместе с вышками и часовыми, была перенесена вглубь заводских владений. Таким образом в охраняемом периметре образовалась громадная вытянутая буква П, внутри которой протекала доступная теперь для всех часть реки. Здесь и была организована зона отдыха, отвечающая самым высоким санитарным требованиям: на пляже зеленели аккуратные урны для мусора, на лодочной станции, рядом с плакатом «Не зная дна – не прыгай в воду!», висела табличка с указанием температуры воды (+25), а все промышленные отходы сливались в Смердец или выше, или ниже по течению.

   На пляже всегда было многолюдно. Отдыхающие купались, загорали, катались на лодках вверх-вниз (стараясь не подплывать близко к забору, чтобы не нервировать часовых на вышках и не провоцировать стрельбу на поражение), некоторые сидели на берегу с удочками, любуясь поплавками.

   Рыба в реке водилась, но была она с несвежим духом и в пищу обывателями не употреблялась. Правда, браконьер Митрич, выдававший лодки напрокат, говорил, что есть эту рыбу можно, обваляв в стиральном порошке «Эра» и поджарив на пихтовом масле. Но ему мало кто верил, а рыбу, в основном, вялили или коптили и свозили в Центроград на рынок. Однако, неисправимый гурман и лакомка Митрич, всё-же, иногда поедал рыбу, приготовленную по своему рецепту, и тогда его, бело-зелёного и неподвижного, увозили на санэпидемстанцию – в изолятор. Через положенные три недели карантина Митрича отпускали, а через час, заскочив по дороге в магазин за пачкой «Эры», он уже сутулился на причале, настраивая свои хитрые браконьерские снасти и воровато оглядываясь на верхние этажи строящегося жилмассива.

   Засвалково росло, как на дрожжах. Уже стремительно взметнулись ввысь корпуса двух серокаменных пятиэтажных общежитий, а за ними стройными рядами глубинились фундаментные котлованы ещё десяти «общаг» и «малосемеек». Радовали глаз дом быта «Молодёжный» и общественный туалет на сорок посадочных мест. Дом быта был самым современным, самым красивым и полезным сооружением в городе. Воздвигнутый из прогрессивных материалов – стекла, железа, бетона, железобетона и стекложелезобетона –

«Молодёжный» вмещал в своём витринном чреве пивбар, фотоателье, прачечную, сапожную мастерскую, библиотеку, почту, телеграф с междугородным телефоном, парикмахерскую, химчистку, пункт приёма стеклотары, точильную мастерскую и штаб Добровольной Народной Дружины. Правда, не все службы функционировали, но библиотека пять дней в неделю была открыта, а пивбар и штаб ДНД работали бесперебойно.

   Невеста Владимира, Лариса, работала в Доме быта библиотекарем, а невеста Леонида, Фира, трудилась там же, в «Молодёжном», продавцом пива. Девчата дружили. Дружили ещё с тех пор, как их, слетевшихся на завод по комсомольскому призыву, поселили в общежитии в одной комнате.

   Приехали они в Динамит с разных концов страны: Лариса – из Пополамска, а Фира – из Заводовостока. Но сошлись легко, подружились крепко и всё свободное время старались быть рядом. В пивбаре часто можно было увидеть Ларису, читающую подруге какую-нибудь книгу, а в библиотеке обнаружить в укромном уголке за книжными стеллажами Фиру, посасывающую с Ларисой свежее пивко. Вместе они ходили и на работу, и с работы, и в кино и на танцы в Дом культуры; вместе и познакомились с сыновьями Жлобов на концерте художественной самодеятельности; вместе и забеременели, притащив кавалеров с концерта в своё уютное гнёздышко в общежитии…

   «Едут! Едут! Ой, девочки, едут! Фира! Лара! Едут! Вон там! Видишь? Ой!» — заполнилось криками и визгом девичье общежитие, едва вдали показалось облако пыли за едущим автомобилем. Все жилицы пёстрой гурьбой высыпали на крыльцо и, как перед камерой фотографа, выстроились лицом к вальяжно подкатившему ЗИМу. Он торжественно профафакал своим директорским клаксоном позывные болельщиков «Спартака» и выпустил наружу Сеньку Фекальмана в красной перевязи – он выполнял сегодня обязанности и шофера, и шафера обоих женихов одновременно. Сенька обошел ЗИМ спереди, инстинктивно пнув по дороге носком ботинка скат, и галантно распахнул заднюю дверь: «Залезайте!».

