ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 6

Мих. Лимаренко                                      

                                                                                           Светлой памяти СССР посвящается

                                           ОДИН РАССКАЗ

                                            Продолжение 6

   Энергетический запас Юлия Пидула оказался настолько велик, что Самсон проснулся уже в автобусе.

   На ухабах трясло.  Было душно и пыльно. Мотор гудел неровно и не мощно, но тащил раскалённую коробку автобуса довольно споро.

   Самсон, не особенно пытаясь определить место своего нахождения и смысл происходящего, равнодушно изучал обстановку. На сидении напротив, под табличкой «Места для инвалидов с детьми», мирно посапывал племянник Юлий. Рядом с ним, обняв аккордеон и храпя почему-то в унисон с воем мотора, примостился потный Мефодий. У задней, открывающейся с торца автобуса широкой двери, на небольшом подиуме с табличкой «Место для покойника», стоял цинковый ящик. Соседство нельзя было назвать приятным, но всё было логично – автобус и предназначался для подобных перевозок.

   Принадлежал автобус охранявшей завод воинской части, которая располагалась в селе Чужаки, так что рейс был попутным.

   На автобусе возили караул для охраны; на нём транспортировали солдат на полевые и строительные работы, а также, после взрывов на заводе, доставляли цинковые ящики в Центроградский аэропорт. Дальше ящики с останками перегружали в самолёт для отправки отслуживших на родину, и, может быть, поэтому автобус в народе окрестили «Всё выше».

   Самсон отвернулся от ящика и перевёл взгляд в другой конец салона. Рядом с водителем на откидном сидении покачивалась «тётя-Мотя». Она вертела в руках большую нарядную куклу (кукла сажалась на капот автобуса в тех случаях, когда водитель, прапорщик Тупырев, обслуживал свадьбы или крестины) и о чём-то оживлённо болтала с шофером, тыча пальцем в дорожные указатели.

   Проехали поворот на трассу Красноводск – Красногорск – Красноямск, и автобус трясся дальше по построенной военными бетонке Динамит – Чужаки. В полях вдоль дороги наливались колосья яровых, и это, непонятно почему, заставило Самсона оглянуться и посмотреть на цинковый ящик более внимательно.

   Ящик был тот самый – со стола. Об этом наглядно свидетельствовала резиновая трубка, свисающая из специально сделанного отверстия. Запах спирта тоже никуда не делся. Самсон, на всякий случай, заглянул под сидения – Петра нигде не было.

   Тот факт, что ящик, пусть даже пустой, мог оказаться так далеко и без Петра не вкладывался ни в какое сознание. Но в ящике явно что-то ещё плескалось, и отсутствие Петра в автобусе выглядело не только странно и невообразимо, но и загадочно, и, можно сказать, трагично.

   Представляя в воспалённом мозгу самое страшное и непоправимое, Самсон, хватаясь за спинки сидений, прошатался маятником Фуко вперёд по салону и опустил горячую руку на плечо «тёти-Моти»:

   — Где Петро? Куда тёзку дели? – неуверенно-сурово просипел Самсон, бледнея алкогольным румянцем.

   — О, дядя Самсон! Глянь! – Наталья ткнула куклу под нос Самсону. – Какая прелесть!

   — Петро где?!!

   Стороннему наблюдателю было бы непонятно, почему спокойно мчавшийся во весь опор катафалк вдруг, вильнув, стал вкопано на обочине, пропустив через себя облако цемента марки 100; и никто и никогда не поверил бы, что пять человек могут создать какофонию, непосильную большому сводному цыганскому ансамблю, которому пообещали уплатить десятикратный месячный гонорар за двухчасовой концерт.

   Скандал, вспыхнувший столь внезапно, но закономерно, затих, однако, довольно быстро в атмосфере фактов и матерщинных вульгаризмов. И когда «Всё выше», весело заурчав списанным мотором, продолжил свой путь, Самсону всё уже было понятно. Проблески собственной памяти, хотя и очень слабые, тоже помогли восстановить истину, и она оказалась всего дороже.

