Светлый уровень

К коту

Статный, гордый друг, приди,
Снизойди,
Посиди со мною рядом,
Погляди веселым взглядом
За любовь вознаграждая,
На страницу, что читаю.

Шерсть роскошна и нежна,
Вся черна,
Шёлка блеск, прекрасный цвет,
Словно ночью в тучах свет;
Я рукой касаюсь нежно -
Платишь ласкою небрежной.

Шавки всех оближут тут,
Коль вбегут;
У тебя ж повадки тоньше -
О любви мне скажешь больше
Мягкой лапой прикасаясь,
Подольститься не стараясь.

В кресло нынче сесть я рад,
Глядя в сад.
Там чудесное сиянье,
Туч могучих колыханье,
В лес, на пустошь и в цветник,
На аллеи день проник.

Солнца луч ночь пробудил,
Сна лишил,
Свет всё вмиг преображает
Он в глазах твоих сверкает,
Радуясь, я думать склонен,
Что ты зрелищем доволен.

Как в творенья час, цветёт
Небосвод,
Над землёю раскрываясь,
Отразиться в ней стараясь;
Спят и звёзды, и луна,
Песня солнца всем слышна.

Что ты хочешь мне сказать,
Как узнать?
Но живём с тобой мы дружно,
И нам лишних слов не нужно,
Чувствуя любовь такую,
Души свяжем напрямую.

Предок твой в чащобе жил -
Не тужил:
Мчался, будто бы на крыльях,
Хищник яростный и сильный;
Мать красива и вольна,
Словно ветер иль волна.

Горд, свободен, как они
В эти дни
Предаётся сын их лени,
Он приручен, но не пленник,
Нет над ним ограничений,
Лишь к хозяину влеченье.

Свет любви прогонит пусть
Сон и грусть,
С зорькой вместе он сияет,
Ложь в сердцах искореняет,
Ведь дана душа и зверю -
Так святой Ассизец верил.

Сны, мечты; но ждёт всех нас
Счастья час,
И таким друзьям надёжным
Вдруг увидеть станет можно
Царство света и чудес
В сердце праведных небес.

    ШЕПОТКИ БЕССМЕРТИЯ



                        О смерти Вебстер размышлял,
                        И прозревал костяк сквозь кожу;
                        Безгубая из-под земли
                        Его звала к себе на ложе.

                        Он замечал, что не зрачок,
                        А лютик смотрит из глазницы,
                        Что вожделеющая мысль
                        К телам безжизненным стремится.

                        Таким же был, наверно, Донн,
                        Добравшийся до откровенья,
                        Что нет замен вне бытия
                        Объятью и проникновенью,

                        Он знал, как стонет костный мозг,
                        Как кости бьются в лихорадке;
                        Лишенным плоти не дано
                        Соединенья и разрядки.

    ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД ВЕЩЕЙ



                                                    Посвящается Нуш

                                Ноябрь 1936

                 Взгляните как работают строители развалин
                 Размеренные цепкие богатые тупые
                 Как злобно эти нелюди изводят все живое
                 Как метко и старательно оплевывают душу
                 И в прах втоптать торопятся беспечные дворцы.

                                     *

                 Ко всему привыкаешь
                 Только не к этим свинцовым птицам
                 Только не к злобе с какою они затмевают солнце
                 Только не к мысли им уступить.

                                     *

                 Говорите про небо очистилось небо
                 Неважно что осень сейчас на дворе
                 Хозяева злятся
                 Мы про осень забыли
                 Мы про хозяев сумеем забыть.

                                     *

                 Убывающий город океан вырастающий
                      из единственной капли спасенной воды
                 Из единственного алмаза отшлифованного зарей
                 Мадрид город привычный для тех кто страдал
                 Страдал от жуткого благоденствия которое нам
                                                       ненавистно
                 Для тех кто страдал
                 От нищеты без которой благоденствие это немыслимо.

                                     *

                 Пусть рот к своей вернется правде
                 Дыханье и улыбка звенья вечной цепи
                 Пусть человек отринет прошлого нелепость
                 И к братьям обратит свое лицо как равный

                 И разуму даст вольных два крыла.