   Невесты, подобрав подолы, ринулись к своим суженым, и толпа провожающих зашевелилась и ожила – как будто птичка из объектива уже вылетела. Даже комендант общежития, Венера Осиповна Гюрзак, вышла на крыльцо и помахала рукой. Лариса, бросив на общежитие прощальный взор, плюнула в сторону комендантши, а Фира продемонстрировала жест из арсенала Владлена Сорокина. Сенька захлопнул дверцу, прищемив белый шифоновый клок чьего-то наряда, и не успела ещё кастелянша пересчитать наволочки и простыни в комнате вновь убывших, как от волнующей предсвадебной суеты остался только пылевой шлейф, протянувшийся за укатившей в центр свадебной машиной.

   К Дому культуры, где должна была состояться церемония торжественного бракосочетания, женихи с невестами прибыли вовремя, к двенадцати, но здесь пришлось немного подождать – ещё не закончился показательный судебный процесс. По субботам всегда проходили показательные процессы, но, обычно, заканчивались раньше, и свадебные процедуры начинались в полдень. Ждать в машине было жарко и скучно, и было решено пойти в здание – послушать приговор.

   Сегодня судили Егора Отелина – истопника парокотельной станции. Он сидел на сцене в окружении милиционеров, грустный и чёрный от горя и въевшейся в поры за долгие годы работы угольной пыли. Обвинялся Отелин в двойном убийстве.

   Печальная история Егора Отелина была в Динамите известна всем. Началась она три года назад, когда жена Егора, Диана, родила ему дочку. Девочка была здоровая и красивая, но чёрного цвета, что вызвало у Егора недоумение и ревность. Ревность переросла в ненависть, и Отелин задумал прикончить собственную супругу.

   Убийство он готовил два с половиной года. Готовил тщательно и хладнокровно, используя весь арсенал имеющихся в литературе приёмов: ложное алиби, перевод стрелок часов, изменение внешности, применение неизвестных науке ядов, подделка почерков, изменение папиллярных линий и многое другое. Соседи, особенно вовлекаемые Егором в свои планы в качестве лжесвидетелей, знали о готовящемся убийстве и всячески пытались отговорить ревнивца от безумной затеи. Отелина не убеждало ничто. Ни то, что он сам чёрный, как негр; ни то, что Диана никогда и никуда из города не выезжала (только в круиз Япония – Филиппины – Сингапур по профсоюзной путёвке, да и то за три квартала до родов), а негры в Динамите не водятся; ни то, что невозможно себе представить мужчину, кроме Егора, конечно, который смог бы совершить акт зачатия с женщиной, имеющей внешние данные Дианы. Егор продолжал плести свои коварные сети. Но, когда всё уже было готово для приведения в действие этого скрупулёзно подготовленного механизма убийства, что-то, всё же, не сработало – то ли часы остановились, то ли накладные усы отклеились – и Отелин задушил жену прямо в Доме культуры во время киносеанса. А второе убийство Егор совершил при проведении следственного эксперимента, задушив следователя, которого посадили в тот же ряд и на то же место, где сидела на просмотре фильма Диана.

   Вот и сидел теперь Егор Отелин на сцене под укоризненными взглядами сограждан, заполнивших до отказа зрительный зал. Он сидел сгорблено и сутуло, задумчиво теребя кепку в зажатых меж коленями руках, казавшихся ему теперь чужими (во время снятия отпечатков пальцев Егору вымыли руки спиртом, а ногти остригли, и теперь он с непривычки не мог чётко определить где кончаются пальцы – и кепку постоянно ронял на пол).

   Трёхлетняя дочь Отелина топталась тут же, в проходе между рядами, под присмотром соседей и иногда, показывая на сцену пальцем, радостно восклицала: «Та-та!» или «Е-го-луш-ка!», что неизменно вызывало всхлипывания в зале.