   — Да, – собрались ехать. Да — на историческую родину. Да – Изабелле наплевать. Даже не встала. Хотя, конечно, и паралич – это ж, всё-таки, понятно… Договорились с шофером – да! Подогнали катафалк – тоже правда. Ну, начали грузить ящик со спиртом. Всё путём: заднюю дверь открыли и р-раз – на подиум. Там же всё написано – не придерёшься…

 А тут Петро – тёзка твой ненаглядный. За руки хватает, за топор хватается… Как быть? С шофером же всё замётано. А Петро – нет! Едь с нами, говорю. Нет, говорит! Наталья, Мефодий, подмогните, говорю. Ну… Мефодий, говно, гармошку тягает. Слушает! Какая там помощь! Ну, мы с Натальей – это да! Сами… Нам после собаки, его, это ж – тьфу! Привязали, значит. На цепь. Рядом с Рэксом… Это – да… Соседи собрались. Видят – гроб вывозят. Они ж не знают… А тут этот, тёзка твой. Воет. Как по упокойнику. Всё сходится… Ну, мы – по газам. А они, ну соседи, и сейчас думают, что или жених усоп, или ещё кто… Так что — всё путём, дядя Самсон. Что ты связки нервные рвёшь?!.. Вот только непонятно – что это Колька твой, когда мы тебя грузили, всё просил: «Батя, напиши справку, что я сирота!». Это ж как понимать? И с какого конца виноватых искать? А? Наталья, наливай!

   Виноватых не оказалось, и Самсон под вой и скрежет мотора рассказал про справку.

   История была давняя и не очень интересная, и связана была с тем, что однажды в Динамит приехал цирк-шапито. Программа выступлений циркачей была интересная и увлекательная, с рыжим клоуном, так что шатёр, разбитый в Засвалково, был постоянно переполнен.

   Гвоздём программы считался неординарный номер, под названием «Гуттаперчевый мальчик». Мальчик взбирался на трапецию, его поднимали под самый купол, и он, не успев ничем удивить публику, срывался оттуда под барабанную дробь и разбивался об арену. Трюк был несложный, но исполнителей для «Гуттаперчевого мальчика» в труппе постоянно не хватало. На всех афишах цирк приглашал мальчиков 11 – 14 лет на работу в один из самых знаменитых номеров, обещая «оплату по договоренности» и «зенит славы».

   Колька с Венькой, как и многие их одногодки, бегали в цирк наниматься на роль «Гуттаперчевого мальчика», но их на работу не приняли – главным и обязательным условием для зачисления в штат было наличие справки о том, что мальчик – круглый сирота.

   Цирк уже давно уехал на гастроли в соседнюю Ванно – Зачатовку, но Колька, как теперь выяснилось, надежды попасть в артисты не терял.

   — Весь в меня, — заявил Юлий и предложил: — Выпьем.

   На горизонте показались Чужаки.

   Село Чужаки и воинская часть являли собой одно целое, разделённое единственной улицей с мостом через заросший камышом пруд. Мост был деревянный и хлипкий и постоянно рушился под весом армейских грузовиков, но бойцы из стройбата его аккуратно восстанавливали.

   Улица называлась «Имени Кремлёвских курантов». По одну её сторону, за сплошным двухметровым забором, располагались военные со своими казармами, складами и строевым плацем, а по другую – полторы сотни крестьянских подворий. Военные охраняли завод в Динамите, возили оттуда готовую продукцию на свои склады и здесь тоже охраняли. Гражданские работали в колхозе «Искра», в хозяйственные и административные строения которого и упиралась улица. Колхоз имел собственный племзавод, славившийся когда-то своими ослами–производителями, но завод сгорел лет десять назад, и теперь «искровцы» занимались исключительно выращиванием гречихи.

   Родила гречиха хорошо, и для уборки урожая собственных сил и средств не хватало. Тогда председатель колхоза, Герой труда Сексемененко, просил помощи у военных. Командование части охотно шло навстречу, поскольку колхоз, в качестве оплаты за труд, кормил помогавших в уборочную страду солдат гречневой кашей три раза в день.

   Но урожаи обычно были очень большие, и солдат требовалось много – так что, практически, всё собранное уходило на кормёжку.   