    Окно - роза



Там лап ленивых плавное движенье
Рождает страшный тишины раскат,
Но вот одна из кошек, взяв мишенью
Блуждающий по ней тревожно взгляд,

Его вбирает в свой огромный глаз, -
И взгляд, затянутый в водоворот
Зрачка, захлебываясь и кружась,
Ко дну навстречу гибели идет,

Когда притворно спящий глаз, на миг
Открывшись, вновь смыкается поспешно,
Чтоб жертву в недрах утопить своих:

Вот так соборов окна-розы встарь,
Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,
Его бросали богу на алтарь.

ПРОГУЛКА
    
    
     Заветный час настал. Простимся и иди!
     Пробудь в молчании, одна с своею думой,
     Весь этот долгий день - он твой и впереди,
     О тени, где меня оставила, не думай.
    
     Иди, свободная и легкая, как сны,
     В двойном сиянии улыбки, в ореолах
     И утра, и твоей проснувшейся весны;
     Ты не услышишь вслед шагов моих тяжелых.
    
     Есть дуб, как жизнь моя, увечен и живуч,
     Он к меланхоликам и скептикам участлив
     И приютит меня - а покраснеет луч,
     В его молчании уж тем я буду счастлив,
    
     Что ветер ласковым движением крыла,
     Отвеяв от меня докучный сумрак грезы,
     Цветов, которые ты без меня рвала,
     Мне аромат домчит, тебе оставя розы.

    Образ и подобие



     Творец, Его созданье рядом - человек.
     Он образ и подобье Бога,
     мужчина, женщина - нагие оба.
     Возликовал Господь - позора в этом нет.

     Кто попустил такую дерзость тела?
     В донос витий привычных не гляди,
     Узнай из первых рук маэстро его вины.
     Иль все же очевидцев расспросить,
     Задать вопрос самой Капелле? -
     Не понаслышке сведенья Сикстины!

     Зачин вне поля зренья вопреки канонам
     Свободных образов игра - свидетель гения
     Изъятого из рабства сновидений.
     В отсутствие последней точки вне амвона
     Вершится на глазах движенье Страшного Суда.
     Вопрос вопросов - как исчислять добра и зла
     Немыслимый рубеж? Одолевать препоны века?
     Неизреченная стезя от Альфы до Омеги
     Глядит на нас огнями фресок торжества!

Одно слово


     Застряло в горле слово, -- на свободу
     не выпущу его, себе оставлю,
     хотя оно во мне как сгусток крови.
     А выпустить -- сожжет живое поле,
     убьет ягненка, птицу кинет наземь.

     Я выплюнуть его должна и спрятать;
     найти дыру, прорытую бобрами;
     и белой известью залить его,
     чтоб, как душа, оно не полетело.

     Я не хочу, чтоб знали, что живу я,
     пока оно в крови отравой бродит
     то вверх, то вниз -- с моим дыханьем диким.
     Хотя его, сказал отец мой Иов,
     мой бедный рот сказать его не должен:
     оно покатится и у реки
     запутается в косах женщин или
     согнет и подожжет кустарник бедный.

     Я брошу на него такие зерна,
     чтоб за ночь выросли и задушили
     и не оставили ни букв, ни звуков.
     А может быть, прикончу, как гадюку,
     когда ей надвое хребет ломают.

     Потом вернуться в дом, войти, заснуть
     и знать: оно отрезано бесследно.
     Проснуться через много сотен дней,
     во сне, в забвенье наново родившись.

     Не знать, что было на губах моих
     из йода и квасцов такое слово,
     забыть ту ночь, единственную ночь,
     забыть тот дом, тот дом в чужой стране,
     забыть, как я ждала луча у двери,
     не знать, что без души осталось тело!

    ПО СЛУЧАЮ СВОЕГО ДВАДЦАТИТРЕХЛЕТИЯ



                    Мне двадцать три, и Время, этот вор,
                    Неуловимый, дерзкий, быстрокрылый,
                    Уносит дни моей весны унылой,
                    Так и не давшей всходов до сих пор.

                    Но лишь в обман ввожу, быть может, взор
                    Я внешностью ребячливой и хилой,
                    Превосходя в душе сокрытой силой
                    Иного, кто на мысль и дело скор.

                    И все ж - спешить иль медлить я обязан,
                    Иду к высокой цели иль ничтожной
                    И близок от нее или далек

                    По воле провиденья непреложной -
                    Благословен мой путь: он предуказан
                    Тем, кем мне задан мой земной урок.

***
Твои глаза - сапфира два,
Два дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.

Твое сердечко - бриллиант.
Огонь его так ярок.
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.