   Когда Владимир и Леонид с невестами вошли в зал и скромно стали в уголке, судья уже зачитывал суровый, но справедливый приговор. Приговор был длинный, запутанный, с перечислением номеров и пунктов законов, указов и ещё чего-то, но общий смысл был понятен. После всех: «согласно пункту шесть-прим…», «по существующему опыту применения проведения…», «в соответствии с ныне действующим…», «учитывая заключение судебно-медицинской экспертизы…», «в состоянии хронического аффекта, усугубленного постоянным присутствием пострадавшей…», «недостатки в организации следственного эксперимента…» и «с трёхлетним ребёнком на руках» – Егору присудили два года принудительных работ по месту проживания, с вычетом 20% заработной платы в доход государства и полной конфискацией имущества.

   Судьи, закончив дело, покинули зал, и на сцену пригласили женихов и невест. Немного смущаясь большого скопления народа, пары поднялись на сцену; взволнованно краснея, произнесли традиционные «да»; расписались в толстой книге и скрепили всё это символическими поцелуями. В зале аплодировали, а древние старушки, глядя на женихов в строгих чёрных костюмах и на невест в белоснежных облегающих платьях, вытирали глаза уголками головных платков, очевидно, вспоминая молодость и радость материнства.

   Свежеиспеченные мужья подхватили своих улыбающихся жён на руки и, не замечая тяжести, торжественно понесли их сквозь анфиладу дорийских колонн в радостную и счастливую новую жизнь.

   Пьяные от счастья молодожёны соображали слабо, и бразды правления полностью взял в свои руки Сенька. Дальнейший порядок процедуры он знал назубок, поскольку свадьбы обслуживал постоянно. Первым делом подъехали к монументу сержанту Петрову, где молодые возложили букеты к сапогам, а следующим пунктом программы было возложение цветов к Вечному огню у памятника Неизвестному вахтёру. Но туда Сенька не поехал – дом директора завода находился рядом с Вечным огнём, и показываться на казённом автомобиле под окнами у начальства не стоило.

   Оставив Сеньку в машине, молодые пошли пешком. Памятник Неизвестному вахтёру был недалеко – в центре кладбища.

   Лариса и Фира, поддерживаемые мужьями, бережно уложили хрустящие целлофаном букетики на чёрную мраморную плиту и замерли в приличествующем торжественности момента молчании, задумчиво глядя на огонь, монумент и золотую надпись на плите: «Неизвестному вахтёру Григорию Ивановичу Елисееву».

   Монумент был высечен из гранита и представлял собою коленопреклоненного мужчину в военной форме, заглядывающего в хозяйственную сумку, в которой, собственно, и горел вечный огонь. Всё это покоилось на зеркале мрамора, чётко отражаясь в его траурной глубине.

   Мемориал соорудили в тот год, когда сгорела проходная завода. Облитая бензином и, как было записано в протоколе Государственной комиссии по расследованию происшествия, «от неосторожного обращения с огнём», она сгорела дотла вместе с охранником. Кто именно нёс вахту в ту ночь – определить не удалось, и монумент воздвигли неизвестному вахтёру. Фамилию героя к надписи добавили позже, когда через полгода Елисеев вдруг объявился. Оказалось, что он, испугавшись огня, выскочил из вспыхнувшей проходной и убежал домой, а затем от всего пережитого впал в полугодичный запой – о чём представил в заводоуправление официально оформленный больничный лист. Но болезнь подорвала и продолжала подрывать его здоровье, и Елисеева из вахтёров перевели в смотрителя Вечного огня.

   Работа была нетяжёлая (листья убрать, да голубиный помёт с мрамора стереть), но ответственная: когда на заводе случалась авария с отключением газа – огонь нужно было поддерживать дровами.

   К Елисееву теперь относились уважительно, хотя в бытность его вахтёром – ненавидели. Слишком уж ретиво он исполнял свои обязанности по охране социалистической собственности и обнаруженный при досмотре спирт, который трудящиеся несли с завода, изымал и выливал на землю прямо у проходной. Поговаривали, что по этой причине и подожгли проходную в Елисеевскую смену.

   Но всё уже забылось, и бывшие недруги частенько заходили к Елисееву «на огонёк» — пропустить с живым героем стаканчик у его собственного мемориала.

   Елисеев собутыльниками первыми и поздравили новобрачных с радостным событием, внезапно появившись из-за памятника. Выпили за здоровье молодых, Елисеев поблагодарил за цветы, и сияющие молодожёны, покончив теперь уже со всеми формальностями, заторопились к машине – их ждал свадебный стол…

                                                                                                   Продолжение следует

Похожие статьи:

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 2

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. НАЧАЛО

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 5

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 4