   Помогали военные не только на сельхозработах, но и по строительству: в перерывах между ремонтами моста стройбатовцы отгрохали детский комбинат на 400 мест. Детей в Чужаках было необычайно много, и на вопрос о родителях почти все они гордо отвечали: «Мой папка – дембель!».

   Были в селе ещё чайная и клуб, в котором по выходным, после кино, устраивались танцы.

   Июльское солнце уже остывало в тучках на горизонте, когда автобус с гостями подъехал к бетонной стеле в начале улицы Кремлёвских курантов. Большая объёмная надпись на стеле информировала: «Колхоз «Искра», а ниже было высечено: «Из искры возгорится пламя».

   Не сбавляя скорости, «Всё выше» пропылил, подпрыгнув на мостике, почти в самый конец улицы и замер у крайнего двора, рядом с чёрным обгоревшим скелетом бывшего племзавода…

   Хрупкая пожилая женщина в переднике, возившаяся у плиты, испуганно перекрестилась, когда с хриплым: «Принимай, мать, гостей!» в дверях появился Юлий с цинковым гробом на плечах, и начала было занавешивать полотенцем единственное зеркало, висевшее на стене, но Юлий успокоил:

   — Не надо, маманя. Там спирт. Да и то – остатки.

   Женщина перекрестилась ещё раз, но уже с облегчением.

   Юлий, крякнув, скинул ящик на продавленный диван, а заодно и на спавшую на диване кошку. Последовавшие за этим звуки заставили женщину перекреститься в третий раз, а идущие следом за Юлием гости сжались в дверном проёме, и в их позах угадывалось желание ринуться назад в автобус.

   — Гашетка! Твою кошачью душу! – ругнулся Юлий и приподнял ящик за угол.

   Кошка брызнула по стенке на шкаф с посудой и исчезла в тёмном углу под потолком.

   Первой пришла в себя Наталья.

   — Гашетка! Гашеточка. Кис – кис – кис! Иди сюда, кошечка.

   Но в углу было тихо, лишь горели одновременно красным, жёлтым и зелёным обезумевшие светофоры кошачьих глаз.

   — Хрен с ней. Проходите, — закрыл тему Юлий и повторил уже торжественно:

   — Принимай, мать гостей! 

   Женщина, скрестив руки и спрятав их под передником, суетливо, по-китайски, закивала:

   — Проходите, проходите. Милости просим! Проходите – садитесь.

   — Присаживайтесь, — поправил мать Юлий. 

   — Присаживайтесь, присаживайтесь, — поспешно согласилась женщина. – Я сейчас картошечки, помидорчиков… Сальца подрежу. Хлебушек свежий – сегодня завезли.

   — Я помогу, тётя Марфа, — подключилась Наталья. – Вдвоём веселее.

   Женщины привычно захлопотали у плиты и у стола, сооружая ужин. Юлий принялся добывать из ящика спирт, а гости, уже немного освоившись, ознакамливались с жилищем,  разглядывая всё вокруг с таким вниманием и интересом, как будто они впервые в жизни видели потолки и стены, окна и занавески на них; стол и табуретки, печь, диван, вязаные коврики на полу, дверь со щеколдой, кухонный шкаф и висящие рядом неработающие «ходики» с гирей на ржавой цепочке, зеркало в деревянной раме и сорокасвечовую лампочку на скрученном вдвое шнуре.   

   Идиллию нарушил муж Натальи. Звякнув щеколдой, он возник на пороге, опираясь правой рукой о притолоку, и одними глазами, не поворачивая головы, обвёл всех исподлобья тяжёлым, затуманенным взглядом. В левой руке муж держал впечатляющих размеров топор, казавшийся, однако, в его руках игрушечным.

   — О! Вова, — затравленно пролепетала Наталья, встретившись глазами с мужем. – С работы?

   — Пора домой, — пророкотал Вова басом, на пару октав ниже Шаляпинского.

   Возражений не последовало, и Наталья, не попрощавшись, ящерицей юркнула мимо мужа в тёмные сени. Медленно развернувшись, муж грузно шагнул в темноту и уже оттуда, слегка повернув голову, мрачно обронил:

   — Как дела, Юлик?

   — Хреново… Вова, — выдавил из себя Юлий, замерев на корточках у ящика и сжимая в руке только что наполненную бутылку.