Твои уста - рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье.

Но если этот властелин
Рубинов и алмаза
В лесу мне встретится один, -
Он их лишится сразу!

1910

(Интермедия)

Те глаза мои девятьсот десятого года
еще не видали ни похоронных шествий,
ни поминальных пиршеств, после которых
     плачут,
ни сутулых сердец, на морского конька похожих.

Те глаза мои девятьсот десятого года
видели белую стену, у которой мочились дети,
морду быка да порою - гриб ядовитый
и по углам, разрисованным смутной луною,
дольки сухого лимона в четкой тени бутылок.

Те глаза мои все еще бродят по конским холкам,
по ковчегу, в котором уснула Святая Роза,
по крышам любви, где заломлены свежие руки,
по заглохшему саду, где коты поедают лягушек.

Чердаки, где седая пыль лепит мох и лица,
сундуки, где шуршит молчанье сушеных раков,
уголки, где столкнулся сон со своею явью.
Там остались и те глаза.

Я не знаю ответов. Я видел, что все в этом мире
искало свой путь и в конце пустоту находило.

В нелюдимых ветрах - заунывность пустого
    пространства,
а в глазах моих - толпы одетых,
     но нет под одеждами тел!

    IX



     Пусть будут рождены владыке
     Двенадцать сыновей женой,
     Могучих, словно Карл Великий,
     И смелых, как Марцьял святой;
     Пусть в них он вкупе со страной
     Оплот надежный  обретет
     И, завершив свой путь земной,
     В ворота райские войдет.

     x

     Но поелику ослабел
     И тощ, как мой кошель, я стал,
     Хоть разум сохранить сумел --
     То малое, что Бог мне дал, --
     Распорядиться возмечтал
     Я пред концом существованья
     Тем, чем при жизни обладал,
     И составляю завещанье.

    XXXVIII



Напрасно уповал я на подмогу
И дождь с грозою слезно умолял
Не отпускать любимую в дорогу.

Всю ночь в лесу так ветер завывал,
Что грома в небе заглушал ворчанье.
Но час предутренней зари настал.

О тучи, небо и земли дыханье,
Она отправиться готова в путь,
Забыв о жалости и состраданье!

О буря, вой и сделай что-нибудь,
Чтоб небо сплошь покрылось облаками,
А солнце не смогло бы день вернуть!

Но тщетно. Ветер стих, и над полями
Вновь разнотравья пряный аромат.
Жестоко  солнце поступает с нами.

ЮБОВЬ
          (Love)

   Перевод С.Я.Маршака ( ок.1915 г.)


Восторги, страсти и мечты,
Все, что волнует нашу кровь, -
Питает ясный, чистый свет
   Твоих лампад, Любовь.

Мне часто снится наяву
Воспоминанье дней былых,
Когда лежал я на холме
       У башен вековых.

С зарей мешался блеск луны
И предо мной стояла дева, -
Моя надежда и любовь,
     Мой ангел - Женевьева.

Я пел, и слушала она,
Облокотясь у изваянья
Стального рыцаря - в лучах
     Закатного сиянья.

Так мало горя и забот
В душе у юной Женевьевы,
Но любо слушать ей мои
   Печальные напевы.

Я пел ей повесть старины.
Рассказ был мрачен и печален,
Суров и дик, как скорбный вид
Седеющих развалин.

Она внимала, глядя ниц,
В румянце нежного смущенья,

Боясь взглянуть и встретить взгляд
Любви и восхищенья.

О скорбном рыцаре гласил
Рассказ далекой старины
Как обожал он десять лет
   Принцессу той страны.

Как он страдал ...   Но мой напев
Подобен страстной был мольбе,
Как будто пел я о другом,
      А думал о себе.

Она внимала, глядя ниц,
С волненьем пламенным в крови,
Прощая пристальный мой взгляд,
     Исполненный любви.

Когда ж я пел, с каким стыдом
Был верный рыцарь прогнан  прочь,
И, обезумев, в чащах гор
    Скитался день и ночь,

Как выходя из темных нор,
Иль выбегая из дубрав,
Иль возникая в блеске дня
Среди зеленых трав, -

Как у разбойников отбил
Безумец даму в поздний час, -
Не зная сам, кого от мук
       И от позора спас.

И как, в раскаянье обвив
Колена рыцаря рукой,
Пыталась леди возвратить
         Душе его покой.