   — Ну-ну, — Вова исчез во мраке.

   Скрипнули половицы, взвизгнул, задев что-то железное, топор, и стало слышно, как кипит на плите вода в кастрюле с картошкой.

   Юлий с хрустом распрямился и, махнув бутылкой в сторону двери, объяснил:

   — Наташкин муж.

   Все промолчали. Юлий задумчиво почесал в затылке, потёр ладонью лоб, подвигал   туда — сюда нижней челюстью и задумчиво уточнил:

   — Вова…  

   Водитель автобуса, сидевший до этого неподвижно на табуретке, решительно встал и прокашлялся:

   — Так… Это… Извините. Мне на работу рано. Пока доеду… Ну, значит, я это… Поехал.

   — Как же так?! А покушать?! – Марфа засуетилась у кастрюль. – Вот и картошечка уже…

   — Извините. Пора, — водитель двинулся к двери.

   — Ладно, шеф, поехали, — неожиданно принял решение Юлий. – Мы тоже с тобой. Подвезёшь до клуба. Он подхватил за ремень аккордеон. – Слышь, Мефодий! Бери бутылку и – поехали. В клубе тебе эту гармошку вмиг отрихтуют.

   — Правда? – оживился Мефодий и вскочил со стула.

   — Правда, правда. Поехали.

   Все трое направились к выходу.       

   Самсон робко кашлянул, заерзав на своём табурете.

   — А, дядя Самсон, — Юлий на секунду задержался у двери. – Я скоро. Вы располагайтесь, отдыхайте. По-родственному. Маманя, не чужие ведь, правда? Разберётесь…

   На улице взревел мотор, хлопнули двери, и вой автобуса растаял в ночи. 

   Самсон, оставшись наедине с Марфой, совершенно не находил себе места. Он не знал: что говорить, как вести себя, о чём думать…  

   У Самсона Самусива, воспитанника детского дома имени Суково-Кобелина, никогда не было никаких родственников. По крайней мере, так говорили и воспитатели, и сам директор, давший когда-то Самсону столь оригинальное отчество.

   С фамилией и именем было попроще: когда пятилетнего Самсона, грязного и оборванного, доставили в детдом с Дебильцевского вокзала, он сам сообщил, что зовут его Самсон, а фамилия – Самусив.

   «Может, спросить про бабку, — думал Самсон, разглядывая висящую в углу икону. – Ведь говорил же кто-то, не помню – кто, что двоюродная бабка была у меня в этих краях».

   Собравшись с духом, он открыл рот, но вместо вопроса о бабке, вдруг, почему-то брякнул:

   — Вот в Центрограде метро строят. Говорят, не хуже московского будет.

   — Да. Слыхала, слыхала, — охотно поддержала разговор Марфа. – А правда, что митрополит – это директор метро?

   — Вернее всего, — согласился Самсон. – Тем более, что он в «Метрополе» живёт, говорят.

   Первый шаг к знакомству был сделан, скованность прошла, и Самсон почувствовал себя уже увереннее. К тому же Марфа закончила возиться у плиты и, поставив на стол миску с дымящейся картошкой, направила разговор в привычное русло:

   — Угощайтесь, Самсон Блюмингович. Наливайте. Вот стопочки. Не стесняйтесь. Помидорчики берите, сальцо. Картошечку.

   Самсон взял со стола помидор и поднял рюмку:

   — Ну что ж. Со знакомством, значит, Марфа… — Самсон озабоченно замолчал.

   — Львовна, — быстро нашлась Марфа.

   — Ну да. Со знакомством, значит, Марфа Львовна, и со встречей. За родственные, так сказать, связи.

    — На здоровье, на здоровье, Самсон Блюмингович, — Марфа подняла свою рюмку, быстро, как птичка, отпила и, сморщившись, замахала руками. – Ух, крепка водка, крепка.

  — Спирт, — многозначительно уточнил Самсон, надкусывая помидор.

   Дальше разговор потёк оживлённее и как-то проще…

                                               Окончание следует

Похожие статьи:

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 4

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. НАЧАЛО

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 2

Авторская проза → ОДИН РАССКАЗ. ПРОДОЛЖЕНИЕ 3