И в тихий грот его взяла
И не смыкала ночью глаз,
Пока в себя он не пришел -
   Увы, в предсмертный час,

И прошептал ... Но лишь достиг
Я скорбной повести предела,
И, дрогнув, голос мой упал
   И  арфа  онемела, -

Все то, что властно над душой,
Объяло сердце Женевьевы:
Волшебный вечер, мой рассказ,
    И скорбный вздох напева,

И дум и чувств неясный рой,
И страх, дающий жизнь надежде,
И все желанья, глубоко
        Подавленные прежде, -

Все потрясло ее до слез -
Любви, восторга, состраданья ...
И шепот с губ ее слетел -
     Чуть слышный, как дыханье.

Она звала меня - и грудь
Ее вздымалась молодая.
Поймав мой взгляд, она ко мне
  Приблизилась, рыдая.

Руками шею обвила,
Приникла робко и несмело,
И мне украдкою в лицо,
   Откинувшись, смотрела.

То страсть была - и страх, и стыд,
И было робкое стремленье
Тесней прижать младую грудь -
    И скрыть ее волненье.

Но успокоенная мной,
В своей любви призналась дева
И с той поры она - моя,
     Мой  ангел - Женевьева!


1799

  ******   
       I explain the silvered passing of a ship at night,
       The sweep of each sad lost wave
       The dwindling boom of the steel thing's striving
       The little cry of a man to a man
       A shadow falling across the greyer night
       And the sinking of the small star.
      
       Then the waste, the far waste of waters
       And the soft lashing of black waves
       For long and in loneliness.
      
       Remember, thou, o ship of love
       Thou leaves! a far waste of waters
       And the soft lashing of black waves
       For long and in loneliness.
      
      
       Я хочу запечатлеть серебристый след корабля в ночи,
       Всплеск каждой печальной угасающей волны,
       Замирающий шум воды под стальным килем,
       Отрывистые выкрики людей,
       Тень, падающую в ночной мрак,
       И звезду, тонущую в пучине.
      
       Потом - лишь просторы, бескрайние просторы вод
       И тихий говор черных волн,
       На долгие времена, в одиночестве.
      
       Помни же, о ты, корабль любви,
       Ты покидаешь бескрайние просторы вод
       И тихий говор черных волн
       На долгие времена, в одиночестве.

Крестьяне
                 Работники (их Грез так приторно умел
                 Разнежить, краскою своей воздушной тронув
                 В опрятности одежд и в розовости тел,
                 Что, кажется, они средь сахарных салонов
                 Начнут сейчас шептать заученную лесть) -
                 Вот они, грязные и грубые, как есть.

                 Они разделены по деревням; крестьянин
                 Соседнего села - и тот для них чужой;
                 Он должен быть гоним, обманут, оболванен,
                 Обобран: он им враг всегдашний, роковой.
                 Отечество? О нет! То выдумка пустая!
                 Оно берет у них в солдаты сыновей,
                 Оно для них совсем не та земля родная,
                 Что их труду дарит плод глубины своей.
                 Отечество! Оно неведомо равнинам.
                 Порой там думают о строгом короле,
                 Что в золото одет, как Шарлемань, и в длинном
                 Плаще своем сидит с короной на челе;
                 Порой - о пышности мечей, щитов с гербами,
                 Висящих по стенам в разубранных дворцах,
                 Хранимых стражею, чьи сабли - с темляками...
                 Вот все, что ведомо о власти там, в полях,
                 Что притупленный ум крестьян постигнуть в силах.
                 Они бы в сапогах сквозь долг, свободу, честь
                 Шагали напролом, - но страх окостенил их,
                 И можно мудрость их в календаре прочесть.
                 А если города на них низвергнут пламя -
                 Свет революции, - их проницает страх,
                 И все останутся они средь гроз рабами,
                 Чтобы, восстав, не быть поверженными в прах.

    МОЙ КРАЙ


     там откуда я иду мир еще зелен
     там нет ни транспорта ни билетов
     он красив и мерзок но прежде всего живуч и слеп
     как нарисованная муха

     алоэ хворают но цветут сладостно как никогда
     должности пышно цветут
     побегами иллюзий:
     крылатые лягушки воркуют без передышки,
     киты по вечерам обдают паром блестящие дюны
     в то время как вулканы из последних сил сдерживают желчь

     солнце сверкает и тучи исходят дождем
     деревья дрожат и от страха становятся спичками
     коровы блеют и писают молоком
     собаки имеют полное право пойти в полицию -
     таковы краеугольные камни;

     только люди неподвижны
     белые и черные и прочие
     в равной мере расстрелянные на скалах
     и каждый отдельно превращается в зеленое гуано

   ПЕРВЫЙ ДЕНЬ


Полю Элюару

Оно удивительным будет -
Дерево, которое первым встретит зарю
Утром первого дня.

Дня, когда темень уйдет,
И не станет господ,

И народ,
Один на один с собой,
Увидит зарю.

Она удивительной будет -
Заря, которая приголубит дерево
Утром первого дня.

Дня, когда люди хлынут на улицы,
Когда люди, ликуя и празднуя,
Увидят дерево
В обнимку с зарей.

    ЕСЛИ...

                      О, если ты покоен, не растерян,
                      Когда теряют головы вокруг,
                      И если ты себе остался верен,
                      Когда в тебя не верит лучший друг,
                      И если ждать умеешь без волненья,
                      Не станешь ложью отвечать на ложь,
                      Не будешь злобен, став для всех мишенью,
                      Но и святым себя не назовешь,

                      И если ты своей владеешь страстью,
                      А не тобою властвует она,
                      И будешь тверд в удаче и в несчастье,
                      Которым, в сущности, цена одна,
                      И если ты готов к тому, что слово
                      Твое в ловушку превращает плут,
                      И, потерпев крушенье, можешь снова -
                      Без прежних сил - возобновить свой труд,

                      И если ты способен все, что стало
                      Тебе привычным, выложить на стол,
                      Все проиграть и вновь начать сначала,
                      Не пожалев того, что приобрел,
                      И если можешь сердце, нервы, жилы
                      Так завести, чтобы вперед нестись,
                      Когда с годами изменяют силы
                      И только воля говорит: "Держись!" -

                      И если можешь быть в толпе собою,
                      При короле с народом связь хранить
                      И, уважая мнение любое,
                      Главы перед молвою не клонить,
                      И если будешь мерить расстоянье
                      Секундами, пускаясь в дальний бег, -
                      Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
                      И более того, ты - человек!

***
                        Иду, размышляя, по росным
                         лугам, по тропе луговой.
                         Дубы пропыленные, сосны
                         зеленые над головой.

                         Куда убегает тропинка?
                         Не знаю. Она далека.
                         Ложится вечерняя дымка,
                         и падает песня в луга.
                         Ах, в сердце заноза застряла.
                         Однажды я вырвал ее
                         и чувствую - сердца не стало.
                         Кто скажет, где сердце мое?

                         И дума моя безответна,
                         и в тишь отдаются шаги,
                         и слышно в тиши, как от ветра
                         звенят тополя у реки.

                         И песня моя безутешна,
                         а вечер темней и темней,
                         и за темнотою кромешной
                         не видно тропинки моей.

                         Заноза моя золотая,
                         как счастлив я был бы опять,
                         горючие слезы глотая,
                         забытую боль ощущать!

    ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК

                    Мне жизнь в пустыне мать моя дала,
                     И черен я - одна душа бела.
                     Английский мальчик светел, словно день,
                     А я черней, чем темной ночи тень.

                     Учила, мать под деревом меня
                     И, прерывая ласками урок,
                     В сиянье раннем пламенного дня
                     Мне говорила, глядя на восток.

                     - Взгляни на Солнце, - там господь живет,
                     Он озаряет мир своим огнем.
                     Траве, зверям и людям он дает
                     Блаженство утром и отраду днем.

                     Мы посланы сюда, чтоб глаз привык
                     К лучам любви, к сиянию небес.
                     И это тельце, этот черный лик -
                     Ведь только тучка иль тенистый лес.

                     Когда глазам не страшен будет день,
                     Растает тучка. Скажет он: "Пора!
                     Покиньте, дети, лиственную сень,
                     Резвитесь здесь, у моего шатра!"

                     Так говорила часто мать моя.
                     Английский мальчик, слушай: если ты
                     Из белой тучки выпорхнешь, а я
                     Освобожусь от этой черноты, -

                     Я заслоню тебя от зноя дня
                     И буду гладить золотую прядь,
                     Когда, головку светлую клоня,
                     В тени шатра ты будешь отдыхать.